Глава 10
Казусы районной хирургии
Почти полтора года в районной хирургии, а чем дальше, тем больше нового. Превалировала экстренная помощь, где каждый случай был особенным, не похожим на другие. Ответы на основные вопросы я находил в книгах, но иногда происходило такое…
Час ночи — хотя это можно и не писать, понятно, что днем таких пациентов не привозят, — доставили шестнадцатилетнего мальчика. Пару часов назад подвыпивший хулиган ударил его ножом в голову. Когда вытаскивал нож, тот обломался и остался в голове.
Передо мной лежал крепкий, не по годам развитый юноша, руки-ноги работали, жалоб не было. Вроде все хорошо, но снимок! На рентгене отчетливо видно было инородное тело в веществе головного мозга в проекции правой теменной кости. Нож пробил кость, мозг и, обломавшись у рукоятки, остался в черепе, под костью. Что делать?
Звоню в нейрохирургию. Как назло, телефон не отвечал. Под дверями ординаторской — толпа плачущих родственников молит о помощи. Нож в мозгу — это серьезно! Я еще раз осмотрел рану и увидел в глубине блеск стали. Лезвие надо было извлечь, пока оно не ушло глубже и не натворило дел.
Мы побрили парня наголо и взяли его в операционную. Я сделал разрез, отделил кожу и отвел ее в сторону, посмотрел на рану — и понял, что через нее мне нож не достать: узко и глубоко. Аккуратно высверлил кость вокруг — получилась дыра диаметром в два сантиметра, как раз по ширине лезвия. Тонким зажимом «москит» я попытался подцепить нож, но тот не давался. Санитарка ежеминутно промокала мне лоб — пот заливал глаза. Я выдохнул, постарался успокоиться, задержал дыхание, как перед прыжком, и попытался еще раз. Бранши «москита» захватили лезвие, и я осторожно извлек его. Все! Здоровенный нож, сантиметров двенадцать!
После операции мальчик быстро пришел в себя и ни на что не жаловался. Я дозвонился до нейрохирургов, те подивились, но ничего ценного не сообщили.
Мальчик поправился, никаких отклонений не было. Мы направили его на компьютерную томографию — тоже все оказалось в порядке. Через год — снова никаких отклонений.
На самом деле «черепники» — непредсказуемые люди. Наша повариха как-то привела своего сынишку, мужика лет сорока. Вовика!
Этому Вовику полгода назад, в чужих краях, где он искал лучшей доли, дали по голове арматурой. Вовик попал в больницу, ему выполнили трепанацию черепа справа — и он сбежал, без выписки и без медицинского заключения. Сейчас Вовика мучали жуткие головные боли и ничем не сбиваемая температура в сорок градусов.
На краниограмах мы увидели отверстие от трепанации справа. В месте старого операционного рубца выбухала кожа. Вот и причина болей и температуры. Вовик в область ехать категорически отказывался, говорил, что «лучше сдохну здесь». Ладно, решили лечить здесь.
На операции мы только ткнули скальпелем в кожу — сквозь прокол полился зеленый зловонный гной. Сцедили почти литр, осмотрели и вместо мозга увидели огромную полость, выстланную белесой плотной тканью — абсцесс головного мозга!
В гное плавала резина, старый дренаж. Похоже, что Вовик сбежал из больницы прямо с дренажем, тот мигрировал под кожу и стал причиной абсцесса. После опорожнения гнойника Вовик не поправился, перестал сам дышать и на третьи сутки умер. Видимо, произошла дислокация головного мозга. Я сходил на вскрытие — у покойного практически отсутствовало правое полушарие головного мозга. Непонятно, как он вообще жил…
Недаром говорят, что резервные возможности человека слабо изучены, и никто не знает их предела. Я чем больше работал, тем больше с этим соглашался. Но иногда и сам попадал в щекотливые ситуации — от невнимания и неопытности.
Передо мной сидит подвыпивший мужичок лет тридцати, этанольное амбре от него такое, что хоть закусывай, «Опять казус! У него на лице трепанация черепа жирным шрифтом написана! Непонятно только, почему он в сознании?» — думаю, а вслух спрашиваю:
— Вас как звать?
