Репортер Луис Брум сидел за столом в отделе новостей, думая о своей карьере. Больше ему нечем оказалось себя занять, потому что была среда, а все решения, принятые руководством в среду, пересматривались уже утром в четверг. И потому он давно взял себе за правило стараться по средам не работать вообще. А кроме того, его карьера давала обильную пищу для размышлений.

Она выглядела быстрой и впечатляющей, но под блестящей видимостью скрывалась почти полная пустота. Окончив образование в Оксфорде, он сначала поработал в небольшом еженедельнике, выходившем в Южном Лондоне, потом перешел в новостное агентство, но уже очень скоро получил приглашение в качественную общенациональную воскресную газету. На все ушло менее пяти лет.

В этом заключалась позитивная сторона его профессионального роста, но ему она не принесла никакого удовлетворения, казалась ничтожной и тщетной. Он всегда мечтал стать художественным критиком. Во имя своей мечты он проскучал в еженедельнике, чтобы освоить азы ремесла, и терпел текучку агентства, доказывая всем свою компетентность. Но теперь, когда он уже три месяца проработал в уважаемой воскресной газете, выяснилось, что ему досталось место в самом конце длинной очереди к уютному креслу ведущего критика издания. И обойти ее не представлялось возможным.

На этой неделе ему поручили написать о загрязнении водохранилища в южном Уэльсе. И сегодня, если бы кто-то поинтересовался, чем он занят, ответ был готов заранее: предварительной подготовкой. Уже завтра репортаж о загрязнении распорядятся связать с побережьем в Суссексе или с чем-то другим. Но в любом случае тема не будет иметь к искусству даже отдаленного отношения.

Пухлая папка с газетными вырезками, лежавшая перед ним, носила наименование «Вода – Загрязнение – Водохранилища». Он как раз собирался открыть ее, когда зазвонил телефон. Он снял трубку.

– Отдел новостей.

– У вас карандаш наготове?

Луис Брум нахмурился. За пять лет в журналистике он часто принимал звонки от полоумных читателей, но подобный вопрос в лоб услышал впервые. Выдвинув ящик стола, он достал шариковую ручку и блокнот.

– Да. Что вы хотели нам сообщить?

Вместо ответа прозвучал новый вопрос:

– Вы хотя бы немного разбираетесь в изобразительном искусстве?

Луис снова наморщил лоб. Голос звонившего мужчины не выдавал никакого отклонения от нормы. Этот человек говорил спокойно, без истеричных интонаций и без навязчивой горячности, какой обычно отличались звонки психов.

– Да, разбираюсь.

– Хорошо. Тогда слушайте внимательно, потому что повторять историю дважды я не стану. На прошлой неделе в Лондоне было совершено величайшее мошенничество с поддельными картинами в истории искусства.

О боже, подумал Луис. Все-таки сумасшедший.

– Как вас зовут, сэр? – спросил он вежливо.

– Заткнитесь и записывайте. «Клэйпоул» приобрела полотно Ван Гога под названием «Могильщик» за восемьдесят девять тысяч фунтов. Галерея «Кроуфорт» купила холст Мунка «Стул с высокой спинкой» за тридцать тысяч.

Луис едва успевал записывать диктуемый список из десяти шедевров и галерей.

Наконец звонивший подвел итог сказанному:

– Общая сумма составила более полумиллиона фунтов. Я не прошу верить мне на слово. Вы сможете все проверить лично. А после того, как опубликуете первую статью, мы расскажем, с какой целью это проделали.

– Минуточку…

Но в ухе Луиса лишь раздались щелчок и короткие гудки. Он положил трубку.

Откинувшись в кресле, закурил сигарету, раздумывая, как поступить в связи с этим странным звонком. Игнорировать его было никак нельзя. На девяносто девять процентов Луис считал позвонившего сумасшедшим, но, именно следуя ничтожной вероятности в один процент, журналисты часто добывали сенсационные и эксклюзивные материалы.

Луис подумал, не поставить ли в известность редактора новостного отдела. Но в таком случае ему наверняка велят передать экстравагантную наводку художественному критику. Гораздо лучше начать разбираться во всем самому, чтобы по крайней мере застолбить тему за собой.

Он отыскал в справочнике номер телефона галереи «Клэйпоул» и набрал его.

– У вас выставлена на продажу картина Ван Гога «Могильщик»?

– Секундочку, сэр, я сейчас уточню.

Луис воспользовался паузой, чтобы закурить еще одну сигарету.

– Алло, вы слушаете? Да, у нас имеется это произведение.

– Назовите, пожалуйста, его стоимость.

– Сто шесть тысяч гиней.

– Благодарю вас.

Затем Луис связался с «Кроуфорт», где ему сообщили, что готовы предложить полотно Мунка «Стул с высокой спинкой» за 39 тысяч гиней.

Все это заставило призадуматься. Информация подтверждалась, хотя говорить о том, что ее было достаточно для статьи, пока не приходилось.

Он снял трубку и набрал еще один номер.

Профессор Петер Шмидт проковылял в помещение бара, опираясь на костыль. Это был крупный, энергичный мужчина со светлыми волосами и красноватой кожей лица. Легкий дефект речи и ужасающий немецкий акцент не мешали ему быть одним из лучших преподавателей, читавших лекции по изобразительному искусству в Оксфорде. И хотя основной специальностью Луиса была английская филология, он посещал все лекции Шмидта, получая несказанное удовольствие от глубочайших познаний этого человека в области истории живописи, как и от его смелых, часто граничивших с ересью теорий. Они порой встречались потом вне пределов аудитории, отправлялись чего-нибудь выпить и яростно спорили по поводу столь любимой ими обоими науки.

Шмидт знал о Ван Гоге больше, чем кто-либо другой в мире.

Он заметил Луиса за столиком, помахал рукой и направился к нему.

– Пружина вашего костыля все так же невыносимо скрипит, – сказал Луис.

– Так смажьте ее доброй порцией виски, – отозвался Шмидт. – Как поживаете, Луис? В чем причина всей этой конспирации и секретности?

Луис заказал для профессора двойное шотландское виски.

– Мне повезло застать вас в Лондоне.

– Верно. На будущей неделе отправляюсь в Берлин. Все приходится делать в вечной спешке. Хаос какой-то, а не жизнь.

– Было любезно с вашей стороны согласиться на встречу со мной.

– Не стану спорить пустой вежливости ради. Но в чем все-таки дело?

– Мне бы хотелось, чтобы вы взглянули на одну картину.

– Надеюсь, она действительно хороша, чтобы оправдать беспокойство. – Шмидт залпом опорожнил стакан.

– Именно это я и хочу от вас услышать: хороша она или нет. Пойдемте.

Они покинули бар и пешком направились в сторону галереи «Клэйпоул». Толпившиеся на улицах Вест-Энда посетители бесчисленных магазинов оборачивались вслед странной паре: молодому человеку в коричневом с белой полоской костюме и в ботинках на высоких каблуках, шедшему рядом с рослым инвалидом, одетым не совсем по возрасту в синюю рубашку с открытым воротником и джинсовую куртку. Они прошли вдоль Пикадилли и свернули на юг к парку Сент-Джеймс. Между очень дорогим бутиком, торговавшим шляпами, и французским рестораном располагались эркеры с тонированными стеклами выставочного зала фирмы «Клэйпоул».

Оказавшись внутри, они пересекли относительно небольшое внутреннее пространство салона. У дальней стены, подсвеченный отдельным софитом, был вывешен «Могильщик».

Для Луиса авторство Ван Гога казалось не подлежавшим сомнению. Все характерные особенности налицо. Тяжелые конечности и усталое крестьянское лицо, плоский голландский пейзаж на заднем плане с низко нависшим небом. К тому же имелась и знакомая знатокам подпись художника.

– Профессор Шмидт! Какая приятная неожиданность!

Луис повернулся и увидел худощавого, элегантного мужчину с чуть поседевшей бородкой в стиле Ван Дейка. На нем был черный костюм.

– А, привет, Клэйпоул, – ответил на приветствие Шмидт.

Клэйпоул встал между ними, любуясь полотном.

– Для нас эта вещь стала подлинной находкой, знаете ли, – сказал он. – Чудесное произведение, но совершенно неизвестное прежде на рынке.

– Где же вы раздобыли его, Клэйпоул? – поинтересовался Шмидт.

– Не уверен, что мне стоит разглашать подобную информацию. Профессиональные секреты, понимаете ли.

– Давайте так. Вы расскажете, где взяли картину, а я назову вам ее реальную стоимость.

– Что ж, будь по-вашему. На самом деле нам невероятно повезло. Сюда на прошлой неделе приезжал некто Реналь из небольшого художественного агентства в Нанси. Он остановился в «Хилтоне» и занялся распродажей достаточно солидной коллекции какого-то недавно умершего французского промышленника. И я стал первым, кому он предложил эту вещь.

– И сколько же вы теперь за нее просите?

– Сто шесть тысяч гиней. Мне это кажется вполне справедливой оценкой.

Шмидт ухмыльнулся и тяжело оперся на костыль, вглядываясь в холст.

– А в какую сумму оценили бы ее вы? – спросил Клэйпоул.

Шмидт ответил:

– Примерно в сотню фунтов. Да и то лишь потому, что это лучшая подделка из всех, мне попадавшихся.

Главный редактор газеты, под началом которого работал Луис, коротышка с клювообразным носом и с сильным северным акцентом, обожал слово «мерзавец». Сейчас он потянул себя за кончик носа и сказал:

– Таким образом, нам известно, что все картины оказались приобретены именно теми людьми, которых нам указал анонимный мерзавец по телефону. Он также точно назвал выплаченные за них суммы. Кроме того, мы установили то, о чем он не сообщал: все полотна были куплены у одного и того же человека, который называл себя Реналем и останавливался в «Хилтоне». Наконец, нам доподлинно известно, что по меньшей мере один из шедевров – подделка.

Луис кивнул.

– А еще звонивший обронил фразу вроде: «Мы объясним, зачем это сделали». Поэтому звонил, похоже, сам Реналь.

Редактор помрачнел.

– Мне это кажется каким-то невероятным трюком.

– Даже если так, факт остается фактом. Колоссальная мошенническая операция была проделана за счет ведущих лондонских торговцев художественными ценностями.

Редактор поднял на Луиса взгляд.

– Не волнуйся, я не собираюсь поставить на этой истории крест, – сказал он. Потом на минуту задумался. – Хорошо. Вот как мы поступим. – Он повернулся к Эдди Макинтошу, художественному критику издания: – Мне необходимо, чтобы ты связался с Дисли из Национальной галереи или с кем-то, обладающим столь же непререкаемым авторитетом. Это должен быть человек, которого мы с полным правом сможем называть ведущим знатоком живописи в Великобритании. Пусть он вместе с тобой обойдет все эти галереи и либо подтвердит подлинность картин, либо объявит их фальсифицированными. Предложи гонорар за консультации, если возникнет необходимость.

– Но ни при каких обстоятельствах, – продолжал он, – не ставь хозяев салонов в известность, что они купили подделки. Как только они узнают об этом, тут же обратятся в полицию. А стоит Скотленд-Ярду вмешаться, как все пронырливые криминальные репортеры из ежедневных газет испортят нам тему. Тебя, Луис, я попрошу подойти к делу с другого конца. Не переживай, материал твой, какую бы информацию ни добыл Эдди. Одной подделки уже вполне достаточно. Попробуй выследить этого мерзавца Реналя. Выясни, в каком номере отеля он останавливался, сколько других людей его сопровождали, и так далее. Понятно?

