Глава 13
Смена курса
Грузовик заскрипел тормозами, тут же резко остановившись перед подъездом, во дворе доходного дома. Едва только автомобиль замер, как по булыжникам мостовой тут же застучали каблуки солдатских ботинок. Офицер выскочил из открытой кабины, сразу же направившись к двери, и раздавал указания, не замедляя своего шага ни на мгновение.
— Ты и ты у входа. Всех впускать, никого не выпускать, — решительным голосом отдал он команду, дублируя ее жестом руки.
— Слушаюсь, господин старший лейтенант.
Худощавый высокий ефрейтор разве только каблуками не щелкнул, вытянувшись в струнку. Солдат же, на котором остановился палец офицера, молча принял положение смирно, демонстрируя, что приказ им понят в полной мере. Остальные восемь солдат скользнули вслед за своим командиром в подъезд, гулко протопав ботинками по деревянной лестнице.
Немногие прохожие только опасливо смотрели на происходящее, опасаясь задавать вопросы. Бог весть, что тут может происходить. Но коль скоро во двор дома въехало целое отделение решительно настроенных солдат, то наверняка что-то из ряда вон. Возможно, контрразведка обнаружила шпионское логово. Как-никак идет война, и русские все чаще и чаще ведут ее бесчестно. Об этом трубят все газеты. В особенности выделяются зверствами их партизаны.
Правда, сомнительно, чтобы эти кровожадные бандиты оказались здесь. Все же в Гуменне располагается штаб Третьей австро-венгерской армии. А вот шпионы именно по этой самой причине очень даже может быть. Эти бесчестные ублюдки готовы пойти на любую подлость, только бы выкрасть какие-либо секреты. И уж тем более сегодня.
Ни для кого не секрет, что именно сегодня в штабе армии заседание, на которое прибыли командиры корпусов. Не заметить это мог только слепой и абсолютно глупый человек А те, кто наблюдал происходящее, ни в коей мере не причисляли себя к дуракам. Да и штаб здесь располагается уже больше года, так что им уже не раз доводилось наблюдать подобное. Можно сказать, привыкли.
Третий этаж. Звонок в дверь. Время идет на считаные минуты. Нужно действовать как можно быстрее. Если не откроют, придется вышибать дверь. Не хотелось бы. Ну да, не должны заартачиться. Не то время. Ведь эдак можно в значительной степени усугубить ситуацию.
— Кто там? — послышался из-за двери женский голос.
— Старший лейтенант фон Хайек, полевая жандармерия, именем императора, откройте!
— Д-да, д-да, с-сей-йчас, — ответила растревоженная женщина из-за двери.
Раздался звук снимаемой цепочки, щелчок замка. Дверь подалась наружу, и офицер, резко дернув ручку на себя, распахнул ее настежь, тут же ворвавшись в квартиру. Женщина даже не успела удивиться тому, что вместо жандармов перед ней предстали офицер и солдаты в обычной полевой форме пехоты. В городке уже давно и прочно обосновались военные, причем в весьма большом количестве, так что, даже если не захочешь, начнешь разбираться в таких деталях.
— Будешь вести себя тихо, останешься жить. Ты меня поняла? — дыша ей прямо в лицо, произнес один из солдат, приперев к стенке и зажав рот. В ответ выпучившая глаза от охватившего ее ужаса женщина только мелко закивала. Буквально через несколько секунд она оказалась связанной и уселась в углу с заткнутым кляпом ртом. Солдат же с одним из своих товарищей остался у двери. Больше здесь никого не обнаружили, им же надлежало обезвредить любого, кто войдет в квартиру.
— Действуем быстро и без суеты, — старший лейтенант вдруг заговорил на русском. — На каждое окно по два стрелка.
Между тем солдаты начали возиться со своими винтовками. Доставали из кожаных подсумков на правом боку стальные трубки, которые тут же крепили к стволам. Следом оттуда же появились прицелы, и с не меньшей сноровкой оказались установленными на оружие. Не прошло и минуты, как и шестеро снайперов, взяв ремни в распор, замерли по двое сбоку от трех окон квартиры, выходящих на улицу, расположившись чуть в глубине комнаты.
Тем временем их командир распахнул все окна и, также держась в глубине комнаты, рассматривал в бинокль усадьбу, в которой находился штаб Третьей армии. Что же, он не ошибся, и это радует. Потому что проверить заранее все в деталях не было никакой возможности.
Но вон она, усадьба со штабом, в полутораста метрах от них, на соседней улице, и поэтому в просвете между двумя домами этой улицы полностью не видна. Однако нужные им помещения вполне просматриваются.
