Глава 11
Партизаны
Максим взглянул на наручные часы со светящимися стрелками и циферблатом. Вообще-то редкость это и стоит дорого, но каждая группа, отправляясь за линию фронта, обязательно имеет минимум пять таких часов. Правда, после возвращения они должны их сдавать фельдфебелю под опись, и не приведи господи тебе их повредить. Хотя выплачивать за них тебе не придется, а то лучше бы и заплатить, благо у партизан с деньгами проблем не было.
Австро-венгерские кроны и немецкие марки, конечно, шли на обмен по просто грабительскому курсу. Но зато золотая монета, которая порою попадалась, — это уже совсем другое дело. Опять же трофеи, за которые выплачивали премии из фронтовой казны. Винтовки — это, конечно, мелочь, но вот, к примеру, за доставленный пулемет можно было получить премию в пару сотен рублей. А были и иные трофеи.
Да хотя бы те же карманные часы. Наручные все больше оставляли себе, даже если лишние, чтобы в запасе были. Вдруг разобьются. В разведке оно всякое бывает. Вот эти часы, его личные, он их с одного австрийского офицера снял месяц назад. Фосфор нанесли уже в их мастерской в Бабина. Там много чего делают для оснастки их партизанского отряда, но и частные заказы бойцов принимают, если те на пользу делу. А часы — это на пользу, еще как на пользу.
Прошло девять минут. Каждый раз перед делом вся группа обязательно сверяет часы и выставляет их до секунды. Так что у него осталась минута, нужно приготовиться. Максим приник к прицелу винтовки, и оптика исправно приблизила цель. Конечно, ночью видимость не очень, но для точного выстрела с расстояния в сотню метров вполне приемлемо.
— Фрол, минута.
— Понял, — отозвался товарищ.
У него тоже «манлихер» с оптикой, через которую он сейчас всматривается в свою цель. В каждую группу входят по два снайпера, прошедших тщательный отбор. В основном стараются брать охотников, но совсем не обязательно. Взять хотя бы Максима. Смешно сказать, но он за всю предыдущую жизнь ни разу не видел огнестрельного оружия. Разве только у их околоточного был большой револьвер, с которым он не расставался. Но тот все время был в кобуре, и максимум, что мог увидеть парень, — это часть рукояти с колечком, к которому крепился рев-шнур. А в армии выяснилось, что у него прямо-таки талант к стрельбе.
— Твой правый, мой левый, — распорядился Максим.
— Принял, — отозвался напарник.
Взгляд на часы. Еще несколько секунд. Оно, конечно, секунда в секунду не получится. Но хотя бы так, чтобы разрыв был самым минимальным. Пора. Обратный отсчет.
— Пять, четыре, три, два, один.
Два легких хлопка прозвучали практически одновременно. Часовые на вышке только дернули головами и тут же попадали на пол, как безвольные куклы. Один из них едва не свалился, но все же удержался, свесив только руку и ногу. А вот его карабин грянулся о землю, заставив двоих часовых у ворот оглянуться на шум. Правда предпринять они уже ничего не успели, потому что повалились, как снопы. Снайперы не слышали даже хлопков, потому как «наганы» с глушителями не идут ни в какое сравнение с «манлихерами».
Винтовки уже перезаряжены, и взгляд выискивает новые цели. Однако все уже кончено. Двое часовых на противоположной от ворот стороне также уже лежат бездыханные, А нечего нарушать устав гарнизонной и караульной службы. Там же кровью написано, что запрещается часовому. А несли бы службу как положено, еще и неизвестно, как бы все обернулось.
Конечно, партизаны проходят хорошую школу, и бесшумное оружие позволяет убирать часовых со значительного расстояния. Но с некоторых пор подходы к складам изобилуют малозаметными заграждениями, ловушками, и даже мины встречаются.
Угу. Австрияки и германцы совсем не дураки и с легкостью смогли повторить новинку русских. Да и вообще сегодня минами засеяно чуть не все пространство перед позициями. Еще бы. Уже почитай год, как фронт замер на одном месте, не двигаясь ни вперед, ни назад. Так что успели нашпиговать передовую до предела. Ну и для охраны складских объектов их используют. А почему нет, если получается так сердито?
