Происходи все лет на двадцать раньше, местные власти, возможно, попытались бы скрыть от Москвы нюансы и решить вопрос своими силами. Но с Петром шутить такие шутки было себе дороже. Пришлось информировать, и новости царя не порадовали. Тем паче что война со шведами легче не становилась, и на окраинах все чаще звучали призывы «перевести бояр, подъячих и прибыльщиков», усугубленные агитацией староверов против Царя-Антихриста, своими нововведениями, — табаком, бритьем, немецким платьем, — «рушащего дотла веру христианскую». В июле 1705 года в Астрахани вообще начался стрелецкий бунт, причем разведка доносила, что мятежники намерены соединиться с приволжскими кочевниками и «йти Стенькиной дорогой, на верховые города», — то есть вверх по Волге. Неспокойно было и на Дону, где, правда, беспорядки пока что ограничивались грызней «разбойника (еще даже не вора) Кондрашки Булавина» с Изюмским полком, но слишком явно назревало нечто очень неприятное. Рисковать в такой ситуации утратой связи с Сибирью и уральскими заводами (что башкиры вполне могли устроить) было совсем не с руки. В связи с чем Петр, верный привычке не рубить сплеча, не разобравшись досконально, направив умирять Астрахань фельдмаршала Бориса Шереметева, в честности которого не сомневался абсолютно, поручил ему заодно побывать в Казани и выяснить, что там стряслось.

Уже 18 декабря (бунт в крае тлел, не разгораясь) Борис Петрович прибыл в Казань и, не слушая объяснений местных чиновников, вызвал на встречу башкирского старшину Усея Бигинеев, недавно вернувшегося с фронта, где он служил под личным руководством фельдмаршала. Судя по всему, разговор был долгим и откровенным. О чем говорили, неведомо, но по итогам высокий гость, «крепко изругав» коменданта Кудрявцева, приказал выпустить на волю башкирских старшин, арестованных Сергеевым, объявил об отмене всех новых налогов, начале следствия над «злыми» прибыльщиками и «государевом изволении принять челобитную». В качестве жеста доброй воли уфимским воеводой был назначен недруг Кудрявцева и Сергеева дворянин Александр Аничков, которого башкиры знали и уважали. Все это, безусловно, произвело впечатление. Правда, приехать в Казань на переговоры, как призывал фельдмаршал, мятежные и старшины все-таки не рискнули, но задумались всерьез, о чем и сообщили в Казань. После чего Шереметев, укрепив гарнизон на всякий случай четырьмя полками и «крепко указав» местному начальству работать с бунтовщиками мягко, уговорами и мелкими уступками, «ни за что не применяя огня», отбыл усмирять Астрахань, а старшины, от своих людей в Казани прознавшие об этих распоряжениях, собравшись на общий сход, приняли решение идти на мировую.