18
В дороге я вернулся к своему химическому пасьянсу и чтению научных талмудов этого мира. Господи, что за язык у местных ученых… такое ощущение, что они специально пишут так, чтобы нормальным людям их писанину было не понять, но дóлжно проникнуться их ученостью.
— Ты увлекся химией? — Гоч был очень удивлен, когда наконец-то обратил внимание на мои путевые занятия. До того все его внимание было поглощено единственной в нашей компании дамой.
— А почему нет? — ответил я, как заправский одессит, улыбаясь. — У всех разные увлечения. Кто увлекается химией, а кто горничной…
Хотел я поначалу ответить ему, что «кому поп, кому попадья, а кому попова дочка», но вовремя вспомнил, что в этом мире нет никаких служителей культа за отсутствием самих культов. Маргинально существуют какие-то женские монастыри невест ушедших богов, краем уха слышал о монотеистической секте оставшегося бога — хранителя этого мира, но все они были вне гражданского общества. В этом мире боги сами по себе, а люди сами по себе. Так что русская пословица была бы моим партнером не понята.
Гоч смутился.
— Не смущайся, как девица, Имрич. Дело-то житейское.
— Да, но…
— Я бы на твоем месте на ней женился. Она красива, обходительна, вежлива и с понятием. За все время, пока у тебя служит, никому не дала ни одного намека на ваши особые отношения. Не говоря уже о большем.
— Но я теперь барон… — неуверенно пожал плечами Имрич.
— Ага… тогда попутного ветра в спину, — откинулся я на спинку кресла. — Женят тебя в столице по приказу императора на засидевшейся в девках баронской или графской дочке, страшной как смертный грех, но со списком предков, как у кобылы на ипподроме, этакой кукле, которую интересует только твой доход на ее наряды и увеселения. А ты весь в работе, тебе некогда. В итоге у тебя вырастут такие рога, что в дверь проходить не сможешь. А вся ее родня будет тебя шпынять при каждом удобном случае, что ты дворняжка без родословной. Плебей, их дочки недостойный… Боюсь, на все их прихоти у тебя денег не хватит. Аристократка легко сделает любого мужчину миллионером только при условии, что тот до нее был миллиардером.
По выражению лица Имрича я понял, что ни о чем таком он даже и не думал. А может, и думал, только в некоем романтическом флере средневековых рыцарских романов. И нарисованная мной реалистичная картина будущего мезальянса ему явно не понравилась. Гоч по своей натуре типичный мещанин. Бюргер, если хотите. Или, если совсем по-французски, — буржуа. С местной аристократией он еще серьезно не пересекался.
— Любишь — женись, — посоветовал я. — Эта женщина, Имрич, даст тебе то, в чем ты нуждаешься больше всего: крепкий тыл и домашний уют. Красивых и воспитанных детей, которые, возможно, продолжат твое дело.
Поезд второй день катил по империи, оставляя за собой Огемию и Удеты. У меня было достаточно времени, чтобы присмотреться к Гочевой пассии. Вагон все же очень ограниченное пространство.
— Но… вряд ли мы успеем… И вообще… — замямлил Гоч.
— Тебе обязательно нужно взять за женой большое приданое? — спросил я.
У Онежки большого приданого точно не было, раз пошла работать на завод.
— Желательно, но не обязательно… У меня сейчас и так денег больше, чем я могу потратить. — Чувствовалось, что Гоч вообще не думал о своей будущей семейной жизни, не входило это в сферу его интересов. Ему бы напильником железку поточить…
— Было бы желание, — ответил я. — Все решаемо. В Гоблинце мы делаем большую остановку. Там, пока я бегаю по фабрикам, вы можете сделать брачную запись в ратуше. А саму свадьбу пышно сыграть уже в Реции. Со свадебными генералами. Кстати, оставшееся время — а там мы пробудем весь световой день, я бы тебе посоветовал потратить на обновление собственного гардероба. И невесту приодеть сообразно ее новому статусу. В Гоблинце лучшее готовое платье в империи шьют. Подгонка по фигуре быстрая, на месте. Это даже моя избалованная жена заметила, — поделился я опытом.
