Глава шестая

– Теперь стоило бы обсудить реально сложившуюся обстановку антр ну, как выражались герои А. Дюма, – сказал на следующий день ближе к двенадцатой, полуденной склянке Шульгин, взобравшись по трапу в «рабочую» капитанскую каюту Воронцова, непосредственно сообщающуюся с ходовой рубкой парохода. Каюта была невелика, всего из двух отсеков – спального, размерами чуть больше вагонного купе, и рабочего салона, с письменным столом, терминалом компьютера, репетирами всех основных навигационных приборов и селекторной связью со всеми боевыми постами «Валгаллы». Здесь Дмитрий мог отдохнуть, не опасаясь, что кто-нибудь, да хоть бы и жена, помешает, одновременно контролируя обстановку на судне, несение службы штурманами и всей вахтой. Случись что – десять ступенек по трапу, и он уже на мостике.

Кроме того, каюта была полностью изолирована от избыточной моментами (все ж таки самое начало XX века и царство стиля модерн) роскоши парохода, напоминая, что «Валгалла», кроме всего, еще и боевой корабль, вооруженный посильнее, чем линейный крейсер Первой мировой войны.

Она напоминала ему о прежней службе, когда его вдруг, сразу после получения четвертой звездочки, кинули на Дальний Восток. Обстановка там тогда была сложная, и начальство убило двух зайцев, избавившись от строптивого офицера в штабе Балтфлота и усилив «восточные рубежи Родины» перспективным командиром. Дали ему тогда сторожевик «сто пятьдесят девятого проекта» водоизмещением в восемьсот тонн и с экипажем семьдесят человек.

Многие на флоте тянут лямку все двадцать пять лет, так и не удостоившись гордого звания «командира». А тут в двадцать шесть лет и свой корабль, и перспектива досрочного получения двухпросветных погон. И ко всему этому – первая в жизни настоящая, собственная каюта, любовно отделанная и украшенная предыдущими владельцами с помощью умельцев на все руки, которых отчего-то среди матросов и солдат обнаруживается во много раз больше, чем «на гражданке».

Кое в чем Дмитрий воспроизвел здесь элементы того флотского декора.

Вслед за Сашкой в каюту протиснулись Новиков с Фестом. Не то чтобы на огромном пароходе негде было больше уединиться для приватного разговора. Там, где по проекту размещалось больше пяти тысяч человек, даже ныне присутствующие полторы-две сотни терялись почти бесследно, и можно было долго бродить по коридорам, салонам и палубам, поражаясь пугающей пустоте многочисленных помещений пассажирского и служебного назначения.

Просто по старой, с детских лет еще привычке всякие уединенные места, куда даже случайно, а тем более – намеренно не могут проникнуть посторонние лица, казались самыми подходящими для всякого рода конфиденций. Такая уж черта характера, не зависящая от возраста и не имеющая отношения к паранойе. Просто пацаны во все времена любили устраивать себе тайные пристанища то на чердаках, то в ветвях старых могучих деревьев, наподобие героев «Детей капитана Гранта» или «Приключений бура в Южной Африке», а то и в лабиринтах послевоенных бомбо– и газоубежищ, поддерживаемых в относительном порядке, но месяцами не посещаемых представителями «Гражданской обороны», за которыми эти привлекательные сооружения числились.

Ну и вид отсюда открывался получше, чем из любой пассажирской каюты или с палубы, – все же на пятнадцать метров выше самой верхней точки «Солнечной палубы» и с обзором на все тридцать два румба.

Хорошо! Темная до черноты синева океана, кое-где украшенная белыми гребешками волн, и столь же безграничное густо-голубое небо, тоже с белыми барашками, но уже облаков. Прямо тебе – «благорастворение воздухо́в», нечто такое, на суше практически не встречаемое, разве лишь где-нибудь на вершинах Кавказских гор, где отсутствие моря компенсируется бездонными пропастями и ущельями, при взгляде в которые тоже захватывает дух.

– Пиво, кофе, чай? – предложил Воронцов гостям, расположившимся вокруг откидного столика под лобовым панорамным окном, откуда видно было миль на двадцать, если не больше.

– Я бы пива, если не баночное, – сказал Шульгин, остальные предпочли «чай по-адмиральски».

– Конкретнее пояснить можешь, что сейчас понимаешь под «сложившейся обстановкой»? – спросил заваривавший положенный ему по чину чай адмирал, когда друзья, разложив на столе курительные принадлежности, задымили трубками. Более практичного и универсального приспособления, чем хорошая трубка, для использования на морях не существует. Пожароопасность намного меньше, чем от сигарет и папирос, и курить можно в любую погоду, «и в дождь, и в ветер». Опять же возможность составлять смеси из разных сортов табака, по вкусу и настроению.

– Есть необходимость уточнять? – удивился Сашка. Они с Новиковым уже ночью, после удачно для них закончившейся партии, больше трех часов обсуждали обстоятельства, в которых оказалось «Братство», да и весь мир за время их отсутствия. И кое-что придумали. – Ну, извольте, ваше превосходительство. Берем, так сказать, текущий момент. Никто в принципе не настаивает – можно оставить все как есть, и на нашей условной ГИПе, и на соседней параллели. Но нам просто интересно – вы так прямо и считаете, что идеально все придумали и с «Мальтийским крестом», и с нашей «демократической Россией»? А вдобавок вдруг еще затеяли параллельную игру с президентом Ойямой и господином Сарториусом? Не сложновато ли выходит? Многомерные шахматы… Пешка выходит в пространство слонов. К тебе вопросов нет, – качнул он головой в сторону Феста, – меня точка зрения Дмитрия Сергеевича волнует…

Новиков в это время старался не смотреть ни на Феста, ни на Воронцова, больше на свою трубку. Он рассматривал ее с большим интересом, словно пытался найти в ней случившиеся за два года изменения. Не трогал ли кто драгоценный «Петерсен» в его отсутствие, не повредил ли слой тщательно создаваемого «научным обкуриванием» нагара.

– А маэстро считает иначе? – осведомился Воронцов. – Заглянул проездом с карлсбадского турнира и наметанным взглядом оценил позицию на всех двадцати досках? – в голосе Дмитрия слышалась не только ирония, но и вполне живой интерес.

Фест пока предпочитал только слушать. Раз Александр Иванович затеял этот разговор, значит, уже придумал что-то. Почти двое суток имел для размышлений и анализа партии, а мыслил «шеф и учитель» на удивление быстро. Вадим со времен своего ученичества запомнил продемонстрированную Шульгиным шахматную партию, так называемую «бессмертную», разыгранную между Андерсеном и Кизерицким аж в 1851 году. Тогда Андерсен пожертвовал ферзя и две ладьи и тем не менее выиграл.

