14

– Хотелось бы знать, я хорошо выгляжу? – Марк отступил на шаг, чтобы Том с Дигби могли получше его рассмотреть.

– Не вижу никаких изъянов, – ответил Дигби. – Правда, опыта в таких делах у меня нет. Том вращался в мире, где устраивают танцы для дебютанток, пока не узрел свет и не вышел из племени, вот его и спрашивай.

– Сойдешь, – уклончиво ответил Том. – Костюм как будто вполне нормально сел. Полагаю, ты вставишь в петлицу белую гвоздику?

– Да, наверное, хотя, по правде, предпочел бы что-нибудь поэкзотичнее. Какая жалость, что в тех немногих случаях, когда мужчинам позволено носить цветы, это обязательно что-то неинтересное. Только представьте себе, как смотрелись бы орхидеи на ветке.

– Моя тетя надеется на по меньшей мере двух молодых людей, – сказал Том, – поэтому тебе придется как-то восполнить наше отсутствие. Она совсем извелась, иначе не закидывала бы сети так широко. Моя кузина такая высокая, бедняжка. У нее большие золотые стопы, насколько мне помнится?

– Золотые стопы? – с опаской переспросил Марк.

– Да, так мне помнится. Наверное, когда я в последний раз ее видел, на ней были золотые вечерние туфли.

– А шампанского много будет? – с толикой зависти спросил Дигби.

– Реки, – откликнулся Том. – По всей очевидности, комнату, где они должны танцевать, и двор позади дома превратили в подобие португальской рыбацкой деревушки – повсюду сети висят и все такое.

– Это вы называете забавой, да? – поинтересовался Дигби. – Оптическая иллюзия? Самообман?

– Да, комнату нельзя оставить как есть, – согласился Том. – Моя тетка пригласила тебя на обед перед танцами, Марк?

– Да, и, надеюсь, это хороший знак. Я думал, только немногих избранных зовут на настоящий обед, или это потому, что она знает о моем финансовом положении и пытается выказать доброту?

– Если так, тебе не следовало соглашаться, – вставил Дигби. – Даже у антропологов должна быть гордость.

– Я ей сказал, что ты очень высокий, – объяснил Том. – Думаю, она поэтому тебя пригласила. Самый подходящий в светском плане и самый высокий – полагаю, ты найдешь, что это основные критерии. У тебя есть деньги на такси?

– Да, спасибо. Еще какие-нибудь советы будут?

– Нет, увидимся завтра. Следует подумать о продолжении, если хочешь быть абсолютно корректным.

– Цветы послать, и все такое? – небрежно спросил Марк. – Про это-то я знаю.

– Очень надеюсь, что с Марком все будет в порядке, – с недобрым предчувствием сказал Дигби, когда они усадили приятеля в такси. – Мир жесток и полон соблазнов, и иногда я спрашиваю себя, хватит ли у него силы характера устоять перед искушениями.

– Полагаю, в Белгравии он в полной безопасности, – заверил его Том. – Хотя, побывав там, он может разочароваться в здешней обстановке. Пойдем поедим чего-нибудь?

Они поджарили яичницу и сварили кофе, после чего Дигби удалился к себе в комнату писать доклад к семинару в следующем семестре. Подобные произведения обычно столь эфемерного свойства, что нет необходимости сохранять для истории его название. Он состоял из уймы сведений, надерганных из книг и украшенных (по мнению самого Дигби) его собственной интерпретацией. Мечта всех, кто читает доклад любого толка, чтобы в протокол было занесено: «Последовала бурная дискуссия», – и Дигби трудился с прицелом как раз на дискуссию.

А вот Том уже ушел дальше перетолковывания чужого материала, ему требовалось только представить собственный в форме, достойной кандидатской диссертации. Конец уже был виден, когда он обнимал Дейдре у реки, и вдруг – словно всего часа два пролетело! – оказалось, что диссертация завершена.

С глубоким вздохом он потянулся за сигаретами, только чтобы обнаружить, что уже держит одну во рту, и оглянулся в поисках Кэтрин. Но той, разумеется, тут не было. Выбежав в коридор, он набрал ее номер. Трубку она подняла сразу, и только тут Том вспомнил, что уже за полночь и что телефон стоит возле ее кровати.

– Ты спала? – спросил он, сообщив ей великую новость.

– Почти заснула, но я рада, что ты позвонил. Я собиралась побаловать тебя бутылкой «Пуйи-Фюиссе», верно?

– Чем?

– Никогда не смогу выговорить это название два раза кряду, сам знаешь. Это белое бургундское.

– Как у тебя дела?

Возникла краткая пауза, потом Кэтрин сказала:

– Спасибо, прекрасно.

– Надо бы нам встретиться. Помнишь, я говорил, что скоро поеду к родителям, поэтому лучше до того.

– Ладно, и тогда можем выпить «Пуйи-Фюиссе».

– Ага. А оно у тебя сейчас есть?

– О да, купила его несколько дней назад, когда эта мысль пришла мне в голову.

– Ох, Кэтти… А к тебе нельзя прийти? Выпили бы сейчас?

– Думаю, не стоит, вино ведь не портится, знаешь ли. Доброй ночи, милый Том, я так рада, что ты ее дописал.

Повесив трубку, она просто повернется на бок и заснет, обиженно подумал он, но тут он был к ней несправедлив. Ей пришлось встать и, заварив себе чаю, до первых петухов читать Достоевского. К тому времени, когда она снова смогла заснуть, уже рассвело.

