22. Домой?
Открыв глаза, Шура вспомнила всё и сразу, подскочила, огляделась. Да, она всё в той же комнате, и за окном еще день, если судить по пробивающимся солнечным лучам. Правда, тот ли это самый день, Шура судить не бралась: слишком уж хотелось есть. Но и предположить, что она проспала сутки…
– Лэа изволила проснуться? – бесшумно подошла к ней служанка, та же самая, что и прежде. То ли караулила под дверью, то ли Шура ее просто не заметила. Хотя кто разберет этот замок, может, слуги тут из воздуха материализуются! – Лэа хорошо себя чувствует?
– Да, вполне, спасибо, – ответила та, прислушавшись к своим ощущениям.
– Лэа чего-то желает? – Эта служанка Шуре нравилась, не было в ней подобострастия, как в тех, кого ей доводилось видеть до сих пор, нет, в немолодой женщине чувствовалось немалое внутреннее достоинство. И даже странная манера обращаться к девочке не слишком ту раздражала.
– Да, я… – Шура замолчала, потом все-таки решилась: – Я хочу увидеть мальчика, который был тут вчера. Избранного. Это можно?
– Я должна узнать у лэ, – спокойно ответила женщина. – Пусть лэа немного подождет, а пока, может быть, она желает чего-то еще?
– Желаю, – решилась Шура, спуская ноги с кровати. Кто, интересно, ее переодевал? Она совершенно точно помнила, что надевала что-то другое, уж никак не эту длиннющую рубашку! – Умыться и съесть что-нибудь. Можно?
– Как будет угодно лэа, – служанка, обозначив поклон, всё так же бесшумно покинула комнату.
К тому моменту, как она вернулась, Шура успела умыться и переодеться – ее вещи, отстиранные и выглаженные, оказались аккуратно сложены в ногах кровати. Служанка принесла поднос с какой-то снедью, по виду не хуже той, что вчера красовалась на столе, и которую Шуре так и не пришлось попробовать. Сейчас она наверстывала упущенное – еда оказалась совершенно ни на что не похожей, но очень вкусной, – а женщина занималась своим делом: застлала постель, поправила портьеры, чем-то позвенела в ванной…
Шура привыкла есть быстро: в школьной столовой особенно рассиживаться некогда, дома тоже – на кухне все семейство не помещалось, уносить ужин в комнаты отец не позволял, так что питались в две смены, и надо было поторапливаться. Она прекрасно знала, что ведет себя не слишком-то прилично, но ничего не могла с собой поделать: голод не тётка!
Служанка – Шура всё хотела спросить ее имя, но не могла придумать, как к ней обратиться, не привыкла она как-то общаться со слугами и здорово смущалась, – забрала поднос и негромко произнесла:
– Лэ Дайхин позволил лэа навестить её друга. Я провожу лэа, когда она будет готова.
Шура только кивнула в ответ. Значит, сейчас распоряжается Дайхин? Или он только за Сашку отвечает? Кто их разберет! И еще любопытно: служанка называет хозяина по имени, и воины тоже так делали… С другой стороны, тут столько Нан Кванти и Ниа Кванти, что в них запутаться можно, если без имён-то!
Служанка вернулась буквально через пару минут, на ее вопросительный взгляд Шура ответила кивком – долго ей собираться, что ли? Обулась да пошла!
– А как вас зовут? – решилась она все-таки, следуя за женщиной просторными коридорами замка. Люди навстречу не попадались: то ли служанка вела гостью (или пленницу?) обходными путями, то ли сюда просто никто не совался без надобности.
– Эман, если лэа будет угодно, – ответила та без тени удивления.
– Очень приятно, – сказала девочка. – А меня…
– Я знаю, лэа Шура, – кажется, Эман улыбнулась краем рта. – Весь замок знает.
– А-а… – что еще ответить на такое, Шура не нашлась. Интересно, что именно они знают? Можно было бы расспросить женщину, но, как выяснилось, они уже пришли.
Вообще-то, Шура ожидала, что Сашку запрут или в подземелье, или в какой-нибудь особо высокой башне, но они с Эман только спустились этажа на два (хотя этажи, конечно, тут были не чета привычным!), оказавшись в точно таком же просторном коридоре: узкие высокие окна выходили на Малое море, над которым кружили какие-то птицы вроде чаек, вскрикивали звонко и протяжно…
– Лэа может войти, – произнесла Эман, толкнув дверь. Кажется, та даже заперта не была, а рядом не оказалось хотя бы завалященького стражника. Хотя… Тут такие маги, что и стража не понадобится. С другой стороны, на Сашку здешняя магия не действует, это еще Джамдир говорил. – Но у лэа немного времени, её желает видеть лэ Ерхайн.
