Мерриэтт сидел с ними за ужином, и в этой ситуации Ривзу едва хватило силы воли, чтобы сдерживать себя. Он радовался лишь тому, что и Кармайкл был здесь, а с Кармайклом еще не успели поделиться недавними подозрениями. Однако Ривз не мог не восхищаться легкостью, с которой Гордон ухитрялся скрывать собственные подозрения, беседуя с Мерриэттом в своем обычном шутливо-любезном духе.

– Ну, Мерриэтт, как дела со сбором пожертвований? – Этот вопрос был первым из образцов остроумия Гордона.

– Как обычно, благодарю. К счастью, у меня и без пожертвований есть средства к существованию, иначе вам долго пришлось бы ждать, когда я верну те полкроны, которые я вам задолжал.

– Хор справлялся с высокими нотами?

– Вроде бы да, – с осторожностью отозвался Мерриэтт.

– Знаете, – вступил в разговор Кармайкл, – в «Деревенском кузнеце» Лонгфелло есть отрывок, который всегда казался мне примечательным образцом амфиболии. Если помните, кузнецу велят прийти в воскресенье в церковь, где он «слышит пастора наставленья, слышит голос дочери его, поющей в хоре». Из контекста следует, что речь идет о дочери кузнеца, но согласно обычным правилам грамматики, это должна быть дочь пастора. Сам я редко бываю в церкви…

– Мерриэтт, – продолжал Гордон, – а хоралы в вашей церкви бывают часто?

При слове «хоралы» Ривз чуть не подскочил на целый фут. Однако Мерриэтт не выказал никаких признаков волнения.

– Крайне редко, и слава богу.

– Да и те, полагаю, во время вечерни, а не утрени?

Ривз слегка нахмурился. Старания Гордона упомянуть в разговоре значимые с недавних пор слова казались ему натужными и в то же время почти бесполезными. Маловероятно, чтобы Мерриэтт связал слова из «списка для прачечной» с зашифрованным предостережением, которое он по неосторожности отправил Бразерхуду на том же листе бумаги.

– Нет, на утренях – нет. Увы, Te Deum – предел возможностей моего хора.

– Значит, вы приберегаете их для особых случаев, вроде праздника жатвы и урожая?

– Да, вроде того. Право, Гордон, сегодня вечером вы проявляете необычный интерес к жизни церкви. Неужели хотите спеть вместе с хором?

– Нет, дружище, ни в коем случае, пока у вас не появятся молитвенные подушечки поудобнее.

– Вообще-то я как раз недавно заказал их. Завтра собирался съездить в Лондон и выяснить, как там мой заказ.

В жилах Ривза забурлила кровь. Всего лишь намек на подтверждение – и этого ему хватило, чтобы удостовериться в правильности своих выводов, сделанных на основе «списка из прачечной». Оказывается, Мерриэтт совсем недавно заказал новые молитвенные подушечки, так что все сходится.

– С чем вас и поздравляю, Мерриэтт, – снова заговорил Кармайкл. – На панихиде в тот день я, к сожалению, ловил себя на мыслях о том, как неудобно моим коленям, гораздо чаще, чем о почтении памяти и добродетелей покойного. Кстати, вы уже объявили перемирие в споре с Бразерхудом – теперь, когда он не в состоянии отвечать вам?

– Увы, сегодня вечером я продолжил этот спор. Просто не смог ничего не добавить к сказанному в прошлое воскресенье. Я, видите ли, обязан был обратиться к его представлениям о бессмертии.

Кармайкл усмехнулся.

– Ну что ж, будем надеяться, что Бразерхуд спит спокойно, – заметил он. – Получится чрезвычайно неловко, Мерриэтт, если призрак Бразерхуда вернется, чтобы продолжить спор. Ведь он, как-никак, будет располагать достоверными сведениями.

– Право, Кармайкл, – воскликнул Мерриэтт, – лучше бы вы этого не говорили! Вы же сами нам объясняли, что не верите в спиритизм.

