После вспышек дизентерии и пневмонии «Лагерь 5» захлестнула еще одна эпидемия. Синдром, который солдаты назвали «наплеватит», проявлялся в разных формах и убил не меньше узников, чем холод, голод или болезни. Иногда он начинался, когда человек прекращал есть или пить, уверенный, что так он сумеет прекратить понос или непрогнозируемые приступы рвоты, которые нередко следовали за приемом пищи. Какое-то время бурчание в животе прекращалось. Руки и ноги его не чувствовали холод. Он становился вялым и замкнутым. Переставал бороться со вшами и клопами и тихо лежал на спине весь день. Тело его захватывали личинки, клещи и вши. Вскоре следовала мирная смерть, которую многие считали милосердной. Но не было ничего милосердного в том, как огромные бугорки паразитов копошатся под униформой мертвеца, неистово пожирая.

В других случаях разбитые болезнью мужчины с пустым взглядом бродили бесцельно по лагерю, разговаривали с женами, подружками или родителями, которых там не было, а то и просто смеялись ветру в лицо. Одни, те, у кого были силы бороться с «наплеватитом», сторонились этих «бродячих призраков», словно это состояние было заразным; другие же, наоборот, присматривали за такими в ожидании, когда они лягут и замерзнут насмерть, чтобы стащить с них кепки и куртки.

Карл МакКлендон попал в плен в конце ноября 1950-го недалеко от Унсана, почти там же, где прижали батальон Тибора. Из-за того, что его дивизию, 25-ю пехотную, отправили в бой в самом начале войны, никто не успел научить его основам выживания в лагере для военнопленных. В первые же дни своего пребывания МакКлендон заработал глистов и дизентерию; через три месяца он похудел с девяносто килограммов до сорока пяти. Затем он потерял способность видеть в темноте. Поскольку он не знал, что эти симптомы говорят о недостатке некоторых нутриентов, он решил, что сходит с ума.

Он вырос в маленьком городке в Луизиане, где его кормили в традициях южной кухни США. Его, конечно, устраивала столовая еда, но он сильно скучал по обильным южным обедам, которые ему готовили мама и бабушка. Теперь же, вынужденный выживать на просе и кукурузной каше, он начинал бредить о яйцах, овсянке, свинине, батате и запеченных овощах с ветчиной. Никто ему не говорил, что худшее, что может сделать узник лагеря, – это мечтать о еде. Он и парни в его хижине постоянно говорили и мечтали о блюдах, на которых они выросли, что только усиливало бурчание в их животах. Спустя несколько недель в «Лагере 5» голод стал настолько сильным, что он потерял аппетит. И тут слабину дали нервы.

МакКлендон опешил, когда увидел, как сосед по хибаре, имени которого он не знал, выполз из темноты, распахнул свою куртку и принялся пихать ему в лицо овощи. Английский у него был ужасный, но Карл вроде бы разобрал, что тот говорит ему заткнуться. Затем этот псих ушел раздавать еду остальным парням.

Что вообще происходит: это абсолютно незнакомый мужик, из другой роты. Ситуация приняла еще более загадочный оборот, когда этот парень вернулся с едой на следующую ночь.

Карл МакКлендон и его приятели обсудили его. Загадочный паренек – Рубин, из 8-й армии, которой как следует досталось под Унсаном, там же, где месяц спустя влетело и его роте. Карл подошел к Рубину и спросил, как он может ему отплатить. Последовал ответ на ужасном английском: «Не говорить никому».

МакКлендон услышал его. Он знал, хотя и не поименно, что есть люди, «стукачи» и «тушки», которые сдают своих же за дополнительную банку кашицы или сигарету. Его соседи говорили, что парни из других домов увиваются возле китайцев, чтобы получить ништяки, либо же раскалываются под пытками. Так что МакКлендон молчал. Он не хотел быть тем парнем, который сдал того, кого он лично называл «Санта-Клаусом».

Карл МакКлендон был не единственным солдатом, пораженным поведением чужестранца, которого все называли просто «Рубин». Как ни пытались, не могли его понять его и Дик Уэйлен с Лео Кормье. Он что, дурак, везунчик, или и то, и другое? Этим вопросом задавались они раз за разом. Зачем он крадет еду и кормит парней, которых он даже не знает?

Даже после того, как Рубин раскрыл свое происхождение и рассказал про упорство, которое привело его в Корею, он все равно оставался загадкой. Частично из-за того, как он говорил. Его ломаный английский перебивался словечками вроде «мицва» и «мазаль», которые никто из них не понимал. Когда его просили разъяснить их значение, он охотно рассказывал, но Лео и Дик все равно их постоянно путали.

Потом, конечно, его религия. Рубин говорил, что раз он еврей, то обязан совершать добрые поступки безвозмездно и втайне. Говорил, что это его долг – помогать нуждающимся, не ожидая ничего взамен. Это и много чего другого написано в книге, которую евреи называют Тора – там больше шести сотен законов, регулирующих жизнь еврея от рождения до смерти. Рубин объяснил, что, конечно, невозможно каждому следовать всем законам, но целью было соблюсти как можно больше. Когда парни спросили его, сколько законов удалось соблюсти ему, он пожал плечами и ответил, что не помнит.

Дик Уэйлен и Лео Кормье верили Рубину на слово, но считали, что им движет не только вера. Оба согласились, что есть в его поведении качество, присущее всем сорвиголовам, спортсменам и может даже самым крутым преступникам, и что качество это больше, чем просто какие-то там верования. Но что это за качество, они понять не могли.

Дик и Лео, может, и не понимали Рубина, но в одном они были уверены: он неспособен сидеть на месте. Даже с травмой ноги он постоянно где-то шастал. Когда он не делился ворованной едой, то громко переругивался с китайцами или подбадривал пленных товарищей. Постоянно напоминал соседям, что дома их ждут семьи, что американские войска освободят их и что не падать духом – это их прямая обязанность. Но в каком-то смысле его слепая вера даже усложняла их пребывание здесь: они никак не могли понять, с чего вдруг он взял, что кто-то вообще выберется из этой дыры живым.