Гоч задумался.
— Решай быстро, Имрич, — подтолкнул я его. — Или император все решит за тебя. Ему нужно привязать тебя к центральным землям. Легче всего это провести через женитьбу, которая тебе будет льстить.
И забил последний шар в лузу:
— Я тебе на свадьбу свой дом в Будвице подарю, чтобы вы на заводском чердаке не бедовали. И брусчатку из Реции пришлю — улицу замостить.
Гоч машинально вынул трубку из кармана.
— А курить марш в тамбур, — рявкнул я. — Ты еще не генерал.
— Извини. — Гоч спрятал трубку в карман.
— Лучше смотри сюда. — Я дал ему листок с заданием на пистолет бесшумной стрельбы. — Разведка от нас жаждет подвига. Это вызов тебе как конструктору.
Гоч прочитал техзадание и тяжко вздохнул.
— Думаешь, Савва, раньше за эту проблему никто не брался? Даже делали духовое ружье где-то век назад. Вполне рабочее. На Данубии таможенников даже им вооружали — там у них на реке в туманах порох быстро отсыревал. Не совсем бесшумное… так, громкий хлопок. Но по сравнению с современной винтовкой… Можно считать бесшумным. Но в том ружье баллон со сжатым воздухом занимал весь приклад. В пистолете такого не получится, или будет маломощным…
Голос конструктора по мере лекции отвердевал и крепчал. Гоч явно почувствовал себя в своей тарелке.
— А тут еще засада со стандартным патроном, — закончил он свою речь.
— Имрич, объясни мне тот феномен, который знает любой солдат-окопник. Отчего пулю слышно только тогда, когда она уже пролетела мимо?
— Элементарно, Савва. — Гоч даже удивился моему непониманию простых вещей. — Пуля летит со скоростью, превышающей скорость звука. Вот звук ее и догоняет, когда она уже пролетела.
— Значит что? — улыбнулся я.
— Что — что? — переспросил Гоч.
— Пуля должна лететь с дозвуковой скоростью. Это решаемо?
— Надо считать, — убежденно заявил оружейник.
— Вот и считай, а я пока займусь атомным весом элементов. И курить иди в тамбур.
Поздно вечером, когда мы въехали в коренные имперские земли, Гоч отмокал перед сном под душем, его горничная неожиданно вместо моего денщика принесла мне в купе чай.
Поставила поднос на прикроватный столик, сервировала все красиво и отошла к двери. Дождалась, пока я обращу на нее внимание, и медленно поклонилась мне в пояс.
Вот так-то…
И ушла к себе в общее с Гочем купе, так и не проронив ни слова. Умная женщина.
Напившись чаю, я занялся пакетом Моласа, до которого наконец-то у меня дошли руки.
В пакете находилось несколько десятков листков бумаги, отпечатанных типографским способом, больше похожих на прокламации или листовки, чем на привычную рекламу. На нескольких языках. Как я понял, не только на основных наречиях воюющих сторон. Назывались они одинаково: «Штык в землю!»
Текстовка состояла полностью из лозунгов «долой войну, которая нужна только фабрикантам и банкирам, превращающим кровь солдат себе в золото», призывов к братанию воюющих солдат «остановить войну явочным порядком». Если солдаты откажутся разом воевать, то никакие правительства их не заставят убивать друг друга. Заканчивался текст довольно веселым лозунгом: «Какая может быть война, когда посевная на носу! Штык в землю!»
Подписаны все листки Всемирной Лигой социальной справедливости.
Интернационалка, значит. Маркс им в дышло с Энгельсом в другую дырку.
Это полный попадос!
В прокламациях не хватало только призыва обратить войну империалистическую в войну гражданскую. Но такие злые гении, как Ленин, не в каждом мире рождаются. Это надо совсем отмороженным сифилитиком быть, чтобы желать поражения собственной стране. Конечно, каждая война кончается миром, но легче всего остановить войну, тупо капитулировав перед врагом. Встать раком и раздвинуть половинки для удобства победителя, как это сделали французы в 1940-м. В нашем мире.