Его тон не допускал возражений, и два журналиста в спешке покинули кабинет главного редактора.

Луис сунул сотруднику службы размещения пять фунтов за возможность ознакомиться с книгой регистрации постояльцев. Никакого Реналя среди гостей «Хилтона» на прошлой неделе не числилось. Он проверил список дважды. Единственной странностью, привлекшей его внимание, стала запись об Эрике Клэптоне. Луис указал на нее клерку.

– Да, я его помню. С ним еще была красивая девушка из Франции. По фамилии Рено или что-то в этом роде. Мне он запал в память, потому что к нему приехало такси, буквально набитое тяжеленными картинами. Зато и на чай давать он не скупился.

Луис записал номер апартаментов и спросил:

– Когда постояльцы расплачиваются чеками, вы ведете учет, каким банком обеспечен чек?

– Конечно.

Луис всучил ему еще две пятерки.

– Дадите мне адрес банка этого мистера Клэптона?

– Сразу не получится. Вы сможете вернуться через полчаса?

– Я позвоню вам из редакции.

И Луис вернулся к себе в кабинет, чтобы убить полчаса. Когда он позвонил, у сотрудника отеля имелась для него необходимая информация.

– Чековая книжка была выдана на фамилии Холлоуз и Кокс, а подписал его мистер Холлоуз.

Луис взял такси, чтобы поскорее добраться до банка.

Управляющий заявил:

– Боюсь, не в наших правилах давать адреса своих клиентов.

– Но эти клиенты вовлечены в крупное мошенничество, – попытался настаивать Луис. – Если вы не дадите мне адресов сейчас, очень скоро придется дать их полиции.

– Вот когда полиция затребует их, если затребует, она их получит при наличии соответствующего ордера.

– Скажите, вы чем-нибудь рискуете, если сами позвоните клиентам? Вернее, одному из них. И попросите разрешения дать о нем данные.

– Зачем мне это делать?

– А затем, что я могу вспомнить, как вы помогли мне, когда буду писать статью. Вам же не хочется, чтобы банк был выставлен в ней в дурном свете?

Управляющий всерьез задумался. Но минуту спустя снял трубку телефона и набрал номер. Луис сделал все, чтобы запомнить его.

– Никто не отвечает, – сказал менеджер.

Луис оставил его в покое и вышел на улицу. По телефону-автомату он связался с местным коммутатором по номеру, набранному управляющим, получил адрес. Пришлось снова брать такси.

На подъездной дорожке к дому стоял универсал, набитый багажом. Мистер Холлоуз с семьей только что вернулся после отпуска, проведенного в шотландском летнем лагере. Он едва принялся развязывать веревки, крепившие чемоданы к багажнику на крыше.

Его страшно обеспокоило известие, что кто-то открыл счет в банке, воспользовавшись его фамилией и именем. Нет, он понятия не имел о происшедшем. Да, он мог одолжить Луису свою фотографию, и очень кстати у него нашелся снимок, на котором он был запечатлен со своим другом мистером Коксом.

Луис вернулся в банк, чтобы показать фотографии.

– Ни один из этих двоих не является человеком, открывшим у нас счет, – уверенно заявил управляющий.

Теперь и банковский менеджер был встревожен до крайности. Он тоже уже позвонил мистеру Холлоузу, от чего его волнение только усилилось. Банкир даже не стал скрывать от Луиса тот факт, что на счет поступила очень крупная сумма, уже с него снятая. Она была обращена в ценные бумаги и хранилась в сейфовой ячейке.

Вместе с Луисом он спустился в бронированное хранилище и вскрыл ячейку, арендованную мистером Холлоузом. Она оказалась пуста.

Луис и менеджер переглянулись.

– Здесь след и обрывается, – констатировал журналист.

– Послушай, что пишут: «Ведущий британский эксперт в области изобразительного искусства мистер Джонатан Рэнд считает, что поддельные картины – дело рук самого выдающегося мастера фальсификаций нынешнего столетия». О ком это он, Митч? О тебе или обо мне?

Питер и Митч сидели в мастерской дома в Клэпэме и пили по второй, после завтрака, чашке кофе. Перед ними лежали экземпляры всех воскресных газет, и они читали про себя со смешанными чувствами трепета и ликования.

– Эти ловкие репортеры сработали чертовски быстро, согласен? – спросил Митч. – Узнали все про счет в банке, о сейфовой ячейке и успели взять интервью у бедняги Холлоуза.

– Верно, но как насчет такого пассажа: «Фальсификатор очень умело замел за собой следы, и в Скотленд-Ярде считают, что ему должен был помогать очень опытный преступник». Как мне кажется, «выдающийся мастер фальсификации» – это я, а ты – «опытный преступник». Митч отложил газету и подул на свой кофе, чтобы остудить его.

– Просто все оказалось слишком легко провернуть, а это мы и поставили своей задачей доказать.

– Вот еще хорошая цитата: «Мастерским ходом фальсификатора стали сертификаты подлинности и истории происхождения картин, что для произведения искусства является эквивалентом родословной и при нормальных обстоятельствах считается гарантией его аутентичности. Сертификаты выписаны на официальных бланках фирмы «Менье» – парижского художественного агентства – и снабжены печатями компании. Как бланки, так и печать были, по всей видимости, украдены». Мне нравится это определение – «мастерский ход».

Питер свернул газету и бросил ее через всю комнату.

Митч потянулся за гитарой Энн и принялся наигрывать ритм незамысловатого блюза.

– Надеюсь, Арнас сейчас тоже веселится. Ведь это он оплатил весь розыгрыш, – сказал Питер.

– Мне кажется, он так и не смог поверить, что нам это удастся.

– У меня сложилось такое же впечатление, – рассмеялся Питер.

Митч внезапно так резко положил гитару на место, что инструмент издал гулкий деревянный звук.

– Мы еще не сделали самой важной части работы. Давай приступим к этой стадии.

Питер поспешно допил кофе и поднялся. Оба надели пиджаки, попрощались с Энн и вышли наружу.

В дальнем конце улицы на углу стоял телефон-автомат. Они втиснулись в кабинку вдвоем.

– Меня кое-что тревожит, – сказал Питер, снимая трубку.

– Участие Скотленд-Ярда в расследовании?

– Именно.

– Мне это тоже причиняет беспокойство, – сказал Митч. – Они могли уже все подготовить, чтобы отследить наш второй звонок в воскресную газету. Им по силам проверить здесь все до последнего киоска, оцепить целый район, допросить всех, пока не установят людей, связанных с живописью.

– Так что нам делать?

– Мы неожиданно позвоним в другую газету. К этому моменту об истории уже известно им всем.

– Хорошо. – Питер пролистал справочник до буквы Р, под которой перечислялись номера редакций.

– В какую звонить?

Митч зажмурился и наугад ткнул пальцем в страницу. Питер набрал номер и попросил соединить его с одним из репортеров.

Когда журналист ответил, он спросил:

– Вы владеете стенографией?

Несколько недоуменный голос произнес:

– Конечно.

– Тогда записывайте. Моя фамилия Реналь. Я тот самый мастер фальсификации и готов рассказать, зачем пошел на подделку картин. Моей целью было показать всем пустоту и лицемерие коммерческих заправил лондонского рынка произведений искусства с их первостепенным вниманием к так называемым шедеврам и работам уже умерших живописцев. Десять лучших торговцев Лондона не умеют отличить подлинник от подделки, которую им подсовывают. Ими двигают только алчность и снобизм, а вовсе не любовь к искусству. Из-за них деньги, которые вкладываются в произведения живописи, направляются не туда, куда необходимо, и не доходят до современных художников, действительно в них нуждающихся.

– Нельзя ли помедленнее? – взмолился репортер.

Питер проигнорировал его реплику.

– Теперь я хочу предложить владельцам галерей вернуть им деньги за вычетом накладных расходов, составивших одну тысячу фунтов. Но мое условие таково: одну десятую суммы – то есть примерно пятьдесят тысяч фунтов – они выделят на приобретение здания в центре Лондона, где молодые и пока никому не известные художники смогут арендовать мастерские по доступным ценам. Торговцы будут обязаны собраться вместе и создать общий фонд для покупки такого здания и поддержания его в должном порядке. Второе условие: начатое полицией расследование должно быть прекращено. Ответ на свое предложение я ожидаю увидеть в публикациях вашей газеты.

– Вы сами тоже молодой художник? – быстро спросил журналист.

Только Питер уже повесил трубку.

– Ты напрочь забыл о своем французском акценте, – упрекнул его Митч.

– О, черт! – воскликнул Питер в сердцах.

Они вышли из будки и направились обратно к дому.

– А, впрочем, какая теперь на хрен разница? – сказал Митч. – Они все равно уже поняли, что французы тут ни при чем. Это сужает область поисков до пределов только лишь Соединенного Королевства. Так что плевать. Зачем расстраиваться?

Но Питер прикусил губу.

– Становится ясно, что мы теряем бдительность, вот зачем. Нам лучше проявлять осторожность. Не надо делить шкуру непойманного медведя.

– Неубитого.

– К дьяволу поговорки!

Они застали Энн игравшей на солнышке в саду с Вибеке.

– День такой погожий. Давайте отправимся на прогулку, – предложила она.

Питер посмотрел на Митча.

– Почему бы и нет?

Но в этот момент низкий голос с американским акцентом донесся с тротуара перед домом:

– Как поживают преуспевающие фальсификаторы?

Питер побледнел и повернулся, но сразу расслабился, увидев рослую фигуру и белозубую улыбку Арнаса. Под мышкой тот держал увесистый плоский сверток.

– Ты напугал меня до смерти, – сказал Питер.

Все еще улыбаясь, Арнас открыл чуть подгнившую деревянную калитку и вошел в сад.

– Проходи сразу в дом, – пригласил его Питер.

Трое мужчин поднялись в мастерскую. Когда они сели, Арнас взмахнул принесенной с собой газетой.

– Должен вас обоих поздравить, – сказал он. – Я бы и сам не справился с этим делом лучше. Утром я так смеялся в постели, что надорвал живот.

Митч приподнялся и сделал вид, что с беспокойством осматривает живот Арнаса.

– Но операция на животе, вижу, прошла успешно.

Питер рассмеялся.

– Завязывай с дурацкими шутками, Митч!

– Вы все провернули блестяще, – продолжал Арнас. – И подделки получились превосходными. На прошлой неделе я случайно увидел Ван Гога в «Клэйпоуле» и чуть сам не купил его.

– Надеюсь, для тебя не опасно появляться здесь? – задумчиво спросил Питер.

– Едва ли. К тому же визит был необходим, если я собираюсь получить прибыль от нашей сделки.

– Прибыль? Я думал, ты принял в ней участие из чистого удовольствия, чтобы позабавиться, – в голосе Митча прозвучали неприязненные нотки.

– И из-за этого тоже, разумеется. – Арнас снова улыбнулся. – Но главным образом мне хотелось посмотреть, насколько хороши в своем деле вы двое.

– К чему ты, черт побери, клонишь, Арнас? – Питер сразу почувствовал острый укол тревоги.