Партизаны не бестелесные духи, и преодолеть все это нагромождение, не издав ни единого звука, просто неспособны. Если бы часовые внимательно несли службу на своих постах, глядишь, и заметили бы кого. Тут ведь много не надо, только шумни, хоть крикни, хоть стрельни, и все, противник постарается тут же убраться восвояси.
Конечно, партизаны — вояки не чета этим тыловым крысам. В том, что группа в состоянии разобраться с полуротой доходяг, обслуживающих этот склад, Максим не сомневался. Но ведь и сами они могут понести потери. А потом на стрельбу могут пожаловать те, кого ну никак не назовешь неумехами в военном деле. Германцы, так те и вовсе создали специальные части для борьбы с партизанскими отрядами. Мало того, кавалерия не отсиживается по местам дислокации, все время патрулирует прифронтовую полосу.
Словом, тактика партизан — в соблюдении тишины. Чуть только поднялся шум, все, пора уходить. Потому что очень скоро начнется загонная охота, а тогда только держись. Зайцу, и тому приходится куда легче, когда по его следу идет лисица, потому что она охотится в одиночку. Здесь же будут обкладывать со всех сторон.
Убедившись, что с часовыми разобрались, Максим перевел прицел на блиндажи личного состава, их два. Сейчас парни пробираются к складам боеприпасов с адскими машинками в руках. И появление посторонних во дворе артиллерийского парка им вовсе не улыбается. Вот он за этим и присмотрит. Фрол держит офицерский блиндаж.
В томительном ожидании проходит пять минут, пока наконец не звучит условный сигнал. Порядок. Его товарищи сделали свое дело, еще пять минут, и можно уходить к месту сбора. Ну что же, сегодня им повезло. Вообще, если адская машинка заняла свое место, это означает только одно — склад обречен. Либо выйдет время и мина взорвется, либо ее попытаются обезвредить, и тогда сработает запал на неизвлекаемость. Вынести же имущество со склада его владельцы просто не успеют.
Пара десятков тысяч снарядов уже не обрушатся на головы русских солдат. Надо ли говорить, каким уважением партизаны пользовались в войсках? Правда, теперь придется уходить из этого района со всей поспешностью. Не имеет значения, сработают их адские машинки или их сумеют каким-то образом обезвредить, во что откровенно не хотелось верить. В любом случае трупы часовых укажут на то, что где-то рядом бродят эти ненавистные русские призраки. Ну не любит их противник, что ты тут поделаешь.
Группа успела отбежать уже на пару километров, когда за спиной раздался оглушительный взрыв, от которого земля под ногами ощутимо вздрогнула. Ночь озарилась алым всполохом, вздувшимся, словно огромный шар, который тут же опал. Впрочем, на этом дело не закончилось. Вторя большому взрыву, стали раздаваться более мелкие, напоминающие канонаду массированной артподготовки.
— Ну, братцы, теперь начнется, — ухмыльнувшись в усы, вынес вердикт командир группы, старший унтер Бирюков. — Чего встали, православные? Порядок движения прежний. Бегом марш.
И то правда, изображать из себя статую сейчас совсем не ко времени. Нужно двигаться, и как можно быстрее. Ну и как можно тише и незаметнее. За ночь им придется отбежать верст на двадцать, никак не меньше. А потом еще и за день отмахать не меньше сорока. Сделав изрядный крюк, к ночи они должны выйти к линии фронта и дальше к своим.
Жизнь в партизанском отряде вольготная. В деревеньке с забавным названием Бабина на постое только их отряд, и никому другому туда ходу нет. Разве что начальству. Они прямо-таки жируют, обихоженные заботливыми бабьими руками. Живут по избам, потому и бабам отплачивают мужскими руками, где что подправить, где по хозяйству помочь, да тот же надел вспахать. А почему нет?
Но за все нужно платить. А уж за вольготную жизнь и подавно. Вот они и платят риском и постоянными нагрузками. По-настоящему ведь отдохнуть у них получается только пару дней после возвращения из боевого выхода. А потом начинаются плотные занятия по физической и боевой подготовке. Да и потери среди них не редкость. Бывает, от группы возвращается только половина, а порой так и вовсе никаких вестей.