Сейчас Шестакова интересует кабинет командующего Третьей армией Бороевича, находящийся на третьем этаже. Подпоручик не ошибся, конец мая, погода стоит жаркая, народу набилось много, а потому окна кабинета открыты нараспашку. Поди подслушай, о чем беседуют на совещании. Третий этаж, как-никак. И потом, вокруг усадьбы выставлена охрана. Причем Шестаков не без удовольствия отметил, что посты парные. Не иначе как это дань уважения ему и его партизанам.
Жаль только, кабинет виден не полностью и окна не столь уж большие. Но и то, что на кабинет приходится целых четыре окна, уже неплохо. Так же как то, что стекла распахнутых окон не мешают своими бликами. Прекрасно виден командующий и большинство генералов его штаба. Если получится… О-о-о, если получится, то это будет нечто невообразимое. Оставить армию без руководства в самом начале русского наступления, до которого лишь несколько часов. Вот уж совпало, так совпало.
Вообще-то ему подобная задача не ставилась. Ну да чего уж. Не отказываться же, коль скоро удача сама идет в руки. Нет, командующего он все одно собирался убрать. И поработать с чинами штаба армии — тоже. До кого удастся дотянуться. Именно поэтому и привел с собой сразу шестерых снайперов, оголив боевые группы. Но вот в то, что удастся накрыть чуть не все командование на уровне корпусов, на это он не рассчитывал. А ведь здесь, кроме командиров, наверняка и их начальники штабов. Вон сколько народу в кабинете. О совещании Шестаков вообще узнал случайно.
— Готовы, братцы? Слушай мою команду: Свинцов, Терехов, держите под прицелом входную дверь кабинета и валите всех, кто попытается выбежать. Остальные — разобрать окна и цели. Карпов, ты стреляешь первым, в генерала, что сидит во главе стола. Видишь того худощавого, с редкими светлыми волосенками на голове? — обратился Шестаков к лучшему из своих снайперов.
— Так точно, — не отрываясь от оптики, ответил боец.
— Этого нужно свалить обязательно, так что не подведи.
— Все сделаю.
— Ну тогда давай, Максимка, по готовности. Остальные сразу же вслед.
Выстрел даже в помещении на выстрел не походил. Так, негромкий хлопок ладоней. Вслед за ним раздались разрозненные хлопки. Очень похоже на вальяжную публику, которая аплодирует какому-нибудь исполнителю так, словно они делают тем самым ему одолжение. А вот вслед за хлопками слышатся уже более четкие и звонкие звуки работы затворов.
«Манлихер» — отличная винтовка, вполне соответствующая всем требованиям, предъявляемым современному армейскому оружию. Что же касается скорострельности, то она со своим скользящим затвором прямого действия, пожалуй, будет в числе лидеров. У нее есть только один недостаток — емкость магазина на пять патронов. В этом плане старина Манлихер малость недодумал, магазин в десяток патронов был бы куда более предпочтителен.
Мысли об этом пролетели в голове Шестакова в считаные секунды, пока он, не отрываясь, наблюдал за избиением генералов. Они, один за другим, валились, кто на стол, кто под стол, а кто попросту оседал на стуле, заполучив свой свинцовый привет. Судя по увиденному, они начали кричать, вскакивать со своих мест и метаться по комнате. Довольно бестолково, надо заметить.
Кто-то пытался оказать помощь подстреленным соратникам, кто-то попросту растерялся. Один из них бросился к распахнутому окну, наверное, в попытке увидеть, откуда летит смерть, и поймал гостинец широкой грудью. Двое побежали к двери и были сражены готовыми к этому стрелками. Получил свой гостинец и вбежавший в кабинет адъютант.
Уцелели в этой мясорубке только те, кто не чурался время от времени бывать на передовой, а значит, лично слышал посвист пуль над головой. Эти предпочли броситься на пол и не отсвечивать в секторе обстрела. А вот остальные… Ну, кто же вам виноват. Впрочем, генералу вовсе не обязательно ползать по окопам, его дело думать и умело командовать.
Хотя-a… Вряд ли можно принять верное решение, не оценив местность лично. Так что очень может быть, что своими действиями Шестаков сейчас расчистил дорогу для более молодых и деятельных генералов и полковников. Да и черт с ними! Придут другие, доберется и до них.