– Вот примерно в этом стиле и следует стараться работать. Может, выйдет и не всегда, но тем не менее… – поучительно сказал Шульгин, сгребая фигуры с доски. – А то многие мнят себя Игроками, видя стол со стороны, – добавил Александр Иванович назидательно, но явно обращаясь не к Ляхову а, скорее всего, к самому себе.

– Я пока никак не считаю. Я именно оцениваю расклад и пытаюсь сообразить, каков у нас прикуп, – перескочив с шахматных ассоциаций, возникших у Воронцова и Феста, на преферансные, ответил Шульгин. – Шикарная и победоносная война с Англией, безусловно, выгодна царю Олегу, да и много кому еще. Тебе, например, – снова повернулся он к Фесту, – наверняка хочется заработать генерал-адъютантские погоны и какой-нибудь солидный крест на шею, вроде как у нас за Крым и все остальное. А от здешнего Президента «Героя России» за победу во «второй холодной войне»?

Фест дернул щекой. Не то чтобы он исключительно к этому и стремился, но в виду имел такую возможность. Приличный официальный статус в «объединенной России» был бы отнюдь не лишним. «Остепениться да и жениться».

– Предположим, не только в одних наградах дело. – ответил он. – И я, кажется, нигде не нарушал никаких предварительных условий? По крайней мере, отправляясь в экспедицию, вы позволили нам «действовать по обстановке». Да и с Дмитрием Сергеевичем в сомнительных случаях я обязательно советовался.

– Да кто ж тебя винит? Грамотно действовал, в пределах предложенных обстоятельств. А они вроде как сами сложились. Тем более – Дмитрий Сергеевич одобрил…

– Вообще нельзя так вопрос ставить – лучше, хуже, – вставил Новиков. – Своя голова на месте и планета пока цела – уже хорошо. А если мы начнем каждый ход разбирать, тогда, конечно… «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи». Речь сейчас о том, что, начиная с сего момента, следует делать? У нас с Александром на свежую голову впечатление сложилось, что столько шнурков в клубок спуталось… За какой ни потяни, узлы еще туже затягиваются. Ты уж прости за очередное сравнение, но Алехиных среди нас нет. А вот Бендеры, что взялись сеанс одновременной игры давать, просматриваются. Большой проницательности не надо, чтобы это сообразить. Мы, Дима, сам понимаешь, за два дня ничего толком не поняли и понять не могли, но… Хрен с ними, с шахматами, но ты же человек военный. Знаешь, чем обычно заканчивается наступление по расходящимся направлениям. Хоть Польскую кампанию Тухачевского возьми, хоть немецкую летнюю кампанию сорок второго года.

Воронцов подумал, что Шульгин пока не знает про еще одну операцию, что он решил затеять вдвоем с Лихаревым. Она как раз и должна была несколько ослабить «стратегическое напряжение», которое несомненно имело место. Тут Воронцов ничуть не хуже оценивал сложившееся положение, чем Новиков. Однако выхода практически не было. Ни одно из затеянных дел бросать на полпути нельзя, это наверняка грозит катастрофой. А пока – просто достаточно запутанная партия…

Новиков словно представил себе ход мыслей Воронцова и ответил на них:

– Деваться-то по-любому некуда, «ле вин э тире, иль фо ле буар». Вопрос в другом – вашу игру продолжать или резко ломать сценарий? Нам, например, пока совсем непонятна перспектива розыгрыша Сарториуса…

– Ну вот, начинается деловой разговор, – удовлетворенно кивнул Воронцов. – Честно говоря, мне тоже роль этого персонажа не вполне ясна в общем раскладе. И как с ним быть? Устранять с доски или, наоборот, разыгрывать по полной? На роль «двойника» он в целом подходит. И на тот и на другой вариант есть резоны.

– А знаешь что, – вдруг предложил Новиков, словно эта мысль только что пришла ему в голову, – давай-ка мы из одной игры сделаем три, а то и четыре. Вроде как Крымскую войну воспроизведем, что сразу на шести не связанных друг с другом ТВД протекала. Тогда и наши потери выигрышами на других фронтах компенсируются, и противнику (если он один и тот же) труднее сообразить, что на самом деле происходит. А ты и дальше веди свою с Фестом партию. «Крест» там, интригу с нашим президентом продолжайте. Нам, с одной стороны, трудно так сразу включиться, мозги не на то настроены, и слишком много деталей мы просто не знаем…

– Хуже того – не чувствуем, – вставил Шульгин. – Два года есть два года. Сколько всего в обеих реальностях произошло! Мне даже страшно представить, насколько мы отстали! Побольше, наверное, чем Эдмон Дантес за время своей отсидки. Если всего одну приличную газету подряд, день за днем просмотреть, чтоб общее представление составить, это ж под тысячу печатных листов выйдет – двадцать толстых книжек…

Здесь Шульгин не кривил душой. Они ведь с Новиковым, честно говоря, и раньше реальной жизнью как раз на ГИП интересовались очень мало. Все время витали в эмпиреях, как раньше говорилось. Появлялись на короткое время с какой-то утилитарной целью и снова уходили в те или другие параллели.

А тут вдруг возникла коллизия, когда нужно принимать решения в так сказать подлинной жизни, не вымышленной и не сконструированной «под себя». Ничего по-настоящему про эту жизнь не зная. Ни о том, что происходило внутри страны за прошедшее время, ни как выстраивались международные отношения, со всеми их нюансами. Что тут подскажешь и посоветуешь тому же Фесту, и тем более – Воронцову? Будешь почти ежеминутно садиться в лужу, да и все.

Поэтому Дмитрий все время и сохранял на лице не саму ироническую улыбку, а как бы немедленную готовность к ней. Пока Шульгин с Новиковым делали вид, что они по-прежнему удерживают в «Братстве» лидерские позиции. Нет, по сути дела, так оно и есть, если иметь в виду нормальные и паранормальные способности «кандидатов в Держатели», «ходоков в Астрал» и тому подобное. А в этой конкретной партии…

– Так что, пожалуй, мы тут слегка увлеклись, – самокритично продолжил Шульгин, – не с той стороны к снаряду подошли. В стратегическом, так сказать, плане можем порассуждать об «Очередных задачах Советской власти» и так далее. Как жизнь в объединенной России строить, как с нашими представлениями цели и возможности господина Сарториуса увязываются. Вместе с Антоном подумаем, как Замок на пользу трудовому народу использовать. Все это мы вполне можем. А именно эту партию доигрывать – это уж как вы с Вадимом затеяли, так и давайте…

– А также все, что потребуется впредь! – негромко, как бы в сторону, сказал Фест.

– Что? Ну да, конечно. И предыдущие 16 пунктов заполни и представь на ознакомление, – усмехнулся Новиков.

