Отец Капаун находился в окруженном штабе, когда враг пробил периметр. Он смотрел с ужасом и одновременно удивлением, как легкие, неистовые человечки врывались в их ряды, сеяли смерть, а затем, по какой-то известной только им причине, бежали дальше, прямо через лагерь и в лес, будто их продували через трубу Куда они двигались, никто не знал: огоньки их винтовок стихали во тьме. Капаун и врач бросились в самое месиво и начали оттаскивать раненых к землянке. Вскоре к штабу небольшими группками стали подтягиваться остатки других рот, защищавших периметр в сотне метров к северу.

Полчаса спустя соединенные силы трех рот сумели отбросить китайцев – но, разумеется, ценой колоссального урона. От изначального периметра батальона остался жалкий кусок, усыпанный убитыми и ранеными.

Несколько человек каким-то чудом ухитрились проскользнуть через петлю, затягивавшуюся вокруг 3-го батальона. В суматохе первой атаки майор по имени Мориарти сумел протащить двадцать или тридцать человек на юго-восток, сначала мимо китайского патруля, а затем мимо чуть не целой роты, каким-то необъяснимым образом избежав обнаружения. Похоже, им на руку сыграло то, что их было относительно немного. Другие сбежали еще раньше, когда стало ясно, что поражение неизбежно; они присоединились к группе Мориарти и двинулись на юг. На следующее утро около сотни измученных выживших дошли до союзной территории, занятой южнокорейцами. Но остальной 3-й батальон – точнее, все, что от него осталось – был полностью окружен к югу от Унсана.

В отступающей роте Тибора некому было лечить раненых; в лихорадочном броске до штаба отсутствовал даже намек на какую-либо организованность. В спину им дышали вражеские пули. Раненые падали в темноту и так там и оставались. Никто не останавливался, чтобы помочь им; в данной ситуации это было равносильно самоубийству.

Сержант Бриер оказался одним из немногих сержантов, сумевших сохранить личный состав, но чем ближе его люди подбирались к штабу, тем опаснее становилась дорога – противник носился по лесу и палил во всех направлениях сразу.

Когда Тибор добрался до остатков периметра, было слишком темно, чтобы разобрать, откуда шел враг. Китайцы как сумасшедшие сновали в своих тяжелых куртках и кроссовках. Одни стреляли или пыряли штыками в окопы, другие пробегали мимо штаба и исчезали в темноте, словно бегуны на заданном маршруте: только что были здесь и раз – их уже и след простыл. Но чем больше американцев возвращалось сюда, тем меньше оставалось здесь врагов – они уходили в сторону реки.

Тибор прыгнул в пустой окоп и разрядил несколько обойм подряд. Два пулемета стрекотали, будто переговаривались между собой. Стрелки сосредоточили свое внимание на мосту, скидывая подсвеченные луной фигурки в вялотекущий ручей, в котором они тонули, словно в чернилах. Тибор и еще несколько стрелков ждали, пока тонкие силуэты материализуются на дальнем берегу, затем отправляли их в небытие до того, как те успеют слиться с тростником и кустами.

Бой заканчивался, оставшиеся в живых солдаты батальона Тибора укрывались за тремя уцелевшими танками, а затем вновь выходили, формируя новую оборонительную линию. Но отвоевать позиции они не могли – невидимые китайские стрелки, похоже, скрывавшиеся в неглубоких траншеях, мешали им выбраться из-за мешков с песком и покореженной техники. Беспорядочно падали минометные осколки, недолетавшие, впрочем, до солдат и танков. У Тибора и остальных складывалось ощущение, что китайцы толком сами не знали, куда надо стрелять. Вполне могло быть, что как только американцы отошли от линии фронта, они оказались за пределами досягаемости врага.

Офицеры провели перекличку в своих отрядах, затем приказали экономить боеприпасы. Приказ пошел по рядам: боеприпасов крайне мало – экономим. Хотя за периметром находился богатый запас амуниции, было слишком рискованно возвращаться за ним. Парни считали минуты до рассвета, зная: еще одной атаки китайцев им не пережить.