– Как я уже упомянул, хотелось бы получить прибыль со своей инвестиции в вас. А потому попрошу каждого выполнить еще по одной подделке. Уже для меня лично.

– Так дело не пойдет, Арнас, – сказал Питер. – Мы осуществили все в декларативных целях, а не для того, чтобы нажиться. И мы почти закончили. Никаких больше фальсификаций.

– Боюсь, у нас нет выбора, – неожиданно тихо произнес Митч.

Арнас одобрительно кивнул в его сторону. А потом сложил руки в почти просительном жесте.

– Послушайте, парни. Никакого риска нет. Никто не узнает о всего лишь двух новых подделках. Люди, которые их купят, никому не расскажут, как их обвели вокруг пальца, поскольку сами окажутся замешаны в не совсем благовидном деле, уже приобретая картины. И никто не будет знать, что подделки – ваша работа, за исключением меня самого.

– Я в этом не заинтересован, – отреагировал Питер.

Но Арнас тут же возразил:

– Но ведь Митч понял, почему вам все же придется взяться за мой заказ, верно, Митч?

– Да, скотина. Я все понял.

– Так вразуми Питера.

– Арнас крепко ухватил нас за яйца, Питер, – сказал Митч. – Он один может навести на нас с тобой полицию. Ему и потребуется только сделать анонимный звонок. А ведь мы еще не пришли к соглашению с владельцами галерей.

– И что с того? Если он настучит на нас, мы подставим его тоже, так?

– Нет, – ответил Митч. – Против него нет никаких улик. Он не участвовал в операции прямо. Его никто не видел, а вот я мелькал на глазах у слишком многих людей. Нас могут подвергнуть процедуре опознания, заставить отчитаться о своих перемещениях в определенный день, и одному богу известно, о чем еще. А он только лишь снабдил нас деньгами. Причем наличными, если ты забыл. Он сможет все отрицать.

Питер повернулся к Арнасу:

– Когда тебе нужны подделки?

– Вот слова разумного парня. Я хочу, чтобы вы их выполнили прямо сейчас. В моем присутствии.

В дверь заглянула Энн с ребенком на руках.

– Эй, так вы собираетесь на прогулку в парк или нет?

– Прости, милая, – ответил ей Питер. – Сейчас никак не сможем. У нас появились другие дела.

С непроницаемым выражением лица Энн спустилась вниз.

– Какие картины тебе требуются, Арнас? – спросил Митч.

Гость показал на прямоугольный сверток, который держал все это время в руках.

– Мне нужны две копии вот этого, – он подал сверток Митчу.

Митч снял бумажную обертку с оформленной в раму картины. Он смотрел на нее с нескрываемым удивлением. Потом разглядел подпись художника и присвистнул.

– Что б мне провалиться! – не сдержал возгласа он. – Откуда это у тебя?

Саманта поигрывала своей фарфоровой кофейной чашкой и наблюдала, как лорд Кардуэлл с изяществом поглощает кусочек крекера, густо намазанный сыром стилтон с голубой плесенью. Помимо воли ей нравился этот человек: высокий, седовласый, с удлиненной формы носом и с морщинками, словно оставленными в уголках глаз улыбками. За ужином он то и дело задавал ей вполне разумные вопросы о сути работы актрисы и казался искренне заинтересованным, хотя порой и шокированным теми историями, которые она рассказывала в ответ.

Том сидел напротив нее. Джулиан расположился в дальнем конце стола. Они оставались вчетвером, если не считать дворецкого, и Саманта мельком подумала, где Сара и почему не приехала. Джулиан хранил по этому поводу молчание. Зато с огромным энтузиазмом рассказывал о приобретенной им картине. Его глаза просто сияли, а руки порхали в воздухе. Вероятно, именно эта картина и послужила причиной происшедшей с ним трансформации.

– Модильяни просто подарил свою работу! – говорил он. – Передал ее раввину в Ливорно. А когда тот удалился на покой в заброшенную итальянскую деревушку, то взял полотно с собой. Там оно и пробыло все это время. Провисело на стене простой крестьянской хижины.

– Вы уверены в ее подлинности? – спросила Саманта.

– Абсолютно. Узнаваема характерная манера класть мазки, картина подписана автором, а ее история доподлинно установлена. Невозможно требовать большего. Кроме того, по моей просьбе ее скоро осмотрит один из ведущих экспертов.

– Уж лучше бы ей оказаться подлинником, – вмешался лорд Кардуэлл. Он отправил последний кусочек крекера с сыром в рот и откинулся на высокую спинку кресла в столовой. Саманта наблюдала, как дворецкий беззвучно скользнул к хозяину и убрал его тарелку. – Картина обошлась нам в крупную сумму.

– Нам? – с любопытством переспросила Саманта.

– Мой уважаемый тесть профинансировал сделку, – поспешно пояснил Джулиан.

– Занятно. Одна из моих подруг тоже говорила о потерянной картине Модильяни, – сказала Саманта. Она наморщила лоб в усилии вернуть воспоминание – в последнее время память стала порой подводить ее. – Кажется, она что-то писала мне об этом. Ее зовут Ди Слейн.

– Должно быть, речь шла о другом произведении, – сказал Джулиан.

Лорд Кардуэлл потягивал кофе.

– А знаете, Джулиану ни за что не удалось бы добиться подобного успеха без моего своевременного и мудрого совета. Ты же не будешь возражать, Джулиан, если я расскажу, как все было?

По выражению лица Джулиана Саманта поняла, что он как раз возражал бы против этого, но Кардуэлл продолжал, не дождавшись его ответа:

– Он пришел ко мне просить денег на покупку картин. Я же заявил ему, что исповедую деловой подход ко всему, и если он хочет получить мои деньги, ему придется сначала показать, какую выгоду я смогу извлечь из своих инвестиций. Иди, сказал я ему, и сделай подлинное открытие. Тогда я, быть может, рискну вложить в него свои средства. И он сделал именно это.

Улыбка Джулиана, адресованная Саманте, как бы говорила: «Пусть старый дурень мелет языком и дальше».

– Как получилось, что вы стали крупным бизнесменом? – спросил Том.

Кардуэлл улыбнулся.

– Эта история восходит к эпохе моей бурной юности. К тому времени, когда мне исполнился двадцать один год, я уже попробовал почти все: совершил кругосветное путешествие, был изгнан из колледжа, участвовал в скачках и в гонках на аэропланах. Не говоря уже об обычных увлечениях молодости – вино, женщины, музыка.

Он ненадолго прервался, устремив невидящий взор внутрь своей кофейной чашки, а потом продолжил рассказ:

– Когда же мне стукнул двадцать один год, я унаследовал семейное состояние, а кроме того, женился. Не успел оглянуться, как у меня уже должен был появиться первый ребенок – не Сара, конечно. Она родилась значительно позже. И внезапно я осознал, что с баловством и забавами пора заканчивать, поскольку они не могут принести зрелому мужчине подлинного удовлетворения. Но в то же время у меня не было желания управлять имениями, как и работать в фирме под началом отца. И я явился со своими деньгами в Сити, где скоро обнаружил, насколько там мало людей, которые бы разбирались в финансовых вопросах лучше меня. Как раз в тот момент случился крупный обвал биржевых котировок, в мире ценных бумаг воцарился хаос. Биржевые дельцы находились в шоковом состоянии. Я же сумел скупить несколько компаний, на которые, насколько я мог судить, биржевой кризис не должен был сильно повлиять. И оказался прав. Когда мир вновь встал с головы на ноги, я оказался в четыре раза богаче, чем в начальный период. Разумеется, потом прогресс в моих делах стал более замедленным и постепенным.

Саманта кивнула. Она примерно догадывалась, как добился успеха хозяин дома.

– А сейчас вы довольны, что в свое время занялись бизнесом? – спросила она.

– Не могу с уверенностью ничего утверждать, – в голосе старика зазвучали печальные нотки. – Знаете, ведь когда-то я мечтал изменить весь мир подобно многим из вас – молодых людей. Я считал, что смогу с помощью своего богатства принести людям много добра. Но вот только так получается, что, как только погружаешься в мир бизнеса, где все время стоит вопрос о выживании, о способности удержать свои компании, удовлетворяя аппетиты владельцев акций, то незаметно теряешь интерес к великим прожектам и былым великодушным устремлениям.

Воцарилось молчание.

– И вообще, так ли плох этот мир, пока в нем есть мои прекрасные сигары? – закончил он с усталой улыбкой.

– А еще картины, подобные тем, что вы собрали, – вставила реплику Саманта.

– Вы покажете Сэмми и Тому свою коллекцию? – обратился к тестю Джулиан.

– Разумеется. – Пожилой аристократ поднялся из-за стола. – Воспользуюсь шансом похвалиться, пока вещи еще здесь.

Дворецкий услужливо отодвинул кресло Саманты, чтобы ей легче было встать. Она последовала за Кардуэллом сначала из столовой в холл, а потом по двум пролетам широкой лестницы на второй этаж.

На верхней площадке Кардуэлл приподнял большую китайскую вазу, из-под которой достал ключ. Саманта искоса бросила взгляд на Тома и заметила, как жадно он запоминает все детали – его глаза непрерывно блуждали по сторонам. Его особое внимание привлекло нечто, расположенное в нижней части дверного косяка.

Между тем Кардуэлл открыл массивную дверь и пригласил их войти. Картинная галерея занимала угловую комнату, служившую, вероятно, прежде гостиной, подумала Саманта. Стекла в окнах были укреплены вплавленной в них проволочной сеткой.

Кардуэлл получал явное удовольствие, проводя актрису мимо ряда полотен, кратко рассказывая историю приобретения каждого.

– Вы всегда были любителем живописи? – спросила она.

Он кивнул.

– Эту любовь прививает человеку классическое образование. Хотя оно многое обходит вниманием – например, искусство кинематографа.

Они остановились перед картиной Модильяни. На ней была изображена обнаженная женщина, преклонившая колени на полу. Очень реально написанная женщина, как показалось Саманте, с простоватым лицом, с неопрятно встрепанной прической, с угловато выпиравшими костями и с небезупречной кожей. Ей все это очень нравилось.

Кардуэлл оказался настолько обходительным, милым и полным своеобразного шарма человеком, что план ограбить его вызывал у нее теперь чувство вины. Но ведь он, так или иначе, собирался расстаться со своей коллекцией, а страховка покроет все возможные убытки. А кроме того, шериф Ноттингемский тоже, возможно, обладал незаурядным обаянием.

Порой она задумывалась: уж не сошли ли они с Томом с ума? Быть может, Том заразил ее своим безумием как инфекцией, передававшейся через сексуальные контакты? Она подавила ухмылку. Боже, она не чувствовала такого прилива сил уже много лет.

На выходе из галереи она сказала:

– Не могу не выразить удивления вашей готовностью продать картины. Вы кажетесь настолько влюбленным в них.

Кардуэлл печально улыбнулся.

– Верно. Но против горькой необходимости нет иного средства. Приходится идти на жертвы.

– Мне понятны ваши чувства, – кивнула Саманта.

– Это на редкость дерьмовое решение с вашей стороны, Уиллоу, – сказал Чарльз Лампет.

Он посчитал употребление бранных слов в данный момент вполне оправданным. В понедельник утром он вернулся в свой кабинет после выходных дней, проведенных в загородном доме без телефона и без всяких забот, чтобы застать галерею в разгар неслыханного скандала.