Обстановка вдруг словно сама собой разрядилась. До этого каждый испытывал крайне неприятное чувство вроде того, что возникает при необходимости напомнить сослуживцу о давно одолженной и до сих пор невозвращенной сумме. Не слишком большой, но и не столь маленькой, чтобы о ней безболезненно забыть. И причины для дискомфорта у каждого были свои, хоть и вызванные одной и той же причиной.

– Давай, Дим, плесни по чарочке «Бакарди» своего, или что там у тебя, – предложил Шульгин. – Пиво мне совсем сегодня не идет. Как-то у нас так получилось… Все принято ерничать, в дело и не в дело поминать картину Репина. А если без смеха, в оригинальном виде – «Не ждали» довольно-таки жизненный сюжет. Человек вернулся с каторги или просто из длительной отлучки, и никто в кадре не понимает, как на его появление реагировать. Главное, радости там ни у кого на лицах не чувствуется…

– У меня такое мнение, что ни с какой не с каторги, а просто папаша бросил семью, пошлялся бог знает где, пропился-проигрался в прах и надумал вернуться. Глядишь, примут Христа ради… – решил окончательно увести разговор в сторону от неудобной темы Андрей.

– Вполне убедительная версия. Вроде как у Солоухина в «Письмах из русского музея», где он другие широко известные полотна перетолковывал, – согласился Воронцов. – Надеюсь, не себя вы имеете в виду. А то бог знает каких вы там в своей экспедиции идей нахватались. Не зря в прежние времена лицам, побывавшим за границей, особое внимание уделялось. У меня, кстати, по этому поводу одно соображение есть…

– Всего одно? – удивился Сашка.

– Пока одно. У ваших новых приятелей партию специально обученных инсектоидов прикупить или на что-нибудь сменять можно?

– Думаю – без проблем, – ответил Новиков. – А тебе зачем?

– В психологических целях. В нужный момент в нужном месте выпустить. Хоть в Лондоне, хоть в Вашингтоне. А потом продемонстрировать, что только мы с ними успешно бороться можем…

– Ну, ты и садист…

– Не знаю, чем смерть от напалма или фосфорных бомб так уж хуже таковой в жвалах культурно выведенного насекомообразного. Покойнику все равно, а уцелевшие, глядишь, правильные выводы сделают, что людей вообще никаким способом убивать не стоит, если они тебя первые не трогают…

– Хорошо, это вопрос не первостепенный, и мы его еще обсудим, когда к плану практических действий перейдем. А сейчас хорошо бы с общей военно-политической доктриной определиться, – предложил Новиков. – Как будем решать – то ли одновременно на всех фронтах воевать, или последовательно, с сосредоточением всех сил на главном направлении?

– Последовательно никак не получится, – вполне категорично ответил Фест. – В Империи так или иначе само начнется, ни Олега мы удержать не сможем, ни бриттов. Даже если на их премьера как следует надавим, другие командование на себя примут. Демократия демократией, а «уж если я чего решил, так выпью обязательно». Нельзя им без этой войны, раз уж решились и судьбы империй на карту поставили.

Отступать бритты не приучены, в двадцатом веке разве только на Галлиполи и в Дюнкерке. Ну, еще Сингапур без боя бросили. Однако же и ту и другую войны они в итоге выиграли, хоть и не совсем с теми итогами, что планировали. Зато и почти без потерь. Ну да, это у нас две, там только одну. Не суть важно. Нереализованная возможность в будущем все равно бросает тень в прошлое. Сейчас они хотят вернуть сразу все потерянное и там, и там. В своем обычном стиле. Бульдог – английское изобретение: – вцепиться мертвой хваткой и не отпускать, пока враг не испустит дух.

Но даже если мы ОЧЕНЬ постараемся и они сейчас отыграют назад, боюсь, что Олег все равно тем или иным способом их спровоцирует. Если не на главном направлении, то в каком-то другом месте. В Индии, в Афганистане, на Мальте, которая ему де-юре принадлежит как наследнику Павла первого. И то, что банды Катранджи Россией направляются и снабжаются, – утаить не удастся…

– А чего утаивать? Будто альбионцы сильно скрывали, когда заварушки у нас на Кавказе или в Средней Азии организовывали… Больно деликатные мы тут все. А надо грубо и прямо, – пожал плечами Новиков.

– Я о том, что России ни война, ни повод к ней были тогда не нужны, нам и без нее забот хватало, оттого они свои интриги и не маскировали. А англичанам из олеговой реальности хоть хиленький повод нужен обязательно. Демократия, туды ее мать! Иначе «избиратель» не поймет. То есть войны хотят обе стороны, но Император все же предпочитает, чтобы они ударили первыми. О будущих учебниках истории думает, – уточнил Фест.

– Нам возражать оснований нет. Нужно только, чтобы британский военный потенциал был разгромлен полностью, как у Испании в девятнадцатом веке, а для экономики план «континентальной блокады» давно готов. Так что, я считаю – ни Олега сдерживать, ни нам особенно в ту войну вмешиваться не надо. Секонд за взаимодействие с Берестиным в прежней роли главного военного советника императорской армии отвечает. Алексей и при штабе «ограниченного контингента» РФ в той же должности числится… Сам с собой взаимодействие налаживает, – добавил Воронцов.

– А что, в армии РФ своих генералов этого уровня не найдется? Захотят они чужаку подчиняться? – усомнился Шульгин.

– Командиры есть. Давно переправлены на ту сторону и отрабатывают взаимодействие с «братской армией». Вплоть до полкового звена. Выше – смысла нет. Мы же не собираемся «ограниченным контингентом» сухопутные стратегические операции проводить. ПВО, зенитная артиллерия, немного авиации и вертолетов – это все мы туда перекинули и на позиции выдвинули. Связисты, само собой, тоже отсюда, группа штабистов дивизионного уровня со своим полковником во главе. К ним приставлены представители оперотдела «пересветов». Для координации совместных действий и своевременного устранения недоразумений. А главным все же пусть Алексей Михайлович будет. Он в курсе всего стратегического замысла, с Олегом давно лично знаком и с нашими отношения наладит, не чужой человек.

Впрочем, они не знают, что на самом деле советский старший лейтенант, сталинский командарм и врангелевский генерал ими руководит. Единый в трех лицах. Просто «товарищ с самого верха», генерал-полковник ГРУ, к примеру, армейским строевым командирам не известный. И не возникнет стандартных коллизий «обезлички», не придется никому в ответственные моменты выяснять, имеет ли право пехотинец или артиллерист в равном звании летчикам и морякам что-то указывать, да хоть и просто советовать. И наоборот, естественно. От такой «независимости» половина бед случилась и в Порт-Артуре, и при обороне Севастополя в Отечественную.