– Все в порядке, – вмешался Гордон, – если он снова объявится, вы сможете изгнать его, как нечистую силу. Попробуйте пронзить его колом – мне говорили, это весьма действенное средство. Ого! – добавил он, взглянув на часы. – Я и не думал, что уже так поздно. А я обещал Мердоку помочь настроить приемник. До встречи! – И он удалился, на прощание незаметно дернув Ривза за рукав.

Однако же выполнять свое обещание Гордон, по-видимому, не спешил. Вместо этого он направился прямиком в комнату Мерриэтта, шагая через три ступеньки. Его действия в самой комнате настолько примечательны, что заслуживают подробного описания. Первым делом он взял две из трех курительных трубок и тщательно спрятал их за ведерком для угля. Затем он развинтил оставшуюся трубку, выдернул одно-два волоконца табака из ближайшей жестянки и затолкал их в черенок трубки, ближе к мундштуку. На каминной полке лежала пара перьев; их Гордон без всякого стеснения сунул в карман.

– Итак, дружище, – сказал он, покидая комнату, – мне думается, мы сорвали ваши планы. Лично я буду удивлен, если вы не явитесь на поиски ершика, – и он проследовал вниз, в бильярдную, где встретился с Ривзом.

Комитет клуба еще не решил, как поступить с потайным ходом, поэтому двое друзей без труда проникли в него из бильярдной и прошли по коридору, освещая себе путь фонариком Ривза. Если потайной ход и утратил всю свою таинственность, то приобрел вместо нее безликую мрачность. Никому не пришло бы в голову искать привидения там, где скрывался убийца, но когда друзья проходили мимо тайного убежища, у них невольно перехватило дыхание. Здесь столько раз скрывались священники, а теперь, по странной иронии судьбы, потайной ход служил местом наблюдения за преступником из числа духовенства. В панели на стене комнаты Ривза имелись две щели, и сквозь каждую из них при мерцающем свете камина был виден темный силуэт дубовой трости, прислоненной к креслу Ривза. По зловещему совпадению палка эта стояла так, словно ее держал в правой руке человек, сидевший в кресле. Она не могла не привлечь внимание всякого, кто, войдя, включил бы свет.

Голоса, эхо которых донеслось со стороны лестницы, возвестили завершение ужина. Скрывающиеся за панелями товарищи различали высокий голос Кармайкла, рассказывающего какую-то бесконечную историю у подножия лестницы, – несомненно, Мерриэтту, который все еще медлил с приходом. Наконец послышались шаги Мерриэтта – легкая, почти юношеская поступь, отличающая его; словно для того, чтобы его узнали, он напевал псалом, который Ривз услышал на кладбище у церкви.

Звуки затихли вместе с шагами, когда Мерриэтт свернул за угол к себе в комнату.

Затем воцарилось молчание – молчание, полное ожидания, а для Гордона – еще и тревоги. Почему его до сих пор нет? Неужели у него – надо было это предвидеть! – есть еще одна трубка в кармане? Или какой-нибудь щепки или скрепки для бумаг оказалось достаточно, чтобы прочистить трубку? Но нет: дверь Мерриэтта внезапно распахнулась, коридор огласили шаги. Мерриэтт по-прежнему напевал все тот же псалом, но уже свирепо – мысленному взору невольно представлялась медведица, у которой отобрали медвежат.

в этот момент снова распахнулась дверь, включился свет.

Пение внезапно оборвалось. С резким, бьющим по нервам треском трубка упала на половицы. Мерриэтт застыл в дверях как вкопанный, уставившись на дубовую трость, и его лицо исказил ужас. В волнении и в то же время с облегчением Ривз протяжно вздохнул и нечаянно присвистнул – придется последить, чтобы больше это не повторялось, иначе он выдаст себя… нет, беспокоиться не стоило. Мерриэтт повернулся, опрометью выбежал в коридор, словно за ним гнались, и вскоре раздался стук захлопнувшейся за ним двери, а потом в замке повернулся ключ.