К прокламациям прилагался анонимный листок с краткой справкой о Всемирной Лиге социальной справедливости. Образована на «Всемирном» учредительном съезде в столице Объединенного королевства Соленых островов (кто бы сомневался?) за пять лет до начала войны. Имеет ячейки почти во всех странах континента. Официально разрешена как политическая организация только на Соленых островах, где занимается сугубо профсоюзной деятельностью по улучшению труда и быта промышленных рабочих (это-то понятно — они же на войну работают) и в местную политику не лезет. Крестьяне для Лиги — «извечный навоз, удобряющий поля истории». Ярко выраженного лидера нет или он очень хорошо законспирирован. Штаб-квартира находится в Швице, но национальной швицкой секции Лига там не держит. (Естественно, понимают, что не стоит гадить там, где живешь.)
Источники финансирования не выявлены, однако суммы, которыми оперирует Лига, существенны. В приложении дана примерная калькуляция затрат на некоторые ее акции. Впечатляет. Можно пару заводов поставить.
В империи секция Лиги находится в подполье, так как изначально занесена в реестр внутренних врагов после первых же выступлений с призывами к всеобщей стачке с требованием дарования имперского парламента, ограничивающего власть императора. Действительно, что хорошего может прийти с островов?
М-да… не стоило мне такое читать на ночь…
Тут действительно ВЧК создавать придется по их же рецептам — интернациональным. Клин клином…
Молас, Молас… не так ты прост, как хочешь казаться. Но вот интересно мне другое. Зачем он это все отдал именно мне?
Теперь я это узнаю только весной.
В Гоблинце как всегда хорошо и красиво. Люблю я этот город, как москвич любит Питер, пока в нем не пожил.
Улицы очищены от снега до брусчатки, и все катят на колесах, санок нет. И самого снега тут падает с небес намного меньше, чем в Огемии. И цвет его в городе природный, а не серый от копоти металлургических заводов. Оттого и город кажется нарядней. Температура около нуля, но все, кого ни спроси, обязательно с ужасом вспоминают аномальные морозы прошедшего декабря.
Наученный прошлыми посещениями этого богоспасаемого места, я взял извозчика только до центра города. Потому как нанимать «таксиста» в центре обойдется намного дешевле, особенно если наем долгий. Привокзальные биндюжники, впрочем, как и в любом другом мире, больше на лоха ориентируются и скорую прибыль. Вокзал место бойкое, биржа извозчиков на нем спаянная, чужаков пускают к себе только на высадку пассажиров. Или вступай в биржу, плати входной билет, а тот недешев. Гражданское общество в химически чистом виде — власть неправительственных организаций над государственным объектом, каковым является вокзал.
Около нового большого двухэтажного универмага, уже в войну достроенного, я нанял на весь день две пролетки — одну для Гоча с его пассией, другую для себя. Гочу выбрал карету пообъемней — они с покупками возвращаться будут. Выдал задаток водителям кобыл и отбыл по списку адресов, составленному еще в Будвице. Оставив счастливую пару, взволнованную предстоящим предсвадебным шопингом.
Помотавшись по фабрикам, нашел почти все мне потребное прямо «со станка», но наполнить удалось только один вагон. Хотя караван тележек, влачимых неутомимыми стирхами, был впечатляющий. Сразу прикидываешь, что выгодней: один вагон или сорок телег?
Оставшийся вагон забил новенькими бочонками толстой клепки местного изготовления. Все равно мне тару покупать для принца — лимоны ему отправлять. А тут оптом с пакгауза вышло дешевле. Так что в бочку засовывали средних размеров бочонок, а в тот еще впихивали маленький. Воздух возить — самое дурное дело для коммерсанта. Так что еще и на платформу с вертикальными паровыми машинами бочек навязали, и в свободные места паровозных тендеров их напихали, даже будки машинистов, и те использовали.
