Как бы то ни было, шансов у мятежников не было. Никаких. Прекратить «безобразие» их уговаривали даже те, кого при всем желании нельзя было записать ни в «мунафики», ни в изменники. «Ежели вы все не придете с повинною, — писал Бепене сам Кильмяк-Абыз, „пущий заводчик“ прошлогоднего бунта, — то все вы з женами и з детьми погибнете, и всем людям много беды зделаете». Примерно то же самое писали тому же Бепене, влияние которого на «воров» признавали все, и его старый друг Юсуп Арыков, еще один «пущий заводчик», и мулла Юлай, как и Бепеня, считавший, что башкирам нужно «с под руки царя неверного пойти под руку царя правоверного». В сущности, довольно скоро поняли это и сами вожаки «непримиримых», тем более что ни один гонец, посланный на юг, в Крым и к ногаям, так и не вернулся. В июне 1738 года ими было отправлено русским властям письмо, где говорилось, что если «с них лошадей в штраф править и городов на их земле строить не будут, то хотят притти в подданство Е. И. В-ву. А ежели де штраф будут править и городы на их земле строить, то хотят все быть в противности и бунтовать до последнего человека». Иными словами, требования выставляли, как после победы, а это исключало возможность компромиссов: вопрос о строительстве городов и крепостей, естественно, не подлежал обсуждению, снять же это условие «непримиримые» еще считали невозможным.

Помощи искали везде. Некий Елдаш-мулла, фанатик борьбы до конца, предложил даже написать джунгарам, но тут его не поддержал никто: далеких хан-тайши боялись страшно. Неудачно получилось с казахами: бий Уразай, съездив в Степь, привез оттуда «царевича» Шигая, решившего ехать по своей воле, без согласия родни, и объявленного «башкирским ханом». Но степные султаны слишком ценили союз с Россией, чтобы вписываться в сомнительные игры не слишком любимых соседей, а к тому же были далеко не столь фанатичны в исламе, как Бепеня и другие «дикие муллы». Так что, кроме двух-трех десятков «ханских» нукеров ни из Младшего, ни из Среднего жузов не пришло ни одного воина. Зато старшины, чьи земли примыкали к казахским пастбищам, весьма недовольные такой инициативой, начали покидать Бепеню. А кольцо, умело замкнутое вокруг зараженных мятежом волостей Татищевым и Соймоновым, тем временем сжималось. В конце августа был пойман и по приказу Василия Никитича немедленно повешен Кусяп, после чего «перебег» старшин стал обвальным. Каяться приходили и поодиночке, и группами. Одна из таких групп, в подтверждение искренности раскаяния, привезла связанного Бепеню, которого Татищев тотчас отослал к Соймонову вместе с «пунктами, в чем спрашивать», чтобы «из него подлинного основания допытался», распорядившись сразу после допроса «вора» колесовать, что Леонтий Яковлевич и выполнил в присутствии зрителей. Всем остальным (3194 человека) даровали пощаду, но 87 старшинам — условную: их отпустили, но присягу брать не стали, велев «когда дойдет нужное время» собраться в Оренбурге, где судьба каждого и определится.