По большому счету, ничего особенного. Чистой воды холерный бунт, какие бывали много где. Калька. Но с местным орнаментом, описать который для общего понимания обстановки, на мой взгляд, полезно. Собственно, власть стремилась всего лишь взять ситуацию под контроль, благо к тому времени бороться с холерой уже более или менее умели. На время эпидемии учредили особые «холерные» кладбища, за чертой города, временно закрыв старые, непосредственно в кварталах, а также организовали фельдшерские проверки неблагополучных районов. Казалось бы, ну и что? А то, что, согласно шариату, усопшего положено нести к месту упокоения на руках, а пилить невесть куда непонятно почему народу не нравилось, как не нравились и ограничения в церемонии прощания, предписанные по санитарным соображениям. О попытках фельдшеров санировать женские половины и говорить не приходится, при минимуме воображения пусть каждый представит сам. Ну и карантин опять же. Дикая выдумка неверных, учиненная, кто ж спорит, на погибель добрым мусульманам, лишенным возможности «бежать на все четыре стороны». Тем более что состоятельным горожанам, имеющим возможность пригласить врача, позволялось лечиться на дому, в «холерную» же больницу (место, скажем прямо, очень неприятное) сгоняли «почти исключительно мардикоров», не слишком часто оттуда выходивших (хотя и русских докторов тоже умерло двое).

Далее понятно. По Старому городу пошли «достоверные слухи»: дескать, врачи травят больных, а городской пристав скоро запретит укутывать покойников в саваны, да и вообще хоронить мертвых запретят, и воду в арыках отравят, или уже отравили, иначе, братья, откуда ж холера? Ситуацию усугубляло еще и то, что незадолго до событий личным распоряжением губернатора, генерала Гродекова, был смещен совсем уже неприлично зарвавшийся в смысле взяток старший аксакал «туземных кварталов», некто Иногам-ходжа, занимавший пост много лет и, понятно, расставивший свои кадры (в основном, родственников) везде, и в участках «туземной» полиции тоже. Заменить их всех было немыслимо, да и некем, а как они приняли нового, «временного» аксакала Мухаммед-Якуба ака Ма-Якуб, представить несложно. Во всяком случае, слухи они подтверждали, и слухи, подкрепленные словом уважаемых людей, наливались плотью. Ма-Якуб начал увольнять, в ответ слухи сделались куда ужаснее.

Нарыв, короче говоря, назревал. И лопнул. Еще в пятницу 20 июня казалось, что все в порядке. Жители Старого города после молитвы не разошлись, а стали обсуждать, как бы уговорить власти вернуть дорогого Иногам-ходжу, при котором таких холер не случалось. Обговорили, собрали подписи. 23 июня, аккурат в пять утра, к началу Курбан-байрама, в главную мечеть, Джами, приехал лично градоначальник, полковник Путинцев и долго объяснял народу смысл санитарии и гигиены. Затем Шариф-ходжа, старейший кази Ташкента, прочел молитву за царя, напомнил, что при ханах эпидемии бывали чаще, в итоге призвав «верить русскому начальству и докторам». Люди выслушали и сделали вывод: Иногам-ходжу не вернут, а значит, холера никуда не денется.

А ночью Ма-Якуб, рывший копытом землю, чтобы стать из «временного» постоянным, доложил Путинцеву, что в Старом городе начались тайные похороны холерных. Понятно, полиции велели разобраться, полиция, разобравшись, повела виновных в околоток, грозя, что те своими руками будут выкапывать дорогих усопших; народ начал скапливаться, в ситуацию включились святые люди, — и стало ясно: надо что-то делать. Храбрый Путинцев пошел в народ, на беду, прихватив еще и Ма-Якуба, начавшего размахивать нагайкой. В ответ полетели камни, аксакал спешно эвакуировался в управление градоначальника, а подполковник, стоя у калитки, общался с населением, уговаривая разойтись по-хорошему.

Хорошо, однако, уже не получалось. Требовали выдать Ма-Якуба. В какой-то момент подполковника схватили за грудки, повалили, начали бить, требуя отдать Ма-Якуба и подписать бумагу, что «гнать холеру по-русски» больше не будут. Путинцев казал дулю и отбивался, очень удачно, и его в конце концорв оставили в покое. Но начался погром конторы. Вынесли самовар, кружки, стулья, даже веники. К моменту, когда на место прибыл сам Гродеков с дюжиной солдат, от управы мало что осталось, но улица была пуста. Все разбежались, заодно погромив дом Ма-Якуба. Гродеков двинулся в Старый город, к толпе, толпа отступала, «забегая с боков и сзади, ругаясь и поражая отряд камнями».