Глава 12. Приманка
Я не понимала, почему доверилась незнакомому человеку, своему несостоявшемуся убийце. Стоя утром на чужой кухне, заваривая чужой кофе в чужой кружке с изображением глупых мультяшек, на меня с устрашающей чёткостью обрушилось одиночество. По сути дела, рядом никого нет. Нет того человека, на которого можно безоглядно положиться. Влад — старый друг, но живущий своей упорядоченной жизнью. Имею ли я право вторгаться в неё и обременять грузом проблем, решить которые он не в состоянии? Думаю, нет. Отец? Мама? Даже если б они были здоровы, ничего бы не вышло. У каждого ребёнка есть уголки души, куда родителям вход запрещён. Кто остался? Хорошие знакомые, соседи по коммуналке, ученики из клуба и их родители.
Как только я это поняла, на смену страху пришло облегчение. Не надо ни на кого оглядываться, не надо считаться ни с чьим мнением. Я одна медленно схожу с ума, и никому нет до этого дела.
Вчерашнее решение обратиться к специалисту службы контроля пришло внезапно, по наитию. Расследование должно продолжаться. Я хочу, чтоб оно продолжалось. Но посмотреть в глаза Дмитрию выше моих сил. Значит, надо найти другого псионника.
Не знаю, что Гош понял из бессвязных объяснений, но парень не задал ни одного вопроса, просто посадил в машину и отвёз к себе.
Заснуть удалось сразу, крепко и без сновидений. Просто провалиться в пустоту, и, даже если сквозь неё пробивались слезы, их никто не видел.
Наверное, это было необходимо: провести какое-то время вдали от реальности, символически удалить из головы мысли. Тонкое серое утро я встретила в более-менее нормальном состоянии и даже набралась смелости включить телефон.
Квартира Гоша производила двоякое впечатление. Уют и запустение переплетались так плотно, что непонятно, чего здесь было больше. Красивые тёплые тона — бежевый, золотистый. Удобная мебель из светлого дерева, хорошо подобранные акварели на стенах. И клочки пыли, жирными червяками изгибающиеся вдоль плинтусов. Незаправленные постели с сероватым, давно не менявшимся бельём, небрежно брошенные вещи, одежда, бумаги. С большой цветной фотографии в тонкой чёрной рамке со срезанным уголком за мной пристально следила девушка с миндалевидными глазами. Алиса.
Звон ключей и тихий щелчок замка вывели меня из раздумий. В коридоре послышались тяжёлые шаги. Мужчина с торчащими над ушами пучками седых волос прошёл в комнату и устало опустился в кресло. Он не был удивлён чужому присутствию, не был раздосадован, только слегка поморщился, встретившись со мной покрасневшими глазами под набрякшими веками. С тех пор, как я видела его в больнице, прошло не так много времени, но для этого старика минуло десятилетие, и он успел прочувствовать каждый его час.
— Плохо выглядишь, Алленария, — с ноткой удовлетворения сказал Адаис Петрович.
"Кто бы говорил", — внутренне я ощетинилась, но вслух сказала совсем другое, хозяина в его же собственном доме не оскорбляют.
— Наверное, плохо живу.
Начальник службы контроля кивнул, соглашаясь с такой оценкой, и эхом повторил:
— Живёшь.
— Вы вините меня в смерти Алисы? — слова сорвались сами собой, лучше решить всё сейчас.
— Винить тебя? — Адаис Петрович закрыл глаза. — Она стала мне почти дочерью, пусть не по крови, но… Кто бы знал, как я хочу кого-нибудь обвинить. Хоть кого-нибудь!
— Простите.
— Не надо, — в голосе старика прорезались стальные нотки. — Я не об этом хотел с тобой поговорить.
— А о чем?
— Что тебе нужно от моего сына?
Можно ответить "ничего", но это было бы неправдой. Проблема в том, что я сама не знала ответа.
— Ты трусиха, — ответил он сам. — Был бы рядом псионник, а какой, неважно, — он вглядывался в моё лицо, — а совесть выдержит?