– Ну если все давно спланировано и проработано, чего ж еще и нам в эти дела лезть? – Шульгин с видимым облегчением пожал плечами и принялся выбивать золу из трубки. – Сущности умножать. Пусть работают, как наметили. Сил и средств у коалиции братских армий достаточно, а уж как государь Император ими распорядится… Ему жить. А нам куда интереснее будет к старой проблеме вернуться…

– Это какой же? – приподнял бровь Воронцов.

– Да мы ж так тогда в Москве и не разобрались, кем и как все было организовано. Кто дырки в пространстве времени делал, кто моего аспиранта Затевахина вербовал, каким образом на целый город мо́рок навели, что десять миллионов, считай, и не заметили, какие у них там дела творились. Очень много недоумений осталось, а даже с помощью Антона и Сильвии ничего выяснить не сумели. Абидно, панимаэшь!

Вот на эти темы с вашим господином Сарториусом и мистером Арчибальдом Арчибальдовичем побеседуем. Как раз по нам задачка. И, если вы, конечно, не возражаете, направление президента Ойямы и вашего агента Лютенса на себя возьмем. Линия Сарториуса как-то уж очень наглядно с проблемой нынешних США перекликается…

– Тут с вами никто не сравнится, – совершенно искренне воскликнул Фест, от всей души преклонявшийся перед дипломатическими и прочими способностями Александра Ивановича и Андрея Дмитриевича. Уж сколько они для него сделали и сколько уроков преподали – «ни пером описать, ни гонораром оплатить».

Вадим даже с некоторым садистским удовольствием представил, как Шульгин начнет окутывать Сарториуса в кокон своих силлогизмов, апорий и антиномий, как паук муху, чтобы потом предложить ему выбор из «прочих равных». Да нет, выбор, скорее, будет предлагать уже Новиков, умевший, мысленно поигрывая «мизерекордией», ставить понятные пациенту точки в конце изящно выстроенного разговора. Видел такое Фест неоднократно и сам кое-чему научился у старших товарищей.

Но некая заноза в глубине ляховской натуры оставалась, беспокоила, ныла, и показалось ему, что сейчас, во время этого вроде бы откровенного, без скрываемых обеими сторонами «задних мыслей» разговора, выдернуть ее – самое время.

Он попутно удивился, как это у него вдруг мелькнула такая мыслишка – насчет «обеих сторон»? Словно бы ни с того ни с сего из подсознания всплыло ощущение, будто хоть в чем-то он и старшие товарищи могут оказаться «по разные стороны баррикады». Не происки ли это очередной Ловушки Сознания, решившей активизироваться именно сейчас. Значит, разговор нынешний действительно в чем-то судьбоносный, раз кто-то из Игроков или просто иммунная система Гиперсети начали реагировать.

«С Шульгиным и Новиковым об этом сейчас говорить не стоит, – подумал Вадим, – а вот Константина Васильевича проинформировать – в самый раз. Нужно будет сегодня же его разыскать».

Фест успокоился и спросил то, что давно хотел, но то ли стеснялся, то ли случая не было.

– Я, может, бестактность допускаю, но не дает мне покоя мысль – а зачем вам это все, Александр Иванович, Андрей Дмитриевич?

– Что? – не понял или только сделал вид Новиков.

– Да вообще все! Только что вернулись бог знает откуда и опять ввязываетесь. И реальность моя вам всем чужая, ваша в восемьдесят четвертом на самом деле закончилась. Не только социализм, просто нормальная жизнь. Я же ваши записки читал, Андрей Дмитриевич, и разговаривали мы… О чем только не разговаривали. Вам что, на самом деле так уж важно нынешнего российского президента с американским помирить, или Англию на благо царя Олега на колени поставить?

– А ты? – спокойно спросил Шульгин. – Ты зачем? Когда я к тебе тогда, сразу после Перевала, подошел и предложил вместе с нами над «Защитой реальности» поработать, ты ведь не послал меня подальше, согласился почти сразу. Хотя «Мастера и Маргариту» к тому времени читал, а то и перечитывал…

– Ну, я! Мои обстоятельства вы лучше меня знаете. Не понимаю даже, зачем спрашиваете…

Новиков, все время занимавшийся трубкой (очень полезная вещь для отвлечения внимания собеседника от своего лица), закончил ее набивать собственной многосоставной смесью, долго и тщательно прикуривал. Только когда клуб добытого из «Петерсена» дыма наконец достиг нужного размера и плотности, он сказал с ощутимой грустью в голосе:

– Да понимаешь, Вадим, показалось нам, что пришла пора долги отдавать…

– Какие долги, за что? И кому?

– За все. Задолжали мы Отечеству! Сбежали из него, как «колбасные эмигранты», когда, может быть, наши кое-какие способности очень бы пригодились. Глядишь, мыслеформу нужную в нужный момент создали, и – вуаля! Тогда ведь ничего еще не было решено!

– Или – убрали бы вас всех, и меня попутно, чтобы у серьезных людей не путались под ногами, – негромко, словно тоже размышляя вслух, сказал Воронцов. – Вас – когда Ирину спасать кинулись, меня – когда из Антонова Замка вышел.

– Если б убрали – и говорить не о чем бы было, – упрямо возразил Новиков. – Но живы же до сих пор? Значит, по-прежнему за свои поступки отвечаем. «Перестройку» в том виде, как она случилась, не допустить могли? Наверное. Дубликатор народу преподнести, чтобы, значит, ни продовольственной проблемы, ни дефицитов никаких, ни зависимости от Запада больше в России не было? Могли наверняка. И левашовский «совместитель» на благо народу использовать? Да элементарно…

– Я…

– Подожди, – остановил резким жестом Феста Шульгин. – Спросил, так слушай теперь. Мы, значит, в эмпиреи сбежали, развлекались, по мирам странствовали, всеми мыслимыми благами пользовались, а люди в это время… Ну, сам помнишь, как многим тяжко приходилось и как страна разваливалась, и тэ дэ и тэ пэ. А мы – ну будто бы «новые русские» в это время на Мальдивах отсиживались…

– Но вы же и на войне, и в Югороссии…

– Ага. Как Гусев в «Аэлите» – «Я пять (или сколько там?) республик учредил». Что от его «республик» толку, что от наших…

– Что-то тебя на самобичевание и разрывание рубашек потянуло, – скривил губы Воронцов.