Бомбардировка прекратилась днем. В тишине утра солдаты сумели наконец оценить ситуацию. Общее мнение было таково: если китайцы хоть сколько-нибудь похожи на корейцев, до темноты они не вернутся. Быстро осмотрели новый периметр; он составлял менее двухсот метров в диаметре, примерно треть от изначального размера. И все же его нужно было охранять. От 3-го батальона осталось меньше половины, и совершенно непонятно было, кто пропал, ранен или погиб.

Подвиг Тибора в самые опасные моменты атаки не прошел незамеченным. Те, кому удалось покинуть ручей невредимым, знали, что это случилось благодаря его пулемету. Лейтенант, видевший, как Рубин взялся за пулемет, доложил сержанту Бриеру, что порекомендует майору Ормонду представить Рубина к Серебряной звезде. Но Ормонд пропал в бою без вести, да и вообще неясно было, доживет ли кто-нибудь из них до того момента, когда сможет доложить начальству о храбрости Рубина.

Капрал Хэмм, который провел все утро, безостановочно паля из-за ряда мешков с песком, и только сейчас начавший успокаиваться и понимать, что происходит вокруг него, заметил, что Пейтона нет с ним на линии. Это показалось ему странным, ибо они переговаривались всего пару часов назад. Хэмм рассказал об этом Тибору, который тоже видел его не так давно. Хэмм и Бриер прочесали линию, но Пейтона нигде не было, в том числе среди убитых и раненых. Старшина, которого Хэмм и остальные парни ставили себе в пример, самый опытный солдат в роте, также известный как «Господь Бог», внезапно, никого не позвав с собой, дал деру, пошатнув их уверенность в себе и оставив без лишнего ствола, так необходимого для обороны от китайцев.

Штаб батальона располагался теперь в ста тридцати метрах от новой линии обороны. Внутри находилось сорок или пятьдесят человек тяжело раненных, неспособных продолжать бой. Отец Капаун и капитан Андерсон, батальонный хирург, оставались с ними и делали все, что могли, чтобы сохранить им жизнь. Штаб расположили в довольно уязвимой позиции, однако с первыми лучами солнца выяснилось, что его все еще охраняют пять стрелков. От снайперского огня их укрывали горы трупов.

Над головами появился истребитель, летевший в сторону китайцев и громко призывавший врага показать себя.

У батальона Тибора появилось время перегруппироваться. Усталые, но обнадеженные, они бросились копать новые траншеи до командного поста и техники, которую бросили предыдущей ночью. Сто пятьдесят раненых перетащили внутрь периметра вместе с едой и драгоценными боеприпасами. Нашли и майора Ормонда – тяжело раненного, но живого.

Самолеты сдерживали китайцев на расстоянии, когда Тибор услышал звук вертолета. Он обернулся и посмотрел вверх. С юга подлетала и начала снижаться медицинская вертушка, прибывшая, чтобы забрать самых тяжелораненых. Как только двигатели начали разрезать воздух над головой Тибора, откуда-то послышались выстрелы. На расстоянии пятнадцати метров от земли в корпус вертолета вонзилось несколько пуль. Брызгая маслом, подбитая «птичка» накренилась, затем развернулась и улетела. Вскоре она скрылась за горизонтом.

Воздушая поддержка вернулась. Небольшой самолет сбросил внутрь периметра упаковку морфия и бинтов. По радио в танке сообщили, что подмога близка. Парни воодушевились.

Осажденный батальон не знал, что попытка спасти их уже была предпринята. Две роты 5-го полка подходили к ним с юга, но встретили вооруженное сопротивление в месте, известном как Изгиб Голова Черепахи. Китайцы, спрятавшиеся на холме, с которого просматривалась дорога, жестоко наказали американцев. Триста пятьдесят солдат ООН погибло или было ранено. Остатки двух рот сообщили в штаб, что дорога между Изгибом и Унсаном непроходима.

В то же утро, второго ноября, 5-й полк предпринял вторую попытку спасти батальон. Подтянулись воздушные силы, которые должны были справиться там, где не смогли люди и пушки. Самолеты доминировали в небе, но дым мешал пилотам разглядеть китайские позиции. Вдобавок артиллерия полка не могла выкурить врага из расщелин, пещер и выступов, в которых он засел. Словом, все было плохо.