Доля правды в его словах была. Стоило подумать о доме, о друзьях, о родных — внутри всё сжималось. Кто следующий? Кто из тех, что окружают меня, может не пережить день? На кого обрушится гнев блуждающего? Я боялась. Боялась за них.
Чего проще — снять кад-арт и выйти прогуляться, призрак найдёт свою жертву. И всё кончится. Почему я никак не могу решиться?
"Потому что это означает сдаться! — в голове раздался голос бабушки. — С чего ты взяла, что после смерти всё кончится? Потому что таковы правила?"
— Ищешь защиты в квартире пси-специалистов, — старик вложил в голос презрение и встал. — Вот что мы для тебя, щиты.
Самое время что-нибудь сказать, потому что если старик сейчас уйдёт вот так, то вечером уже придётся уходить мне.
— Хочу помочь в расследовании, — пролепетала я, понимая, как глупо это звучит.
— Чем? — он остановился и слегка повернул голову. — Чем ты лучше пси- специалистов?
— Демон зачем-то брал меня с собой, — я заставила голос не дрожать, когда произносила его имя.
— А я, пожалуй, знаю, зачем, — усмехнулся старик.
В голове низко загудело, будто там протянули высоковольтную линию. Пальцы вцепились в столешницу, я заставила себя оставаться на месте. Когда он это скажет, сбегу отсюда куда глаза глядят, и никакие разумные доводы меня не остановят.
— На тебя охотится блуждающий, а Демон вместо того, что бы запереть в службе контроля на семь замков, катает по городам и весям, — сказал старый псионник. — Ну, думай уже! Ты приманка, и не более.
Я облегчённо выдохнула.
— Не страшно? — старик вернулся обратно.
— Нет.
— Тогда, — Адаис Петрович выпрямился, разом перестав напоминать пенсионера, — если на самом деле хочешь помочь, если не трусишь, вымани призрака.
— Как? Когда? Где?
— Есть одно место. Мои парни пока до него не добрались, увлеклись, знаешь ли, одной новой теорией, — глава вороховской службы контроля махнул рукой, отметая инициативу сотрудников, — и немного отклонились от цели. Я же хочу кое-что проверить. Блуждающие привязаны к могиле, к месту убийства, ко всему, что олицетворяет для них негатив. Понятия не имею, какие эмоции вызывает у твоей матери, прошу прощения, у биологической матери родной дом. Неспроста же она ушла оттуда в монастырь.
— Когда?
— Сейчас. До Вереево минут двадцать на машине. Там на самолёт. Через час будем в Малозерце, а оттуда рукой подать. До темноты ещё и вернуться успеем, — он внимательно всмотрелся в моё лицо. — Или ты передумала помогать?
Вместо ответа я подхватила куртку и пошла к двери.
Поселок Вереево давно считался своеобразным пригородом Вороховки, хотя формально он находится за городской чертой. Раньше там была военная часть, потом ее расформировали, а аэродром передали в ведение городских служб. Чего там только ни организовывали: и станцию по обслуживанию газопровода, и клуб парашютистов, и лётную школу, но, в конце концов, решено было создать на старой базе аэропорт. Реконструкция была завершена года два назад, и аэропорт работал. Но популярностью среди жителей Империи не пользовался, Во-первых, обслуживались только внутренние имперские линии, а страна не так уж велика. Во-вторых, состояние отечественной техники внушало беспокойство большинству граждан. И, в-третьих, цена на билеты такова, что кажется, словно летишь на другое полушарие, а не в соседний областной центр.
Всего пятьдесят минут в воздухе, пятьдесят минут тишины и тревожных раздумий. Человеку дан разум в наказание, чтобы он мог основательно испортить себе жизнь мыслями.
— Адаис Петрович, — позвала я, когда загорелось табло "пристегните ремни".
— Да?
— Вы сказали, что призрак — моя биологическая мать, это установлено точно?
— Да, — он сложил руки на животе.
Я кивнула и отвернулась к иллюминатору. Обидно получать подобные известия так, мимоходом. Хотя это мало что меняет.