– Хорошо, – поспешно ответила Шура, сама удивившись, как отлегло у нее от сердца – значит, парень всё-таки жив и даже пришел в себя, как обещал Дайхин! – Я быстро, я только посмотрю, как Сашка…
Эман только наклонила голову, вслед за Шурой не вошла, осталась снаружи.
Девочка сделала пару шагов, огляделась: комната почти как у нее, никаких там решеток на окнах (она помнила, тут почти везде магическая защита, но действует ли она на таких, как они с Сашкой?), никаких цепей и прочей ерунды. Похоже, пленного Избранного содержали по-королевски.
Сашка обнаружился в большом кресле в дальнем углу: сидел, подтянув колени к подбородку и уставившись в пол. Очки на нем были всё те же, правда, стекло оказалось целым – кто-то позаботился, надо же! Может, даже и слуги: тут, похоже, все владели хотя бы начатками магии. А служанке это просто необходимо: ну как чашку разобьет или еще что?
– Саш! – позвала Шура. – Саш, ты как?
Никакой реакции.
– Семёнов! – окликнула она громче и резче, и это сработало: мальчик поднял голову, посмотрел на неё. – Ты чего тут тоску зеленую разводишь?
– Шурка… – физиономия ее приятеля сморщилась, будто он готовился заплакать. – Ты живая, а я им не поверил… Я им говорю, отведите меня к ней, если правда живая, а они не ведут…
– Тьфу ты, балда! – девочка присела рядом на корточки. – Я дрыхла. Ну, срубило меня, бывает от нервов. Проснулась и сразу к тебе! А ты тут стенаешь, прямо как принцесса пленная…
– Мы же правда пленные, – Саша понизил голос до шепота, огляделся. – И они не говорят, что с нами сделают! Этот, не помню имени, высокий такой, со светлыми волосами – лицо такое доброе-доброе, а я же вижу, что это не взаправду! И взгляд у него… – он передернул плечами.
Скорее всего, мальчик имел в виду Дайхина, а может, кого другого. Шура не припоминала ничего особенно ужасного в его взгляде, хотя, может, просто не приглядывалась особенно. Но Сашка был перепуган, а уж с его-то мнительностью даже маленькая Ерхая могла показаться чудовищем…
– Я тоже не знаю, что с нами будет, – сказала Шура. – Попробую выяснить. Тебя тут как, не пытают, кормят?
– Ага… Только в горло ничего не лезет, как вспомню… – Саша шумно сглотнул, зажмурился. – Страх такой, и Джамдир… Они сказали, он погиб, а может, врут?
– Зачем бы им? – пожала плечами Шура. Она подозревала, что первым делом обитатели Нан Кванти удостоверились, что маг мёртв. Может, даже тело летящерам скормили для надежности.
– Чтобы лишить нас надежды, – весомо проговорил Саша, сверкая стеклами очков. – Чтоб мы думали, будто нас некому спасти!
– Семенов, опомнись! – не удержавшись, Шура постучала его костяшками пальцев по лбу. – Ты что, в каземате каком-нибудь? Откуда тебя спасать и зачем, Избранный ты наш?
– А ты думаешь, меня отсюда так просто выпустят?! – он отвел руку приятельницы. – Я же последняя надежда Светлых, и я еще живой! У меня же чуть-чуть не получилось, я уже почти в руки взял эту штуковину, а тут…
Он осекся, нахмурился, припомнив, видимо, какие события помешали ему осуществить задуманное. Шура невольно поморщилась: оставалось только надеяться, что он не сообразит, от кого именно ему прилетело салатом в физиономию!
– Я тебя пыталась предупредить, – сообразила она, – а ты не успел увернуться. Как был растяпой…
– Угу… – мрачно ответил Саша. – Но Джамдир на меня надеялся, и я должен теперь…
– Семенов!! – перебила Шура. – Он не Джамдир, ты что, не слышал? Он тоже Нан Кванти! И никакому Совету Холма он Вещь передавать не собирался, он ее хотел себе заполучить, только взять не мог, силенок маловато! Он не мог, а ты – мог, и он бы через тебя ею и управлял, ты что, не понял?
– Ну и что, что Нан Кванти! – запальчиво ответил Саша, даже приподнимаясь из кресла, будто драться с приятельницей собрался. – Он же сказал, что понял, какое зло творят Тёмные, и решил всё исправить!
– Ага, ага, а ты поверил! – окончательно разозлилась Шура. Ну как можно быть настолько непрошибаемым?! – Дурак ты, Семенов, в который раз убеждаюсь! Тебе сказали, ты и уши развесил… И что теперь делать намерен, а?
– Ну… надо как-то выбраться отсюда и украсть Вещь, – заговорщицким шепотом ответил тот, даже не обидевшись (что греха таить, Шура частенько костерила его на чем свет стоит, привык уже). – И пробираться к Холму!
– В одиночку. Через земли Тёмных, – хмыкнула Шура. – Без припасов, пешком. Здорово придумал, молодец! И вообще…
– Но Шур, – снова зашептал мальчик. – У Тёмных же сейчас свара начнется!