– Отнюдь. Понятно, что ни дубликатор, ни СПВ нынешнему человечеству в руки давать нельзя было. И дорогу на Валгаллу открывать. Тогда, в восемьдесят четвертом… И сегодня тем более нельзя. Однако… – вместо Шульгина ответил Новиков. – Есть у Твардовского такое стихотворение:

– Дошло? Вот и хорошо. Мы вроде бы ни в чем не виноваты и старались все делать как лучше, но – где-то там… – Андрей махнул рукой в сторону от курса парохода. – А сейчас появилась возможность кое-что поправить здесь, – он пристукнул ладонью по столу. – Причем поправить настолько кардинально… Вот потому мы и ввязались. Возможно, на это и намекал «Белый» или «Черный» игрок, якобы прощаясь с нами. Ну, вот и попробуем…

Фест, услышавший явно больше того, чем хотел узнать, кивнул головой. Продолжать тему отчего-то совершенно не хотелось.

Воронцов пообещал сегодня же передать все имеющиеся материалы и по линии российско-американских отношений, и касающиеся Сарториуса с Арчибальдом. Начинать Шульгин с Новиковым решили именно с Сарториуса, поскольку он являлся ключевой фигурой всей не дававшей им покоя несколько лет интриги, воспринимавшейся едва ли не как личное оскорбление. Это же только представить – им, всему «Братству», но прежде всего «отцам-основателям», самому Сашке, Новикову и Левашову, не удалось после всего, что они совершили, выяснить, казалось бы, пустяковую вещь – кто еще на Земле кроме могущественной «триады» – «Братства», аггров и форзейля в состоянии развлекаться межвременными и межпространственными переходами и пытаться перекраивать реальности по собственному благоусмотрению. Грешили на дуггуров, но дуггуры, хотя кое-что в этом смысле и умели, в данном конкретном случае оказались ни при чем, что и было выяснено в ходе экспедиции. Антон и Сильвия категорически утверждали, что никакой «третьей силы», которой сами «братья» некогда заморочили голову аггрианским «силовикам», в имеющейся Мультивселенной гарантированно не существует. Чем, в общем-то, противоречили самим себе, в иных случаях признавая присутствие в мироздании пресловутых Игроков и даже Держателей.

Но в схоластических назидательных беседах и Антон, и Сильвия как-то так все оборачивали, что названные персонажи к предполагаемой «третьей силе» отношения иметь не могут, ибо являются (каламбур?) явлениями иного порядка. Совсем иного. Как, скажем, при сходном внешнем эффекте никак нельзя уподоблять молнию, вылетевшую из грозовой тучи, и выпущенную СУ-двадцать пятым управляемую ракету. Хотя для человека или предмета, оказавшегося в точке попадания, результат взаимодействия со столь разными, по сути, силами окажется практически одинаковым. За редчайшими исключениями.

А теперь все вдруг стало ясным и понятным. «Третьей силой» оказался Замок, то ли кантовская «вещь в себе», то ли некий самостоятельный «электронный ганглий», неизвестным самому Антону (а возможно, и его высшему руководству) образом оказавшийся передовой операционной базой форзейлей на планете Земля. Его никто (судя по имевшимся в распоряжении Антона материалам Информатория) специально не создавал, и документально не зафиксировано, с каких пор и каким образом он начал использоваться самыми первыми форзейлями, очутившимися на Земле.

Потом, в ходе самостоятельных исследований, Шульгин с Новиковым убедились, что (очень вероятно) Замок – один и тот же играет аналогичную роль на неизвестном количестве и иных миров. То есть, как выразился доступным для математически безграмотных друзей Левашов, «является размерностью высшего порядка, погруженной в Эн-мерный континуум, и в нашу трехмерную реальность выступает всего один его какой-то «угол» или «грань». Словно бы торчащий из волн десятиметровый шип кораллового Большого Барьерного Рифа, разросшегося на тысячи километров под вечно волнующейся поверхностью «Океана Дирака».

Красиво, малопонятно, но вполне достаточно для практического использования. Как автомат с лазерным прицелом для наскоро обученного папуасского сепаратиста.

Замок (он же, возможно, один из пресловутых и гиротетических Игроков) обеспокоился событиями, при его же участии вдруг начавшими происходить в подконтрольном ему участке Мультивселенной (или ячейке Гиперсети). В том числе незапланированным изменением баланса сил в треугольнике «люди – аггры – форзейли», случившимся оттого, что кое-кто из людей оказался по своей нервно-психической организации ближе к Держателям Мира, чем к обычным «хомо сапиенс сапиенс». Совершенно неожиданно, впервые за тысячелетия кто-то в Союзе Ста миров настолько заинтересовался тихо существовавшим на окраине Галактики Замком, что решил не только устранить Антона – неизмеримо мелкую пылинку в охватывающей треть обозримой Вселенной бюрократической системе, но и дезактивировать сам Замок, явно считая его всего лишь стоящей на балансе инвентарной единицей. Ошибка ли это была или осознанно спланирование действие – сейчас не важно. Главное – эта задача очевидным образом была не решаема имевшимися у Галактической «надцивилизации» средствами, но тем не менее сулила Замку кое-какие неприятности. Или – раздражающие неудобства. Как, к примеру, человеку – массированная атака клопов во время сладкого предутреннего сна, да еще и с женщиной. Несмертельно, но, сами понимаете…

Вот Замок и предпринял собственные, представлявшиеся ему в тот момент необходимыми и достаточными меры. В частности – сотворил сам из себя эффектор, названный людьми Арчибальдом, и предоставил ему свободу воли в заданных границах.

Одновременно Замок начал точечные воздействия на саму, так сказать, канву ГИП и прилегающих к ней реальностей. Вплоть до исчезающего малого, но все же ощутимого, пусть и «внечувственно», изменения так называемых «законов природы». Оттого и начали отмечать друзья как раз в тот самый год отчетливо заметные при наблюдении из нескольких «реперных» точек деформации привычной метрики пространства-времени – хронологические сдвиги, провалы и «прорехи» в ткани реальностей, нестыковки в соотношении причин и следствий, ставшие очевидными при сопоставлении массивов фиксированной стабильной информации.

В этом серьезно помогло сопоставление собственных дневниковых записей Новикова, хранившихся частично на пароходе, частично в первом и втором фортах Росс, на Валгалле и в Новой Зеландии, соответственно с материалами, которые по просьбе Шульгина собрали «специалисты тайных дел», Суздалев и Маркин из реальности Ростокина-Скуратова. Вначале все нестыковки и флюктуации относили на счет самопроизвольно срабатывавших Ловушек Сознания, но потом Левашов с помощью профессора Маштакова – коллеги из параллели Секонда, и самого Замка, решившего, по своим собственным соображениям, «сдать» Арчибальда «Братству», смогли более-менее разобраться в ситуации.

Все это Левашов и Воронцов изложили друзьям, в своей экспедиции несколько потерявшим за два года связь с текущей жизнью. Да они и до «хождения за три мира» не слишком с этой жизнью были связаны.