В аэропорту нас встречала служебная машина местной службы контроля, но за руль сел сам Адаис Петрович, отослав специалиста, вручившего ему ключи. Тогда впервые меня кольнуло подозрение.
Малозерец — большой промышленный центр, специализирующийся на добыче природных ископаемых. Каких именно, я из школьных уроков географии не запомнила. С высоты птичьего полёта мегаполис напоминает вытянутую каплю, один бок которой упирается в Инатарские горы, охватывающие почти весь север империи, а с другого граничит с заповедником. Из-за своеобразной изолированности воздушное сообщение — почти единственный способ попасть в город, не считая промышленных туннелей через горы и порта на судоходном озере, окружающем Малозерец с востока.
Город получил название в честь Малого Озера, вернее, так исторически сложилось, а последнему императору хватило ума не затевать при восшествии на престол повсеместное переименование городов и улиц.
В город мы заезжать не стали, судя по указателям, обогнули Малозерец по первой окружной дороге и двинулись дальше на запад. Сколько я ни представляла карту, не могла припомнить ни одного населённого пункта в этом направлении. Дорога стала откровенно плохой.
— Куда мы едем?
— В Добытчик. Посёлок, где родилась твоя мать, — ответил старик, пристально всматриваясь в редкий пожелтевший кустарник, росший по обе стороны дороги.
— Не называйте её моей матерью, — попросила я.
Старый псионник не счёл нужным ответить.
Трубы добывающих и перерабатывающих заводов мы оставили за спиной. Гигантские исполины разной расцветки и формы, от старых многогранников до вытянутых каменных сигар, нещадно дымили, монотонно выплёвывая в голубое небо сгустки белых и чёрных облаков. Впереди лишь темно-серый, местами проваленный асфальт, вдоль обочин редкие деревья с остатками листьев, справа — непаханое поле с неопрятной высокой травой, успевшей уже высохнуть, но не упасть. За ним чёрная полоса леса.
— Уже скоро, — сказал Адаис Петрович, — Пара километров. Там тебя наверняка наследство дожидается, — впереди показались первые домики, и машина сбавила скорость, — можешь претендовать. У Маринаты других детей не было.
Прозвучало, как издёвка.
Машина затормозила у двух домов, претендующих на звание развалюх года. Прямая, как стрела, улица уходила вперёд, по обе её стороны домики разной степени изношенности чередовались с пепелищами и пустырями.
— Раньше здесь шахта по добыче угля была, потом истощилась. Местные кормятся с земли, урожай собрали — и в город продавать, — псионник повернулся ко мне. — Дом номер семнадцать, улица тут одна.
— Что я им скажу?
— Что угодно, хоть про наследство заикнись. Уверен, этой темы надолго хватит, — старик снова стал раздражаться.
— Если их нет дома? — мы оба понимали, что я тяну время, но выбираться из машины не хотелось. Одно дело рассуждать о помощи там, за толстыми стенами, и совсем другое — выйти.
— Прогуляйся вокруг дома, в огород залезь. Помелькай туда — сюда.
Я видела, как на его лице появляются нетерпение и скрытая неприязнь и с вздохом взялась за ручку. Почему он не даст мне время подготовиться, ведь перед ним не один из чёртовых пси специалистов?
— Твой кад-арт? — рука требовательно застыла в нескольких сантиметрах от лица. — Кто клюнет на приманку в бронежилете?
Дрогнувшими пальцами я расстегнула цепочку и вложила зеленоватый сапфир в раскрытую ладонь. Дверь тихо щёлкнула, выпуская меня из тепла салона в объятия холодного воздуха.
Теперь всё встало на свои места. Как он собирается поймать призрака, не выходя из машины? Старик привёз меня сюда не для этого. Он всё же винил меня в смерти Алисы или боялся за сына. Боялся, что потеряет и его. Решение покончить с угрозой выглядела логично. Угроза — это тот, кого защищают специалисты. Я.
— Не бойся, — донеслось вслед.