— Митька я! Митька Носков!
— И что с тобой, Митька, случилось?
— Да что случилось, что случилось… По башке вот бутылкой врезали! — гражданин Носков шмыгнул носом и указал на голову, где в правой лобно-теменной области бугрился кровоподтек.
— Давно ударили?
— Да не помню я!
— Сознание терял?
— Говорю, не помню!
— Значит, терял! Ну что, надо оперировать! Согласен на операцию?
— Погоди, доктор! А чего делать-то будешь?
— Как что? Трепанацию делать надо! Череп сверлить, да-с.
— А может, обследовать чего надо сначала?
— Так, а чего обследовать? Снимки черепа ничего не показали, но это еще не факт.
— А что факт? — Митька перестал шмыгать носом.
— По голове били? Били. Сознание терял? Терял!
— Я сказал, что не помню.
— Правильно, а это значит, что терял! И главное, — я многозначительно поднял палец ввверх, — есть бесспорный признак, который говорит нам, что у тебя в голове гематома!
— Чего у меня в голове?
— Гематома! Кровь излилась из поврежденных сосудов и теперь давит на мозг, если не прооперировать, то помрешь!
— Так, а как ты увидел-то энту самую хематому? — чуть не плача, спросил Митька.
— Да просто! У вас вот удар справа, и справа зрачок расширен и на свет не реагирует!
— Да он у меня уж пять лет как расширен!
— Что значит — пять лет расширен? — пришел мой черед удивляться.
— А вот как! — Митька ловко вынул глаз из глазницы. — Во, он у меня стеклянный!
— Да уж! — только и смог выдавить я.
Внимательней надо осматривать пациентов и желательно в динамике, а не тащить сразу на операционный стол. Но во-первых, я смотрел Митьку под шестидесятиваттной лампой «скорой помощи», а во-вторых, прежде чем оперировать, я обязательно сделал бы ему люмбальную пункцию, и, если бы в ликворе не оказалось крови, то не стал бы оперировать, а госпитализировал бы под динамичное наблюдение. В-третьих, сделал бы эхографию головного мозга, хотя этот диагностический прием я не любил.
А невзлюбил я его из-за одного скандала, происшедшего по вине прибора. Надо сказать, что аппарат, которым мы смотрели головы пострадавших с черепно-мозговой травмой, был очень капризным. В науке отклонение на полсантиметра от срединной линии черепа косвенно говорило о внутричерепной гематоме. Но любое препятствие, чаще всего волосы, мешало трактовать показания точно.
Жил в ту пору в наших краях не совсем обычный человек. Считал он себя викингом, носил длинные волосы, бороду, одевался по моде того времени и обожал ездить на лошади, махая самодельным мечом.
Однажды этот викинг упился самогоном и упал с лошади. Товарищ, надо заметить, был здоровый. Лежит перед нами такая гора мышц — и поди разберись, что с ним, то ли он пьян, то ли проблема в черепе. Решили сделать эхографию, приставили электроды — есть контакт! Отклонение от срединной линии аж на два сантиметра! Люмбальную пункцию делать не стали: кто ж такую тушу ворочать будет, чтобы к позвоночнику подобраться; да и верили мы показаниям прибора.
Подготовили викинга к операции — обрили наголо, в ванной комнате целый стог волос остался, и покатили в операционную. По дороге подумали: «А давай еще раз проверим на приборе».
Проверили — нет смещения!
Решили подождать до утра.
Утром пошли на обход. Викинг проснулся и по привычке потянулся к шевелюре. Рукой взмахнул, а коснулся лысого черепа. Двумя руками проверил — нет волос! Он — в крик!
Скандал разгорелся — едва уняли воина. Вспоминать неохота. А прибору мы доверять перестали.
Ладно, когда люди травмированы. Хуже, когда они просто больны на голову.
Лейтенант Капустин мнил себя асом. Лавры Прохоровки не давали ему покоя. Он мог часами говорить об этом легендарном танковом сражении лета 1943 года на Курской Дуге. Его дед, участник тех событий, и привил юному Ване Капустину любовь к танкам. Все бы ничего, да вот служить Ваня попал в нашу глубинку, где не то что танковые бои, а и простые стрельбы не случались.