Устал как собака, чего не скажешь про Имрича с Онежкой. Те от шопинга как зарядились энергией. Я уже не говорю про бедный почтовый вагон — Имрича на радостях прорвало. Чемоданы, баулы, коробки, коробочки, кульки, свертки… Правда, брак им не оформили, а только помолвку, но она здесь имеет права юридического обязательства. Жениться же они могут через две недели в любом другом месте по предъявлению этой бумаги.
Проверил, как там мои переселенцы бедуют. Вроде жалоб нет. Связист, не выбиваясь из бюджета, вполне справляется как с питанием такой оравы, так и со «смазкой» неизбежных трений, которые возникают в любой скученной группе незнакомых людей. А может, все немного проще, оттого что все они железнодорожники и быт вагонный им в привычку. Да и едут они хоть и в неизвестность, зато с надеждой на лучшую жизнь.
И только после всех этих хлопот, когда вывели нас из тупика на магистраль и чугунные колеса под нами застучали свою железнодорожную песнь, я сел отмечать помолвку друзей. Война войной, а жизнь продолжается.
Гоч был немного не в своей тарелке, зато Онежка цвела и пахла, ее счастья хватало на всех.
По такому случаю я распечатал республиканский ящик и выставил на стол двадцатилетний коньяк. Для такого напитка как раз хороший повод.
Оружейный барон империи женится.
По любви.
Завидуйте все.
Только я не завидую, я скучаю по жене и сыну, которым богатые подарки не заменят вечного отсутствия дома мужа и отца.
Второй разъезд меня встретил стройкой и образовавшимся, откуда ни возьмись, вторым лагерем для военнопленных. И еще группой геодезистов, нагло поселившихся в бараке, который построили пленные из моего дерева для моих же переселенцев. Пришлось применять силу и выкидывать наглецов на улицу.
Супротив рецких егерей эти имперские замухрышки даже не сопротивлялись. К тому же у них никаких разрешительных бумаг с собой не было.
Главного геодезиста сразу поставили на правеж: кто, что, куда, кто приказал?
Узнав, что стоит, «ровно голенький», перед самим Кровавым Кобчиком, мужичонка сдулся как шарик и всех сдал как на духу. Я, наивный, думал, что рейдеры — это изобретение двадцать первого века. Ан нет… Эти перцы тут для каких-то левых имперских аристократов земельку перспективную предварительно подбирали на отжим, пока официально она не является еще землей поселения. С целью потом перепродать задорого.
Наложил на них епитимью — сделать мне полный геодезический план всей территории возможного города. По оба берега реки. И никаких копий. В одном экземпляре.
Работать будут геодезисты по специальности, но под конвоем и на своих харчах. Жить в лагере для пленных. Ибо накосячили. Не то имеется для них отличная возможность поменять нивелир на кайло в рецких горных рудниках… лет на десять. Земля здешняя принадлежит герцогу, а его никто не спрашивал, можно ли тут слегка порезвиться за его счет. И нанявшие их земельные барышники ничем не помогут, отступятся. Знать, мол, не знаем таких красивых геодезистов и ведать не ведаем.
Начальник лагеря царских саперов, получив от меня втык типа «куда глядел?», от всего открещивался:
— У меня есть свой лагерь, своя ответственность, и, что вокруг него происходит, меня не интересует. Побегов не было. Нарушений дисциплины тоже. Работы ведутся по графику.
— А кто тогда разворовал эшелон бревен?
Молчит, рассматривая носки сапог.
— Будешь молчать — пойдешь под суд, — пригрозил я. — И как минимум окажешься на фронте. И не капитаном, а рядовым штрафной роты. На Восточном фронте тыловых воров я просто ставил к стенке под салют из дюжины ружей.
— Да стреляйте, я за других не ответчик, — зло огрызнулся капитан, уверенный, что мои слова — это пустая угроза.
— Пока свободен. И учти, что, покрывая воров и расхитителей, ты уже совершаешь преступление, потому как бревна украдены с военного объекта — завода моторов, на которых воюют бронепоезда. Так что как минимум — соучастие в виде недоносительства.
— Донос противен чести офицера, — гордо задрал он нос.
— Офицеры на фронте воюют, а не с пленными в глубоком тылу дефицитные бревна воруют, — налился я яростью.