Уиллоу стоял, вытянувшись в струнку, напротив письменного стола Лампета. Только что он достал из внутреннего кармана пиджака конверт и буквально уронил его на край стола.

– Мое заявление об уходе.

– В этом нет совершенно никакой необходимости, – решительно заявил Лампет. – Одураченными оказались все крупнейшие салоны Лондона. Господи! Да я сам видел картину и тоже повелся на обман.

– Репутации галереи может пойти на пользу моя добровольная отставка, – упорствовал Уиллоу.

– Нонсенс! А теперь считайте, что сделали благородный жест, но я вашего заявления не принял. И забудем об этом. Садитесь. Вот так, отлично! А теперь расскажите мне в точности о том, что произошло.

– Там есть все подробности, – сказал Уиллоу, указывая в сторону газет, лежавших на столе Лампета. – Статья о подделках во вчерашнем номере, а выдвинутые условия – в сегодняшнем.

Присев, он сразу закурил тонкую сигару.

– Расскажите своими словами.

– Это случилось, пока вы находились в Корнуолле. Мне позвонил этот тип по фамилии Реналь, сказав, что остановился в «Хилтоне». Сообщил о картине Писарро, которая могла бы нас заинтересовать. Я, разумеется, знал, что Писсаро у нас никогда прежде не продавался, и потому предложение показалось мне заманчивым. После обеда он привез картину.

– Но, как я думал, все холсты доставляла в галереи какая-то женщина, – вмешался Лампет.

– У нас получилось иначе. Он приехал сам.

– Занятно… Быть может, на то имелась особая причина? – задумчиво спросил как бы сам себя Лампет. – Но продолжайте, прошу вас.

– Что еще добавить? Вещь выглядела прекрасно. Типичный Писарро вплоть до подписи. И сертификат, заверенный «Менье». Я сразу оценил его в восемьдесят пять тысяч фунтов. Продавец просил всего шестьдесят девять. Как было не ухватиться за такую возможность? Он сказал, что представляет художественное агентство в Нанси, а потому недооценка им стоимости произведения выглядела естественной. Он просто не привык иметь дело с действительно великими картинами – подумал я. Через пару дней вернулись вы и одобрили приобретение, а мы выставили полотно в демонстрационном зале.

– Хвала всевышнему, мы не успели его продать, – с горячностью сказал Лампет. – Вы, конечно, уже убрали картину с глаз долой?

– Как только пришел на работу сегодня утром.

– А что с продолжением этой истории?

– Вы имеете в виду выкуп? Мы получили возможность вернуть большую часть потраченных денег. Это унизительно, но ничто в сравнении с позором оказаться в роли обманутых экспертов. А их идея с дешевыми мастерскими для молодых художников выглядит весьма похвальной инициативой.

– Какова ваша точка зрения? Что нам следует предпринять?

– Думаю, в качестве первого шага надо организовать встречу всех владельцев крупнейших галерей.

– Хорошо.

– Мы могли бы провести ее у нас?

– Не вижу, почему бы и нет. Только проделайте все как можно быстрее. Шумиха в прессе наносит большой урон.

– Она станет еще громче, прежде чем утихнуть. Полиция прибудет к нам позже утром.

– Тогда нам лучше успеть заняться работой до их приезда. – Лампет протянул руку, снял трубку телефона и сказал: – Принесите, пожалуйста, кофе, Мэвис, – потом расстегнул пуговицы пиджака и сунул в зубы сигару. – У нас все готово для выставки Модильяни?

– Да. Думаю, она пройдет с успехом.

– Что конкретно мы покажем?

– Три вещи лорда Кардуэлла, разумеется.

– Конечно! Причем их купят уже через несколько дней.

– Еще есть рисунки, которые я купил. Мы их с вами обсуждали. Они уже благополучно доставлены.

– Как насчет картин от других торговцев?

– Здесь у нас тоже полный порядок. Диксон одолжит нам два портрета, у Маги есть несколько скульптур. Кроме того, я заручился у «Десайдз» парой ню, выполненных карандашами и маслом.

– Какую комиссию потребовал Диксон?

– Он просил двадцать пять процентов, но я сбил его комиссионные до двадцати.

– Меня вообще удивляет, что он тратит на нас время, – проворчал Лампет. – Теперь нас будут считать лавчонкой в Челси, а не ведущей галереей Лондона.

Уиллоу улыбнулся.

– Не надо преувеличивать. Мы всегда удачно сотрудничали с ним.

– Это верно.

– Вы говорили, у вас есть на примете что-то еще.

– Ах, да! – Лампет посмотрел на часы. – Неизвестная работа. Мне придется отправиться и заняться ею тоже этим утром. Но любые дела подождут, пока я выпью свой кофе.

Такси медленно прокладывало себе путь через Вест-Энд в сторону Сити, а Лампет предавался размышлениям о неизвестном фальсификаторе. Этот человек был, безусловно, чокнутым, но руководствовался альтруистическими мотивами. Впрочем, легко быть филантропом за чужой счет.

Несомненно, разумнее всего было уступить его требованиям. Просто Лампет ненавидел, когда его шантажировали.

Кеб заехал под портик агентства, и Лампет вошел в здание. Секретарь помог ему снять плащ, который пришлось надеть из-за пронизывавшего ветра, обычного для начала сентября.

Липси встретил его в кабинете: привычный бокал хереса уже ждал на столе. Лампет поместил свое грузное тело в кресло и отпил крепленого вина, чтобы согреться.

– Итак, вы его раздобыли?

Липси кивнул. Он повернулся к стене и отодвинул в сторону секцию книжных полок, за которой скрывался сейф. Ключом, прикрепленным к брючному ремню тонкой цепочкой, он отпер стальную дверь.

– Хорошо, что мой сейф достаточно вместителен, – сказал он.

Вытянув обе руки, он достал оформленное в раму полотно размерами примерно четыре фута на три и поставил на стол, чтобы Лампет смог рассмотреть его, а сам встал позади, удерживая картину на месте.

Лампет с минуту вглядывался издали, потом отодвинул бокал, поднялся и подошел ближе. Достал из кармана увеличительное стекло и принялся изучать каждый мазок в отдельности. Снова сделав шаг назад, бросил еще один взгляд на картину.

– Сколько вам пришлось заплатить? – спросил он.

– Я раскошелился на пятьдесят тысяч фунтов.

– Хорошо. Она стоит вдвое дороже.

Липси переместил полотно на пол и смог снова сесть.

– Мне эта вещь кажется отвратительной, – сказал он.

– Я придерживаюсь того же мнения. Но она абсолютно уникальна. Это потрясающе. Нет сомнений, что это Модильяни, но никто и никогда прежде не видел его работ, выполненных в таком стиле.

– Рад, что вы удовлетворены, – сказал Липси. Его тон явно подразумевал желание перевести разговор на более деловые рельсы.

– Вы, должно быть, поручили это задание очень опытному человеку? – предположил Лампет.

– Лучшему из лучших, – Липси подавил усмешку. – Ему пришлось посетить Париж, Ливорно, Римини…

– И опередить мою племянницу в гонке.

– Не совсем так. На самом деле…

– Мне ни к чему знать все подробности, – отрезал Лампет. – Вы подготовили для меня счет? Я хотел бы расплатиться с вами незамедлительно.

– Разумеется. – Липси вышел в приемную и поговорил с секретарем. Вернулся он с листком в руке.

Лампет ознакомился со счетом. Помимо 50 тысяч, уплаченных за картину, с него причиталось еще 1 904 фунта. Он достал персональную чековую книжку и выписал чек на необходимую сумму.

– Вы сможете выделить бронированный грузовик для доставки?

– Непременно, – сказал Липси. – Эта услуга заранее включена в счет. Всем остальным вы остались довольны?

Лампет вырвал чек из книжки и протянул детективу.

– Доволен ли я? Думаю, что провернул очень выгодную сделку.

Новый зал закрыли для доступа публики, а в центре установили длинный стол для заседаний.

По всем четырем стенам были вывешены темные и мрачные пейзажи Викторианской эпохи. Они как нельзя лучше соответствовали безрадостному настроению собравшихся здесь мужчин.

Присутствовали представители еще девяти художественных галерей. Они заняли места за столом, а их помощники, советники и юристы разместились на стоявших вразброс стульях чуть в стороне. Во главе стола сидел Уиллоу с Лампетом по правую руку от себя. Дождь упрямо барабанил в стекла высоких и узких окон в одной из стен. В воздухе витал густой дым от сигар.

– Джентльмены, – начал Уиллоу, – мы потеряли крупные суммы и были выставлены в достаточно глупом виде. Урон, нанесенный репутации, непоправим, а потому цель нашего совещания – обсудить возможности возврата денег.

– Всегда опасно платить выкуп шантажистам, – высокий голос с шотландским акцентом принадлежал Рамзи Кроуфорту. Он оттянул свои подтяжки и посмотрел поверх оправы очков на Уиллоу. – Если мы пойдем на поводу у этих людей, то они – или же кто-то другой – могут попытаться повторить свой трюк.

Ему ответил мягким и ровным тоном Джон Диксон:

– Мне так не кажется, Рамзи. Мы теперь станем гораздо более осторожны и бдительны. Особенно в том, что касается сертификатов подлинности и описаний происхождения картин. Это мошенническая проделка, которую нельзя провернуть снова.

– Я согласен с Диксоном, – раздался третий голос. Уиллоу посмотрел в конец стола, где сидел Пол Робертс, самый старый из участников встречи, который говорил, не выпуская изо рта мундштука трубки. Он продолжил: – Не думаю, что фальсификатор хоть чем-то рискует. Судя по сообщениям в прессе, он так надежно замел за собой следы, что у полиции почти или вовсе нет надежды найти его, независимо от того, попросим мы прекратить расследование или нет. Если мы откажемся сотрудничать с ним, то злодей попросту присвоит себе полмиллиона фунтов.

Уиллоу кивнул. Робертс считался наиболее уважаемым торговцем живописью в Лондоне. Его мнение имело немалое значение.

– Джентльмены, – снова взял слово Уиллоу, – я позволил себе набросать примерный план действий на тот случай, если мы решим принять условия вымогателя. Чтобы все проделать в кратчайшие сроки, – он вынул из портфеля, стоявшего рядом с ним на полу, кипу картонных папок для бумаг, – я поручил нашему юристу, присутствующему здесь мистеру Дженкерсу, составить предварительные документы для создания трастового фонда.

Он взял себе верхнюю папку из стопки, а остальные передал вдоль стола всем участникам совещания.

– Вам будет, как я надеюсь, интересно ознакомиться с этим. Важнейший параграф вы найдете на третьей странице. Он гласит, что средства фонда не начнут расходоваться до тех пор, пока на его счета не поступят от мсье Реналя приблизительно пятьсот тысяч фунтов. По получении средств девяносто процентов из них будут переведены десяти галереям в качестве компенсации и в соответствии с заявленными суммами убытков от приобретения подделок. Полагаю, вы сочтете указанные здесь цифры соответствующими положению дел.

– Кто-то должен возглавить деятельность фонда, – заметил Кроуфорт.