Что чувствует человек, приговорённый к смерти? О чем он может думать, зная, что скоро его не станет? Есть ли у него время осознать и принять это? Люди не часто требуют суда мёртвых. Какие для них эти последние минуты? Каково это — удовлетворить ярость призрака и умереть?
Ещё посмотрим, кто окажется сильнее. Я сжала кулаки. Вот вернусь и… И что? Отомщу? Призраку к псионнику не подойти. Вот ведь. И, главное, сама вызвалась.
Порыв ледяного воздуха ударил в лицо, и я сбилась с шага. Обхватила себя руками и сжалась. Но ничего не произошло. Обычный ветер, воздух, сбивавший с деревьев оставшуюся листву и заставляющий глубже кутаться в одежду.
Я вдруг с всеобъемлющей чёткостью поняла, что умру не когда-нибудь, гипотетически, а именно сегодня. Рука сама потянулась к карману, к лежащему там телефону. Мне хотелось набрать номер и сказать несколько слов, хоть кому-нибудь.
Родители? В состоянии комы не очень-то поговоришь. Влад? Нет, не стоит пугать друга ещё больше. Кто остался? Варисса? Теся? Сёма? У последнего отродясь телефона не было, я даже не уверена, умеет ли он им пользоваться. Имя всплыло само, из тех воспоминаний, к которым я запретила себе возвращаться. Дмитрий.
Хотелось услышать его голос. Сделанного не воротишь, так что нечего понапрасну оглядываться назад. Несколько минут я разглядывала блестящий корпус телефона, а потом с сожалением убрала обратно.
Семнадцатый дом ничем не выделялся, среди своих собратьев. Одноэтажный, с двускатной крышей, свежеокрашенные окна смотрели на дорогу, прикрытые плотными коричневыми занавесками. У постройки, судя по наличию двух дверей и ветхого штакетника, упиравшегося в середину фасада, было двое хозяев. Я толкнула ближайшую калитку. Какая разница, к какому из одинаково незнакомых людей идти.
Засыпанная гравием дорожка, камешки неприятно тёрлись и хрустели под ботинками. Звонок отсутствовал, видимо, здесь гости сигнализируют о своём приходе стуком об рассохшееся местами облупившееся дерево. Дверь открылась, стоило мне подняться на крыльцо. Невысокая полная женщина, увидев меня, неприлично широко открыла рот. Большие раскосые глаза моргнули. Таз, полный поздних яблок, выскользнул из рук и с гулким стуком упал на порог. Зеленоватые плоды лениво, будто нехотя, раскатились по крыльцу.
— Здравствуйте, — я поискала глазами камень, но кад-арт, подвешенный на простую тесёмку, был скрыт верхним краем цветастого фартука.
— Здрр… — у женщины перехватило дыхание, кожа на лице стала наливаться краснотой.
— Если я не вовремя…
Женщина неожиданно схватила меня за руку и втянула внутрь дома. Пару мгновений требовательно вглядывалась в лицо, а потом внезапно заключила в объятия. Наследственные дела, похоже, волновали её в последнюю очередь. Меня, надо сказать, тоже.
— Ну, здравствуй.
— Алленария, — сдавленно подсказала я.
— Аля, значит.
— Нет, Лена.
Странная ситуация. Представьте, встречаются два человека, которые либо знакомы заочно, по переписке, либо по рассказам третьих лиц. Хотя нет, не так. Встречаете вы дальнего родственника, который, по его словам, держал вас на коленях в нежном младенческом возрасте, а вы довольно агукали и пускали слюни на его новый пиджак, хотя вариант с описанными штанами, на мой взгляд, более запоминающийся. Как вы себя поведёте в такой ситуации? С этим чужим близким человеком? С незнакомцем, к которому вы должны испытывать хоть какие-то чувства, но не испытываете? В лучшем случае натужные улыбки, банально-вымученные фразы, и общее чувство неловкости.
Так вот, что делать дальше, я не представляла. Вся эта встреча была какой-то неправильной, неловкой, и неизвестно кому больше нужной. Скорее, ей. Ведь она так много говорила.