Скоро лейтенант стал как все: пил водку и по ночам бегал к одиноким бабам, охочим до мужской ласки. Но тут подписали хасавюртовское соглашение, война в Чечне завершилась, генералитет подвел итоги, сделал выводы и распорядился с пьянством завязать, а приступить к боевой подготовке.
На первом же марше, еще не отойдя от недельного загула, лейтенант Капустин приказал механику-водителю свернуть с дороги и мчаться сквозь лес. Высунувшись из люка танка по пояс, он пьяно улыбался, глядя, как мощная машина крушит деревья. Вот она, романтика!
— Давай прямо! — приказал лейтенант, увидев, что водитель хочет обогнуть сухую лиственницу, внезапно возникшую на пути. — Дави ее!
Это было последнее, что успел сказать Ваня Капустин, прежде чем потерять сознание. Сухое дерево не выдержало натиска многотонной машины и, разломившись на множество частей, обсыпало танкиста сотней деревянных осколков.
Военные доставили лейтенанта к нам — мы были ближе, чем госпиталь. Когда Капустина внесли, я пожалел, что не взял с собой фотоаппарат. Где еще доведется увидеть человека-ежа?
Как мне рассказывали очевидцы, сопровождавшие офицера солдаты, дерево-убийца оказалось сухим и высоким. При ударе корпусом танка об ствол оно просто рассыпалось в щепки прямо в воздухе, по всей длине, лейтенант инстинктивно лег грудью на люк, а его сверху обсыпало «дождем» из крепких щепок, от чего вся задняя поверхность лейтенанта Капустина оказалась буквально нашпигована разнокалиберными занозами. Тут попадались и большие, около 10–15 см, и маленькие — 3–5 см, и совсем маленькие экземпляры, меньше сантиметра. Они встречались повсюду, но больше всего их обнаружилось на спине и в области ягодиц.
С превеликим трудом, по кускам срезав комбинезон с незадачливого Капустина, я принялся извлекать колючее дерево из тела офицера. Ваня постоянно крутил головой и скулил. Через пару часов, когда гора щепок заполнила ведро, хоть титан растапливай, а концу работы не видно желанного конца, я решил отправить несостоявшегося вояку в гарнизонный госпиталь.
Военные медики поначалу сопротивлялись такому исходу дела, но по телефону мне удалось их убедить, что жизни военнослужащего ничего не угрожает, а большую часть заноз я извлек. Без особого энтузиазма они выслали машину. Представляю, какой стоял мат, когда они увидели человека-ежа: там работы оставалось часов на пять, можно было титан протопить извлеченными щепками.
А ведь занозы могут не только кожу уязвить. Как показывает практика, и внутренние органы беззащитны перед этими маленькими кусочками дерева.
Виталя Литовцев в детстве очень любил кино про индейцев. А кто из нас не играл в этих отважных борцов с бледнолицыми!
Виталя вырос и спился. К сорока годам он практически полностью деградировал, но про индейцев не забыл. Смастерил копье, прикрутил кухонный нож вместо наконечника — и спьяну метнул его в свою сожительницу Галю, отказавшуюся идти за очередной бутылкой. По-индейски наказал несговорчивую бабу.
Галю ранило в спину. Удар пришелся чуть ниже угла правой лопатки, но почему-то вся спина женщины была усеяна мелкими занозами. В сопроводительном диагнозе значилось: «Проникающее ножевое ранение правой половины грудной клетки», а про занозы — ни слова. Сама Галя ничего прояснить не могла — еще не переработала выпитый самогон. Виталя тоже ничего не мог сказать о занозах — его уже откомандировали в КПЗ.
На снимках легкое на стороне повреждения было поджато, я установил дренажи — во втором межреберье, для отвода воздуха, и в восьмом — для оттока крови, если такая скопилась.
Утром Гале лучше не стало. Она хоть и пришла в себя, но ничего существенного не сообщила. «Откуда же занозы?» — недоумевал я.