Так, эпизодически, вроде вмешательства в московский заговор против Великого князя, а в основном действовали в реальностях, значительно отдаленных от ГИП, и в ту, и в другую сторону. От тысяча восемьсот девяносто девятого с англо-бурской войной до две тысячи пятьдесят шестого с его пробоем в вымышленный Ростокиным тысяча двести тридцать восьмой.

И в тысяча девятьсот тридцать восьмом году бывали, и в тысяча девятьсот двадцать пятом, на «Валгалле» и в новозеландском форте время проводили. Только до родного времени никак руки не доходили. Хотя какое оно родное? Разве что по Шекли: «Среди вероятностных миров, порождаемых Искаженным миром, один в точности похож на наш мир; другой похож на наш мир во всем, кроме одной-единственной частности и так далее. Подобным же образом один мир совершенно не похож на наш во всем, кроме одной-единственной частности и так далее».

Вот и их Главная историческая отличается от истинной одной-единственной деталью – все они со своими способностями исчезли из нее больше двадцати лет назад, и с тех пор там происходит бог (или черт) знает что. Начиная от «ППП» (пятилетки пышных похорон) и неожиданного восшествия на генсековский стол Михаила Третьего (Горбачева) со всеми вытекшими из того последствиями, вплоть до самоуничтожения Советской власти и дезинтеграции Союза.

Неоднократно уже поднимался, между делом или специально, вопрос – что в итоге оказалось эффективнее? Методика аггров по вселению матрицы Новикова в личность первого лица государства или противоположная, спровоцированная Антоном, – устранение из реальности некоторого количества личностей, потенциально способных коренным образом эту реальность изменить?

Впрочем, Новиков до сих пор отчетливо не представлял, чем и как они смогли бы помешать, допустим, возвышению Горбачева или бессмысленному порыву масс «к свободе», о которой эти самые «массы» имели крайне искаженное (или вообще никакого) представление. Догадки разные и соображения были, но специально они не прорабатывались по причине никчемности этого занятия на фоне куда более актуальных, как им казалось, задач и проблем.

И вот теперь возникла, кажется, возможность вернуть отклонившуюся от истинного курса ГИП. Устранить, выражаясь морским языком, девиацию и продолжить движение в «правильном» направлении.

Неоднократно друзья задумывались и о том, является ли эта последовательность «настоящей» или уже утратила право так называться? Однако с помощью несложных вычислений и наглядных примеров Антон сумел их убедить, что да, является. Ибо на демонстрационных схемах все значимые альтреальности имели хорошо видимые точки бифуркаций и в каждом случае достаточно легко выявлялись моменты пресловутого МНВ.

Значит, как ни изощряйся, именно вот эта жирная малахитово-зеленая линия на трехмерном экране (или точнее – в трехмерном, на грани четырехмерности видеокубе), уходящая в неэвклидову бесконечность, и есть инвариант «исторического процесса», объективного и как бы не зависящего от посторонних вмешательств.

Звучит достаточно странно или даже глупо, но получается, как в старом, тридцатых еще годов анекдоте: «Не проявляли ли колебаний по отношению к линии партии? Нет, всегда колебался только вместе с линией партии». В любом почти месте при правильно рассчитанном воздействии можно создать жизнеспособную альтернативную реальность, но она будет именно что внезапным побегом на древесном стволе, растущим под каким угодно углом к основной директрисе. Сам ствол никуда не денется и не превратится вдруг в бессмысленно ветвящийся куст. Потом большинство этих побегов отсохнут и отвалятся сами собой, некоторые превратятся в полноценные ветви, но каждому с первого взгляда вполне очевидно, что перед ним именно дерево определенного рода и вида, а не нечто совсем другое, и что ствол есть ствол, а ветви – только ветви.

Конечно, можно представить другую конструкцию мироустройства, по образцу какого-нибудь баньяна, где центральный ствол и не различишь среди сотни поддерживающих крону воздушных корней (которые в конце концов и душат своего прародителя), но сейчас мы рассматриваем лишь нашу концепцию Мультиверсума.

Из всего вышесказанного «с очевидностью вытекает» – чудная фраза, выхваченная когда-то Новиковым из толстой математической книжки на столе у Левашова, где только это он и сумел прочесть в конце страницы, заполненной исключительно цифрами и символами чего-то. А еще через полстраницы такой же, когда-то изучавшейся в школе, но напрочь забытой через полчаса после выпускного экзамена абракадабры, опять вполне понятное «Однако» – и опять… Так вот – с очевидностью вытекает, что попытка навести некий относительный, в их понимании, порядок на родной ветке мироздания не приведет к возникновению очередной развилки, просто «ствол» слегка искривится и продолжит свое движение куда-то «вверх», повинуясь детерминирующему тропизму. А значит, отчего бы не попытаться в доступной мере исправить то, что в результате их необдуманных (но, возможно, чьих-то весьма обдуманных) действий получилось?

Фест и Секонд вместе с Воронцовым уже создали все необходимые предпосылки и условия для корректировки действительности. Разумеется, речи не идет о возвращении ее к ситуации восемьдесят четвертого года, «когда еще ничего не было решено». Все уже случилось так, как случилось, без всяких «исчисленных и продуманных» действий с чьей бы то ни было стороны. И неважно, какую ахинею последние четверть века говорят и пишут конспирологи всех мастей, хоть либерального, хоть «патриотического» толка.

«Не стоит искать злой умысел там, где все можно объяснить просто глупостью».

Другое дело, что глупостью (не только первых лиц, а всего общества) отдельные индивидуумы в СССР и за рубежом сумели воспользоваться в собственных интересах. Так это всегда бывало в мировой истории. Варвары тоже извлекли немалую пользу из падения Рима, турки – Византии, маньчжуры – какой-то очередной китайской династии. И очень даже много удовольствия.

Однако ни Моммзен, ни другие историки античности не пишут, что падение Рима стало результатом тайного сговора императора Константина с разведками галлов, франков или вестготов. И христианство этот же Константин Великий учредил в Риме не для того, чтобы разорвать «сверхдержаву» пополам и половину ее отдать во власть варваров и плебса! Были у него другие, вполне прекраснодушные соображения.