Том немного расстроился от мысли, что она уже купила вино для маленького праздника, который планировала. Патетичность этого жеста его смутила, ведь Кэтрин – такая сильная, самодостаточная личность, что на деле никто и не считает ее жалкой. Она на все смотрит отстраненно и, наверное, прямо сейчас выстраивает вокруг их разговора душещипательный рассказик. И все равно он предпочел бы не знать про вино.

Он стоял в коридоре, спать ему совершенно не хотелось, и он не знал, что с собой делать. Конечно, следует позвонить Дейдре. Тут он вспомнил, который час, и вообразил себе, как ее мать или тетка, закутавшись в унылые халаты, спускаются ответить на звонок, возможно, опасаясь, что умер кто-то из родных или что Малькольм попал в аварию. Поэтому придется подождать до утра. Дигби лег спать, Марк был на танцах. Том почти уже жалел, что не принял приглашение тетки и тоже не поехал танцевать. Перевозбуждение не позволяло ему улечься в кровать, и он решил, что прогулка его успокоит, а потому, надев твидовый пиджак, потихоньку выбрался из дома. Очутившись под открытым небом, он энергично зашагал по улице, чувствуя, как с его плеч свалился груз диссертации. Почему бы не пойти посмотреть на дом тетки, где танцы в самом разгаре?

Миссис Беддоуз жила в одном из многочисленных, выстроившихся вдоль улицы особняков. Каждый когда-то занимала одна состоятельная семья, но сейчас их нарезали на квартиры или превратили в правительственные офисы. Даже несмотря на то, что Том, по выражению Дигби, узрел свет истины и покинул племя, он невольно чувствовал: есть нечто бесконечно унылое в том, что в чьих-то гостиных стоят теперь ряды картотечных шкафов, что паркетные полы царапают раскладные столы, а в лунном свете поблескивают проволочные корзинки и белые фаянсовые чашки с блюдцами. Если мы оплакиваем упадок великих цивилизаций прошлого, думал он, разве не следует также сожалеть об ужасающей уравниловке, в которую вылилась наша собственная?

Но сейчас здесь звучала музыка, пульсирующий ритм румбы или самбы – он забыл эти танцы. Над крыльцом теткиного дома красовался красный навес, к входной двери протянулась через тротуар ковровая дорожка, и все окна были ярко освещены. Танцуют скорее всего в задней части, и Том мог вспомнить или вообразить себе происходящее: обнаженные плечи девушек в облаках тюля, повсюду цветы и псевдорыбацкие сети, громкие благовоспитанные голоса, музыка, смех и где-то мелодичный звон, с каким упавший бокал шампанского разбивается об пол на сотни осколков. И в центре всего этого Марк, бедный студент, своего рода Золушка в мужской ипостаси, кружится и кружится в паре с прекрасной девушкой.

Что мешает ему, племяннику хозяев, войти и присоединиться к всеобщему веселью? Он остановился у красной ковровой дорожки, стараясь принять решение. Потом опустил взгляд на свои старые замшевые мокасины на резиновой подошве – в них он танцевать не может. И, возможно, старые фланелевые брюки и твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях тоже будут смотреться не к месту. Выходит, путь в рай ему закрывает только одежда? Должно же быть нечто большее…

– Эй, дружок, что это ты затеваешь?

Размышления Тома прервал грубоватый, но добродушный голос полицейского, заставив почувствовать, что требуется какое-то объяснение его присутствию.

– Это дом моей тетки, – сказал он. – У нее вечеринка с танцами. Я как раз спрашивал себя, стоит ли туда идти.

– На твоем месте я бы не ходил, – умиротворяюще сказал полицейский.

– Знаю, звучит невероятно, – пожал плечами Том, – но это правда дом моей тетки. Однако, наверное, мне лучше пойти домой.

– Вот именно. Без толку тебе тут стоять.

По доброжелательному тону полицейского Том предположил, что тот считает его безобидным сумасшедшим, который бродит по ночам, – даже не ошивается со злостными намерениями, подумал он с толикой горечи. Они пожелали друг другу доброй ночи, и Том пошел своей дорогой.

Вскоре после того – так во всяком случае казалось – он ощутил на лице солнечный свет, а над ним с чашкой чая стоял Марк, все еще во взятом напрокат вечернем костюме. На дворе было утро, и танцы закончились.

Марк был переполнен своим успехом у дебютанток, и в особенности у одной, которой как будто очень хотелось встретиться с ним снова.

– Надеюсь, она богата, – сонным голосом сказал Том.

– О да! Я с самого начала это выяснил. Они с подружкой живут в квартире на Керзон-стрит, и она сказала, что, возможно, поступит на курсы секретарш или пойдет поработает моделью, но папочка этого не хочет, просто все сегодня что-нибудь… – Не договорив, он упорхнул из комнаты.

– Какие только скрытые таланты не расцветают в друзьях, – заметил Дигби. – Я и не знал, что Марк способен так хорошо изображать молоденькую девушку. Надеюсь, после многообещающего старта он не провалит продолжение.

– Ему бы следовало послать ей цветы и поспешить с приглашением на ленч. В какое-нибудь из наших мест поплоше. Ей это покажется забавным и не пресным, – откликнулся Том.

Странно вспоминать, что он сам когда-то стоял на пороге такой жизни и всем этим поступился, чтобы уехать в Африку и изучать обычаи так называемого примитивного племени. Ведь если вдуматься, что может быть примитивнее, чем неизменный церемониал выпуска дебютантки на рынок невест?