– Я взял на себя смелость предпринять некоторые шаги и в этом направлении, – сказал Уиллоу. – Но, естественно, они нуждаются прежде всего в вашем одобрении. Могу сообщить, что директор художественного колледжа Западного Лондона мистер Ричард Пинкман дал согласие стать председателем фонда, если мы обратимся к нему с подобной просьбой. Как я считаю, вице-председателем должен стать один из нас. Вероятно, наиболее подходящая кандидатура – мистер Робертс.

– Каждый из нас, – продолжал Уиллоу, – подпишет формальный отказ от других претензий на денежную компенсацию, помимо той, что будет получена через трастовый фонд. И по общей договоренности мы обратимся в полицию, отзывая нашу жалобу на действия мсье Реналя и его сообщников.

Кроуфорт сказал:

– Я хочу, чтобы мой юридический советник изучил эти документы, прежде чем я что-либо подпишу.

– Разумеется, это ваше право, – кивнул Уиллоу.

Вмешался Робертс:

– Мне понятна осторожность, но все же нам всем хотелось бы покончить с этим делом как можно скорее. Не могли бы мы достичь принципиальной договоренности уже сегодня? Остальные формальности наши юристы завершат в течение ближайшего дня или двух, если только не возникнет непредвиденных препятствий.

– Отличная идея, – поддержал его Уиллоу. – Я предлагаю, чтобы работу адвокатов координировал мистер Дженкерс.

Дженкерс наклоном головы подтвердил свою готовность к работе.

– Можно считать, что мы принимаем предварительный проект? – Уиллоу оглядел присутствующих на предмет возможных возражений. Но никто не пожелал больше высказаться. – Очень хорошо. Тогда нам осталось только составить заявление для прессы. Вы готовы предоставить эту работу мне? – Он снова выждал, не последует ли других предложений. – Что ж, превосходно. В таком случае я распространю такое заявление без промедления. А теперь прошу прощения и передаю вас попечению мистера Лампета. Насколько я понимаю, он организовал все необходимое для чаепития.

Уиллоу поднялся и покинул зал. В своем кабинете он сразу же взялся за трубку телефона. Но не стал сразу набирать номер, а немного помедлил, украдкой улыбнувшись.

– Кажется, ты только что спас свою карьеру, Уиллоу, – тихо сказал он сам себе.

Уиллоу вошел в кабинет Лампета с номером вечерней газеты в руке.

– Как мне представляется, теперь все кончено, Лампет, – сказал он. – Дженкерс заявил репортерам, что все документы согласованы и подписаны.

Лампет посмотрел на часы.

– Самое время для порции джина, – сказал он. – Вам налить?

– Да, пожалуйста.

Лампет открыл дверцу буфета и налил джин в два стакана.

– Что касается завершения дела, то я в этом пока не уверен. Мы еще не вернули своих денег. – Он откупорил бутылочку с тоником и вылил по половине ее содержимого в каждый из стаканов.

– О, деньги мы получим. Мошенники едва ли затеяли бы такую сложную игру только ради того, чтобы причинить нам дополнительные неприятности. А кроме того, чем скорее они вернут нам деньги, тем раньше полиция прекратит расследование.

– Суть здесь не только в деньгах. – Лампет грузно опустился в кресло и сделал большой глоток из своего стакана. – Потребуются годы, чтобы мир художественных ценностей оправился от столь жестокого удара. Публика теперь считает, что мы все чуть ли не проходимцы, на самом деле неспособные отличить шедевра от открытки с приморского курорта.

– Должен заметить… э-э-э… – Уиллоу колебался.

– Что? Продолжайте.

– Просто меня не оставляет ощущение, что преступники своими действиями сумели подтвердить некий тезис, свою точку зрения. Не могу сформулировать, в чем именно она заключается. Но нечто весьма глубокое по своему смыслу.

– Напротив, здесь нет ни глубины, ни особой сложности для понимания. Они наглядно показали, что огромные деньги, которые расходуются на так называемые великие произведения искусства, скорее являются следствием снобизма, нежели реального понимания ценности и красоты работы художников. Мы с вами всегда это знали. Они доказали, что настоящий Писарро реально не стоит больше, чем мастерски выполненная копия. Что ж, правда ведь и то, что цены взвинчивают покупатели, а не продавцы.

Уиллоу улыбнулся и сделал вид, что смотрит в окно.

– Понятно, но и мы неплохо используем себе на пользу рост цен, имея свои проценты.

– А чего от нас еще можно ждать? Мы не заработаем себе на жизнь, торгуя картинами по пятьдесят фунтов штука.

– А вот «Вулворт» зарабатывает.

– Да. Но посмотрите на отвратительное качество их товара. Нет, Уиллоу. Наш фальсификатор, быть может, и мыслит правильно, но ему не под силу ничего изменить. Нашему престижу будет нанесен урон, и, как предполагаю, достаточно серьезный, но уже вскоре все вернется на круги своя, придет в норму, потому что только так и должно быть.

– Не сомневаюсь в вашей правоте, – сказал Уиллоу. Он допил свой джин. – Внизу уже закрывают. Вы готовы идти?

– Да, – Лампет поднялся, и Уиллоу помог ему влезть в рукава плаща. – Между прочим, что пишут в газетах о полицейском расследовании?

– Полиция заявила, что в связи с отзывом жалобы у них не остается другого выхода, кроме как прекратить поиски преступников, оставив дело нераскрытым. Но в Скотленд-Ярде ясно дали понять: им все еще неймется добраться до этого мсье Реналя.

Лампет вышел из дверей кабинета, и Уиллоу последовал за ним.

– Не думаю, что мы теперь вообще когда-нибудь услышим о Ренале, – сказал Лампет. Двое мужчин затем молча спустились по лестнице и пересекли вестибюль опустевшей галереи. Лампет посмотрел сквозь стекло витрины. – Машина за мной еще не прибыла. А посмотрите, как льет на улице.

– Ничего, я не спеша доберусь до дома.

– Не стоит, подождите немного. Я вас подвезу. Нам все равно необходимо обсудить выставку Модильяни. У нас ведь не хватило на это времени.

Внезапно Уиллоу указал в дальний конец зала галереи.

– Смотрите, кто-то забыл у нас свои покупки, – сказал он.

Лампет пригляделся. В самом деле, в одном из углов под не слишком интересным рисунком, выполненным углем, лежали две бумажных сумки с эмблемой супермаркета «Сэйнсбери». Из одной торчала верхушка пачки стирального порошка. Уиллоу подошел ближе, чтобы изучить находку.

– Вероятно, – заметил он, – в наши дни следует опасаться бомб, оставленных в сумках. Как думаете, ИРА могла избрать нас своей мишенью?

Лампет рассмеялся.

– Едва ли они упаковывают взрывчатку в пачки «Белоснежки».

Он тоже пересек зал и попытался приподнять одну из сумок. Размокшая бумага порвалась, и содержимое рассыпалось по полу. Уиллоу издал удивленный возглас и склонился ниже.

Под стиральным порошком и листовым салатом лежало нечто большое, завернутое в старую газету. Внутри свертка обнаружились целые кипы каких-то документов, отпечатанных на плотной бумаге. Уиллоу принялся перебирать их, внимательно вчитываясь в каждую.

– Это акции и облигации на предъявителя, – сказал он потом. – Векселя, где не хватает только подписи. Дарственные на право собственности, куда можно вписать любую фамилию. Я никогда в жизни не видел ценных бумаг на такую огромную сумму. Не говоря уже о наличных.

Лампет улыбнулся.

– Вот наш мошенник и расплатился, – констатировал он. – Теперь все действительно кончено. Наверное, нам стоит немедленно оповестить об этом прессу. – Он какое-то время молча разглядывал бумаги. – Полмиллиона фунтов, – произнес затем тихо. – Вы хоть понимаете, Уиллоу, что если бы сейчас подхватили все это и сбежали, то смогли бы прожить припеваючи остаток своих дней где-нибудь в Южной Америке?

Уиллоу только собрался что-то ответить, но в этот момент входная дверь открылась.

– Боюсь, галерея уже сегодня не работает! – выкрикнул ее хозяин.

– Я знаю, мистер Лампет, – отозвался вошедший. – Меня зовут Луис Брум. Мы с вами недавно встречались. Дело в том, что мне в редакцию позвонили и сообщили о возврате полумиллиона фунтов. Это так?

Лампет посмотрел на Уиллоу, и оба улыбнулись.

– Прощай, Южная Америка, – сказал Лампет.

А Уиллоу восхищенно помотал головой.

– Надо отдать должное нашему другу Реналю. Он предусмотрел все.

Джулиан медленно ехал через тихую деревню в Дорсете, осторожно ведя «Форд Кортину», взятый напрокат, по узкой улице. У него были только имя и приблизительный адрес. Гастон Мур, Крэмфорд, усадьба «Приют странника». «Приют странника»! Оставалось только ломать голову, почему один из ведущих в стране экспертов в области изобразительного искусства поселился на старости лет в доме с таким банальным названием. Вероятно, таково было его чувство юмора.

Впрочем, Мур и был личностью более чем эксцентричной. Он отказывался приезжать в Лондон, не имел телефона и никогда не отвечал на письма. А потому даже самые крупные воротилы художественного бизнеса, если им требовались его услуги, совершали утомительное путешествие в глухую деревеньку и стучались в дверь. И расплачиваться им приходилось только хрустящими банкнотами достоинством не больше фунта. Мур других не признавал. Банковского счета у него отродясь не водилось.

Почему в этих деревнях никогда не видно ни души? – подумал Джулиан. Но за следующим поворотом ему пришлось резко затормозить и остановиться. Дорогу пересекало стадо коров. Он заглушил двигатель и вышел из машины. Хотя бы у пастуха можно было узнать, верно ли он едет.

Он ожидал увидеть молодого деревенского парня, постриженного «под горшок» и жующего нечто вроде стебля хлебного колоска. Пастух действительно оказался очень молод, но носил модную стрижку, розовый свитер и пурпурного цвета брюки, заправленные в высокие резиновые сапоги.

– Вы разыскиваете тутошнего художника?

Северный акцент радовал ухо.

– Как вы догадались? – удивленно спросил Джулиан.

– А у нас тут почти што кажный чужак выспрашивает про него.

Пастух сделал указующий жест.

– Вертайтесь чуток назад, потом возьмите правее на дорогу у белого домика. А там и до евойного бунгалы рукой подать.

– Спасибо, – сказал Джулиан, сел в машину и задним ходом сдал до указанного ему беленного известью дома. Оттуда в самом деле начинался ухабистый проселок. По нему он ехал, пока не достиг широких ворот. «Приют странника» – было выведено выцветшими готическими буквами по облупившейся белой вывеске.

Джулиан похлопал себя по карману, чтобы убедиться, на месте ли толстая пачка фунтовых купюр. Потом взял с заднего сиденья очень тщательно упакованную картину и осторожно вместе с ней выбрался наружу. Открыл ворота и по короткой тропинке дошел до двери.

Жилище Мура состояло из двух старых, крытых соломой крестьянских домов, перестроенных в один. Крыша нависала низко, в крохотные окна были вставлены еще освинцованные стекла, раствор, крепивший камни стен, местами раскрошился. Едва ли все это заслуживало громкого названия «бунгало», подумал Джулиан.

На его стук через весьма продолжительное время отозвался сгорбленный старик с тростью. У него была густая шапка седых волос, очки с очень толстыми линзами и по-птичьи чуть подергивавшаяся голова.