— Да как вы смеете, лейтенант! — Капитан явно был оскорблен в лучших чувствах.
— Гвардии лейтенант, — поправил его я, намекая, что мы с ним в равном ранге. — И я смею. Три моих ранения и контузия смеют. Рыцарский крест мой смеет бросать вам в лицо такое обвинение. Не можете перенести позора? Идите и застрелитесь. Вам на это пять минут. Свободны.
Когда капитан вышел из салон-вагона, я приказал начальнику своей охраны:
— Через пять минут, если он будет еще жив, арестуйте его. И тащите ко мне второго начальника… Развелось, понимаешь, начальников лагерей, как тараканов, а на фронте ротных не хватает.
В салон из купе вошел Гоч с нравоучением:
— Савва, а не слишком ли ты круто берешь? Не по чину, — и, сбавив голос до шепота, добавил: — И Онежку напугал до смерти.
— Да я… — завелся было и осекся на полуслове. Я больше не комиссар ЧК. И здесь совсем другая страна. — Пошли, Имрич, на телеграф. Прогуляемся по свежему воздуху.
Отбил телеграмму на филиал «Гочкиза», чтобы выслали нам сюда железнодорожную летучку — маневровый паровозик с парой вагонов.
Вторую — герцогу о том, что вскрылись хищения в крупных размерах, веду дознание, прошу выслать на второй разъезд следователя прокуратуры и выездной суд.
Третью — Вальду, чтобы выслал ко мне на разъезд взвод штурмовиков для поддержки следственных действий.
Выйдя из административного здания разъезда, посмотрел на второй целенький эшелон с бревнами, торцы которых закрашены веселенькой желтой краской (сурика под рукой не оказалась в Будвице), и пришла в голову идея.
Как бы прогуливаясь (а Имрич действительно воспринимал мой перипатетический приступ как прогулку) и беседуя с партнером о заказе Моласа, я осмотрел все завалинки в поселке железнодорожников и разглядел практически в каждом дворе по нескольку бревен с желтыми торцами. Сквозь штакетник их хорошо было видно.
Поселок как вымер, и только в одном дворе пожилой мужик рубил несортовые плашки на дрова.
— Доброго здоровья, отец, — крикнул я через забор. — Ушедшие боги в помощь.
— И вам того же, — воткнул он топор в колоду. — Надобность какая у вас ко мне?
— Да вот спросить хотел. Не продадите ли нам пару бревен. Очень надо.
— Не-э-э… Не продам. Самому нужны. В баньке нижние венцы подгнили, менять буду.
— Жаль…
— Но совет дам. В новом лагере пленных найдите расконвоированного фельдфебеля, отзывающегося на собачью кличку Билык. Он сносно по-имперски лопочет. У него купите. Только он дорого дерет, сволочь. Одно слово, цугул.
— А начальник лагеря? — забросил я наживку.
— Тот вроде как ни при чем. Но ясно дело, что этот Билык с ним делится, раз тот в сторону смотрит, когда его пленные бревна таскают не туда, куда следует.
— Спасибо, отец. Хранят тебя ушедшие боги.
И, повернувшись к Имричу, сказал вполголоса, уводя его к нашему эшелону на запасном пути.
— Что и требовалось доказать. Вовремя мы приехали, а то и второго эшелона с бревнами не увидели бы. Пошли обратно. Я тут задержусь по делам и эшелон задержу. А ты бери свою кису и на летучке езжай с ней на завод во Втуц. Там вас моя пролетка ждать будет, кучер домой отвезет. Заселяйтесь. Жену мою ты знаешь. Домоправителем у меня Зверзз, также тебе хорошо известный. Нечего тебе тут на семи ветрах торчать, лучше пройдись свежим глазом по филиалу, что у нас тут не так.
Залп прозвучал, будто с треском порвали плотную ткань. Птицы в небе шарахнулись в разные стороны. Даже солнце торопливо скрылось за небесной дымкой.
Две фигурки, сломавшись, упали на край ими же выкопанной могилы.