— Садись, — хозяйка подтолкнула меня к столу и засуетилась. — Вот, значит, какая ты выросла. Вылитая Мариша. Молодец, что приехала. Говорила же я Раисе.
— Простите?
— Давай знакомиться, я Линдана Павловна, можно просто тётя Лина. Дружили мы с твоей матерью, царство ей небесное, — хозяйка выставила пузатый чайник, две чашки с отбитыми ручками.
— Откуда вы знаете, кто я? — желание встать и уйти стало непереносимым.
— Напугала тебя, да? Подожди.
Она обошла стол и скрылась, за белой занавеской прикрывавшей дверь в другую комнату.
— Надо сразу тебе показать, — донёсся приглушённый тканью голос. — Тогда и глупых вопросов не будет, — Линдана Павловна вернулась в комнату, держа в руках старый фотоальбом в темно вишнёвом переплёте. — Был у нас с Маришей одноклассник, Лешикин. Его старший брат фотографией увлекался. Мы первыми красавицами на весь посёлок слыли.
Она положила толстый том на стол и зашуршала страницами.
— Вот, смотри, — она ткнула мозолистым пальцем, в картонную страницу, — Это мы в восьмом классе.
Небольшая пожелтевшая от времени карточка с фигурно зазубренными краями была аккуратно вставлена в прорези на толстом листе. Снимок, на который указывала женщина, был не очень чёткий. Две девочки в форменных платьях стояли, держась за руки на фоне одноэтажного белого здания. У одной волосы заплетены в тонкие косички, огромные банты на концах смотрелись неподъёмно тяжёлыми для хрупких острых плеч. Вторая, позируя, чуть повернула голову, ветер кокетливо взметнул неровно остриженные по плечи пряди. Уверена, будь снимок цветным, они бы отливали чуть заметной рыжиной, как у женщины, сидящей рядом.
— А вот выпускной, — она перекинула страницу и показала следующую фотографию, гораздо более чёткую.
Девочки заметно подросли.
Я знала, что сегодня встречусь с блуждающей, но не догадывалась, что так. Острое личико, большие широко распахнутые глаза. В отличие от смеющейся подруги, уголки ее губ едва приподняты, будто она собиралась улыбнуться и не успела. Чуть заметная складочка пролегала меж бровей, если не знать, что она там, не увидишь. Я знала. У меня такая же.
— Хочешь, расскажу о ней? — спросила женщина.
Горло сковала немота, ответить я не могла, потому что попросту не знала, хочу я что-то слышать или нет.
— Мы с Маришкой здесь родились. Это сейчас здесь пусто, молодёжь нынче не удержишь, все в город рвутся. Раньше посёлок большой был, передовой, пока уголь не кончился, — она вздохнула и, отодвинув раскрытый альбом, взялась за чайник. — Стерена, Маришкина мать, бабка твоя, померла, когда Маришке ещё и пяти не было. Отец, Витька, недолго вдовствовал, через год уж в доме Райка распоряжалась. Несладко Маришке пришлось. Знаю, чего тебе могут соседи наговорить. Мол, злая Маришка была, огрызалась на всех. А как же иначе, затравила её мачеха совсем. Любой озлобится.
Размешивая сахар, она громко стукала ложкой о фарфоровые стенки.
— Но и Раису понять можно. У неё свой сынок был, Пашка. Дурачок, прости господи, с рождения, — она перевернула несколько страниц, и снова указала на карточку, на этот раз с тремя девочками. Позади них стоял высокий нескладный парень с густыми курчавыми волосами, покрывавшими голову, словно шапка.
— Ростом-то вымахал, а разумом — дитя. Он за Маришкой хвостом ходил, точно влюблённый. Смотрел, как на икону какую, аль божество. Всё, чего ни попроси, сделает, только понимал по-своему. А она смеялась. Да и я грешным делом тоже, — женщина задумчиво подпёрла голову рукой. — Один раз послали его серьгу искать в навозную кучу. Весь посёлок видел, как он её разгребал. Раиса чуть все косы Маришке не выдрала.