– Это еще почему?
– Ну Джамдир ведь убил хозяина Нан Кванти, а он был хранителем Вещи! А теперь они передерутся за нее! – радостно выпалил он. – А мы пока…
– Семенов, знаешь, тебе, может, Джамдир не сказал, но у хозяина Нан Кванти есть два брата и сестра, – устало сказала Шура. – И мать, кстати. И еще куча родственников. И мне очень жалко тебя огорчать, но Джамдир его не убил.
– Как? – лицо Саши приобрело такое выражение, что, не будь Шура настолько зла, рассмеялась бы. – Я только краем глаза видел, но…
– Ну ладно, если тебе так легче, то почти убил, – сжалилась Шура. – У меня руки вот по сих в кровище были. И лужа натекла – хоть топись в ней!
– У тебя?.. Почему у тебя? – ничего не понял мальчик.
– Потому что, Семенов, вот этими самыми руками, – встав, она сунула ему ладони под нос, – я ему кровь останавливала. Знаешь, как весело? Ты рану зажимаешь, а кровь течет и течет, и ты ничего сделать не можешь!
– Ты… – Саша захлопал глазами, на лице его написано было жесточайшее разочарование в лучшей подруге. – Ему?! Чудовищу?! Тебя заколдовали? Но Джамдир говорил, что на нас…
Шура поняла – пытаться что-то объяснить бессмысленно, во всяком случае, сейчас. Сашка помнит только то, что говорил Джамдир. И даже скажи она, что «чудовище» в лучшем случае на пару лет старше их обоих, это ничего не изменит. Зло есть зло, сколько бы ни было ему лет, ответит Семенов.
– Ладно, – сказала она, – пойду, попробую узнать, что с нами делать собираются. Пока, Семенов.
Он проводил ее взглядом, в котором ясно читалось: он ошеломлен таким предательством приятельницы – она ходит, где хочет, она намерена узнать их дальнейшую судьбу, она… пыталась спасти хозяина Нан Кванти! Джамдир был прав – зло многолико и так притягательно, особенно для девчонок!..
– С лэа всё в порядке? – негромко осведомилась Эман, когда Шура прикрыла за собой дверь.
– Да. Всё нормально, – кивнула та. – Вы меня проводите к… ну…
– Прошу лэа следовать за мной, – кивнула та и больше не произнесла ни слова за всё время пути.
По сторонам Шура не смотрела, так что не смогла бы ни найти обратной дороги, ни рассказать, каков изнутри замок Нан Кванти. Да и не особенно ее это интересовало. Больше всего хотелось сбежать из этого места как можно дальше и как можно скорее. И Сашку утащить – он дурак, конечно, но Джамдир и взрослым магам головы морочил, что ж говорить о мальчишке!
– Лэ Ерхайн ждет, – раздалось у нее над головой, и Шура вздрогнула.
На сей раз у двери обнаружилась стража: четверо рослых мужчин, безо всяких там сияющих доспехов и торчащих на виду смертоносных штуковин вроде алебард. Но ясно было, они не просто так тут стоят.
В большой комнате оказалось светло – полуденное солнце лилось сквозь распахнутые настежь высокие окна, яркие блики от цветных стёкол бродили по стенам, по пушистому ковру…
– Здравствуй, – сказал Ерхайн. Он полулежал в большом кресле, и в тёплом солнечном свете становилась особенно заметна его землистая бледность, тёмные круги под глазами и будто заострившиеся черты лица. – Устраивайся. Прости, я пока не могу подняться, чтобы поприветствовать девушку, как должно.
– Да не бери в голову, ерунда какая! – ответила Шура, не подумав. Потом сообразила, что он упорно называет ее девушкой и, кажется, не в насмешку, отчего-то смутилась и быстро спросила, чтобы сгладить неловкость: – А ты как?
– Жив, как видишь, – Ерхайн дернул плечом, улыбнулся. – Благодаря тебе.
Шура почувствовала, что начинает краснеть, разозлилась на себя – вот когда нужно, не может выдумать достойного ответа! Собеседник её спас:
– Я слышал, моя мать приходила к тебе?
– Да! – охотно ухватилась Шура за эту соломинку. – Она ужасно из-за тебя перепугалась!
– Я знаю, – кивнул Ерхайн. – Может, и не стоит так говорить, но если моё ранение послужило тому, что матушка прервала затворничество и вернулась к нам, я могу лишь радоваться этой счастливой случайности.
– Да, ты же говорил, она в трауре, – припомнила Шура. – Только… почему она была в белом?
– Таков цвет траура Нан Кванти, – пожал плечами юноша и поморщился, видимо, движение причинило ему боль.
«Ну да, логично, – усмехнулась про себя Шура. – У Светлых траур – черный цвет, у Тёмных – наоборот. Могла бы сама догадаться.»