Повторил снимки — легкое не расправилось. Решил оперировать. Вскрыв грудную полость, я обнаружил, что нижняя доля правого легкого пробита насквозь, а рана обильно нашпигована мелкими занозами. Раневой канал шел сзади наперед и, пробив ткань легкого, вышел на противоположной стороне туловища! В проекции правой молочной железы зияла рана, также обсемененная деревом. Я выполнил ревизию раны и извлек кучу щепок из молочной железы. В этот момент что-то блеснуло в районе диафрагмы. Я засунул туда руку — и извлек нож. Цельнометаллический острый нож длиной 40 см! Он покоился в брюшной полости. К сожалению, мы до операции сделали снимки только грудной клетки, где собственно и была выходная рана. Снимок живота не выполнили, так как никому в голову не могло прийти, что возможна такая не простая ситуация.
Выходило следующее: импровизированное копье, пробив сзади грудную клетку, вошло в организм. Нож от удара слетел и скользнул вниз, пробил грудобрюшную преграду и «ушел» в брюшную полость, где застрял в печени. Само древко копья, расщепившись, продолжало двигаться. Оно пронзило легкое, переднюю грудную стенку, застряло в молочной железе. Получалось, что мы столкнулись со сквозным ранением туловища, нанесенным… копьем. Если б груди были поменьше, мы догадались бы раньше. Такое вот чисто «индейское» ранение. Правда, не этому учили киногерои Гойко Митича, ох, не этому!
Сколько сил я потратил на извлечение заноз, только мне и известно. Часть легкого пришлось убрать, после выполнить лапаротомию и зашить печень, и там щепки пособирать. Очень было тяжело!
Галя долго лечилась, но поправилась. Раны воспалились, гнили, а вместе с гноем отходили мелкие занозы. А копьеметателя посадили в тюрьму.
Мне кажется, что, если бы такое сложное торакоабдоминальное ранение получил мужчина, он наверняка умер бы. Женщины гораздо более приспособлены к травмам, нежели мужчины — они каждый месяц теряют кровь. Организм приспосабливается к кровопотерям.
Машинист электровоза слишком поздно заметил подвыпившую парочку, ползшую по рельсам. Удар локомотива пришелся в задницы, любителей поползать по железной дороге отбросило в сторону метров на пятнадцать. Помощь пришла только через полчаса. Парень к этому времени скончался от кровопотери, а в девушке еще теплилась жизнь. Ее привезли в хирургию.
Честно сказать, я даже немного растерялся, когда ее увидел. Без сознания, бледная как пельмень, пульс нитевидный, слабого наполнения, определяется только на сонных артериях, давления не слышно. Но это не самое страшное. На ягодицах огромная — пятьдесят на шестьдесят сантиметров — рвано-размозженная рана, покрытая землей и мазутом; анальное отверстие, копчик, крестец отсутствуют. И что делать?
Беру в операционную. Дали наркоз. Начинаю разбираться в тканях — ничего не понятно. Просто кровавое месиво! Шаг за шагом проясняю топографию органов. Не хватает куска размером с чайное блюдце. Что делать? Надо лечить.
Я экономно иссек размозженные и сильно загрязненные мышцы и жир. Сшил кожу. Где не хватило — наложил повязку. — Перешел на лапаротомию, и, «окультурив» покалеченную часть прямой кишки, вывел ее на поверхность, на переднюю брюшную стенку, в левой подвздошной области, создав тем самым одноствольный противоестественный задний проход (такое название дано из-за того, что орган расположен не на своем анатомическом месте. Место у заднего прохода между ягодиц, а если его искусственно по каким-то причинам выносят на переднюю брюшную стенку, то он становится противоестественным. Кал поступает в специальный мешочек — калоприемник). Все! Большего я здесь сделать не мог.
Я не думал, что девушка выживет: у нее была сильная кровопотеря. Но она была женщиной, поэтому справилась. Свидетели утверждали, что у ее спутника были повреждены только мышцы спины и, успей помощь вовремя, его, возможно, спасли бы.
Оказалось, пострадавшие были в гостях в соседней деревне. Назюзюкались там под завязку, ночевать отказались и пошли в свою деревню пешком. А чтоб не сбиться с пути, пошли вдоль железной дороги. Сначала перемещались вдоль рельсов, а затем и по ним.