Совсем худо стало, когда Витька помер. У Раиски мужик появился, из пришлых, на шахту работать пристроился. Маришка, девка ладная выросла, и не знаю, как так получилось, но застукала их как-то Райка. Скандал был жуткий, на весь Добытчик. Другая на месте Райки за девчонку бы заступилась, да прогнала б кобеля куда подальше. А эта…
Женщина перекинула ещё несколько листов и указала на групповой снимок. Несколько человек в летних одеждах, в помещении, напоминающем столовую. Длинные столы на заднем плане и металлическое сооружение раздаточной.
— Раиска поварихой в школе работала, — она ткнула пальцем в одутловатое женское лицо во втором ряду.
Мачеха Маринаты выглядела массивной, даже спрятавшись за спинами коллег. Обычная тётка, изрядно потрёпанная жизнью, уставшая и давно переставшая надеяться на лучшее. Обвисшие щеки, кривая улыбка и небрежно собранные в воронье гнездо волосы.
— Выгнала она Маришку в аккурат после выпускного. Даже документы какие-то показала. Мол, Витёк ещё при жизни ей дом продал. Так что никаких прав здесь у Маришки не было, — женщина отвела глаза, словно сказала что-то неприятное. — У нас она жила с неделю, пока мамка не намекнула: не работаешь, не учишься, пора и честь знать. По-своему права была, конечно, но всё равно обидно.
Хозяйка опустила голову, нервно провела пальцем по краю стола и затеребила край цветастого фартука.
— Ушла Маришка. Ночью, я даже проститься не успела. Наши потом долго гадали куда. Чего гадать, дорога тут одна, — она замолчала.
— Это ведь не вся история? — спросила я.
— Сюда она так и не вернулась.
— Тогда откуда вы знаете обо мне?
Линдана Павловна оперлась руками о стол, словно боялась потерять равновесие, сидя на стуле.
— Что она натворила? — уже догадываясь, что придётся услышать кое-что неприятное, спросила я.
— Не хочу, чтобы ты плохо о ней думала. Или обо мне.
— Я не могу знать, что подумаю.
— Ты не такая, как она, — женщина вздохнула, и продолжила. — В обиде она была на мачеху, да не просто в обиде, а прямо-таки в ярости. Как зайдёт разговор о Райке, Маришку аж трясти начинало, кулаки сожмёт, зажмурится и бормочет: "Придёт час, и Райке всё отольётся, сама на коленях приползёт, ещё умолять вернуться будет". Так и вышло. Пропала подружка, а с ней и Пашка-дурачок.
Женщина снова отвела взгляд и отпила из своей чашки.
— Искали их. Всем посёлком. Патрули корпуса подключились. В Малозерце не появлялись. Словно в воздухе растворились. Её камни не отвечали, много ли надо, в воду швырни — и всё. Давешней зимой Сларик пьяный в озеро на тракторе въехал, сам ничего, протрезвел даже, но начинку у кад-арта пришлось менять, ещё и штраф влепили.
Ее слова всколыхнули старые воспоминания, как Семафор пару лет назад под лёд провалился, так мужик ещё полгода не замечал, что камень разума неактивен. Блуждающих отгоняет, и ладно, а то, что в терминал не вставишь, ему плевать, не работает, не учится, на учёте не стоит, пособий не получает.
— Думаю, лесом ушли, через заповедник, — продолжала рассуждать женщина.
Я мысленно прикинула расстояние от посёлка до монастыря. Только по очень большой нужде можно решиться на такое путешествие, через полстраны, по лесным тропам.
— Через два года пришло письмо. От Маришки. Писала, что всё хорошо, жизнь наладилась. Ничего конкретного, общие фразы. Хотела участковому отнести. Пашка до сих пор был в розыске. Да и Раису жалко, хоть и дрянная баба, а такого не заслужила. Но тогда бы не поздоровилось Маришке, посадили бы, и все дела. Решила сначала с ней поговорить. Обратного адреса, конечно, не было, лишь штамп почтового отделения — отправителя, деревня в Дистамирской области.
— Нашли?
