8
Рота понесла серьезные потери во время обороны Пусанского периметра: за один только день восемнадцать человек погибло или было тяжело ранено. Обещанное подкрепление так и не прибыло, – а численность отряда сокращалась. Как-то сентябрьским утром солдаты столкнулись с массированной атакой вдвое превосходящего их по числу противника. Пока парни держали оборону за мешками с песком и в траншеях, к ним в гости прилетела мина. Тибор оказался совсем рядом и потерял сознание.
Придя в себя, он обнаружил кружащего над ним офицера. Капитан говорил низким голосом, цитировал какую-то поэму. Тибор не слышал слов; рев мины все еще отдавался в ушах, но голос был тихий и успокаивающий. Чувства постепенно возвращались к нему, и он вспомнил, что раньше уже видел офицера, когда тот обхаживал раненых под огнем противника. Мужчина запомнился ему, потому что в уголке его кривой ухмылки, отражающей одновременно уверенность и самоиздевку, всегда торчала трубка. Спустя несколько секунд после того, как Тибор вышел из состояния оцепенения, он узнал в нем дивизионного капеллана, католического священника по имени Эмиль Капаун.
Отец Эмиль Капаун. Министерство обороны
Эмиль Капаун хотел стать военным капелланом с того самого дня, как его посвятили в духовный сан в 1940-м. Он пытался попасть в армию в самом начале Второй мировой, но не мог получить разрешение от епископа следующие три года. В самом конце войны его отправили в Бирму, затем в Индию, в запас уволили в 1948-м. Два года спустя он вернулся и оказался вместе с «Первым отрядом» в Японии. В Пхохане он высаживался вместе с 3-м батальоном.
Высокому и стройному Капауну повезло обладать сильными, классически красивыми чертами лица. Но его внешний вид портила зубастая, эксцентричная ухмылка, предупреждавшая окружающих о его чудаческом чувстве юмора. Он вырос на ферме в Канзасе, где научился всему, от плотничьего дела и животноводства до автомеханики. Происхождение его, равно как и первые прихожане, были чешскими: он проповедовал на этом языке и чувствовал себя комфортно среди иммигрантов из Средней Европы. Капитан Капаун и рядовой Рубин понравились друг другу с первой же встречи на поле боя, во многом благодаря их общей связи со старой Европой.
Хотя Капаун не был военнослужащим, он вел себя как настоящий солдат: другие офицеры видели, как он скачет по холмам словно козел. Как-то раз шрапнель снесла шлем с его головы, так Капаун поднял его и нацепил заново, будто ничего не случилось. В другой раз пуля разнесла его трубку пополам, он опустился на руки и ноги, почистил ее чашу, заново разжег и отправился делать свою работу. Часто его видели разъезжающим от одного места сражения к другому на джипе, изрешеченном пулями; когда джип ломался, он добирался до фронта на велосипеде.
В самом начале Корейской войны Капаун написал семье, что конфликт скоро разрешится. «Вряд ли мы участвуем тут в настоящей войне, – писал он. – Я думаю, мы достаточно сильны для того, чтобы поставить русских на место». Но когда дивизию отбросили назад и начали гибнуть люди, он признал опасность ситуации. «Многие мои солдаты ломаются – сходят с ума и кричат как психи… Мы тут все скоро отправимся в рай, хотя пока что мы в аду».
Тибор приходил в себя, а отец Капаун читал ему последние строки. Вряд ли он был смертельно ранен, но вот ногу не чувствовал и пошевелить ей не мог. И все же он не хотел прерывать священника, который просто делал свою работу.
Отец Капаун нравился Тибору, нравился с самой первой встречи, той, во время боя. Тибор тогда сидел в глубоком окопе, слушал пули над головой, когда к нему нырнул Капаун, залез рукой в свою куртку и достал яблоко.
– Перекусить не хочешь? – ухмыльнулся священник.
– Почему нет? – ответил Тибор.
Они не расставались с того самого дня, и теперь ему не казалось странным, что отец Капаун проводит возле него службу, будто Тибор – один из его подопечных. Тибор послушал еще несколько секунд, просто на случай, если он и правда умирает. Затем поднял голову и оглядел свое немое тело. Все в порядке – кроме разве что правой ноги, которая представляла собой кровавое месиво от коленки до лодыжки. Но отец Капаун с полуприкрытыми глазами продолжал молиться за него.
– Да ладно, – сказал Тибор от нетерпения. – Дальше можно не продолжать. Я выживу.
Отец открыл глаза, похлопал его по плечу и улыбнулся.