Я вновь пришла в рукодельную мастерскую и обнаружила, что мне там рады. Я начала замечать, до чего странно ведут себя люди, стремясь защитить себя от горя. Раньше женщины не хотели привязываться ко мне, полагая, что я скоро умру. Но я все не умирала, и они стали расслабляться. Интересно, что будет, если я все же умру, и как много времени пройдет, прежде чем их сердца снова смягчатся. Будь во мне больше благородства духа, я бы избегала их дружбы, чтобы защитить их от будущих страданий, но я была одинока, а благородством не превосходила коз нашего отца.

Раньше они беседовали при мне, а я слушала их, стараясь побольше узнать. Теперь же они старались втянуть меня в свои разговоры, хотя некоторые вещи мы, конечно, не обсуждали. Все они родились в городе и жаждали услышать о том, каково было расти в пустыне.

– Вы не станете еще сильней тосковать по дому, если расскажете нам о нем? – спросила одна из ткачих.

– Не думаю, – ответила я. – Мне приятно вспоминать о доме.

Я не стала рассказывать им секретные истории, которые моя мать и мать моей сестры нашептывали нам у костра, когда отец с братьями уезжали торговать. Не рассказывала я и тех историй, которые плела для Ло-Мелхиина. Вместо этого я стала говорить об огромных птицах с серебристым оперением, которые похищали коз и даже овец из нашего стада, когда мы с сестрой пасли его в детстве.

– Моя сестра более меткая, чем я, – рассказывала я. – Но я могу кинуть камень дальше. Когда прилетали эти птицы, мы кричали, размахивали руками и швыряли в них камни. Птицы эти столь огромны, что даже если попасть в них камнем, это не причинит им особого вреда. Тогда они улетали и оставляли наши стада в покое.

– Госпожа, как это, должно быть, страшно! – воскликнула одна из прях. – Птицы такие огромные, что могут унести вас прочь, а у вас в руках только камни!

– Они не едят детей, – объяснила я. – В пустыне для детей опасны только львы и змеи: они охотятся на все подряд. Но птицы прилетали только за скотом, и мы отпугивали их.

– А где они живут? – спросила мастерица, отвечавшая за вышивание цветов на подолах платьев для городских женщин. Я понятия не имела, где обитали эти птицы, но ритм сказания уже захватил меня, и я чувствовала, как нити слов сами сплетаются в ответ.

– Далеко на севере, за песчаной пустыней и за кустарниковой пустыней, высятся горы, такие огромные, что вы не можете себе и представить.

Несколько дней назад один из Скептиков рассказывал за ужином про горы и показывал их изображения на глиняных табличках. Но те горы были возле синей пустыни, где родилась мать Ло-Мелхиина.

– И они летят в такую даль ради добычи? – спросила вышивальщица.

– Иногда в горах их становится слишком много, – объяснила я. – Тогда они выбирают самых юных и смелых и отправляют их через всю пустыню в поисках пищи.

– Бедные создания – так далеко лететь, и все впустую, – пожалела птиц пряха. Я улыбнулась ей.

– Наш отец отдает им самых старых овец, мясо которых будет для нас слишком жестким или шерсть которых негодна для прядения, – сказала я. – Он знает, каково это – отправляться в дальние края, чтобы добывать пропитание своей семье.

– А почему они такие большие? – спросила ткачиха. – У нас водятся крупные песчаные вороны, но они далеко не так велики.

И снова я не знала ответа, но почувствовала, как нити повествования сами сбегаются мне в руки.

– В тех горах есть металл, которого нет у нас в пустыне, – объяснила я. – Он таится внутри скал, и когда вода из горных вади стекает по ним, частицы металла попадают в воду. Птицы пьют эту воду и набираются сил.

– Это похоже на речи Скептиков, – заметила одна из старых ткачих. – Госпожа, вы ведь не Скептик.

– Это верно, – согласилась я. – Но я слышала истории своей деревни, а наш отец много странствовал и привозил нам истории со всей пустыни. Быть может, это и не правда, но так говорят.

– Вы мудры, госпожа, – сказала старая ткачиха. – И закалены пустыней.

– Может быть, поэтому она и… – пряха, начавшая говорить это, умолкла на полуслове. Ее веретено упало на пол, будто кто-то вышиб его у нее из рук. Вся пряжа размоталась. Ей придется начинать заново.

Я в тот день занималась вышиванием. Мои руки наконец стали достаточно нежными, чтобы шить шелковой нитью, не спутывая ее при каждом стежке. Начав говорить, я перестала обращать внимание на работу, но руки мои продолжали шить.

Всякое рукоделие, будь то прядение, тканье или вышивание, – это работа для глаз. Беседовать за работой легко, потому что можно говорить, не отрывая глаз от рукоделия. Пока не зазвенело упавшее веретено, все мы смотрели только на свои руки и колени, где держали пяльцы, пряжу или маленькие ткацкие станки. Даже те женщины, что трудились за большими напольными станками в углу комнаты, могли разговаривать с нами, не отрывая глаз от работы. Теперь же все глаза обратились на меня, полные страха. Неужто они считали меня способной наказать девушку, сказавшую то, о чем все и так знали?

И тут я заметила, что смотрят они не на мое лицо, а на мои руки.

Я взглянула на свои пяльцы. Я собиралась вышить караван: верблюдов и мужчин в ярких одеждах, на фоне золотистого песка и бескрайнего синего неба. Небо и песок вышли как надо, потому что их я закончила до того, как стала рассказывать. Но на месте верблюдов оказались овцы, разбегающиеся в стороны. Пастух – нет, охотник, сопровождавший их, направил лук в небо, но было ясно, что он не успеет пустить стрелу.