Партизан русского Юго-Западного фронта германцы невзлюбили особенно. Поэтому не церемонятся и пули не тратят, а попросту вешают, поизмывавшись вволю. И плевать они хотели на всякие там конвенции, не военнопленные для них партизаны — и весь сказ. Так что о без вести пропавших товарищи молятся особо, чтобы в бою пали, а не угодили в лапы ворогу.
Следующей ночью группа пробиралась уже через прифронтовую полосу. Но и тут не смогли пройти просто так. В пути напоролись на полевую кухню, возле которой стояла большая водовозная бочка. С некоторых пор австро-венгры, по примеру германцев, начали использовать газы, ну и партизаны не оставались в долгу. Если раньше они травили только германцев, то теперь пользовали отраву без разбора. Конечно, после нескольких отравлений кухни стали брать под постоянную охрану. Но здесь часовой беззастенчиво дрых. Ну а коль скоро такое неуважение к своим обязанностям… Приятного, как говорится, аппетита.
Вышли к передовой в намеченном месте. А иначе-то и никак. Тут ведь просто так шастать туда-сюда через линию фронта не получается. Год назад все было более пристойно. Но сейчас войска стоят на одном месте уж давно, поэтому успели понатыкать передний край таким количеством сюрпризов, что мама не горюй.
Поэтому переход через линию фронта готовится заблаговременно и не одну ночь. Разминировать подходы, проделать проходы через заграждения и минные поля. Потом все это замаскировать, чтобы противник не догадался. И только когда все будет готово, группа отправляется на боевой выход. Муторно, долго, но зачастую проход работает только на один переход туда-обратно. Впрочем, далеко не всегда.
Случается, противник обнаруживает проход и готовит горячую встречу. Причем настолько горячую, что подчас вся группа погибает. Вот и их проход обнаружили. Пробираясь между ходами сообщения, бойцы группы заметили напротив прохода в заграждении троих часовых и пулеметный расчет из двух человек.
Ну правильно. А зачем больше-то? Тут главное — следить за проходом повнимательнее и, как только супостат появится, сади из пулемета. А там на шум сбегутся все. Наверняка уже и с артиллеристами все оговорено, и те выставили пушки, чтобы накрыть участок.
Как-то раз их группа угодила в такой мешок. Думали, все, смертушка пришла. Но Бирюков не растерялся, матюгами заставил парней отползти в сторону. Уж ползать-то их учили на славу. Потом нашли воронку из-под шестидюймового снаряда, да и скатились туда все вместе.
Целые сутки носа не высовывали, даже погадить было негде. Воронка-то одна, а их полный десяток, да они там чуть не друг на дружке сидели, затекли все, спасу нет. Как следующей ночью к своим вышли, так бегом кто в дальний окопчик, кто за бруствер, лишь бы под дурную пулю не попасть, а то такой нетерпеж, что до конфуза недолго.
Вот и тут их, похоже, встречают. Да только ждут не с той стороны. Будь иначе, уже навалились бы. А так часовые-то бодрствуют и внимательно всматриваются в темноту, один даже ладошку лодочкой к уху приставил, не иначе как что-то почудилось. Вот только все их внимание в сторону ничейной земли. Ошибочка.
Бирюков подал знак. Максиму и Фролу особо готовиться незачем. У них и без того на ствол глушитель наверчен. Унтер показывает снайперам, чтобы брали на прицел пулеметчиков. Переглянулись с Фролом, разобрали цели. И как только последовал сигнал, единым махом вынесли всех пятерых. Вот так, ребятки, не ройте яму другому, сами в нее попадете.
Ну что же. Можно сказать, им повезло, хотя бы на обратном пути. В этот раз с трофеями вообще как-то кисло получилось. Возвращаются с пустыми руками. Разве только сумели раздобыть кое-какие сведения да склад взорвать. Унтер говорит, что, когда отряд только сколачивали, они вообще брезговали обыскивать убитых. Нет, оружие, снаряжение — это да. А вот шарить по карманам…
Винтовки, револьверы и пистолеты — это так, не очень-то и серьезно. А вот пулемет, да еще и «максим», хоть и перестволенный под австрийский патрон, — это уже что-то. Конечно, ствол под русский стандарт уже не переделать, разве только заменить полностью. Но с другой стороны, были бы австрийские винтовочные патроны, а в остальном пулемет, как было и прежде, по своим боевым характеристикам превосходит австро-германский «шварцлозе». Как и своей массой — тоже.