В середине дня командир дивизии генерал Гэй разрешил остаткам «Первого отряда» бросить позиции. Приказ предназначался всем трем батальонам. Впрочем, два из них и так уже разбрелись кто куда: немногие выжившие с трудом пытались добраться до дружеских позиций. В засаде оставался только 3-й. К концу дня, когда свет начал угасать, генерал принял, по его же признанию, самое тяжелое решение в своей военной карьере: отозвать спасательную миссию.

Отец Капаун и капитан Андерсон лечили раненых весь день. Они обустроили временный госпиталь в небольшой землянке, которую северокорейцы построили, чтобы прятать там оружие и небольшую технику. Не обращая внимания на огонь снайперов, оба не единожды выбирались в поле, чтобы забрать раненых, не способных передвигаться. Бесстрашный Капаун выходил больше дюжины раз. Каким-то образом ему удавалось избежать пуль врага, хотя несколько человек, выходивших с ним, таки получали ранения и едва добирались обратно в госпиталь.

Ближе к вечеру штаб-сержант Эрни Миллер, командующий тремя оставшимися танками, получил удручающее сообщение: 3-й батальон теперь официально сам по себе.

Приказ из штаба был абсурден в контексте их текущего положения: для спасения «полагаться на собственные силы». Миллер и пехотинцы обсудили ситуацию и приняли общее решение – остаемся. Они попытаются продержаться еще одну ночь. Быть может, завтра прибудет подкрепление.

Ключевым элементом их стратегии было создание второй точки обороны на месте бывшего командного пункта, который теперь находился за пределами их периметра. Место было очень близко к мосту, который китайцы использовали во время своей первой атаки. Если американцам удастся остановить атакующих возле реки, они, может быть, смогут удержать обе позиции. Вдобавок они смогут защитить своих раненых.

Тибор, Бриер и Хэмм были частью взвода, который отправился по траншеям до штаба батальона. Взвод обнаружил место возле землянки, усыпанное американцами и китайцами, лежащими так близко друг от друга, словно они воевали на одной стороне. Пулемет был выбит из гнезда, возможно, минометным снарядом. Двое вернули его на место и перезарядили. Бриер расположил Тибора, Хэмма и остальной взвод вокруг землянки, но защита вышла довольно хилой. Если китайцы снова нападут с реки, эта кучка людей и пулеметы будут первой и единственной линией обороны батальона.

Минометный обстрел периметра начался на закате, почти все снаряды падали возле танков. Ясно было, что китайцы хотели уничтожить танки, прежде чем отправлять пехотинцев. В надежде привлечь на себя огонь неприятеля, Миллер отправил технику за периметр. Танки дрогнули, едва тронувшись – по ним попали. У одного из них загорелась башня, но ее быстро потушили. Боеприпасов и горючего было крайне мало – Миллер связался с парнями в периметре и сообщил им, что техника не сможет им помочь. Те согласились. Миллер и его команда отвезли искалеченные танки на юго-запад, где позже бросили их и продолжили движение пешком. Сержант и его небольшой отряд добрались в итоге до южнокорейского лагеря.

В течение всего вечера солдаты, бросившие поле битвы в прошлую ночь, возвращались для защиты периметра. Они просачивались в лагерь с холмов небольшими группками – всего так к обороне присоединилось человек пятьдесят. Общее число обороняющихся выросло до двухсот тридцати.

Минометный обстрел закончился около полуночи. Из темноты заверещали рожки и свистки. Волна орущих китайцев рванула на периметр с той же сумасшедшей яростью, что сопровождала их в первую атаку. В первые же моменты боя 3-й батальон пальнул из базук по собственным брошенным грузовикам и джипам, баки с горючим взорвались – белые искры взлетели ввысь, позволив обороняющимся понять, куда именно нужно целиться. Первая пачка китайцев растаяла, но за ней появилась вторая, в том же количестве – они подняли оружие павших товарищей и продолжили атаку. Разницы не было никакой решительно, словно китайцы не умирали вовсе.

Атака ослабла примерно через час. Поле боя затихло. На какое-то время китайцы, кажется, остановились. Солдаты быстро вылезли из своих окопов, чтобы собрать как можно больше оружия и боеприпасов.

Температура упала до минус одного, но солдаты этого даже не почувствовали; они были слишком заняты подготовкой к новой атаке китайцев. Минометный обстрел начался с зубодробительной частотой. Парни вжались в окопы, удерживая шлемы, по которым колотила шрапнель. Когда обстрел прекратился, новая волна атакующих понеслась на периметр, но батальон был к ней готов: китайцы попробовали на вкус собственные же пули.