— Нашла, — ещё один тяжёлый вздох вырвался из груди женщины, — в монастыре. Меня даже переночевать пустили. Наломала дров подружка. Настоятельнице наврала про дом, монастырю обещала отписать. И как ей без документов поверили, да ещё и с такими камнями? Мало того, уже и забеременеть от кого-то успела. Хоть срок и большой, а животик маленький был, под просторной одеждой в два счета спрятать можно. Я только поэтому и согласилась молчать. Мариша говорила, за месяц ничего ни с Пашкой, ни с Раисой не случится, а потом она с отцом ребёнка уедет, тогда пусть мачеха и забирает дурачка. Уговорила меня. Я вернулась обратно.
Голос Линданы Павловны внезапно сорвался.
— Райку в органы через неделю вызвали, оказалось, умер Пашка. С собой покончил. И Маришка тоже… того, от родов. Если б я тогда… может… — продолжить хозяйка не смогла, слезы сплошным потоком хлынули из глаз.
— Я потом искала тебя, — она вытирала лицо подолом фартука и старалась успокоиться. — В монастырь ездила и к Райке ходила. Сказали, умер ребёнок. Как же умер, когда даже могилки нет? Говорят, говорят с тобой, успокаивают, а глаза в сторону отводят, сами не знают — мальчик родился аль девочка. А отец говорю, куда делся? Тоже руками разводят.
Я дотронулась до руки женщины, понимая, что большего утешения она не примет, да и я вряд ли способна его дать.
— Раиса после этого в город уехала. Дом продала моим родителям. Когда я замуж собралась, они нам его и подарили, чтобы из посёлка не уехали. Второе крыльцо видела, — она кивнула в сторону двери, — мой бывший при разводе отсудил, до сих пор там спивается.
Выйдя на улицу, я вздохнула полной грудью и несколько минут просто стояла на месте. В руке я держала маленький прямоугольник плотной бумаги. Стоило заикнуться о фотографии на память, как женщина с готовностью предложила выбирать любой. Мне понравился наиболее чёткий, с двумя девушками.
Рассказа о собственной жизни удалось избежать. Решили, что он будет уместен в следующий раз. Мы обе понимали, что этого не будет, но сказать вслух не решились.
Пока я была в доме, солнце уже успело коснуться краем тёмной ленты деревьев начинающегося заповедника. Указания псионника выполнены с лихвой, на этот раз сплоховал блуждающий.
Машина стояла на том же месте. Дверца со стороны водителя была открыта. Сквозь лёгкую тонировку лобового стекла я видела очертания человеческой фигуры.
— Адаис Петрович.
Фигура не шевельнулась.
— Адаис Петр….
Я заглянула в салон, и слова застряли в горле. Псионник сидел, закрыв глаза. Вполне можно принять за спящего, если бы не лихорадочно горящие щеки и безвольно свесившаяся рука. Не слышно даже дыхания, массивная грудь под бежевой рубашкой не шевелилась.
Тысячи предположений одно другого страшнее вихрем пронеслись в голове.
— Нет, — простонала я.
Веки старика затрепетали, губы приоткрылись, издавая слабый сип. Сведённые судорогой пальцы с неприятным шорохом заскребли с левой стороны груди.
Я кинулась к старику, бормоча какую-то утешительную чушь. Он жив, и это главное. Что бы ни случилось — инфаркт, инсульт, если вовремя оказать помощь, вылечить можно всё.
— Сейчас… сейчас, вы только держитесь, — шептала я, хватаясь за телефон.
Черт, я даже местного кода не знаю, а на всеимперские дозвониться с сотового практически нереально.
Сипение, с которым выходил воздух их лёгких псионника, сначала прервалось, а потом поменяло тональность. Вдох — выдох, пауза, в течение которой у меня похолодели пальцы, и снова вдох — выдох. Взгляд зацепился за аппарат, торчащий из нагрудного кармана старика. Я выхватила чужой телефон и нажала на вызов, молясь про себя, чтобы хоть в этот единственный раз оказаться правой, в последний раз Адаис Петрович звонил в местную службу контроля.