Угу. Трофейные-то пулеметы полегче будут. Жаль, им ни разу не попался ручной пулемет. В отряде английских «льюисов», перестволенных под маузеровский патрон, уже три. Но они не являются инвентарным имуществом и принадлежат тем, кто их раздобыл. А станковые пулеметы партизанам ни к чему. Куда с ними? Разве только премия за доставленный пулемет составляет двести рублей, а это уже интересно.
Командир, конечно, старался подбирать таких, чтобы у них ни кола ни двора, но полных сирот в отряде, хорошо если четверть наберется. У остальных имеются как минимум родители, и помощь им никак лишней не будет. К примеру, у Максима мамка прачкой работает, сестренка тринадцати годков помогает ей. А заработок-то грошовый.
Пока он работал на заводе, еще нормально было, хватало и на медовые пряники, и на петушки, и на то, чтобы в воскресенье на каруселях покататься. Особо не разгуляешься, но все же. Он, конечно, не мастер, но и не бракодел какой, потому зарабатывал вполне пристойно.
А как его призвали, так и нужда в дом пришла. Поэтому отсылаемые им с фронта денежки очень даже к месту приходятся. Хотя и пишут ему, чтобы себя берег, не рисковал понапрасну, а уж они как-нибудь не пропадут. Чай, их германец снарядами не мордует и газами не травит. Мол, догадываемся, откуда могут быть у солдата деньги на фронте. Да только не может он иначе-то.
Трофеи очень быстро разместились на брезентовых носилках, и партизаны поспешили покинуть траншеи австрияков. Сегодня им повезло, их ждали не с той стороны. А удача, она такая, девка переменчивая, вот вроде и повезло, ан глядишь, с другой стороны беда подбирается.
В своих окопах их встречали как героев. Еще бы, пулемет у австрияков уволокли, это же не абы где, а на их участке. Значит, не будет паразит нервы трепать и ничью жизнь не заберет. А уж когда рассказали про взорванный артиллерийский склад, так их только ленивый с чувством в плечо не саданул. Полегче бы черти, чай, плечи-то не казенные. Опять же через недельку снова придется к австриякам прогуляться. А что? Дел там еще столько, что когда все и поспеть.
Когда появился командир роты, Бирюков честь по чести ему доложился, мол, вот они мы, герои, вышли в расположение вашей роты. Как, в общем-то, и обещали неделю назад. Тот скомандовал «вольно», поинтересовался, все ли вышли. Удовлетворился тем, что дебет с кредитом сошлись, и тут же навелся на пулемет.
— Ваше благородие, вы уж поймите правильно. Всем миром тащили через ничейную землю.
Ну вот как ему сказать, мол, плати две катеньки, и разбежимся по углам. Знает же, за каким лядом партизаны рискуют, ну к чему ставить в неловкое положение.
— Я это понимаю, унтер. Но может, что на обмен возьмешь. У нас много чего найдется. Как считаешь, Найденов, не поскупимся за пулемет?
— За нами не встанет, ваш бродь, — поправив усы, подтвердил фельдфебель. — Да только охота им связываться с нашими цацками? Их ить еще и пристроить надоть. А тут им без всяких хлопот две сотни целковых отсыплють. Так, что ли, служивый?
— Чего спрашиваешь, коль сам ответ знаешь, — пожал плечами Бирюков.
— Но и тащить эту тяжесть им тоже не с руки.
— А чего тащить, нам только в Санок добраться, а туда уж в каком эшелоне разместят или из Львова автомобиль пришлют.
— Даже так, — удивленно повел головой капитан. — Богато у нас живут партизаны.
— Так нас немного, а фронт, эвон, на полтыщи верст растянулся, нам без транспорта никак. Но бывает и к какому эшелону пристяжными идем.