Он думал над этим, переведя бинокль на двор штаба, по которому метались солдаты из комендантской роты. Ну да, слышат крики сверху, понимают, что там происходит смертоубийство, кто-то поднял тревогу, а что делать, решительно непонятно. Вот и ладушки. Вот и не понимайте.
— Уходим, — едва осознав, что стрелки расстреляли по обойме, приказал Шестаков.
Бойцы направились к двери, на ходу снимая прицелы и глушители. Все было так давно и настолько отработано, что на лестничную клетку они выходили, уже упрятав спецсредства, держа в руках обычные на вид пехотные винтовки. Горничную так и оставили лежать связанной в прихожей. Ничего с ней не станется, а преждевременная шумиха им ни к чему.
На то, чтобы покинуть квартиру и погрузиться в кузов, у партизан ушло не больше минуты. После чего авто тут же тронулось с места и, обдав праздных зевак едкими выхлопными газами, выскочило на улицу и скрылось за поворотом. Свидетели данного происшествия только недоумевающе переглядывались между собой. Они ожидали, что из подъезда выведут арестованного русского шпиона, а вместо этого… Может быть, не застали на месте?
— Спокойно, Сема. Не гони так, — поглядывая по сторонам, приказал Шестаков водителю.
— Ага, — нервно сглотнув, ответил парень лет двадцати трех и снизил скорость, которую начал было набирать, до приемлемой.
— Вот так. Молодец. Запомни, бегущий человек и несущееся авто, оставляющее за собой густой пыльный шлейф, непременно привлекают к себе внимание. А нам этого тут не надо. Я не готов вступить в бой с гарнизоном Гуменне. Это ведь, по самым скромным прикидкам, порядка пяти тысяч человек. Тебе не кажется, что для нас несколько многовато?
— Так точно, кажется.
— Вот и я о том же.
Гуменне — небольшой городишко, который можно проехать насквозь за считаные минуты. А уж учитывая то, что они начали свое движение из центра города, так и подавно. В силу этого Шестаков со своей группой беспрепятственно его покинул. Ничего удивительного. Пока в штабе сообразили и осознали, что произошло. Пока нашелся тот, кто взял на себя смелость отдавать распоряжения в поднявшемся кавардаке. Пока эти команды достигли постов на выезде из города. И уж тем более пока была получена и переварена информация о странных военных в одном из доходных домов. Для способного действовать расчетливо и хладнокровно такой форы более чем достаточно.
— Все, братцы, машину бросаем здесь, — когда авто вломилось в лес, примерно в пяти верстах от города, приказал Шестаков.
Партизаны дружно и без суеты начали переодеваться, обряжаясь в маскировочные комбинезоны, которые надевали поверх австрийской формы. Теперь им предстоит долгий пеший марш, причем, как часто это бывало в их практике, далекий от дорог. В такой ситуации сберечь обмундирование — дело мудреное, а австрийская форма им еще ой как понадобится.
Через пару минут, приведя себя в порядок, начали движение. Перед тем как сделать первый шаг, бойцы не преминули переглянуться, картинно закатив глазки. Ну а как еще они должны были реагировать на то простое обстоятельство, что теперь им предстоит пятнадцативерстный марш-бросок вокруг этого самого Гуменне. Чтоб ему трижды опрокинуться!
К кампании шестнадцатого года каждая из противоборствующих сторон подошла со своими планами. Потерпев неудачу в попытке вывести из войны слабейшего противника, то есть Россию, германский Генеральный штаб решил вновь сделать ставку на западное направление. А на Восточном фронте и дальше по-прежнему придерживаться жесткой обороны, все силы и средства бросив на захват Франции.
Именно с этой целью началось наступление в районе Вердена. Этот маленький городок в Лотарингии вот уже три месяца являлся камнем преткновения. К нынешнему моменту от него мало что осталось, разве только руины, находиться вблизи которых смертельно опасно. Можно было в любой момент попросту оказаться погребенным под завалом.
Германцы упорно старались прорвать французскую линию обороны, вклинившись в нее на несколько километров. Союзники всеми силами противостояли этому.
Они прекрасно сознавали, что если противник вырвется на оперативный простор, то падение Франции будет лишь вопросом времени. Причем непродолжительного. Это русские могли себе позволить отступать в глубь своей территории. Франция же имеет куда более скромные размеры. Именно поэтому те и другие бросали в бой все новые и новые подразделения, перемалывая друг друга в беспрестанных боях.