– Ты навещала Избранного, – сказал Ерхайн. – Дайхин сказал, он не желает говорить ни с кем, но с тобой…
– Со мной поговорил, – хмыкнула Шура. – Джамдир… то есть Ерджам здорово ему голову задурил. Только и твердит… Слушай! – испугалась вдруг она. – А он не стал рабом Вещи? Он ведь до нее почти дотронулся! Может, он поэтому такой?
– Нет, – качнул головой юноша, фыркнул, сдувая со лба непослушную челку. – Ты верно сказала – почти дотронулся, но в руки взять не успел. Снова благодаря тебе.
– Да, это был великий подвиг, – хмуро ответила Шура. Должно быть, весь замок об этом не только знает, но и потешается!
– Если бы он коснулся Веши, то стал бы ее хранителем. Я бы понял это еще тогда, – продолжил Ерхайн, милосердно не замечая ее досады. – Но этого не случилось. А кроме того… он не желал Вещь для себя, но и не понимал, что это такое. Ты ведь видела Вещь, как она есть, верно?
– Я сама толком не знаю, что видела, – созналась Шура.
– А Избранный видел лишь некий артефакт, который необходим его наставнику и прочим, – спокойно сказал Ерхайн. – Хранитель таким быть не может.
– Понятно… – Опустив голову, Шура разглядывала узоры на ковре, и ей казалось, будто те постоянно меняются. Потом она все-таки посмотрела на хозяина Нан Кванти. – Ерхайн… А что с нами будет?
Он вопросительно приподнял брови.
– Ну, что ты с нами сделаешь? – уточнила она. – Я – ладно, я ничего собой не представляю, а Сашка всё-таки Избранный. Мало ли, что…
– А чего хочешь ты? – негромко спросил он. – Проси, не бойся. Я обязан тебе жизнью.
– Верни нас домой, – попросила Шура. – Пожалуйста! Ты ведь можешь? Или Джамдир и тут соврал, и обратно – никак?
– Я смогу открыть проход в ваш мир, – кивнул Ерхайн. – Правда…
– Что?
– Немного погодя, – усмехнулся он. – Сейчас мне не хватит сил. Вам придется подождать.
– Конечно! – Шура обрадовалась так, что не находила слов. – Сколько нужно, столько будем ждать! Ты лечись, это важнее…
– Мне нужно еще три или четыре дня, – с той же усмешкой ответил Ерхайн на ее порыв, – не больше. Трава кьян – прекрасный лекарь, а Дайхин – и того лучше. К слову, я верну тебе твою собственность…
– А? – нахмурилась девочка, потом сообразила, о чем он. – Не надо. Оставь себе, тебе нужнее. А мне зачем в моем-то мире? Может, трава кьян там вовсе погибнет, жалко будет!
– Ты права, – помолчав, произнес он. – И знаешь… У тебя есть время. Подумай как следует.
– О чём?
– О том, действительно ли ты хочешь вернуться домой, – тихо сказал Ерхайн, подняв на нее глаза, и Шура в который раз поразилась тому, насколько они яркие – в жизни не видела таких!
– Постой, – помотала она головой. – Я что-то не пойму… Мне что, нельзя возвращаться? Что-то плохое случится? Ну там равновесие нарушится, если все начнут туда-сюда шастать, так, что ли?
Юноша молча покачал головой.
– Или это… – Шура задумалась. – Какие-то ваши магические штуки?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… например, трава кьян. Сперва была моей, теперь стала твоей, а вдруг с этим что-то важное связано?
– Ничего такого, – ответил Ерхайн и вдруг нахмурился. – А трава кьян пробовала твою кровь?
– Д-да… – выговорила Шура. Сердце оборвалось – неужели из-за этого?! Но ведь он не мог знать, она ничего не говорила! – Руку мне порезали… вот тут. – Вздернув рукав, она показала тонкий шрам. – Поэтому мне нельзя возвращаться, да? Моя кровь осталась тут, что-то вроде этого?
– Нет, – едва заметно улыбнулся юноша. Кажется, его что-то очень развеселило, но что именно? – И я не говорил, что возвращаться тебе нельзя. Я сказал – подумай, хочешь ли ты этого.
– Тогда в чем дело? – безнадежно спросила Шура. – Или ты о том… ну, вдруг мне здесь нравится и я хочу остаться? Так нет! То есть немного нравится, конечно, но я домой хочу! Там мои родители, там вообще всё…
– Я понимаю, – тихо ответил Ерхайн. – Но ты должна знать, что тебя ждет. Было бы нечестно скрывать это. Ты ведь здесь уже… около трех месяцев по вашему счету, верно?
– Кажется, – кивнула Шура. – Я считала, но сбилась. Вроде выходит где-то так, да. Даже не знаю, что говорить дома!