Выжившую девушку звали Жанной, и она была очень красивой. Когда она чуть оправилась от ранения, я отправил ее в область, в ожоговое отделение, где ей пересадили кожу и закрыли дефект на ягодицах. Через пол года я снова увидел ее.
Ко мне пришла молодая симпатичная девушка, по внешнему виду которой невозможно было сказать, что она опорожняет кишечник в мешочек, искусно замаскированный под одеждой.
— Доктор, — с надеждой в голосе молвила Жанна. — Я хочу родить, но говорят, беременность может повредить мне. Это правда?
— Да, может. Беременная матка, увеличась в размерах, может сдавить кишку и вызвать непроходимость. У тебя же кишка сбоку расположена.
— А может и не вызвать?
— А может и не вызвать!
— Так что же делать?
— Не знаю, у тебя вся проблема в отсутствии анального жома.
— И кто мне может помочь?
— Насколько я знаю, у нас в стране этим никто не занимается. В Германии, я слышал, низводят прямую кишку на место, вживляют металлическое кольцо и ставят магнитную заглушку. Захотел по-большому — убрал заглушку. Сделал дело — вернул на место.
— Здорово! Но это, наверное, больших денег стоит.
— Наверное.
Больше я ее не встречал. По слухам, Жанна поехала в Москву в НИИ колопроктологии, но назад не вернулась.
Иногда нам банально не хватает тканей тела, чтобы закрыть рану. В таких случаях каждый хирург выкручивается, как может.
Вот одна из таких ситуаций. Доставили раненого мужчину. Он получил заряд картечи из ружья 12 калибра (это большая, крупная пуля) практически в упор. Явно целили в сердце. Дыра получилась приличная. Спереди было разрушено три ребра, сзади — четыре, и кусок лопатки улетел в атмосферу. Дыра получилась такая, что через нее можно было руку просунуть.
— Почему вы не закрыли рану? Вам что, не известно, что все открытые раны грудной клетки надлежит закрывать, причем герметично? — грозно поинтересовался я у фельдшера.
— Доктор, — грустно ответила девушка. — Дмитрий Андреевич, а чем же я закрою такую рану?
— Действительно, чем? — повторил я и почесал лоб. — Ну, можно было попробовать целлофановым пакетом.
— Доктор, но он же не стерильный…
Тут меня пригласили в операционную. Я шел по коридору и думал, что разработчикам стандартных окклюзионных повязок, применяемых при ранениях грудной клетки, наверное, не приходило в голову, что человек с такой дырой в теле может остаться жив.
Сначала я удалил легкое, так как этот орган был практически размозжен; дальше освежил рану и очистил плевральную полость от костных отломков, картечи, обрывков ткани, попавших внутрь вместе с ранящим снарядом.
Последний этап оказался самым сложным. Чем мне было герметично закрыть рану, если не хватало добрых 50 квадратных сантиметров тканей? Поломав голову, удалил два нижних ребра, мобилизовал мышцы и кожу и с превеликим трудом закрыл дыру. Все получилось герметично, но там, где отсутствовали ребра, внутренние органы защищала одна лишь кожа.
«Похоже, придется страдальцу оставшуюся жизнь ходить в корсете. Ну да ничего! Главное, живой остался, даже удивительно, что картечь не задела сердце», — думал я.
Поправился и этот пострадавший. Правда, при вдохе-выдохе кожный покров в месте реберного дефекта ходил по типу клапана — вперед-назад; малоприятное было зрелище.
Буквально через неделю, после выписки необычного пациента, в хирургию позвонили, и взволнованный женский голос, представившись фельдшером ФАПа, сообщила, что выслала к нам попутным транспортом раненого из ружья в область сердца.
— Ранение в область сердца, это точно? — уточнил я.
— Да, да! — подтвердил голос. — В область сердца!
— И он жив?
— Да, жив! Я ему обезболивающее вколола, повязку наложила и на нашей машине отправила с родственниками к вам, сама не могу поехать, у меня тут женщина рожает.
— Ладно, разворачиваем операционную, а я лично встречу вашего раненого!