В сложившейся ситуации союзники снова обратились к русскому царю с просьбой, чтобы его армия предприняла наступательные действия. Французы прекрасно отдавали себе отчет, что еще немного, еще чуть-чуть, и может случиться непоправимое. Им было жизненно необходимо, чтобы русские отвлекли на себя хотя бы незначительную часть германских войск. И… русский царь в который уже раз обещал помочь, ускорив подготовку наступления российской армии.
Когда до Шестакова дошла суть происходящего, он только возмущенно хмыкнул. Он, конечно же, понимал, что армия не будет все время отсиживаться в окопах. Мало того, он наблюдал то, как пополняются артиллерийские парки. Как оснащаются и готовятся штурмовые взводы. Не иначе Брусилов решил использовать опыт своего протеже, все время изводившего личный состав занятиями по боевой подготовке. Алексей Алексеевич был довольно частым гостем в партизанском отряде Шестакова. Во всяком случае, на фоне других подразделений.
Иными словами, армия набиралась сил, наращивала мускулы и готовилась. Вот только, по прикидкам Шестакова, проводить наступательную операцию сейчас было несколько преждевременно. И уж коль скоро это понимал он, человек, не обладающий академическими знаниями и не владеющий полной информацией, то господа генералы должны были это сознавать и подавно.
А вот император всея Руси этого, как видно, не понимал. Или не хотел понимать. А может, его понуждали к столь очевидно глупым решениям, которые никоим образом не отвечали чаяниям народа и армии. Шестакову не раз и не два приходилось слышать в беседах с офицерами о крупных внешних займах и грабительских процентах, висящих на плечах Российской империи. Слышал он мнение и о том, что экономическая составляющая была одним из рычагов воздействия на Николая и что его фактически вынудили вступить в войну.
Возможно, все это и так. Однако, по мнению Шестакова, у России не было иного выхода. Останься Николай в стороне, и Германия непременно подмяла бы под себя всю Европу. Разумеется, за исключением Англии. Все же германский флот не мог сравниться с британским. А уж потом кайзер диктовал бы свою волю и русскому царю.
То, что Романов был бы вынужден глотать горькие пилюли, предоставляемые ему Вильгельмом, не так уж и страшно. Куда хуже то, что Россия оказалась бы в зависимом положении от Германии и превратилась бы в сырьевой придаток Европы. Да и вряд ли Вилли не захотел бы отторгнуть плодородные южные области России.
То есть воевать, конечно, надо. Хотя бы для того, чтобы сохранился довоенный статус-кво. Мало того, как бы это жестоко ни звучало, но именно война подтолкнула весьма бурный рост промышленного производства в России. Пусть оно сейчас поставлено на военные рельсы. Главное, что в значительной мере возросли промышленные площади и мощности. Производство всегда можно перенаправить на мирные рельсы. Это же не с нуля начинать.
Но если уж воевать, то с умом, а не угождая всякий раз союзникам. Ну право же, вместо того чтобы напрячься и вспомнить, что являются потомками галлов, французы при малейших трудностях падают на спину и начинают дрыгать ножками, вопя о помощи. И пусть в этот раз громче их стенали и просили помощи итальянцы, это ничего не меняло. У этих в предках вообще римляне.
И что самое поганое, его императорское величество всякий раз с маниакальным упорством стремится исполнить союзнический долг. Причем оплачивал его самым дорогим, что может быть у любого государства, — кровью своих подданных, за которых он якобы в ответе перед господом. Дай-то бог, чтобы это и впрямь было так и с него спросилось в полной мере там, на небесах.
Так вот, предвидя близкое наступление русских войск, Шестаков решил несколько пересмотреть свой подход к решению стоящей перед ним задачи и изменить курс, которым двигался. Конечно, ему может не повезти, и задуманная авантюра провалится. Мало того, высока вероятность, что большинство его сегодняшних товарищей погибнет. Но во-первых, эта попытка стоит такого риска. Во-вторых, у него есть возможность начать все сначала, причем не с самого нуля, а под покровительством командующего фронтом. Так что игра в любом случае стоила свеч.
Кстати, в том, что он собирался предпринять, было мало его заслуги. Идея принадлежала полковнику Столетову, тому самому, с которым Шестаков познакомился в корчме Эстергона. На плечи полковника ложилось и основное бремя организационных вопросов. Их надлежало решить не только в сжатые сроки, но еще и в обстановке строжайшей секретности. Причем находясь в лагере военнопленных.
Все так. Никто из четверых офицеров не пожелал воспользоваться случаем и бежать из плена с помощью Шестакова. Вдобавок ко всему они еще и намеревались воспрепятствовать побегу трех офицеров, намеченному через трое суток, во время очередного увольнения. И те обязательно их послушают. Почему? Да потому, что тоже являются портартурцами.
