Когда человеку за полтинник и жизнь, почитай, сделана, понижение в обиду, а мотаться по тундре, как в тридцать пять, в труд. Тем не менее приказы не обсуждают. Дождавшись прихода 400 солдат и казаков, присланных из Иркутска и Селенгинска для укрепления сил Анадырской партии, Дмитрий Иванович сдал дела, оказавшиеся в полной норме, и, помолясь, отправился на старое-новое место службы, где 7 ноября 1743 года был с восторгом встречен Шипицыным, безмерно утомленным оказавшейся ему чересчур тяжкой шапкой Мономаха Чукотки. Первым делом были приняты меры, чтобы о смене руководства не узнала тундра, а уже в январе следующего года, через несколько дней после Рождества, добавив к приведенным служилым 250 анадырцев, включая ясачных юкагиров, чуванцев, коряков и тунгусов, майор двинулся в поход. Теперь, когда скрывать было нечего и слух о возвращении «Якуня» разлетелся по округе, чукчи, при Шипицыне изрядно осмелевшие, поспешно отходили вглубь Белого Безмолвия. Но повезло не всем. Догнав замешкавшихся у берегов Анадыря, разгромил, отбил множество оленей, резко развернулся, охватывающим маневром ушел на восток, перехватил еще одно «скопище», отбил оленей, освободил несколько пленных коряков, вновь развернулся, близ урочища Каменное Сердце атаковал стойбище в десять «больших яранг», перебил 88 чукчей, сам потеряв одного тунгуса, и вернулся в острог. «Настоящие» однако не остались в долгу. Быстро сжившись с мыслью, что легендарный «Казак-Морж» вернулся, они решили показать, что тоже не олени. И показали.

Очень скоро выяснилось: чукчи, как никто умевшие учиться и на чужих ошибках, и на своих, уже не совсем таковы, каковы были раньше. Прежние умилыки или водили малые ватажки, атакуя на рассвете, или, если уж все шло по-крупному, собирали тысячные толпы добрых молодцев и бросали их на штурм. А ежели дело было в чистой тундре, так строили во весь рост, чтобы те, геройски выдержав первый залп, кинулись в рукопашную, где только Солнце и Белый Медведь знают, кто с чем уйдет. Теперь же шла малая война, умелая, изощренная и очень жестокая, по принципу «Кусай и беги». Под стенами русских острожков «настоящие» не показывались, но тундра принадлежала им. Они были всюду, действуя мелкими и мельчайшими группами, и гарнизоны, по сути, были заперты в укреплениях, оставшись даже без связи: гарантию безопасности давало разве что сопровождение полусотни, а лучше больше служилых. А сил на большие походы не хватало: на сей раз не то что раньше, средства, выделенные Анадырской партии, куда-то делись, найти их было невозможно, выделять сверх выделенного Иркутск не мог, а Сенат не спешил, и лучше не становилось. Наоборот. Через два года после вторичного прибытия в Анадырь Павлуцкий, никогда никого ни о чем не просивший, был по этому поводу близко к отчаянию. «Ныне вовсе пришли в пропитании в великую нужду и голод, — рапортовал он иркутскому губернатору, — отчего уже иных солдат и видеть жалостно». В ответ, видимо, сообразив, что уж кто-кто, но Дмитрий Иванович по пустякам тужить не станет, Иркутск выделил какие-то ресурсы, но мало, страшно и обидно мало.