«Закон парных случаев!» — подумал я, направляясь к входу в отделение, чтоб не пропустить момент доставки пострадавшего.
У крыльца скрипнул тормозами уазик, но никто не торопился выносить пациента. Спускаюсь. Возле забрызганного авто стоят трое: водитель и мятые мужик с бабой неопределенного возраста.
— Ну, где раненый? Чего не заносите?
— В машине, — лениво отвечает водила. — Только он вроде того, помер.
— Как помер? — удивленно смотрю на группу поддержки и лезу в салон.
— Не дышит, молчит! — мятая баба заикала и отвела в сторону красные глаза.
В салоне на носилках лицом вверх лежал огромный бледный парень с приличной дыркой в левой половине грудной клетки. Я склонился над ним и стал изучать рану. Примерно десять на десять сантиметров, через нее виднеется брезент носилок, сердце отсутствует, есть обрывки легкого, осколки костей, картечины, застрявшие в мышцах. Крови под телом почти не было. Получалось, что в машине везли труп.
— Послушайте, — обращаюсь к сопровождающим. — Да он у вас изначально мертвый был. Вы труп привезли!
— Не может быть! — начал мятый мужик. — Он же разговаривал с нами.
— Ну, если у него два сердца, то может, и разговаривал.
— Как понять «два»?
— Потому слева его нет, картечью разрушило. А если он с вами разговаривал после выстрела, у него должно быть запасное.
— Доктор, можно вас на минуту, — с заговорщицким видом спросил водитель.
— Пожалуйста.
— Понимаете, это родители убийцы, — начал шофер, когда мы отошли от машины. — Сережка, тот, которого убили, он на самом деле сразу был убит. По пьяни с ихним сыном Валеркой чего-то сцепились. Сережка Валерку побил, тот за ружье и схватился.
— Труп зачем в больницу повезли? В морг надо, а не к нам!
— Я и объясняю, у Сережки этого пять братьев, в тюрьме сидели, деревню всю в страхе держат. Этого гада давно прикончить надо было, он самый злобный из всех. Если б родственники узнали, что Сережку сразу кончили, они бы и Валерку убили. А Валерка нормальный парень, работает, не то что эти.
— Я так понимаю, что вы привезли этого Сережку, чтоб братья покойника думали, что он еще жив?
— Ну да.
— Так все равно же узнают.
— Так пока узнают, там милиция приедет, Валерку заарестуют.
— Ну ладно. Везите в морг.
— Док, а нельзя у вас подержать, хоть пару часиков? Ну, скажите, что в больнице помер?
— Дядя, ты что, больной? — изумился я. — У него сердце вынесено, а ты в больницу! Подержите!
— Ну, мы тебя отблагодарим! Картошки потом привезем!
— Так, все, везите в морг! — я начал выходить из себя. — Как у вас все просто! Подержите труп, типа он живой. Да на первой же судмедэкспертизе докажут, что парня уже мертвого привезли! Неужели не понятно! Мне что скажут? Что я живого от мертвого не смог отличить?
— Ну, ладно, — вздохнул водила. — Не ругайся! Повезем в морг, скажем, что по дороге умер.
Святая простота, родители в самом деле думали, что их план по спасению неведомого мне Валерки сработает.
Эти люди пытались мертвого за живого выдать, а был и обратный случай.
У нас в стране два объемных праздника — Новый год и пятница.
В теплый сентябрьский субботний день, когда я дежурил по больнице, ко мне подошли пьяная женщина и очень пьяный мужчина.
— Доктор, тут мы ребеночка мертвого нашли, — дыша перегаром, заговорила женщина. — Нам нужно его в морг отправить.
— А где вы его взяли?
— Дак, это, из окна выпал со второго этажа.
— С какого этажа? — не понял я.
— Говорю же, со второго. Мы туточки, через дорогу живем, сидим, пьем, никого не трогаем. А тут этот ребеночек плюх, на землю, и кранты! Готов!
— А как он в окно попал?
— Да как, Вальки Синтепоновой энто сынок, ему годик недавно исполнился. Валька с мужем пили, значит, вчера же пятница была, они после работы и накирялись. А сегодня продолжили, а Мишаня, мальчик, значит, их, на окне сидел — и выпал.