Лейтенанты-субалтерны расстрелянного капитана стояли, понурив головы. С них еще до расстрела начальника сорвали погоны, приговорив к трем месяцам штрафной роты на Западном фронте. Начальник лагеря был по национальности отогуз и, видимо, поэтому так быстро спелся с пленным фельдфебелем-цугулом, по-соседски. Летёхи, как показало следствие, совсем не при делах, да и на службе-то всего без году неделя. Просто попали походя под раздачу, дабы другим неповадно было закрывать глаза на преступления непосредственного начальства. Не повезло.
Капитан лагеря саперов с ними за компанию шел в штрафную роту. Рядовым. За попустительство. За недонесение. За потерю нюха…
Вторым расстрелянным был приснопамятный Билык, организатор и вдохновитель всей аферы с бревнами. Думал он, тут у нас, как у него на родине, взятка решает все.
Помощников Билыка из пленных осудили на десять лет каторги, и кузнец уже ладил им на ноги кандалы.
Шеренги самих пленных цугул, выстроенных для демонстрации экзекуции, хранили молчание с явной примесью страха. Небось когда в плен отогузам добровольно сдавались, думали, что в империи им везде медом намазано. Нет, субчики, тут даже возвращение домой целым и невредимым надо заработать тяжким трудом.
— Подпишите акт, ваша милость, — подошел ко мне выездной судья военно-полевого суда.
Ремидий мгновенно отозвался на мою телеграмму высылкой ко мне целой юридической бригады с наказом помочь решить дело быстро без волокиты. В бригаду входил помощник военного прокурора и выездной судья гарнизона Втуца, даже без секретаря.
Действовали они действительно быстро. Учитывая то, что предварительное дознание мы сами оформили заранее до их приезда, вся судебная процедура заняла световой день. И со следующим рассветом приговоренных расстреляли.
— Вы сразу обратно? — переспросил я судью, ставя свою закорючку на документе о расстреле.
Исполнение других приговоров пройдет по отдельным бумагам. Бюрократия расцветает махровым цветом. Что ни месяц, то новый циркуляр от имперских властей. Но на то у герцога и автономия, чтобы решать вопросы по-своему.
— Что вы, — ответил мне судья. — Я еще на сутки у вас задержусь, бумаги оформляя. Хотя им цена теперь только как единицы архивного хранения. Но порядок такой. С транспортом во Втуц вы мне подсобите?
— Обязательно, советник. Как и с приглашением на обед ко мне в салон-вагон.
Гоч с невестой уехали еще до суда, и было где судью расположить с комфортом. В одном купе с прокурором. Кормить нас будет денщик. Простой домашней рецкой едой. Юристам она нравится, так же, как и мне. Проверено.
А вот выпить сегодня надо обязательно.
Тяжелое это дело вот так людей убивать — спокойно, по-палачески. В бою намного легче и честнее жизни отнимать. Там в ответ и своей шкурой рискуешь.
У егеря из расстрельной команды есть хоть надежда на доставшийся именно ему по воле случая холостой патрон. Но я-то точно знаю, что холостых патронов не было. Сам заряжал.
Я стоял в рабочем кабинете герцога при полном параде навытяжку и на все посулы Ремидия отвечал категорическим отказом становиться главным инспектором лагерей военнопленных в Реции.
— Да поймите же, ваша светлость, что я всех лагерных начальников через одного расстреляю на месте. Окопались в тылу и воруют. Кому война, а кому мать родна. И что удивительно, ваших подданных среди начальников лагерей практически нет.
— Нет, — буркнул герцог. — Нет, потому что отказываются от такой «чести». Вот так, как ты сейчас. А я на тебя надеялся…
— Осмелюсь спросить, ваша светлость, надеялись вы на меня или на мою репутацию Кровавого Кобчика? Или на то, что я с горы Бадон спустился?
— Ты это… не наглей выше меры, — слегка повысил голос Ремидий. — Что у тебя еще?
— Прошение об откомандировании гвардии инженер-фельдфебеля Болинтера из штурмовой роты на второй разъезд начальником строительства завода с соответствующими властными полномочиями.