Командный пост, в котором окопались Тибор, Бриер и Хэмм, был как атолл посреди мощного тайфуна, но пока что с помощью двух пулеметов им удавалось удерживать китайцев. Вооруженный полуавтоматическим карабином, Тибор целился в тени, вспышки металла, силуэты, все, что вообще двигалось. Он давно уже не думал. Понять, что происходит, было решительно невозможно, как и представить, что может произойти с ними до рассвета. Леонард Хэмм был в примерно шести метрах от него с одной стороны, сержант Бриер с другой; хорошие парни, которым можно доверять до самого конца. Кроме них, единственной его защитой была пачка обойм, лежащих под рукой.

В течение нескольких часов взвод представлял собой смертельный забор, который враг не мог пройти. Потом пулеметы начали запинаться. Наверное, перегрелись, или это была осечка, или погибли их расчеты; Тибор не знал. Все, что он знал, так это что они перестали стрелять, и было уже поздно уходить за периметр.

Он плохо помнил то, что произошло дальше. Дело было в самом разгаре атаки. Белые вспышки винтовок показались под девяносто градусов слева и справа, одновременно. В этот раз было темнее; как только вспышки угасли, Тибор не знал, куда стрелять. Затем, без предупреждения, мощным толчком его откинуло назад, вырвало из рук оружие и высосало из легких весь воздух.

Удивительным образом солдатам внутри периметра удавалось остановить бесконечный поток китайцев. Утром третьего ноября двести человек все еще могли сражаться. А вот на командном посту было подозрительно, зловеще тихо.

По канавам к осажденной землянке выполз патруль. Мертвые китайцы забили вход; пришлось разбирать тела, чтобы добраться до него. Внутри, ко всеобщему удивлению, еще были раненые. Один из них сообщил, что как только стихли пулеметы и винтовки, сюда вошли китайцы. Они забрали с собой майора Ормонда, капитана Андерсона, отца Капауна и еще дюжину тех, кто мог идти. А затем просто ушли. Никого не добили – чудо, учитывая, сколько их здесь полегло.

Оставшиеся в землянке смертельно боялись, что их бросили. Сержант, оставшийся за главного, объяснил, что никто не мог сказать, что будет дальше, но его небольшой отряд не мог здесь оставаться; каждый, кто мог, должен был сопротивляться. Прежде чем вернуться в периметр, патруль осмотрел убитых. Хэмма, Бриера и Рубина среди них не было.

Чуть позже два лейтенанта и двое солдат, рискуя собственными жизнями, вернулись проверить раненых в землянке. Почти все были все еще живы, но дико напутаны. Ясно было, что шансов у них нет. Если те, кто еще мог передвигаться, не смогут уйти отсюда, погибнут даже жалкие остатки батальона.

Четверо патрульных двинулись вдоль реки по сети траншей, выкопанных врагом. Они нашли место, где остатки батальона сумеют пройти незамеченными. Солдат отправили собрать остальных.

Как только две сотни американцев вышли из периметра, началась бомбардировка. Снаряды, набитые фосфором, взрывались с адской частотой. Густое облако дыма спустилось на зону. Видимость упала до нуля. Если бы отряд простоял на месте еще минут пять, они бы уже не смогли разглядеть путь отхода и сдержать атаку, которая почти наверняка закончилась бы для них поражением и гибелью.

Пройдя на восток и юг, остатки 3-го батальона оказались вновь окружены. Понимая, что их количество – это их недостаток, офицеры разбили людей на маленькие группы в надежде, что это облегчит их передвижение. Многих убили или взяли в плен, но через два дня кое-кто все-таки ухитрился добраться до дружественной территории.

Унсан позже назвали корейской «битвой при Литтл-Бигхорне». Погибло около шести сотен человек из трех батальонов 8-й армии. Еще две или три сотни умерло позже, от полученных ранений. Из-за того, что эти батальоны находились так далеко от остальной дивизии, назвать точное число не представляется возможным – еще несколько сотен человек пропало без вести. Погибли они, попали в плен или потерялись – никто не знал. Рядовой Тибор Рубин официально числился «без вести пропавшим в бою».