Со всеми предосторожностями Ривз и Гордон отодвинули в сторону кушетку, загораживающую потайной ход, и вышли в комнату. Мерриэтт оставил свою трубку там, где она упала, и не погасил свет, когда убегал.

– Итак, – заговорил Ривз, – какого вы мнения о невиновности Мерриэтта?

– Я иду к нему, – объявил Гордон.

– Нет, так нельзя. Мы еще не решили, что скажем ему и что будем делать дальше. Пока что оставьте его в покое.

– Входить к нему я не собираюсь, – уточнил Гордон.

На цыпочках он прокрался по коридору до двери комнаты Мерриэтта и замер в нерешительности. Внезапно из-за двери донесся сдавленный голос:

– Боже мой! – И опять: – О боже мой!

Помрачнев, Гордон осторожно вернулся обратно.

– Послушайте, Ривз, я не понимаю. Клянусь вам, я ничего не понимаю.

– Важно не столько то, понимаем мы или нет, сколько вопрос: как нам теперь быть? Объяснений мы можем потребовать и потом. У меня не хватит духу войти к человеку и спросить: «Послушайте, а вы, случайно, не убийца?» И кроме того, я уже знаю, что он убийца и есть. Сообщить полиции все, что мне известно, я просто не могу, а предоставить им докапываться самим – это как-то некрасиво. И потом, я вовсе не желаю Мерриэтту зла. Просто я пообещал мисс Рэндолл-Смит сделать все возможное, чтобы вызволить Давенанта. Так как же мне быть?

– Если вы так считаете… полагаю, вы не доверите мне самому поговорить с ним?

– Это чрезвычайно любезно с вашей стороны, но знаете, мне кажется, что это мой долг. Я должен прийти к собственным выводам.

– Тогда на вашем месте я бы написал ему письмо, просто сообщил, что некоторым его поступкам вы не в состоянии найти объяснения, и попросить дать его. Напишите, что вам по-прежнему не дает покоя убийство Бразерхуда и ощущение, что Мерриэтт, возможно, что-то скрывает, неизвестно по каким причинам. И что вы могли бы прийти к верным выводам, если бы знали всю правду. Ривз, я убежден, что этот человек не убийца: вам надо только выслушать его объяснения.

– Да, но ведь все так логично сходится! Я не смогу объяснить ему, откуда взялись мои подозрения, пока не расскажу обо всех доказательствах, которые у меня есть, а это значит, что понадобится выложить ему все разом. Я должен видеть, что он пытается оправдать Давенанта; в этом случае я не возражаю даже, если он уедет за границу, я не прочь дать ему время, чтобы скрыться. Но мне необходимо показать ему, в каком он положении, и выслушать от него признание.

– Это же невозможно!

– Слушайте, у меня идея – телефон! По нему можно поговорить с человеком, не глядя ему в лицо, пресекая ответы, если они тебе не нужны; можно обратиться к нему так, будто он и не слышит. Понимаю, эта уловка выглядит глупо, но вы же понимаете, что я имею в виду, да?

– А по-моему, разговор получится практически публичный. Разве телефонисты на коммутаторе не могут подслушать все, что захотят?

– Могут, я и забыл об этом. Знаю! Переговорная трубка в кабинете управляющего! Я смогу уговорить его предоставить мне кабинет в полное распоряжение на десять минут завтра, когда закончится утренняя суета. Тогда я свяжусь с Мерриэттом и выскажу ему все, что хочу.

– Недостаток переговорной трубки в том, что для диалога она не предназначена. Я имею в виду, говорить и слушать с помощью одной и той же трубки можно лишь поочередно.

– Тем лучше. Не хочу, чтобы он меня перебивал. Ну а теперь – ради всего святого, партию в безик: иначе у меня не выдержат нервы.