Естественно, вопрос: «А как это сказалось на процветании человечества в целом?» мы отметаем как бессмысленный. Ну, сохранись римское величие еще тысячу лет… Допустим, не было бы «темных веков» европейской цивилизации. Так для кого они «темные», а для кого совсем наоборот. В будущей России, например, никакого «средневековья» в общепринятом понимании не было. Наоборот, как раз с седьмого или восьмого века шел процесс бурного этногенеза и очевидного прогресса во всех областях. По крайней мере, в том же Новгороде Великом в X-XI веках и демократии было не меньше, чем в пресловутой «культурной» Европе, и уровень жизни повыше, и всеобщая грамотность. А бани в каждом дворе, до чего Европа с Америкой додумались почти на тысячу лет позже?! И, кажется, не было среди русичей обычая гадить в царском дворце под ковры и за занавески. И содержимое ночных горшков выплескивать за окно терема, на улицу, а не в собственный двор, ни в Москве, ни в Новгороде не практиковали. Батогами б, наверное, запороли на Лобном месте за подобное. Хотя это, конечно, варварство – пороть людей «за самовыражение» и стремление соблюдать санитарию в собственной квартире. О других пусть Господь Бог заботится.

Вот и минувшие с момента встречи «братьев» с агграми и форзейлями двадцать с лишним лет вряд ли прошли напрасно. Что-то ведь за эти годы происходило в стране и в мире, продолжая движение к неведомой цели, и не дано обычному человеку судить, как лично им прожитое и сделанное отразится в веках. Умер солдат, допустим, в ноябре сорок первого на окраинах Москвы и никогда не узнает (если нет загробной жизни), как повлияли на близкое, и не очень, будущее те пять месяцев, что он с товарищами отступал, цепляясь за каждый подходящий пригорок или «водную преграду».

Или, как в следующей строфе этого стихотворения Симонова:

Да и вообще речь не о том, что уже случилось. Главное – на каком рубеже, на какой позиции они находятся сейчас и могут ли что-нибудь сделать для того, чтобы «партия» пошла в нужном направлении?

Снова та же тень сомнения распростерла над «Братством» свои крылья. Кому нужном? Нужном ли? И так далее. И выход в таком положении один – убедить себя, что ты прав. Прав просто потому, что следуешь общему вектору родной, российской истории и совершенно тебе без разницы, что об этом подумает все «прогрессивное человечество». Они – это они, мы – это мы. Как будто хоть когда-нибудь на этом свете за последнюю тысячу лет кто-то «из них», пусть в пьяном бреду, только единожды задумался о благе России и людей, ее населяющих, больше, чем о полноте своей тарелки и кармана.

«Да чтобы вам всем подохнуть, а мне бы всегда чай пить!», так можно воспроизвести мысли «просвещенной Европы» в отношении России и ее народов, слегка перефразируя Достоевского. Что особенно наглядно подтвердила Вторая мировая война и все последовавшие годы вплоть до нынешнего.

Общее представление о положении в своей родной стране, удивительным образом изменившейся за время их отсутствия и одновременно оставшейся почти той же, несмотря на обилие «свобод», товаров в магазинах и автомобилей на улицах, они получили еще несколько лет назад, сразу после эпопеи с Ростокиным и сопутствующих событий. Попробовали даже предпринять кое-какие меры к «исправлению нравов» в не слишком понравившемся им обществе.

Получилось далеко не все, и в своем развитии «постсоветская Россия» плавно подошла вот к этому рубежу. К попытке военного переворота, слегка замаскированному под «всенародное восстание», такое же, как прославляемый либеральными историками фашистский мятеж пятьдесят шестого года в Будапеште.

Фест уже предпринял кое-какие неотложные меры, теперь осталось их «довести до ума» по собственному разумению. И уже потом состыковать сделанное с проектом «Мальтийский крест».

И нечего терзаться в сомнениях. Как сказала при второй встрече на Валгалле Даяна, вдруг заговорившая от имени Игроков (кого-то из): «Совет один, и он последний. Думайте, изучайте, анализируйте. Не бойтесь принимать рискованные решения, но всегда готовьте запасной вариант, если что-то пойдет не так. Смысл жизни не в результате, а в самой Игре, тем более что даже бесконечной жизни не хватит, чтобы выяснить, кто победил окончательно…»

Америку сейчас Фест с Воронцовым поставили в интересное положение. Ей фактически не оставили выбора (на что не решались ни советские генсеки, ни «демократические» властители. Разве только Никита Сергеевич во время Карибского кризиса). Либо там контролируемые шайкой Сарториуса «неоконы» и «безродные космополиты» наконец-то устроят «нормальный» переворот и сбросят все псевдодемократические маскарадные костюмы и маски, либо президент Ойяма сделает то же самое. Только не развяжет тотальную мировую войну, а вернется к политике Франклина Делано Рузвельта и его, увы, не осуществившейся договоренности со Сталиным. Точно по формуле В. Высоцкого: «Правую нам, левую – им, а остальное – китайцам».

Фест только что показал Новикову свежий номер вышедшей по инерции, уже после подавления путча, либеральной газетенки, где сотрудничал недоброй памяти Волович, о котором Вадим поведал друзьям много интересного. Как писал Бабель: «О молниеносном его начале и ужасном конце». Шульгина этот персонаж очевидным образом заинтересовал.

Так вот, в указанной статье автор, назвавшийся «профессором философии», долго и нудно рассуждал (безусловно, готовя почву для новой «оранжево-бархатной революции»), что после девяносто первого года «демократия» в России непрерывно сдавала свои позиции в надежде, что «свобода», «рынок» и «мировое сообщество» сами расставят все по своим местам. Не препятствовали, мол, сохранению пережитков «совка» и «коммунизма», дали волю «клерикалам», «державникам», «националистам» и «русским фашистам». Позволили уйти со светлой дороги парламентаризма в зловонное болото авторитаризма, на глазах превращающегося в тоталитаризм (это ж надо такое придумать, при нынешнем до невозможности «толерантном» и почти бесхребетном президенте, стесняющемся посадить в тюрьму людей, которых даже в «супердемократических» Штатах законопатили бы лет на тридцать, если не пожизненно, плюс еще столько же).

Отчего и скатилась страна к нынешнему состоянию. Но вот «если и когда» (изящная отмазка) демократия в «рашке» победит снова, она немедленно должна заняться собственной защитой от любых «недемократических» проявлений «вековечно-рабского русского характера». И недопущением очередного «скатывания»…

Прочитав это, Андрей изумленно хмыкнул. Ребята точно дошли до самого края. Настолько было уверовали в свою полную победу, что практически открытым текстом заявляют «Urbi et orbi», что, придя к власти, немедленно начнут сажать и расстреливать инакомыслящих, хоть на шаг отступающих от норм «истинного либерализма». И никак иначе этих слов не поймешь, если абзацем выше этот же «профессор» объявляет крупнейшей ошибкой предоставление «права голоса» и «свободы слова» тем, кто их ни в коей мере не заслуживает. Коллективному «Уралвагонзаводу», проще говоря.