Недоумение Шестакова, касающееся нахождения в одной компании старших офицеров и подпоручика, объяснялось именно этим. Все они воевали в Порт-Артуре и перенесли японский плен. Здесь, в плену австрийском, нашлось немало тех, кто некогда отстаивал интересы России на Дальнем Востоке. И маньчжурцы, и портартурцы держались единым кулаком, потому что их объединяла одна общая война. Именно на них собирался сделать основную ставку полковник Столетов.
Шестакову и его парням оставалась сущая безделица — раздобыть вооружение хотя бы на один стрелковый полк. Скажете, что это очень сложно? Но ведь это смотря с чем сравнивать. К примеру, полковник, находясь в плену, решил сформировать ни много ни мало целую армию из военнопленных. Вот это по-настоящему сложно. А оружие. Было бы желание и кое-какие возможности.
И то и другое имелось в наличии. Поэтому Шестаков и решил рискнуть, круто меняя прежние свои намерения. Ведь если удастся избежать Февральской революции, это будет намного лучше. Конечно, он был не в восторге от самодержавия. При таком-то монархе. Но в то же время был убежден, что разного рода авантюры, способствующие дестабилизации обстановки в стране в то время, когда она воюет, — это откровенное предательство.
Шейранов помнил, что творилось в девяностые в его слое, и даже не мог себе представить, что будет твориться здесь, начнись революция. Нет, он, конечно же, проходил историю и в школе, и в институте, видел исторические киноленты, причем не только художественные. Но это все ерунда. Даже его дети не представляли, что происходило в его молодости, а уж представить все ужасы гражданской войны спустя полвека и два поколения, и вовсе нереально.
Словом он был готов рискнуть. Конечно, он подвергал риску своих людей, имея перед ними преимущество.
Но на его взгляд, возможный приз того стоил. В конце концов, они солдаты и должны защищать свое отечество. Да, они воюют на чужой земле, но сражаются именно за свой народ, чтобы не позволить ему свалиться в бездну гражданской войны. И то, что они этого не сознают, ничего не значит, ведь Шестаков знал абсолютно точно…
К тому моменту, когда они обогнули Гуменне, наступила глубокая ночь. Оно бы ну его к лешему, такие забеги, когда свернуть шею проще простого. Но с другой стороны, нужно было как можно быстрее покинуть район возможного поиска. Да, австрияки — не германцы. Но не стоит их так уж недооценивать. То, что австрийская армия бита раз за разом, вовсе не значит, что в ней нет настоящих солдат. А в команды егерей, как это у них называлось, отбирали лучших бойцов. Так что, без сомнений, партизанам было чего остерегаться.
— Все, братцы, привал. Здесь ночуем. Началов.
— Я, ваш бродь.
— Выставь секреты и определи очередность. Огонь не разводить.
— Слушаюсь.
Теперь ждать. Начавшаяся артиллерийская канонада, доносящаяся до них отдаленным раскатистым рокотом, возвестила о том, что наступление русской армии началось. Причем в этот раз русские не собирались комплексовать и стесняться. Шестакову было доподлинно известно, что на фронт доставили химическое оружие.
Угу. Как аукнется, так и откликнется. Остается только надеяться, что австрийцы окажутся не столь стойкими, как русские. Ну и роза ветров не подведет, а то случались казусы, когда изменившийся ветер нес газы на позиции тех, кто их выпустил на свободу.
В этот раз у отряда Шестакова боевых задач было нарезано с избытком. Разумеется, Брусилов одобрил намерение пленных офицеров поднять восстание. Иное дело, что, не очень веря в его осуществление, он исходил из более реальных предпосылок. Именно поэтому партизанам надлежало с началом наступления русской армии приступить к диверсиям на железной дороге и своими действиями сковать возможность маневра Третьей австрийской и Южной германской армий.
При этом рекомендовалось ограничиваться повреждением железнодорожного полотна и воздержаться от подрыва мостов. Ведь подобные диверсии обоюдоостры. Переправы через реки могут понадобиться самим наступающим. Что же до подрыва железнодорожного полотна, то это и удар по коммуникациям противника, и помеха, не требующая потом много времени на восстановление.
К тому же после действий партизан в прошлом году все мосты были взяты под охрану, и подобраться к ним — задачка не из тривиальных. А вот обеспечить безопасность на всем протяжении железной дороги куда как сложнее.