Ерхайн молча смотрел на неё, и Шура осеклась.
– Ты об этом, да? – спросила она. – Что там время тоже прошло? Ты не думай, я это понимаю… Просто я надеялась… ну… что можно вернуться в ту же минуту, в которую мы попали в ваш мир!
– Это невозможно, – сказал юноша. – Никто не способен управлять временем. Для этого нужно быть вне его, а все мы находимся в его потоке. Есть люди, которые могут провидеть будущее, пусть и очень нечетко, но это всё.
– Ну ладно… – Шура тяжело вздохнула. – Я, в общем, и не слишком рассчитывала на такие чудеса. И влетит мне здорово. И Сашке тоже, наверно, еще даже сильнее…
– Так Ерджам вам ничего не объяснил? – тихо спросил Ерхайн, и промелькнуло в его взгляде нечто такое, чему Шура не могла подобрать названия, но от этого внутри что-то мелко и противно задрожало.
– Да прекрати ты загадками говорить! – почти выкрикнула она, чувствуя, что вот-вот расплачется, то ли от злости, то ли от страха. – Что он должен был объяснить? Скажи толком!
И Ерхайн сказал…
Это здесь прошло три месяца, меньше даже. А там – больше года. Время в их родном мире течет намного быстрее, чем в этом, такой вот парадокс.
«Ну почему не наоборот? – Шура прикусила губу, чтобы не заплакать. – Почему нельзя было, чтобы тут прошел год, а там три дня? Это не сказка, да, но почему так?..»
– Нас там, наверно, уже похоронили, особенно Сашку, – сказала она вслух, подумав о том, что Сашкина бабушка хватается за сердце даже тогда, когда он запаздывает домой, а уж теперь… Как бы её саму хоронить не пришлось!
Ерхайн молча помотал головой.
– Всё не так просто, – произнес он. – Твой друг – Избранный. На него не распространяются обычные законы. Когда он явился в наш мир, в вашем его просто не стало. Понимаешь? Так, будто его никогда и не было. Никто о нем не вспоминает, потому что некого вспоминать. А ты…
– А я вообще не должна была сюда попадать, так? – спросила Шура. Злость и отчаяние проходили, уступая место серой тоске. – Я же случайно. Сашка попросил пойти с ним, а там эти твари… Куда мне было деваться? И… это правда, что Сашку сюда не пускали какие-то тени? А твари Джамдира их отгоняли? Это ты их послал?
– Нет. – Кажется, Ерхайн понял ее путаные вопросы. – Мне бы просто не хватило сил. Я тогда мог только… не знаю, как объяснить. Зацепиться за магию Совета, пожалуй, так тебе будет понятно. Я был простым наблюдателем. Никаких теней никто не посылал, а твари Ерджама всего лишь хотели разъединить вас с Избранным. Ему нужен был он один, понимаешь?
– Еще бы! – горько ответила Шура, припомнив туманно-серое пятно в ослепительной дыре между мирами. – Лучше бы им удалось…
– Правда?
Он не насмехался и не пытался поддеть, просто спросил, но ей вдруг стало стыдно. Если бы Шура случайно не оказалась здесь, то Джамдир-Ерджам – очень может статься, торжествовал бы сейчас победу. И уж точно ей не пришлось бы разговаривать с Ерхайном – ее ведь не было бы в этом мире, а он бы умер там, на башне, а может, позже, вряд ли дядя оставил бы его в живых!
– И что теперь? – спросила она тихо. – Сашка вернется, и что дальше? Просто возникнет из ниоткуда непонятный парень?..
– Он снова станет тем, кем был, – ответил Ерхайн. – Ваш мир примет его и снова изменит реальность, чтобы как-то объяснить его отсутствие. Например, все будут уверены, что он очень долго болел. А может быть, уезжал. Я не могу предугадать, что произойдет, но уверен – ему ничто не угрожает.
– А мне, значит, придется объяснять, где я пропадала целый год… – Шура снова уставилась на ковер под ногами. – Правду не скажешь, никто не поверит, еще в дурдом сдадут. Вот если Сашка…
– Он не вспомнит, – предостерег юноша. – Он ничего не вспомнит об этом мире. Может, будет видеть сны, но и только.
– Совсем здорово, – усмехнулась Шура и снова взглянула на собеседника. – Ну и ладно. Как-нибудь обойдется. Вернулась же, живая и здоровая!
– Значит, ты твердо намерена вернуться?
«Да что он всё спрашивает и спрашивает? – возмутилась Шура. – Нет, если сейчас скажет, мол, оставайся, ты нам тут зачем-нибудь нужна, или тебя ждет великое будущее… Это уже будет чересчур!»
– Да, – ответила она вслух. – Не надо меня отговаривать. Я сама знаю, что меня ждет дома, переживу!
– Ты уверена, что знаешь?