– Мистер Мур? – спросил Джулиан.

– А что, если и так? – произнес мужчина с тем же йоркширским говором.

– Я – Джулиан Блэк, владелец «Черной галереи». Мне бы хотелось попросить вас установить подлинность одной картины.

– Деньги привез? – Мур все еще придерживал дверь ногой, словно готовый в любой момент захлопнуть ее.

– Привез.

– Тогда заходи. – И он провел визитера внутрь.

– Осторожней, береги голову! – предупредил хозяин без особой надобности, потому что рост Джулиана позволял ему не опасаться низких потолочных балок.

Основную часть одного из смежных коттеджей занимала гостиная. Она была буквально забита очень старой мебелью, среди которой новенький и очень дорогой телевизор торчал как воспаленный большой палец на руке. Здесь пахло кошками и лаком.

– Ну, давай поглядим, что там у тебя.

Джулиан принялся распаковывать картину, сняв кожаные ремни, потом листы полистирола и слой ваты.

– Не сомневаюсь, что это еще одна подделка, – сказал Мур. – В наши дни только и видишь сплошные фальшаки. Их развелось хоть пруд пруди. Смотрел по «ящику», как какой-то проныра пару недель назад поставил весь Лондон на уши. То-то я посмеялся.

Джулиан передал ему полотно.

– Думаю, вы обнаружите, что это подлинная вещь, – сказал он. – Мне лишь необходимо ваше мнение для окончательного подтверждения.

Мур взял картину, но сначала даже не взглянул на нее.

– Пойми простую штуку, – сказал он. – Я не могу доказать подлинность картины. Единственная возможность быть уверенным в этом – находиться рядом с художником, когда он пишет, от начала до конца работы, а потом забрать холст с собой и запереть в надежный сейф. Вот тогда не останется никаких сомнений. Я же способен только разоблачить подделку. Фальшивка может выдать себя множеством примет, и почти все они мне известны. Но даже если я не найду, к чему придраться, завтра к тебе может явиться сам автор и заявить, что никогда не писал ничего подобного, а крыть будет нечем. Это ясно?

– Безусловно, – ответил Джулиан.

Мур продолжал смотреть на него, держа картину перевернутой лицевой стороной у себя на коленях.

– Так вы начнете изучать полотно?

– Ты мне еще не заплатил.

– Простите. – Джулиан полез в карман за деньгами.

– Двести фунтов.

– Правильно.

Джулиан подал хозяину две толстые пачки купюр. Мур принялся пересчитывать деньги.

Наблюдая за ним, Джулиан подумал, как разумно старик выбрал способ жить на пенсии. Поселился один в мире и покое с гордым осознанием, что превосходно справился с делом, которое стало для него призванием. И легко отбросил все соблазны Лондона с его вечным снобизмом, бережно расходуя свое дарование, заставляя самых знатных принцев из мира торговли живописью совершать далекие паломничества к его дому, чтобы удостоиться аудиенции. Он же сохранил чувство собственного достоинства и независимость. Джулиан готов был ему позавидовать.

Мур закончил подсчет полученных денег и небрежно сунул их в один из ящиков стола. Наконец он взялся за осмотр картины.

– Что ж, если перед нами подделка, то дьявольски умелая, – мгновенно сказал он.

– Как вы смогли определить это столь быстро?

– Подпись такая, какой ей и положено быть – не слишком четко выведенная. Подобную ошибку совершают многие фальсификаторы. Они так точно воспроизводят подпись, что она начинает сразу же выдавать имитацию. А здесь мы видим свободное и текучее движение кисти. – Он внимательнее вгляделся в полотно. – Необычно. Мне нравится. Вы хотите, чтобы я провел химический анализ?

– Почему нет?

– Потому что на холсте останется след. Мне придется снять скребок. Конечно, это можно сделать в том месте, где холст обычно скрыт под рамой, но я все равно всегда спрашиваю разрешения у владельца.

– Выполняйте все, что необходимо.

Мур поднялся.

– Иди со мной, – и он провел Джулиана через коридор во второй коттедж. Запах лака усилился. – Здесь у меня лаборатория, – сказал Мур.

Это была квадратная комната с длинным деревянным верстаком. Окна оказались значительно шире, а стены выкрашены в белый цвет. Большой флуоресцентный светильник висел под потолком. На верстаке стояли несколько старых банок из-под красок, содержавших странные на первый взгляд жидкости.

Мур проворным движением вынул вставную челюсть и сунул ее в стакан из небьющегося стекла.

– Не могу с ней работать, – пояснил он свой необычный поступок.

Потом уселся за верстак и положил картину перед собой.

Начал снимать раму, вступив по ходу работы в разговор:

– Мне кажется, я что-то начал понимать о тебе, парень. Ты в известной степени похож на меня. Они не хотят принимать тебя в свой круг и считать ровней самим себе, верно?

Джулиан нахмурился, пораженный проницательностью старика.

– Да, похоже, так и есть.

– Знаешь, я ведь всегда знал о живописи гораздо больше, чем люди, на которых работал. Они использовали мои знания и опыт, но никогда по-настоящему не уважали меня. Вот почему я так неприязненно отношусь к ним сейчас. Мы уподобляемся дворецким – вот тебе хорошее сравнение. Большинство хороших дворецких лучше понимают вкус еды и вин, чем их хозяева. Но на них все равно смотрят свысока. Это называется классовыми различиями. Я потратил жизнь в попытках стать одним из них. Мне мнилось, что, став подлинным экспертом в изобразительном искусстве, я проложу себе путь в их круг, но горько ошибался. Такого пути не существует!

– А если пробиться в их среду посредством женитьбы?

– Видать, так поступил ты сам? Что ж, твое положение даже хуже моего. Ты не можешь легко отказаться от участия в этой безумной гонке. Мне, право, жаль тебя, сынок.

Боковая часть рамы была теперь снята, и Мур смог осторожно убрать стекло. С полки перед собой он взял острый ножик, похожий на скальпель. Еще раз внимательно вгляделся в полотно, чтобы затем деликатно провести лезвием буквально по миллиметру красочного слоя на краю холста.

– Ого! – издал он хриплый возглас.

– В чем дело?

– Когда умер Модильяни?

– В 1920 году.

– Вот оно как!

– Так в чем проблема?

– Краска мягковата, вот пока и все. Ничего еще не значит. Подожди.

С другой полки он снял сосуд с прозрачной жидкостью, налил немного в пробирку и опустил внутрь нож. Несколько минут ничего не происходило. Джулиану они показались вечностью. Потом краска на острие ножа начала растворяться и смешиваться с жидкостью.

Мур посмотрел на Джулиана.

– Вот теперь все ясно, – сказал он.

– Что вам удалось установить?

– Эта краска произведена всего месяца три назад, молодой человек. Вам подсунули фальшивку. Сколько вы за нее заплатили?

Джулиан не мог оторвать глаз от краски, постепенно полностью исчезавшей в жидкости.

– Я вложил в картину почти все, что имел, – тихо ответил он.

Джулиан ехал обратно в Лондон, испытывая легкое головокружение. Он не мог объяснить себе, как такое могло произойти. И пытался придумать выход из положения.

К Муру он отправился с единственной целью – придать дополнительной ценности картине. Это был неожиданный для него самого порыв: он и близко не допускал мысли, что подлинность вещи сомнительна. Теперь оставалось лишь сожалеть о том минутном и случайном импульсе. Но вопрос, который вертелся сейчас в его сознании, подобно тому, как игральная кость в руках завсегдатая казино, состоял в том, не лучше ли ему скрыть свое посещение Мура.

Он все еще мог вывесить холст в галерее. И никто не распознает подделки. Мур больше никогда не увидит картины, не узнает, что ее пустили в продажу.

Но что, если Мур однажды проговорится? Пусть даже через несколько лет упомянет невзначай о визите Джулиана. И тогда все узнают правду: Джулиан Блэк продал заведомо фальшивое произведение искусства. Его карьере придет бесславный конец.

Такой вариант представлялся маловероятным. Господи, да Муру и жить-то осталось всего ничего! Старику перевалило за семьдесят. Но кто мог предсказать, когда именно уйдет Мур в лучший мир?

Внезапно до Джулиана дошло, что он впервые в жизни всерьез задумался об убийстве. Он помотал головой, чтобы отбросить эту идею. Она выглядела абсурдной. Но на фоне такой крайней меры риск выставить картину уже не виделся столь очевидным. Джулиану уже нечего было терять. Без Модильяни его карьера не имела хоть какого-то шанса. Тесть денег больше не даст, а галерея, вероятно, потерпит финансовый крах.

Значит, решено. Он забудет о поездке к Муру. Картину же выставит на продажу.

Теперь важно было вести себя так, словно ничего не случилось. Его ждали к ужину в доме лорда Кардуэлла. Приедет Сара, собиравшаяся провести там ночь. Джулиан будет спать этой ночью в одной постели с женой. Что может выглядеть более естественным? И он свернул в сторону Уимблдона.

Когда он прибыл, на дорожке перед домом рядом с «Роллс-Ройсом» хозяина стоял знакомый темно-синий «Даймлер». Прежде чем войти, Джулиан переложил фальшивого Модильяни в багажник прокатного «Форда».

– Добрый вечер, Симс, – приветствовал он открывшего дверь дворецкого. – Уж не лимузин ли мистера Лампета я заметил у особняка?

– Именно так, сэр. Они все собрались сейчас в галерее.

Джулиан подал слуге свой короткий плащ и поднялся по лестнице. Из комнаты наверху доносился голос Сары.

Войдя в галерею, он застыл от неожиданности. Ее стены стали теперь совершенно голыми.

Кардуэлл воскликнул:

– Заходи, Джулиан, и присоединяйся к группе скорбящих по утрате. Чарльз, который сегодня тоже с нами, увез все мои картины, чтобы продать.

Джулиан подошел к ним, пожал руки мужчинам и поцеловал Сару.

– Для меня это своего рода шок, – признал он. – Комната выглядит совершенно опустевшей.

– Да, верное впечатление, – добродушно согласился Кардуэлл. – Зато мы сейчас закатим чертовски хороший ужин и забудем на хрен все свои печали. Извини за такое грубое выражение, Сара.

– Ты же знаешь, папа, что при мне тебе нет нужды особенно следить за своим языком, – отозвалась дочь.

– О, мой бог! – вдруг непроизвольно вырвалось восклицание у Джулиана, который смотрел на единственную картину, все еще висевшую на стене.

– В чем дело? – спросил Лампет. – У тебя такое лицо, словно тебе померещился призрак. А это всего лишь мое небольшое новое приобретение, которое я привез, чтобы показать вам. И потом, не хотелось пока оставлять галерею вообще без единого экспоната.

Джулиан отвернулся и подошел к окну. Мысли его окончательно смешались. Купленная Лампетом картина была точной копией его поддельного Модильяни.

Этот скот приобрел подлинник, а Джулиану подсунули фальшак. Он чуть не задохнулся от ненависти.

Но внезапно совершенно дикий, авантюрный план зародился у него в голове. Он резко развернулся от окна.

Они смотрели на него с выражением легкой озабоченности и любопытства на лицах.

Первым нарушил молчание Кардуэлл:

– Я только что рассказал Чарльзу, что ты, Джулиан, тоже недавно обзавелся новым Модильяни.