Оставался вопрос со взрывчаткой, которой требовалось до неприличия много. Тащить все это на своем горбу? Ну и сколько может унести один боец? Максимум килограммов пять. Достаточно ли для масштабных диверсий? Сомнительно. Самое большее — на пару закладок. Решили «позаимствовать» взрывчатку у австрийцев.
Разумеется, никто не собирался захватывать артиллерийские парки. Хотя, конечно, уничтожить пару-тройку совсем не помешало бы. Но одно дело — уничтожить, и совсем другое — захватить. Поэтому Шестаков решил просто получить взрывчатку официальным путем. Ну да, с помощью документации, подготовленной все тем же Елкой.
Похитив один автомобиль, они успели прокатиться на парочку складов, где получили в общей сложности сотню шестидюймовых фугасных снарядов. Как тут ни крути, а почти две тонны тротила. Поэтому с собой из-за линии фронта они принесли только взрыватели, изготовленные в мастерской отряда. Вот так, йожики курносые!
Разумеется, на все это требовалось время. Ну так они уже целую неделю обретаются на вражеской территории, стараясь лишний раз не отсвечивать. И только вчера разошлись по разным направлениям, дабы с началом наступления приступить к минированию железных дорог. Ну а Шестаков решил еще и провести операцию по обезглавливанию Третьей армии. Опять же отработка навыков на будущее, если вдруг его ставка на победу в войне не сработает.
К вечеру следующего дня его группа добралась до места базирования в районе станции Уйхель. Здесь им предстояло ожидать известий о прорыве фронта. Но они вовсе не собирались бездействовать, пока остальные партизаны рисковали на коммуникациях противника. Просто, согласно планам Шестакова, его группе отводилась несколько иная роль. Хотя и не менее важная.
— Господин подпоручик, разрешите доложить.
— Расслабились, ефрейтор, — сведя брови к переносице, недовольно бросил Шестаков на немецком, отрываясь от небольшого зеркальца, закрепленного на ветке дерева.
Вообще-то Ильин и остальные трое вольноопределяющихся из первого набора уже носили звания прапорщиков. Одному из них, Репину, Шестаков даже доверил самостоятельное командование группой. Сказывалась постоянная работа в паре с унтером Рябовым. А вот Ильин и Потапенко, хотя и стали прапорщиками, тем не менее в подчинении у себя никого не имели. Они были своего рода свободными специалистами, в частности, командир отряда беззастенчиво эксплуатировал их совершенное знание немецкого.
Дело в том, что у человека челюсть практически полностью формируется к двенадцати годам. Поэтому, если изучение языка начинается позже, непременно останется акцент. Пусть даже незначительный, но все же. Именно этим и можно объяснить характерные акценты, по которым можно определить национальность говорящего. Как пример, прибалтийцы, выходцы из Средней Азии или кавказцы.
А эти же трое, да и сам Шестаков, говорили на немецком совершенно свободно. Да еще и на двух диалектах, один из которых соответствовал австрийцам, а второй германцам. Друг их таких у него попросту не было. Он хотел было заполучить к себе русских немцев, но… уж больно специфические у его партизан методы ведения войны. Так что эти трое были по-настоящему незаменимы при проведении особенно деликатных заданий.
С другой стороны, Шестаков здраво рассудил, что если его убьют, то в отряд могут назначить кого-нибудь со стороны. А это было бы крайне неприемлемо. И в этом направлении работа исподволь велась. Приемником должен был стать Репин. На время, разумеется. И эта мысль планомерно вкладывалась в его голову. Так что свои офицеры, пусть и прапорщики, Шестакову были просто необходимы.
— Прошу прощения, господин старший лейтенант, — переходя на немецкий, исправился Ильин.
Общение на немецком было необходимым элементом их деятельности. Во-первых, играя в маскарад с переодеванием, недолго и запутаться, брякнув на великом и могучем в самый неподходящий момент. Даже рядовым приходилось ломать язык и стараться изъясняться на немецком. Во-вторых, их мог заметить какой-нибудь случайный свидетель. Ничего особенно страшного, если он услышит разговор с сильным акцентом. Австро-венгерская армия весьма многонациональна, общеармейский язык немецкий, знание которого разнится даже в офицерской среде, а уж про рядовых и говорить нечего.
— Докладывайте, — вновь переводя взгляд на зеркальце и возобновляя бритье, приказал Шестаков.
— Судя по перехваченному разговору, русские прорвали фронт в районе Дукельского перевала. И на остальных участках фронта положение немцев не из лучших.
— Ты уверен? — вновь прекращая бриться, поинтересовался Шестаков. — Наступление начато всего лишь сутки назад.