– А что? – ей не понравился тон Ерхайна. Кажется, ему было известно что-то, чего не знала она. – О чем ты? Там… случилось что-нибудь?!
И правда, почему она решила, что ее родные легче перенесут ее исчезновение, чем Сашкины? Тем более, с теми-то всё как раз в порядке, а вот её…
– Хочешь посмотреть? – спросил он.
– Как?!
– Я покажу, – ответил Ерхайн, чуть повернул голову, будто прислушивался, и почти сразу же над левым его плечом появилась Вещь, как маленькое домашнее солнышко. – Тогда ты сможешь дать окончательный ответ.
– Может, не надо сегодня? – тихо попросила Шура. – Ты едва живой, а это, наверно, тяжело…
Что греха таить, помимо тревоги за Ерхайна ею двигал и банальный страх узнать, что происходит дома в ее отсутствие.
– Наблюдать совсем не сложно, – покачал тот головой. – Сейчас…
Он, должно быть, хотел сесть прямо, но движение оказалось неудачным, и несколько секунд он, зажмурившись, дышал открытым ртом.
– Очень больно? – тихо спросила Шура.
– Ничего, – Ерхайн через силу улыбнулся. – Надо привыкать.
– А я слышала, боль терпеть нельзя, – мрачно сказала она. – Сперва надо обезболить, потом лечить.
– Дайхин так и сделал сначала, – ответил юноша. – Но в походе не всегда есть такая возможность. Нужно уметь терпеть.
Шура только вздохнула – парней не поймешь! Сашка коленку разобьет и в обморок валится, чуть температура поднимется – немедленно в кровать, а этому весь бок разворотило, и ничего. Терпит.
– Сядь ближе. Хотя бы на подлокотник. Да, так. Теперь дай руки, – велел Ерхайн. – Касаться Вещи тебе нельзя, так что – через меня.
Шура несмело вложила ладони в его. Руки у него были, как у ее старшего брата: уже не мальчишечьи, здоровенные, как у взрослого мужчины, с ясно ощутимыми мозолями на ладонях. От чего, интересно? Уж, наверно, не от лопаты, а от меча…
– У тебя руки очень горячие, – сказала Шура. – Жар, наверно…
– Нет. Так надо, – нетерпеливо мотнул головой Ерхайн. – Теперь смотри, только не говори ничего.
– Куда смотреть? – растерялась девочка.
– Мне в глаза.
Сначала она ничего не видела, кроме этих серых глаз, потом вгляделась в непроглядно-черный зрачок, и мир вокруг куда-то делся, заполнился золотистым сиянием, таким же, какое исходило от Вещи, Шура на мгновение ослепла, а когда проморгалась…
Картинка была тусклой и нечеткой, словно виделась сквозь туманную дымку, но с каждым мгновением становилась всё более яркой и объемной, будто кто-то наводил резкость.
Кухня. На окне новые занавески, Шура таких не помнила. Мать хлопочет у плиты, в русых волосах прибавилось седины, в уголках глаз появились новые морщинки, но выглядит она нормально. Огрела полотенцем по спине Валерку, попытавшегося стянуть что-то со стола, видно, обругала – всё, как обычно.
Стоило Шуре перевести взгляд, картинка смещалась, позволяя ей рассмотреть остальное. Вроде бы ничего не изменилось, ну разве что вот занавески эти. И линолеум тоже новый. И чайник у них раньше был не такой.
В кухню широким шагом вошел отец, и Шура невольно подалась вперед: вот он изменился, и сильно! Тоже прибавилось седины, но в остальном… Таким он был лет пять назад, если не больше, когда не началась еще вся эта чехарда с сокращениями на заводе, пока он не начал пить. Это тогда он опустился и обрюзг, мог не бриться по нескольку дней, а теперь выглядел подтянутым, как раньше, и одет был не в старый спортивный костюм, в котором сутками мог лежать перед телевизором, а вполне прилично – джинсы, джемпер… И мать он в щеку уже сколько лет не целовал!
«Да что же там такое? – изумилась Шура, увидев это. – Слышать бы, о чем они говорят…»
И, словно в ответ на ее желание, прорвался звук, тоже нечеткий, будто сквозь слой ваты, но различимый.
– …двойку по химии схлопотал, – сказала мать, возвращаясь к плите. – И ладно бы не выучил чего, так за поведение же!
– Степан! – грозно воззвал отец, и двоечник явился. – Ты что там натворил?
– А чего? – мрачно спросил тот, мигом сообразив, о чем речь. – Я нарочно, что ли, эту пробирку уронил?
– А нет?
– Нет! – заверил Степка. – Она мокрая была и выскользнула.
– А если б ты на себя кислоту вылил, а не на журнал? – поинтересовалась мать, а Шура невольно улыбнулась. Вылить какую-нибудь дрянь на классный журнал было очень в духе Степана.
– Да исправлю я эту двойку! – заверил он, глядя на родителей честными-честными глазами. – Честное слово!