Джулиан выдавил из себя улыбку.

– Вот почему для меня это так странно. Картина – абсолютная копия моей.

– Господь всемогущий! Ты проверил вещь на подлинность? – спросил Лампет.

– Нет, – солгал Джулиан. – А вы?

– Боюсь, что тоже не проверял. Боже, я думал, что это полотно не может вызывать никаких сомнений.

– В таком случае один из вас купил фальшивку, – сказал Кардуэлл. – Такое ощущение, что в наши дни встречается больше подделок, чем подлинных шедевров. Лично мне остается надеяться, что настоящий Модильяни у Джулиана. Я ведь вложил в него свои деньги.

И он легкомысленно рассмеялся.

– Есть надежда, что обе вещи подлинные, – заметила Сара. – Многие живописцы повторялись в своем творчестве.

– Где вы взяли свое полотно? – обратился Джулиан к Лампету.

– Купил у одного человека, юноша, – последовал холодный ответ, и Джулиан понял, что вторгся на запретную территорию, нарушив профессиональную этику.

– Извините, – промямлил он.

В этот момент дворецкий дал звонок, приглашавший к ужину.

Саманта в этот вечер просто улетала куда-то. Том вручил ей свою забавную тонкую жестяную коробочку, и она приняла сразу шесть голубых таблеток. В голове воцарилась необычайная легкость, нервы трепетали, и она вся кипела от возбуждения.

Она устроилась на переднем сиденье фургона, зажатая между Томом и Глазастиком-Райтом. Том вел машину. Позади расположились еще двое мужчин.

– Помните, – сказал Том, – что если проделаем все тихо, то никого не потревожим. Но если нас кто-то все же попытается взять за задницу, направьте на него ствол и свяжите. Никакого насилия и кровопролития. А теперь всем молчать, мы прибыли на место.

Он заглушил двигатель и позволил фургону проехать еще несколько ярдов по инерции. Остановился он прямо перед воротами усадьбы лорда Кардуэлла. Том через плечо бросил сидевшим сзади мужчинам:

– Ждите сигнала.

Потом они втроем выбрались наружу. Маски из чулок заранее были натянуты вокруг лбов, чтобы мгновенно скрыть лица, если кто-то из обитателей дома их заметит.

Бесшумно и крайне осторожно прошли по подъездной дорожке. Том остановился у небольшого лючка в нижней части стены и прошептал Райту:

– Это сигнализация против несанкционированного проникновения.

Райт наклонился и поддел крышку люка каким-то инструментом. Легко открыв ее, он направил внутрь луч своего тонкого фонарика.

– Пара пустяков, – заключил он.

Саманта с любопытством наблюдала, как Райт стал перебирать своими затянутыми в перчатки руками хитросплетение проводов. Он сразу же обратил внимание на два белых проводка.

Из портативного чемоданчика Райт достал отрезок медной проволоки с зубчатыми зажимами на обоих концах. Белые провода выходили из одной стенки люка и скрывались в противоположной. Он подсоединил свою проволоку зажимами к клеммам с той стороны, что находилась чуть дальше от дома, а потом отсоединил белые проводки с другой стороны. И встал во весь рост.

– Прямая линия к местному логову копов, – прошептал он. – Но теперь я закоротил ее.

Втроем они приблизились к угловой стене особняка. Райт осветил фонариком оконную раму.

– То, что доктор прописал, – прошептал он, порылся в чемоданчике и достал стеклорез.

Легкими движениями он вырезал сначала только три стороны прямоугольника в стекле рядом с защелкой внутри дома. Затем в его руках появился моток изоляционной ленты. Зубами оторвал от нее кусок. Один конец ленты намотал на свой большой палец, а другой плотно прилепил к стеклу. Вырезал четвертую сторону прямоугольника и беззвучно вынул кусок стекла, прикрепленный к клейкой ленте, осторожно положив его в траву.

Том просунул руку в образовавшееся отверстие и нажал на шпингалет. Распахнул окно настежь и забрался в дом.

Райт взял Саманту за руку и подвел ее к парадной двери. Буквально через секунду она мягко открылась изнутри, и на пороге возникла фигура Тома.

Трое пересекли вестибюль и поднялись по лестнице. При входе в галерею Том тронул Райта за рукав, указав на что-то в нижней части косяка.

Райт поставил на пол чемоданчик и открыл его. Вынув инфракрасную лампу, он включил ее и направил луч на крошечный фотоэлектрический элемент, заглубленный в поверхность дерева. Свободной рукой достал штатив, подвел его под лампу и отрегулировал высоту. Лампа теперь стояла на прочной опоре. Райт выпрямился.

Том достал из-под вазы ключ и отпер дверь галереи.

Джулиан лежал без сна, слушая размеренное дыхание Сары. После ужина они все-таки решили остаться на ночь в доме лорда Кардуэлла. Сара уже давно крепко спала. Он посмотрел на светящиеся стрелки наручных часов. Половина третьего ночи.

Настало время действовать. Он откинул простынку и медленно сел в постели, свесив ноги с ее края. В желудке возникло ощущение, словно кто-то связал внутренности в плотный узел.

План был предельно прост. Он спустится в галерею, заберет оттуда Модильяни Лампета и отнесет в багажник своего «Форда». Затем повесит в галерее фальшивку и спокойно вернется в постель.

Лампет ни о чем и никогда не догадается. Картины выглядели почти абсолютно одинаковыми. Когда Лампет обнаружит, что его полотно поддельное, то неизбежно решит, что подлинник с самого начала принадлежал Джулиану.

Надев халат и сунув ноги в мягкие тапочки, которыми его снабдил Симс, он открыл дверь спальни.

Красться по дому посреди ночи казалось легко только в теории. Нельзя же предусмотреть, что кому-то еще взбредет в голову делать то же самое. Но теперь опасности мерещились на каждом шагу. А вдруг одному из стариков захочется в туалет? Что, если обо что-нибудь споткнешься?

Пробираясь на цыпочках через лестничную клетку, Джулиан размышлял, как будет выкручиваться, если неожиданно с кем-нибудь встретится. Ему захотелось сравнить Модильяни Лампета со своей картиной – вполне правдоподобное объяснение.

Добравшись до двери галереи, он застыл на месте. Дверь оказалась открыта.

Джулиан нахмурился. Кардуэлл неизменно запирал комнату. Вот и минувшим вечером все гости видели, как хозяин провернул ключ в замке и спрятал его в укромном месте.

Значит, посреди ночи в галерею проник кто-то другой.

До него донесся сдавленный шепот:

– Проклятье!

Послышался и другой голос:

– Похоже, что чертову коллекцию успели увезти именно вчера днем.

Джулиан напрягал в темноте зрение. Голоса могли принадлежать только грабителям. Но они остались в дураках: картин уже не было на месте.

Раздался скрип половицы, и он вжался в стену позади массивных дедовских часов. Из двери галереи показались три фигуры. Один из троих нес картину.

Они уносили с собой подлинник Модильяни!

Джулиан уже набрал в легкие воздуха, чтобы громко закричать, но в этот момент одна из фигур попала в луч лунного света, падавший через окно. И он узнал знаменитое на весь мир лицо Саманты Уинакр. От изумления у него перехватило горло. Стало уже не до криков.

Как могла здесь оказаться Сэмми? Неужели… Выходит, она напросилась сюда на ужин, чтобы изучить обстановку! Но что общего у нее с шайкой грабителей? Джулиан помотал головой. Едва ли это было важно. Вот только его собственный план теперь полностью провалился.

Джулиан лихорадочно размышлял, как справиться с новыми и совершенно неожиданными обстоятельствами. Отпала необходимость задерживать воров на месте преступления – ему было прекрасно известно, куда отправится похищенный Модильяни. Но все же от первоначальных намерений невольно приходилось отказаться.

А потом он вдруг начал в темноте во весь рот улыбаться. Ничего страшного не случилось, понял он. Наоборот, ему очень помогли.

Легкий порыв прохладного сквозняка подсказал, что грабители уже открыли входную дверь. Он дал им минуту, чтобы убраться подальше.

Бедняжка Сэмми, подумал Джулиан.

Тихо спустился вниз и вышел наружу через незапертую дверь. Столь же бесшумно открыл багажник «Форда Кортины» и достал фальшивого Модильяни.

Повернувшись к дому, заметил прямоугольник стекла, вырезанный из окна столовой. Так преступники проникли внутрь, причем и окно тоже за собой не прикрыли.

Он захлопнул багажник своей машины и вернулся, бросив дверь в том же положении, в каком ее оставили грабители. Поднялся в галерею и повесил поддельного Модильяни туда, где только что находился подлинник.

Затем отправился в спальню и лег в постель.

Проснулся Джулиан очень рано, хотя спал всего лишь пару часов. Быстро принял душ, оделся и направился в кухню. Симс был уже там, наскоро поедая свой завтрак, пока повариха готовила утренние блюда для хозяина дома и его гостей.

– Не беспокойтесь обо мне, – сказал Джулиан, заметив, что Симс сразу же поднялся с места. – Мне нужно скоро уезжать, и я просто хотел угоститься кофе, если позволите. Кухарка займется остальными.

Симс нацепил на вилку кусок яичницы, бекона и колбасы, одним движением очистив свою тарелку.

– По опыту знаю, мистер Блэк, стоит одному гостю пробудиться чуть свет, другие не заставят себя долго ждать, – возразил он. – Мне лучше пойти и накрыть на стол.

Джулиан сел и принялся за кофе, когда дворецкий удалился. Но уже минуту спустя донесся его удивленный крик. Джулиан догадывался, что так и произойдет.

Симс почти бегом вернулся в кухню.

– Думаю, в доме побывали грабители, сэр, – доложил он.

Джулиан изобразил изумление.

– Что?! – воскликнул он, вскочив из-за стола.

– В стекле окна столовой вырезали дыру, и окно сейчас открыто. Я еще раньше заметил, что не заперта входная дверь, но подумал на кухарку. Она часто забывает захлопнуть ее, когда приходит на работу. Дверь галереи тоже стоит нараспашку, но картина мистера Лампета на месте.

– Дайте мне взглянуть на окно, – сказал Джулиан.

Симс последовал за ним через холл в столовую.

Джулиан некоторое время рассматривал отверстие.

– Могу предположить, что грабители явились за картинами, но их постигло разочарование. А Модильяни они посчитали ничего не стоящим. Полотно написано необычно, и они, возможно, даже не определили автора. Прежде всего, Симс, необходимо позвонить в полицию, разбудить лорда Кардуэлла, а потом начать проверять дом, все ли вещи целы.

– Хорошо, сэр.

Джулиан посмотрел на часы.

– С одной стороны, я чувствую, что мне было бы полезно задержаться здесь, но с другой – у меня назначена очень важная встреча. Думаю, придется поехать. Если судить на первый взгляд, то ничто не украдено. Миссис Блэк передайте, что позже я ей позвоню.

Симс кивнул в ответ, и Джулиан поспешил прочь из особняка.

В столь ранний час ему удалось пересечь Лондон достаточно быстро. Погода стояла ветреная, но сухая, и дороги не были скользкими от влаги. Джулиан не сомневался, что Сэмми и ее сообщники, среди которых явно присутствовал и тот возлюбленный, с кем он успел познакомиться, сохранят картину у себя, по крайней мере, на сегодня.