Было чему удивляться. За прошедшее время противостояния обе противоборствующие стороны не только успели основательно вкопаться в землю, но и обзавестись долговременными огневыми точками, причем даже с бетонными колпаками. Эти укрепления, нередко связанные в единый узел обороны, могли достаточно легко противостоять полевым гаубицам. Осадной же артиллерии у Брусилова не наблюдалось. Так что удивление Шестакова, относящееся к столь скорому успеху русской армии, было вполне оправданным.
— Я говорю только то, что услышал, — ответил Ильин. — У них там самая настоящая паника. Каледин развил наступление на Гуменне и, судя по всему, уже к вечеру овладеет им. По телефону лаялись два полковника, и один другому говорил о том, что солдаты сдаются в плен пачками.
Это место для базового лагеря было выбрано не случайно. Тут неподалеку проходила телефонная линия, все же Уйхель — узловая станция. Вот Шестаков по старой памяти и оседлал эту самую связь. А как ему еще можно было узнать о положении на фронте? С носимыми радиостанциями тут полный швах. Голубей столько времени держать при себе затея не из разумных, привыкнут к новому месту — и привет. С самолетами тоже не все слава богу, в небе господствуют германские и австрийские летчики, несмотря на то что основные их силы сейчас сосредоточены на французском театре.
— О наших что-нибудь говорили? — уточнил Шестаков.
— Их действия в значительной степени сковали переброску войск и грузов. Правда, австрийцы сообразили, начали пускать перед составами груженые мотодрезины. Подорвались только три эшелона, да и то, похоже, с минимальными потерями. Но железнодорожное сообщение сильно затруднено, однозначно. Еще говорили о том, что кавалерийская охрана железнодорожного полотна значительно усилена.
Ну тут сомнительно, чтобы они добились больших успехов. Партизаны практиковались на своих железных дорогах, причем казачки, их охранявшие, были прекрасно осведомлены о том, что будут совершаться диверсии. Правда, понятия не имели, кем и где именно. Так что кавалерии подпоручик не опасался.
Каждую ветку партизаны должны были заминировать в двух местах, с интервалом в пять верст. После чего, израсходовав весь тротил, выдвигаться к месту сбора. То есть сюда. И первые из них могли появиться совсем скоро.
А вот группе Шестакова их, пожалуй, не дождаться. Коль скоро фронт прорван, то и ему отсиживаться здесь незачем. Прорыв для его отряда — это как сигнал к началу второй части плана, подразумевавшей обзаведение транспортом…
— Господин капрал, ну что у меня не в порядке-то?
— Ты мне еще поогрызайся. Под трибунал захотел?
— Да за что под трибунал-то, господин капрал? У меня все бумаги в порядке. Снаряды я везу на передовую.
— Сказано тебе, съезжай на обочину. Живее, не задерживай остальных.
Добившись того, что бортовой «Опель» съехал на обочину, капрал подал знак следующей машине подъезжать ко вновь опустившемуся полосатому шлагбауму. Это был легковой автомобиль с каким-то артиллерийским полковником. Но бравый капрал и не думал пасовать перед большими чинами. Вот еще. Он при исполнении, тем более в такое непростое и горячее время.
— Янек, сопроводи этого недотепу к господину старшему лейтенанту, — передавая документы предыдущего водителя подчиненному, приказал капрал, после чего вытянулся и четко, словно на плацу, отдал честь. — Господин полковник, передвижной контрольно-пропускной пункт, капрал Ланге, прошу предъявить документы.
— Что случилось, капрал?
— Разве вы не знаете о подлом нападении русских партизан на штаб нашей армии?
— И что, вы хотите поймать их вот таким немудреным способом?
— Прошу прощения, господин полковник, я только выполняю приказ. Если же вам интересно мое мнение, то от нас было бы куда больше толку на передовой.
— Я вижу ты ветеран, капрал? — передавая ему документы, свои и водителя, поинтересовался полковник.
— Воюю с зимы пятнадцатого года, господин полковник, — быстро проверяя документы, ответил капрал, — и без ложной скромности должен заметить, господин полковник, воюю хорошо, — еще бы, награды на его груди говорили красноречивее любых слов. — Все в порядке. Еще раз прошу простить. Поднимай шлагбаум! — Это уже своему подчиненному.
— Я слышал о партизанах. Отъявленные головорезы. Поэтому если кому и охотиться за ними, то только таким бравым воякам, как ты, капрал. Так что просто делай свое дело!
— Так точно, господин полковник.