– Пока не исправишь – никакого компьютера, – постановил отец тем непререкаемым тоном, который яснее любых слов давал понять: спорить бесполезно.
Степка и не стал спорить, видно, радовался, что легко отделался, постарался улизнуть поскорее.
– Ну что вот с ним делать? Совсем от рук отбился! – вздохнула мать и вдруг осеклась, взглянула на мужа.
– Как отбился, так и прибьется, – хмуро ответил тот, усмехаясь как-то виновато.
– Пап! – раздался откуда-то, наверно, из прихожей, которую Шура не видела, еще один голос. – Можно, я машину возьму?
– А ты далеко собрался?
– Да я тут рядом, Маруське телевизор довезти надо из ремонта!
Тут Шурка узнала голос – Лёшка, старший брат, значит, уже вернулся из армии.
– Держи, – отец пошарил в кармане, бросил невидимому собеседнику ключи на брелке. – И только попробуй в кого-нибудь въехать!
– Да я осторожно!
– А ужинать?.. – спохватилась мать, но уже хлопнула входная дверь, Лёшка убежал.
«Машина? – нахмурилась Шура. – Откуда она взялась?» У них сроду не было автомобиля. Какое уж там, если они концы с концами еле сводили!
Теперь есть, взялось откуда-то знание. Подержанная, правда, но еще бегает. Пока обходятся такой, а там, глядишь, поменяют на что получше.
«Но как? – задала вопрос Шура тому, что отвечало на ее вопросы. Она не знала, была ли то Вещь или что-то иное, она просто хотела понять! – Что случилось?»
И снова пришло из ниоткуда: это всё из-за неё. Ей надо было исчезнуть, чтобы отец встряхнулся и снова стал собой. Это он собрал старых, давно, казалось бы, забытых и забывших его товарищей, когда стало ясно – милиция Шуру не найдет, там уверены, что своевольная девчонка просто сбежала. («А чего вы хотите, тринадцать лет, самый опасный возраст! Смотреть надо за детьми!») И прочесывал с добровольцами окрестности, и ездил куда-то за сотню километров, где в лесу нашли тело девочки примерно Шуриных лет…
Найти Шуру они, конечно, не нашли, но команда не рассыпалась, сложилось что-то вроде народной дружины, как в старые добрые времена, и ведь не глупостями занимались: поймали даже одного извращенца, который девчонок в парке пугал!
И работал он теперь на двух работах, как будто возмещал несколько лет безделья и пьяной жалости к себе, сумел ведь найти занятие! Платили, может, и не миллионы, но жить стало полегче, а какой-то из знакомых предложил взять у него старую машину, недорого, да еще в рассрочку… По выходным теперь отец еще и «бомбил», если не его черед был идти в дружину.
И на Шуриной фотографии – вон она, на стене, – не было черной ленточки. Она для них жива, пока не доказано обратное.
«Вот, значит, как… – картинка перед глазами снова расплывалась, и Шура не могла понять, от слёз это, или просто Вещь больше ничего не хочет показывать. – Всё изменилось. Всё совсем по-другому…»
Теперь, наверно, снова хочется возвращаться домой. И братья не гоняют допоздна по темным улицам, лишь бы не попасть под горячую руку. И родители не скандалят безо всякого повода, просто от бессилия и безысходности, из-за того, что денег никогда не хватает, а дети растут, и их надо кормить и одевать…
Изображение таяло, таяло, пока не растворилось совсем в золотистом сиянии, а потом рассеялось и оно, и Шура снова увидела Ерхайна – как-то слишком уж близко.
– Ты чуть на меня не упала, – сказал он, и Шура поспешно отшатнулась. Не хватало и правда свалиться на парня, с его-то дыркой в боку! Он, наверно, понял и усмехнулся: – Ничего, я же удержал. Ты лёгкая.
– Там всё так изменилось, – ответила она невпопад.
– Ты всё еще хочешь вернуться? – спросил Ерхайн спокойно. Вещь медленно таяла в воздухе, будто ей любопытно было послушать, о чем будут говорить люди.
Шура встала, отошла к распахнутому окну, выглянула наружу, опираясь о подоконник. Высоко… Хорошо видны Грозовые горы – шапки ледников на них сверкают, будто посыпаны алмазной крошкой. Если высунуться подальше, можно разглядеть и один из мостов – сейчас он целый, опасаться, должно быть, некого. Такой огромный и такой хрупкий – будто паутинку протянули над бездной, а она возьми да окаменей…
Внизу блестит Малое море, как огромное зеркало, вьются над ним, кричат птицы. Нет, не птицы, поняла Шура, приглядевшись. Вернее, не только птицы, там еще и маленькие летящеры, совсем крохи, не больше чайки. Ссорятся с птицами из-за рыбы, наверно… А вон вода вдруг пошла сильной рябью, что-то темное показалось на мгновение из глубины, и снова исчезло, только круги расходились… Что там живет, на дне? Кто-то говорил о каких-то диппетах – что бы это могло быть? Звери или рыбы?