Джулиан остановился перед домом в Ислинтоне и выскочил из машины, оставив ключ в замке зажигания. Новый план строился на слишком многих шатких догадках и предположениях, но молодого человека снедало жгучее нетерпение.

Он громко стукнул в дверь подвесным молоточком и подождал. Когда прошло две минуты, но никто не отозвался, он постучал снова с еще большей силой.

В конце концов дверь открыла Саманта. В ее глазах читался плохо скрытый страх.

– Слава богу, вы дома, – сказал Джулиан и протиснулся мимо нее в прихожую.

В противоположном конце холла уже маячила фигура Тома, который успел только обмотать вокруг пояса полотенце.

– Что, черт возьми, ты себе позволяешь? Врываешься в чужой…

– Помолчите, – резко оборвал его Джулиан. – И не лучше ли нам продолжить разговор внизу?

Том и Саманта переглянулись. Саманта едва заметно кивнула, и Том открыл дверь, которая вела на цокольный этаж. Джулиан спустился первым.

Он сел на диван и заявил:

– Я хочу, чтобы мне вернули мою картину.

– Понятия не имею, о чем вы…

– Прекратите, Сэмми, – снова бесцеремонно перебил Джулиан. – Мне все известно. Прошлой ночью вы тайно проникли в дом лорда Кардуэлла, чтобы похитить его картины. Но их уже не оказалось на месте, и тогда вы украли единственную, еще остававшуюся на стене. К несчастью, она принадлежала не ему, а мне. Если вы вернете полотно, обещаю не обращаться в полицию.

Саманта молча поднялась, подошла к стенному шкафу, открыла дверь, достала картину и протянула ее Джулиану.

Он всмотрелся в ее лицо. Оно выглядело совершенно изможденным, щеки запали, а глаза расширились, но причиной тому не был страх или тревога. Вместо прически на голове беспорядочными лохмами лежали волосы. Потом он забрал у нее картину.

Джулиан одновременно ощутил и слабость, и огромное облегчение.

Том с Самантой больше не разговаривал. Он просидел в кресле три или четыре часа подряд, выкуривая одну сигарету за другой и глядя в пустоту. Она принесла ему чашку сваренного Анитой кофе, но он к нему даже не притронулся, оставив остывать на низком журнальном столике.

Саманта попыталась снова заговорить с ним:

– Том, в чем причина такой уж большой трагедии? Нас не поймают. Он обещал не подавать заявления в полицию. Мы ничего не потеряли. Все это было забавой от начала и до конца, верно?

Ответа не последовало.

Саманта откинула голову на спинку дивана и закрыла глаза. Она была совершенно опустошена и утомлена той нервной усталостью, которая даже не позволяет расслабиться. Ей хотелось еще таблеток, но их запас иссяк. Том мог бы отправиться на улицу и добыть еще, если бы только вышел из своего транса.

Во входную дверь снова постучали. Только теперь Том пошевелился. Он посмотрел в сторону двери затравленным взглядом. Саманта слышала шаги Аниты в прихожей. Затем приглушенные голоса.

Внезапно сразу несколько пар ног затопали по ступенькам вниз. Том поднялся.

Трое мужчин не удостоили Саманту даже взглядом.

Двое из них отличались мощным телосложением, но двигались с легкостью и изяществом спортсменов. Третий казался на их фоне коротышкой, носившим пальто с бархатным воротником.

Но именно низкорослый заговорил первым:

– Ты подвел босса, Том. Он недоволен, и это еще мягко сказано. Хочет поговорить с тобой.

Том двигался стремительно, но двое здоровяков опередили его. Когда он метнулся к двери, один выставил ногу, а второй толкнул Тома в спину, чтобы он, споткнувшись, опрокинулся на пол.

Потом они подняли его, держа за одну руку каждый. На лице коротышки появилось выражение, похожее на нечто сравнимое с сексуальным удовлетворением. Он несколько раз ударил Тома в живот обоими кулаками поочередно и продолжал избиение до тех пор, когда Том обмяк всем телом и с закрытыми глазами повис на руках у атлетов.

Саманта широко открыла рот, но поняла, что не способна даже закричать.

Низкорослый громила стал наносить Тому пощечины, заставив открыть глаза. Потом все четверо покинули гостиную.

Саманта слышала, как захлопнулась входная дверь. Зазвонил телефон. Она механическим движением сняла трубку и вслушалась.

– О, это ты, Джо! – сказала она. – Какое счастье, что ты позвонил!

И разразилась неудержимыми рыданиями.

Во второй раз за два дня Джулиан постучал в дверь «Приюта странника». Открыв ее, Мур не смог скрыть изумления.

– Теперь я точно привез оригинал, – заявил Джулиан с порога.

Мур улыбнулся.

– Надеюсь, что так, – сказал он. – Заходи, мой юный друг.

Они без всякой преамбулы проследовали сразу в лабораторию.

– Давай холст сюда.

Джулиан передал ему картину.

– Мне в результате все-таки повезло.

– Держу пари, ты удачливый малый. Но лучше тебе не делиться со мной подробностями. – Мур извлек вставную челюсть и снял с картины часть рамы. – Выглядит в точности как вчерашняя.

– Вчерашняя была копией.

– А тебе все-таки необходимо подтверждение подлинности от Гастона Мура, – с этими словами хозяин дома кончиком ножа снял едва заметное количество краски с полотна. Налил в пробирку все той же жидкости и опустил в нее нож.

Потом они стали в молчании ждать результата.

– Похоже, на этот раз все в порядке, – не выдержал Джулиан две минуты спустя.

– Не торопи события.

Они подождали еще немного.

– О, нет! – выкрикнул затем Джулиан.

Краска начала растворяться в жидкости, как случилось и вчера.

– Еще одно разочарование. Прости, приятель. Снова облом.

Джулиан в ярости грохнул кулаком по верстаку.

– Но как это возможно? – злобно прошипел он. – Я ничего не понимаю!

Мур вставил зубы на место.

– Послушай меня, дружище. Подделка – всегда подделка. Но никому и в голову не взбредет копировать фальшак. А тут явно были сделаны две копии. Как я догадываюсь, где-то должен существовать и оригинал. Быть может, тебе все же удастся найти его? Ты сумеешь предпринять еще попытку?

Джулиан стоял прямо и совершенно неподвижно. Все эмоции словно стерло с его лица. Он выглядел побежденным, но старался принять удар с достоинством. Результаты сражения больше не имели значения, стоило ему сообразить, как именно ему нанесли поражение.

– Я в точности знаю, где находится оригинал, – сказал он. – Вот только сделать что-то уже не в моих силах.

Ди лежала на матерчатом диване совершенно нагая, когда Майк вошел в их квартиру с видом на Риджентс-парк и сбросил с себя плащ.

– Это очень сексуально, – заметила она.

– Брось. Всего лишь модный плащ, – ответил он.

– Вы страдаете неизлечимым нарциссизмом, Майк Арнас, – рассмеялась Ди. – Я имела в виду картину.

Так и оставив плащ валяться на ковре, он подошел и сел на пол рядом с ней. Оба стали любоваться полотном, висевшим на стене.

Женщины, изображенные на нем, были безошибочно женщинами Модильяни: удлиненные узкие лица, характерные носы, непроницаемые выражения глаз. Но этим сходство с другими работами мастера и исчерпывалось.

Фигуры были будто свалены в груду, в которой смешались разные лица, торсы, конечности, а на заднем плане в таком же хаотичном беспорядке виднелись вещи: какие-то полотенца, цветы, столы. В известной степени полотно выглядело похожим на то, чем прославился позже Пикассо, но Модильяни сохранил свой секрет до последних дней жизни. Поразительнее всего оказалась цветовая гамма, подобранная тоже совершенно не в привычном стиле итальянского живописца. Ее можно было бы определить как психоделическую. Он использовал ярко-розовую краску, оранжевую, пурпурную, зеленую, причем в чистом виде, смело и без примесей – то есть опять-таки опередив свое время. Причем цвет никак не соответствовал естественной окраске изображаемого: нога могла быть зеленой, яблоко синим, а волосы одной из женщин бирюзовыми.

– Меня подобные вещи не возбуждают, – изрек через какое-то время Майк. – По крайней мере, не так сильно, как вот это, – и, отвернувшись от картины, он положил голову на обнаженное бедро Ди.

Она взъерошила пальцами его прическу.

– Ты много думаешь о том, что произошло, Майк?

– Не-а.

– А я вот думаю. И чем чаще думаю, тем больше считаю нас с тобой самой ужасающей, отвратительной, но блистательной парой мошенников. Посмотри, что мы ухитрились заиметь. Великолепное произведение искусства досталось нам практически даром. Я собрала материал для диссертации. Плюс каждый из нас получил по пятьдесят тысяч фунтов.

Она хихикнула.

Майк закрыл глаза.

– В самом деле, все очень здорово, милая, – сказал он.

Ди тоже закрыла глаза, и они оба стали вспоминать уютный бар на окраине маленькой итальянской деревушки.

Ди открыла глаза.

– А все дальнейшее оказалось легко, – произнесла она. – Никаких проблем на таможнях. Фальсификаторы быстро изготовили для нас две точные копии картины, а Липси и Блэк оба выложили по пятьдесят тысяч фунтов. Якобы задолжав нам за игорным столом. Причем меня нисколько не грызет совесть по поводу обмана этих скользких типов. Они бы поступили с нами точно так же, не раздумывая. Особенно это касается Липси. Я все еще убеждена: его нанял мой дядя Чарльз.

– М-м-м, – Майк наслаждался ароматом духов Ди. – Занималась сегодня диссертацией?

– Нет. И знаешь, не думаю, что вообще когда-нибудь напишу ее.

Он поднял голову, чтобы удивленно посмотреть на Ди.

– Но почему?

– После всего, что произошло, остальное кажется таким мелочным.

– Тогда чем же ты собираешься заниматься?

– Кажется, ты как-то предлагал мне работу.

– А ты отказалась.

– Теперь ситуация изменилась. Я доказала, что ничем не хуже тебя. И мы с тобой отличная пара: как в бизнесе, так и в постели.

– Не настал ли подходящий для меня момент вновь сделать тебе предложение руки и сердца?

– Нет. Но ты можешь прямо сейчас сделать для меня кое-что другое.

– Знаю. – Он встал на колени и поцеловал ее в живот, нежно коснувшись языком ее кожи.

– Но послушай, есть кое-что, чего я так и не поняла!

– Господи! Ты не можешь ненадолго отключить голову и сосредоточиться на сексе?

– Не сразу. Дело вот в чем. Ты профинансировал трюк тех фальсификаторов, верно? Ашера и Митчелла.

– Да.

– Когда?

– Во время поездки из Парижа в Лондон.

– И ты изначально хотел поставить их в положение, чтобы им пришлось потом изготовить для нас две копии Модильяни?

– Все так. Поцелуй меня.

– Минуточку. – Она мягко заставила его оторвать губы от своей груди. – Но в Лондоне ты же еще не мог даже знать, что я напала на след картины.

– Опять в точку.

– Так зачем же ты загодя готовил ловушку для фальсификаторов?

– Скажем так: я очень верил в твои способности, детка.

И в комнате воцарилось молчание, пока за окнами на город опускался вечер.