— А вы родителям сказали?
— Дык они бухие в стельку. Мы вон со своим, — женщина кивнула на синерожего спутника, — его подобрали и к вам.
Синерожий хотел что-то добавить, но, открыв рот, тотчас закрыл: язык ему не повиновался. Тогда мужчина кивнул всем телом и, едва не упав, оперся о стену.
— Давайте посмотрим для начала! — предложил я.
— Да че там смотреть, готовый он.
— Мадам, ребенка покажите! — повторил я.
Тетка развернула сверток на подоконнике, и нашему взору предстал мальчик. Его розовые щечки и открытые голубые глаза красноречиво свидетельствовали, что ребенок жив. Он смотрел на меня и молчал.
— Да он же живой! — воскликнул я. — А вы в морг его хотели отправить!
— Да где живой-то? — Женщина сощурилась и посмотрела на младенца, ткнула ему грязным пальцем в живот. — Где живой? Вишь, молчит!
Синерожий снова согласно кивнул, держась за стенку.
— Послушайте, ребенок живой. Его нужно обследовать, госпитализируем пока в больницу, идите скажите матери.
— Ничего не пойму, а чего он молчит?
— Не знаю, будем разбираться! Забирайте своего товарища и идите, сообщите матери.
— Слушай, доктор, а тут уже два ребеночка на подоконнике лежит, ты которого себе оставляешь?
— У вас уже в глазах двоится! Хватит пить!
— Ну, ты мне поуказывай, хватит мне пить или не хватит. А детей тут двое, вот один, вот второй! Ой. Похожи! Близнецы, что ли?
— Все, идите! — начал терять я терпение, подталкивая парочку к выходу. — Без вас разберемся.
— Разберитесь! И разберитесь, откуда второй взялся!
Стало понятно, что баба допилась. Но почему же молчит ребенок?..
Я решил начать с рентгена и анализов, вызвал педиатра. Мальчик лежал на спине, смотрел на меня огромными синими глазами, молчал и не шевелился. Лишь когда ему пальпировали живот, он немного попыхтел.
На всякий случай я сделал рентген всего его тела, благо парень был невелик. Снимки, как мне показалось, ничего не выявили. У детей сложно определить патологию костей. Есть понятие «зоны роста»: там, где у взрослых кость, у детей до определенного возраста хрящ, который вполне можно принять за перелом.
Покрутив и так и сяк, я ничего криминального не нашел. В анализах тоже ничего страшного не было. Осмотр педиатра тоже ничего не дал. Пока мы ломали голову, нарисовалась мамашка.
Покачиваясь, она подошла к нам на нетвердых ногах:
— Я мама Миши Синтепонова, он у вас?
— У нас.
— А что с ним?
— А вы не знаете? Он из окна выпал!
— Какой кошмар, это я недоглядела! Окно было открыто, а он любит по подоконнику ползать, — по щекам пьяной матери потекли настоящие слезы.
— Так вы выбирайте, или ребенок, или самогон, совмещать не получится.
— Но ты меня еще поучи! — взъярилась пьяница. — Мой ребенок, что хочу, то и делаю! Вот своих нарожайте и занимайтесь ими, а моего не трожь!
— Да никто на твоего ребенка не претендует! Только запомни, что дети все запоминают. Вырастет — еще тебя в это окно выкинет. Я на таких насмотрелся!
— Не надо меня пугать! Сама разберусь! Без вас!
Внезапно мальчик заплакал, видимо, услышав голос матери.
— Мишенька мой! — Мать протянула к нему руки с обломанными ногтями. — Иди ко мне, маленький! Что они тут с тобой сделали?
— Я предлагаю оставить его под наблюдением.
— Еще чего! Ни на минуту здесь не собираюсь его оставлять!
— Послушай, он упал со второго этажа на землю. Может быть повреждение внутренних органов! Давай понаблюдаем!
— Нет! Мы уходим!
— Хорошо, напиши расписку, что сама его забираешь.
— А ты сам напиши, я подпишу!
Когда формальности были улажены, счастливая мамаша ушла, прижимая к себе Мишеньку. Останавливать ее было бесполезно.