— Хорошо, — сделал Ремидий запись в блокноте. — Что еще?
— Проект указа о статусе расконвоированного военнопленного, давшего присягу служить герцогству добровольным помощником. Естественно, отбирать нужных нам специалистов, которых среди пленных много.
— Не боишься, что такие помощнички сбегут без конвоя?
— Никак нет, ваша светлость. У меня на конезаводе несколько таких специалистов служат не за страх, а за совесть. Их я оформлял в добровольные помощники еще властью королевского комиссара в Будвице.
— Добро. Но только пока на твоем разъезде. А там видно будет, куда заведет нас твой эксперимент. Зная тебя, предположу, что список у тебя, наверное, уже готов?
— Так точно, ваша светлость. — Я вынул из папки пару листов и положил на каменную столешницу.
Герцог размашисто написал в верхнем углу: «Быть по сему». Отдавая мне списки «хиви», спросил:
— Мне доложили, что ты опять подал заявки на привилегии. Что на этот раз изобрел? — В глазах правителя земли Рецкой играла заинтересованность.
— Железобетон, ваша светлость. Известный всем бетон — смесь порошка из мергеля, песка, щебня и воды, армированный железными прутьями с особой насечкой. Скользящую опалубку для его заливки. И сам способ вязки такой арматуры.
— Арматуры?
— Да, ваша светлость. Эти металлические прутья с особой насечкой при их изготовлении я назвал арматурой. Наилучшее применение железобетон найдет при строительстве долговременных фортификационных сооружений. Но и в гражданском строительстве его много где можно применить. К примеру, при строительстве мостов, акведуков, укрепления берегов рек… Даже железнодорожные шпалы из него можно отливать массово. Служить будут втрое дольше деревянных шпал и не требуют пропитки креозотом. Также с бетонными шпалами можно заранее монтировать на заводе секции на всю длину рельса и укладывать их с помощью крана на специально оборудованной железнодорожной платформе, что резко ускорит прокладку железных путей. Принцип я запатентовал, но создавать такую машину жду приезда моих соавторов по пневматическим молоткам и рубилам — Вахрумку и Дубчека. Им с ней работать.
— Что еще?
— Незамерзающая на морозе графитовая смазка на основе нефтепродуктов.
— Интересно, — улыбнулся герцог. — И то и другое у нас в Реции есть. Полезный ты для герцогства человек, Савва.
— Вот и не стоит меня употреблять как обычного чиновника для инспекций, ваша светлость.
— Не буду. Теперь вижу, что Бисер прав, когда настаивает на том, что тебе необходим отдых. Реакции у тебя действительно нервические. Понимаю… с неба падать — это еще само по себе пережить надо. Что ж, больше тебя не задерживаю. Отдыхай пока.
— Ваша светлость?
— Что еще?
— Осмелюсь спросить, почему, признав своих внуков, вы оставили Альту у меня?
— Шаль у нее брал? — брызнул в меня Ремидий жестким взглядом. — Вот теперь и неси за нее ответственность. И за моего младшего внука, который остается при матери до семи лет. Ты теперь его воспитатель и соответственно мой камергер по дворцовой табели. Флигель Ивана в моем саду по-прежнему твой.
— А если у нее будут еще дети? — спросил я. — Моя жена категорически потребовала, чтобы я их на руки не брал.
— Вот истинная горянка, — воскликнул герцог не то в осуждение, не то в похвалу. — Передай от меня баронессе, что будущее твоих совместных детей с Альтой обеспечим как я, так и их сводные братья. Альта теперь не чужая нашему дому. Каждый из них получит при рождении поместье и дворянский статус за счет Дворца. Сводные братья и сестры рецких графов это не седьмая вода на киселе.
Герцог шумно выдохнул, налил себе воды из графина и жадно выпил. Поставил стакан на стол и жестко спросил:
— Вот скажи мне, Савва, зачем ты у Альты шаль взял?