С синего неба стремглав неслась вниз огромная птица, размах крыльев которой был больше самого охотника, и тянула к добыче свои страшные когти. Сказать наверняка было сложно – вышивка не позволяет изобразить человеческие лица в подробностях, – но в глубине души я понимала, что охотником был Ло-Мелхиин.

– Госпожа, – начала было пряха.

– Да замолчи уже, – оборвала ее старая ткачиха. Она с трепетом смотрела на меня. – Госпожа, ваша работа прекрасна, но, быть может, вам не стоит больше утруждаться сегодня?

Она была до смерти напугана. Я слышала ужас в ее вежливых словах и видела его отражение в исказившихся лицах остальных женщин. Они напомнили мне овец перед той бурей, что унесла брата моей сестры. Они никогда не видели ничего подобного, но откуда-то знали, что грядет буря.

– Пожалуй, вы правы, – ответила я. – Я не привыкла проводить так много времени за одним делом. В шатрах нашего отца было слишком много забот, чтобы уделять столько времени чему-то одному.

Это было не лучшее оправдание, но оно позволило мне выйти из комнаты. Я прижимала пяльцы с вышивкой к груди, пряча рисунок от тех, кого встречала на своем пути. Дойдя до стоявших во дворе огромных чанов, где варили красители для пряжи и ткани, я бросила свое рукоделие в огонь, и оно сгорело, как любая обычная материя.

Я поспешно вернулась в свои покои, боясь встретить кого-то в саду – вдруг они уже слышали о том, что я сделала. В шатрах нашего отца сплетни распространялись быстрее огня, и я знала, что здесь будет точно так же. Женщины наверняка узнают все к заходу солнца, а мужчины если и не узнают, то лишь потому, что им это безразлично, или потому, что не поверят рассказам женщин. Узнает ли об этом Ло-Мелхиин и поверит ли он в услышанное, я не знала. Не знала я и как он поступит, если поверит.

Я неотрывно смотрела на часовую свечу в своей спальне и молилась своим божествам. Я просила отца отца нашего отца поделиться со мной своей силой и удачей. Мать матери своей матери я просила помочь мне выжить. Она ведь выжила, когда не должна была, благодаря говорящему верблюду. Я не считала себя достойной подобного чуда, но все равно молилась о нем. Ведь в конце концов ни один из них не спас себя сам. Обоих спасли иные силы. Быть может, достаточно сделать все от тебя зависящее и знать, когда попросить о помощи?

В саду у моих покоев раздался шум. По другую сторону сада располагалась купальня. Она была не единственной в касре, но самой уединенной. Я никогда не видела, чтобы ею пользовался кто-то еще, и знала, что сейчас там мог быть только один человек.

Я натянула на себя самое темное покрывало. Конечно, меня все равно увидят, но я не хотела показывать свое лицо. Я стояла в дверях и смотрела, как стражники, среди которых был Фирх Камнедар, тащат в купальню носилки.

На носилках лежал Ло-Мелхиин. Его смуглая кожа была бледна, а роскошные одежды запачканы кровью. Когда они зашли в купальню, я убежала к себе и не видела больше ни души до тех пор, пока служанка не принесла мне ужин.

– Что происходит? – спросила я. – Что случилось?

Она тоже была бледна, хотя ее темные волосы были по-прежнему убраны в аккуратную прическу, а платье гладкими складками обрамляло ее тело. Когда служанка ставила поднос, стоявшая на нем пиала стучала о чашу для омовения пальцев, и я поняла, что у девушки дрожат руки, хотя она тут же спрятала их в складках своего платья.

– Госпожа, – начала она. – Говорят, на Ло-Мелхиина напало чудище, когда он охотился в пустыне.

– Как же такое возможно? – спросила я, хотя, возможно, знала ответ. Если служанка и слышала про мою вышивку, она не подавала виду.

– Огромный демон в виде птицы, – добавила она. – Говорят, госпожа, что она обрушилась на него с небес так стремительно, что даже Быстроногий не смог ее опередить. У Ло-Мелхиина был в руках лук, но он не успел выстрелить, и чудище впилось в него когтями.

– Но ведь он, должно быть, и раньше получал ранения на охоте, – сказала я.

– Нет, госпожа, – возразила она. – Разве что пару ссадин, но бывало и такое, что львы задирали четверых его стражников, а Ло-Мелхиин возвращался домой без единой царапины.

– Можешь идти, – сказала я ей, выпрямив спину. – Если муж пошлет за мной, я, разумеется, приду, но за исключением этого я не желаю, чтобы меня беспокоили сегодня, ясно?

Она пробормотала слова согласия и поспешила укрыться в кухне.

Я медленно ела свой ужин, заворачивая куски пряной козлятины в лепешку и макая их в масло, прежде чем положить в рот, а потом пережевывала их тщательнее, чем было необходимо.

Случилось то же, что с платьем, поняла я. Только на этот раз я сотворила людей и птиц, а не золотую нить. Я не просто увидела все это, я стала тому причиной. Я посмотрела на золотой шар, который нашла у своей постели, проснувшись сегодня утром. Его тоже сотворила я. Я затаила дыхание.

Мало действовать наугад и пускать свою силу на самотек, надеясь, что она сама найдет цель, как козы находят пастбище, а потом вернется по моему зову. Нужно, чтобы она превратилась в бурю, которую я смогу увидеть издалека и приготовиться. Придется попробовать снова и проверить, смогу ли я сделать это намеренно.

Ло-Мелхиин в ту ночь не смог подняться с постели, так что я спала одна. А наутро рядом с золотым шаром стояла новенькая лампа.