— Поезжай. — Это уже водителю.
Авто с открытым верхом тронулось, обдав капрала едким облаком отработанных газов. А тот, не отвлекаясь на такие досадные мелочи, уже подал знак следующему авто, в кузове которого сидели десятка два солдат. Правда останавливать его он не стал, приказав проезжать. Ну а как же иначе, коль скоро это эскорт этого самого полковника.
А вот следующий автомобиль, бортовой «Мерседес», был безжалостно остановлен, досмотрен и отпущен. Все. На полевом пропускном пункте опять наступило короткое затишье. Это же не шоссейная дорога, а объездная, оттого и движение здесь не столь уж оживленное.
— Что такой хмурый, капрал?
Шестаков, подошел к Ильину, разминая пальцы, как это, бывало, делали ученики в начальных классах. Ну помните — мы писали, мы писали, наши пальчики… и дальше по тексту.
— Да вот проехал полковник. Начальник штаба Пятьдесят седьмой дивизии. Его бы в оборот взять.
— Не дело, капрал, размениваться на зайца, если скрадываешь оленя.
— Так и заяц не помешает.
— Не скажи. Отвлечешься на зайца, вспугнешь оленя. Добыча явно неравноценная. Так что не жалей, все сделал правильно.
— Господин старший лейтенант, а это обязательно? — Ильин кивнул в сторону водителя «Опеля», которого закидывали в кузов.
Авто тут же рыкнуло двигателем, после чего, подпрыгивая на ухабах и гремя разболтанными бортами, двинулось по едва заметной стежке за густой ельник. Шестая машина по счету. Еще столько же — и будет полный комплект. Сейчас с нее сбросят ящики со снарядами, закинут подальше взрыватели, сменят опознавательные знаки, и авто готово к дальнейшему использованию.
Вообще-то Шестакову было без разницы, какие марки машин «задействовать». Лишь бы одинаковые. Это вызовет меньше подозрений. А то разномастный транспорт в одном подразделении как-то не совсем правильно. Не по-военному. В армии оно ведь как — хоть и безобразно, зато единообразно. Но случилось так, что первыми им попались сразу два «Опеля». С этого, собственно, и началось.
— Никак не привыкнешь? — смерив подчиненного внимательным взглядом, поинтересовался Шестаков.
— Да я все понимаю. Но… Не могу я вот так… Как баранов.
— Спешу тебя успокоить, они получают честную пулю из «нагана». А что до самого факта… Глупо задавать вопрос, на который и так знаешь ответ. А я тебя всегда держал за человека умного, Илларион. Хотя и соглашусь, противное занятие. Но ведь ты не ушел, когда я тебе предложил.
— Не ушел.
— Значит, понимаешь, что кто-то должен делать и эту грязную работу.
— Противно, Иван Викентьевич.
— И это хорошо, дружище. Было бы куда хуже, если бы тебе это начало нравиться. А так… Закончится война, переболеешь и пойдешь оканчивать университет.
— Ну уж в армии не останусь, это точно.
— Вот и ладно. Ну что же, передохнул, пора опять браться за писанину, чтобы комар носа не подточил.
Шестаков хлопнул Ильина по плечу и направился в палатку импровизированного пропускного пункта. Там для него был устроен стол, на котором он развел свою канцелярию. А то как же, разъезжать по дорогам с настоящими, а не липовыми патрулями без должных документов чревато, знаете ли. А путь им предстоит неблизкий.
Вообще-то он мог огорчить молодого человека. Если в русской армии хоть кто-то мог делать хоть какие-то выводы, а таковые лица здесь все же имелись, то демобилизация Иллариону не грозит. Как, впрочем, и остальным шестаковским партизанам. Разве только после того, как их опыт будет из них выжат досуха. Да и то сомнительно. Кого пряником, кого кнутом, но на службе оставят всех, кто переживет эту войну. Если же нет… Ну, тогда в российской армии служат поистине настоящие вековые дубы.
К вечеру странный контрольно-пропускной пункт с отделением солдат пропал. Вот так. Был, а теперь не осталось и следа. Ни шлагбаума, ни палатки, ничего. Разве только кто-то озаботился бы специальными поисками. Тогда неподалеку, за густыми елями он обнаружил бы сброшенный с автомобилей различный груз. Причем явно не хлам. А еще свежий холмик братской могилы с обычным крестом из пары жердей. Типичная, в общем-то, картина для военной поры. Но с другой стороны, достаточно странная. Хотя бы потому, что здесь не было боев. Во всяком случае, пока…