Новиков сразу не понял, при чем тут именно этот завод, а не «Ростсельмаш», например, и Вадим ему доходчиво объяснил этимологию и либерастический смысл этого выражения. Был, как раз когда «братья» самовыражались в других мирах, в России еще один кризис, с итогами думских выборов связанный, и там вышли на московские улицы толпы протестующих из партии «Другая Россия». А власть и действующего президента первыми массово поддержали рабочие и ИТР танкового «Уралвагонзавода». За ними еще процентов шестьдесят населения страны. С тех пор в лексиконе «креаклов» и закрепился этот термин-пугало.

Андрей, привыкший вроде бы ко всему, искренне удивился паскудству нынешней «прогрессивной интеллигенции», вполне достойной недавно «изгнанного из рая» Воловича, о каковом событии ему успел красочно рассказать Фест.

Вот уж воистину «бывали хуже времена, но не было подлей». Смердяков у Достоевского именно потому и удостоился специального описания, что было таких, как он, исчезающе мало на всю огромную Россию. А сейчас?! Сотни тысяч в одной только Москве!

Самому Новикову с друзьями тоже не нравилась Советская власть образца семидесятых-восьмидесятых годов прошлого века (еще точнее – большинство ее проявлений), но не возникало же ни у кого из них желания бежать продаваться на радио «Свобода» или примыкать к жалкой кучке «диссидентов», в кругах приличных людей почитаемых скорее за юродивых, чем за предателей.

И если они, «заблудившись во времени», решили учинить крымско-каховскую авантюру (иначе не скажешь) и создали Югороссию – так все же для недопущения худших итогов обеих революций семнадцатого года и для возрождения России, а не для окончательного превращения ее в теперь уже вечный, третьестепенный, ничего не значащий и никому не интересный «задний двор» Евроатлантического сообщества. Такое же деградировавшее в соседстве с Соединенными штатами государственное образование, как, например, Мексика.

– Ну что же, это, пожалуй, подходящая для нас задачка, достаточно интересная, с вариантами, – усмехнувшись особым образом, ничего хорошего не предвещавшим объектам приложения его интереса, сказал Шульгин. – «На пыльных тропинках далеких планет» нам, пожалуй, пока больше делать нечего. Что могли, сделали, теперь поработаем здесь.

И действительно. Дуггурская проблема снята на сколько-то лет, а если воспользоваться возможностями Замка в окончательном рассогласовании континуумов «Земли-2» и ГИП, то и навсегда. Все, чем они сами занимались в параллелях, таким образом, теряет актуальность, если Игроки, конечно, вновь не опомнятся и не добавят жизни здоровой увлекательности. А в ожидании этого вполне спокойно можно заняться делами внутренними, домашними. Уж больно обстоятельства удачно складываются, чтобы обрубить очередной «паразитный» побег на древе ГИП…

В первый раз после 1863 и 1867 годов появился шанс пресечь странный с точки зрения геополитики, психологии и просто здравого смысла англо-американский союз, так много крови испортивший России и СССР за следующие полтораста лет. И, что самое интересное, не принесший никакой ощутимой пользы ни Америке, ни Великобритании.

Свои деньги американские банкиры в любом случае бы заработали, но сами Штаты не загнали себя в почти смертельную геополитическую ловушку. Из нее пытался выбраться Рузвельт, сделав ставку на сотрудничество со Сталиным и нейтрализацию Черчилля, да не успел. А преемника Франклина Делано, манхэттенского бухгалтера Трумэна, герцог Мальборо «сделал одной левой», заставил бывшую британскую колонию послушно реализовывать свои ни на йоту не смягчившиеся за две совместно отвоеванные мировые войны русофобские комплексы. Соглашаясь при этом, чтобы американцы думали, что главные на планете – они!

Но вот сейчас на доске вырисовывается интересная комбинация. Отчего бы ее действительно не разыграть, тем более что и жертвовать ничем особенно не придется. А в перспективе успешного завершения «Мальтийского креста» картинка рисуется прямо радужная. Тамошняя Англия будет разгромлена военной силой или иным способом приведена к ничтожеству, президент тех САСШ надежно выведен из игры Императором Олегом. Следовательно, после Объединения (или как-нибудь еще красиво и пафосно можно будет наименовать предстоящую процедуру) можно будет поддерживать союзнические отношения и с теми американцами, и с этими, отнюдь не допуская каких-либо прямых контактов между ними. Только через нашу территорию и под нашим контролем. Для чего создать специальное военно-научное подразделение, основной задачей которого будет пресечение в корне чьих бы то ни было разработок в направлении поиска собственных межреальностных туннелей.

Если знаешь, с чем бороться, а противник пока не представляет, что искать, проблема оказывается попроще, чем борьба за нераспространение ядерного оружия.

– Значит, так и решим, Александр Иванович, – сказал Ляхов. – Я передаю вам все материалы по проекту «Самурай», и вы в очередной раз преподадите нам мастер-класс политической интриги…

– Нет, так не пойдет, – мотнул головой Шульгин и принялся вновь набивать трубку табаком собственной рецептуры, на базе некогда чрезвычайно популярного, но отчего-то совершенно вышедшего из употребления «Золотого руна» с добавлением еще нескольких экзотических ингредиентов. – Какие там мастер-классы? Не хедер какой-нибудь у нас здесь. Сделаем как положено – создадим рабочую группу, утвердим планы решения первоочередных и последующих задач, распределим обязанности, изберем ревизионную комиссию, председательствующего, почетный и рабочий президиум… Так, примерно. Забыл, что ли?

– Да откуда ж мне помнить, Александр Иванович? – подыгрывая учителю, изобразил искреннее удивление Фест. – Я-то с какого года? Даже в комсомол не успел вступить, как эта ваша стройная система посыпалась. Только читал кое-что о тех славных временах. Выходит, по-любому вам руководить. А я, так и быть, согласен на рабочий президиум…

– Из тебя одного и состоящий, – уточнил Новиков. – А Дмитрий Сергеевич, в знак признания заслуг, будет у нас тоже Президиумом, но Почетным…

– Слушали и постановили, – подвел итог Шульгин. – Но знаешь, Вадим, эта твоя шуточка с Воловичем меня не только позабавила. Соображения кое-какие на сей счет появились. Можно ли эту гиену пера в полезных для нас целях использовать? Вот, Андрей Дмитриевич, побывавший в сталинской шкуре, наверняка нам что-то умное подскажет. Умел Иосиф Виссарионович самых разных людей к общей пользе приспосабливать. Красного графа Толстого обласкал и возвысил, хотя мог и расстрелять. Прокурора Вышинского опять же, хотя тот, в бытность чиновника при Керенском, ордер на арест Ленина выписывал… Не важно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей. Ты как, Андрей, считаешь?

– Посмотреть бы надо, – пожал плечами Новиков. – Ежели он действительно был вождем и рупором «непримиримой оппозиции», вполне может сгодиться. Если все остальное у нас получится…