Не о том надо было думать, но никак не получалось привести мысли в порядок. Шура, впрочем, умела заставить себя размышлять даже о самом неприятном.
Её исчезновение дало толчок… чему? Или не было никакого толчка, а всё наладилось бы само собой, и точно так же отец бы встряхнулся, и… Нет, поняла она каким-то внутренним чувством, не наладилось бы. Если за столько лет ничего не случилось, то дальше было бы только хуже. Неизвестно, что побудило его действовать теперь: чувство ли вины, вид ли раздавленной неожиданным горем жены, но это и неважно. Это произошло, вот что важно. И им теперь хватает сил жить и растить сыновей, и не терять надежды, и искать Шуру…
«Что будет, если я вернусь?» – спросила она себя, уже зная ответ. Сперва будет великая радость, это точно. Но вот потом, когда схлынет ликование… Она ведь не сможет рассказать правды о том, где пропадала столько времени. А и рассказала бы – никто ей не поверит. Лгать о похищении? Смешно! Сказать, что в самом деле сбежала из дома, не выдержав «семейного уюта»? Гнусно… В любом случае выйдет, что она, Шура, или лгунья, или сумасшедшая, или неблагодарная дрянь, заставившая родных сходить с ума столько времени и даже не подумавшая о том, что можно хоть весточку о себе подать! И будут эти недомолвки, косые взгляды, «разговоры по душам», и снова между ними поселится ложь, настороженное молчание, и от сплотившейся перед лицом трагедии семьи останутся одни обломки. Лешка уйдет из дома, он уже взрослый, отец снова запьет, братья совсем отобьются от рук, мать окончательно сдастся, а ее саму будут провожать понимающими взглядами: как же, знаем, где и зачем шляются девочки-подростки! И пойдут слухи, неправдоподобные, но от этого не менее гадкие, останется только сбежать по-настоящему!
Попросить, чтобы все обо всём забыли? Вряд ли выйдет, иначе бы Ерхайн наверняка упомянул о такой возможности. Да и… если родные забудут о том, что дочь исчезала куда-то, получится, что не было никаких потрясений, и всё пойдет по-старому… Куда ни кинь – всюду клин, вот уж верно.
Но как же хочется домой!
Ерхайн молчал, будто понимал… Да он действительно понимал, иначе не спросил бы Шуру, действительно ли она хочет вернуться. Даже странно – такая чуткость в таком мальчишке… Или это не он, а Вещь? Впрочем, какая теперь разница!
Большой летящер пронесся мимо окна, едва не задев стену кончиком крыла, взвился вверх, – от неожиданности Шура отшатнулась, едва не упала, запнувшись о край ковра.
Ерхайн терпеливо ждал ответа, неподвижный в своем кресле.
– Я не знаю… – произнесла Шура. – Можно, я не буду решать сейчас? Мне надо еще подумать…
Говоря это, она прекрасно знала, что кривит душой. Она уже знала, что выберет. Не было другого решении, просто не было, и всё! Но пока ничего не сказано вслух, как будто остается лазейка…
– Конечно. – Ерхайн повернул голову, взглянул на неё. – Я ведь сказал, время у тебя есть.
– Тогда я пойду.
Шура обошла его, направилась к двери.
– Что бы ты ни решила, – негромко окликнул он, – не стоит сидеть взаперти. Я не могу показать тебе замок и окрестности, но Дайхин или кто-нибудь другой сделает это с удовольствием.
– Не стоит, – твердо отказалась Шура.
– Ты опасаешься, что это может повлиять на твой выбор? – прищурился Ерхайн.
– Вряд ли, – честно ответила она. – Просто… не хочу никого видеть. Извини.
– Тебе не за что извиняться, – покачал он головой. – Но если ты передумаешь, скажи.
Кивнув, Шура выскользнула за дверь, перевела дыхание. Поджидавшая ее Эман, не дожидаясь просьбы, жестом пригласила следовать за собой, и Шура отправилась с нею, продолжая размышлять на ходу.
Странный он всё-таки, этот Ерхайн. А может, у них так положено? Может, надо проявлять гостеприимство даже по отношению к бывшим противникам, тем более, Шуре он кое-чем обязан! Но он и до того не вел себя враждебно…
Люди странные, – а люди ли они вообще? – обычаи странные, мир – вовсе свихнуться можно. Хотя, невольно усмехнулась Шура, наверно, здешние обитатели сказали бы то же самое и о ее родном мире! Как так – жить без магии? Ездить не верхом, а в железных коробках?..
– Лэа желает совершить прогулку? – нарушила молчание Эман.
– Нет, спасибо, – помотала головой Шура, и служанка умолкла.