Когда я наконец-то добрался домой, то на мне с визгом повисли две женщины сразу. Жена и ясырка. И вот тут-то мне поплохело не по-детски. Слава ушедшим богам, что двух тещ одновременно у меня не будет. А все просто. Пока я таскался через всю империю в отставку подавать, Альту с сыновьями вызвали в герцогский дворец. А остановилась она, естественно, в доме своего господина. И там эти две женщины спелись настолько, что теперь подруги неразлейвода.
И сыновья их вместе. Правда, только младший Альты с нами — старшего у нее забрали на воспитание во дворец. Он теперь символ наших гор и их надежда. И воспитывать его будут по особой программе как будущего правителя. Общение с матерью только раз в месяц.
— И то хорошо, — весело прокомментировала Альта. — Отослали бы сына в Пажеский корпус, видела бы я его только раз в год. В лучшем случае.
Дальше была пьянка, пир горой, как положено. Кобчик домой вернулся!
Постоянное обсуждение будущей свадьбы Гоча с Онежкой.
К его пассии мои женщины отнеслись гостеприимно, но не более. Хотя и принимали активное участие в приготовлениях будущего торжества. Но как мне показалось, они в этом действе ловили свой особый кайф. Составляли списки гостей, выбирали ресторан, обсуждали меню, считали затраты… А в перерывах мерили на себя Онежкины обновки из Гоблинца. Но особой дружбы между ними не возникло. А жаль.
В баню меня водили сразу обе моих женщины.
И в спальню тоже.
Там, поцеловав по очереди меня и Альту, Элика сокрушенно сказала, что ей теперь нельзя, и погладила себя по животу, пояснив для неразумного меня:
— Дочка не позволяет.
И ушла в другую спальню.
— И что все это значит? — спросил я оставшуюся фемину.
— Я тебе не нравлюсь? — Альта в ответ надула губки.
— Просто я ничего не понимаю.
— А тебе и не надо ничего понимать. Ты просто люби нас. Обеих.
— И каков теперь твой статус?
— Твоя ясырка. Жена у тебя и так есть.
— Но ты же мать графов. А я их подданный. Всего лишь барон.
— Ты должен был сам стать сыном Ремидию, но ты возвел в этот сан моих сыновей. Они теперь по закону и обычаю его сыновья. Он их взял по очереди на руки и показан всему своему двору. Князь Лоефорт поздравил Ремидия от лица императора, который прислал хартию с признанием моих сыновей наследниками по крови.
— Вот-вот… Ты должна была занять подобающее тебе место именно как мать графов.
— И что бы я делала во дворце? Сохла бы в светлице? А так… ты, Элика и Митя стали через меня частью правящей семьи, как ты и заслужил это «кровавой тризной» на полях сражений. Ремидий согласился со мной. Он вообще очень умный и добрый старик. Настоящий дед моим сыновьям. Расстегни на спине мое платье и расшнуруй этот проклятый корсет. Как я его успела возненавидеть.
— Так не носи…
— Как не носить? Мне все уши придворные статс-дамы прожужжали: этикет, протокол… Я теперь тоже придворная, вот.
— Как это? Ты же моя ясырка?
— Ясырка я по обычаю. А по закону я твоя конкубина. В этом нет ничего зазорного, раз я родила сыновей как конкубина покойного Битомара. Вы все теперь моя родня. Родня, которой у меня никогда не было. И я вас всех люблю.
— Без бутылки не понять…
— Принести выпить?
— Нет… Это так, присказка такая. Когда что-то непонятное.
— Ремидий тебя привечает.
— Да, он сделал меня сегодня своим камергером. И воспитателем младшего графа.
— Вот видишь, как все здорово… И «Отрадное» осталось нам. Спасибо, теперь стяни эту чертову юбку через голову. Какой идиот придумал такой дурацкий фасон?
— Ты носишь пояс для чулок?
— Элика подарила. Удобная вещь. Знала бы, кто такую прелесть придумал, — расцеловала бы.
— Можешь начинать.
— Чего начинать?
— Целовать. Это мое изобретение, которым меня до сих пор шпыняют в газетах.
— Ну тогда держись! — накинулась на меня Альта, так и не сняв шелковые чулки.