— Да ты не виноваться, унтер. Польза от вас большая, не то что от других партизан, которые больше водочку привыкли хлестать да баб местных обижать. Найденов, а запрягай-ка ты подводу и помоги ребяткам добраться до штаба. Чай тяжеловато будет им свою добычу тащить. Да полевой граммофон прихвати, тот, у которого пружинка поломана. Починили?
— Ну-у… Ваш бродь, вы же понимаете…
— Понимаю. Граммофон трофейный, пулемет тоже. Откуда нам знать, что там да как. Может, этот ленты жует лучше, чем стреляет. И что там у граммофона внутри, нам тоже неизвестно. Пару пластинок-то прокрутит.
— Если только пару, — вздохнул фельдфебель.
Эта музыка у солдат уже все нервы вытрепала. Ну не было у них возможности найти и поставить нормальную пружину. Вот аппарат, что у господ офицеров, тот работал исправно. А интендант полка был известным меломаном и хотел приобрести себе полевой граммофон. Только, как все интенданты, вместо того чтобы покупать за свои, он предпочитал обождать. Вот, похоже, и дождался.
— Отдашь ему со всем нашим уважением.
— Пулеметик-то он нам отдаст. А потом-то не осерчает?
— Да с чего ему серчать-то? Это у нас в роте все криворукие, уж он-то найдет кого половчее.
— И то верно. Ну тогда я быстренько все и организую.
Фельдфебель не обманул, и через час они уже были в штабе полка. Как выяснилось, граммофон нужен был не только для того, чтобы выцарапать пулемет именно к себе в роту. Для начала требовалось выбить согласие на оприходование пулемета в полку. Все же полковая касса не так чтобы и велика, а сумма в две сотни рублей — не цацки-бирюльки. Средства-то подотчетные.
Из штаба полка до штаба корпуса предстояло добираться пешком. Конечно, имелся вариант на подводе, но это было настолько медленно, что предпочли вновь довериться своим двоим. Да, устали так, что спасу нет. Но с другой стороны, сообщат о себе во Львов, и можно будет отдохнуть. При штабе корпуса наверняка найдется местечко, чтобы разместить одно отделение. К партизанам вообще отношение в войсках неоднозначное, но конкретно к отряду подпоручика Шестакова очень даже теплое.
Решение о создании партизанских отрядов было принято после летнего отступления прошлого года. Кто-то вспомнил лихие рейды Дениса Давыдова в Отечественной войне восемьсот двенадцатого года. И скорее всего первопричиной этого стали несколько кавалерийских сотен, во время отступления оказавшихся в тылу противника.
Так уж случилось, что эти эскадроны наделали слишком уж много шума. Германцы даже были вынуждены приостановить наступление и выделить чуть не целую дивизию для охраны растянувшихся коммуникаций. Нда. Жаль только, командиры этих эскадронов так и не смогли выработать общий план действий и не оценили сложившуюся ситуацию. Они стремились только к одному, вырваться из окружения к своим. Вот и тыкались в тылу противника, все время нарываясь то на заслоны, то на какие-нибудь части. Отходили, пытались обойти вражеские порядки, и так трое суток кряду, пока, наконец, не перешли через линию фронта.
Надо заметить, что за эти дни кавалеристы не потеряли ни одного человека. Впрочем, сомнительно, чтобы они сами нанесли противнику сколько-нибудь ощутимый ущерб. Точно было известно о разогнанной группе обозников и уничтожении этого самого обоза. Вот, пожалуй, и все подвиги. Зато даже это бестолковое метание принесло реальную пользу и помогло стабилизировать обстановку хотя бы на одном участке фронта.
Этот случай запомнился особо ввиду большой численности отряда, или, вернее, сборной солянки. А еще потому, что как бы бестолково это ни выглядело со стороны, на поимку кавалеристов были отправлены значительные силы. Ну и движение на коммуникациях германцев временно было прекращено.
Однако эти эскадроны оказались отрезанными случайно, а были еще и охотничьи команды, которые намеренно оставались в тылу противника. Они вредили германцам на коммуникациях, помогая тем самым своему полку или дивизии.
Так что во время отступления партизанские отряды возникали явочным порядком, по инициативе командиров полков или дивизий. И толк от них был. Разве только масштабы смущали, поскольку эти отряды включали в себя от пятидесяти до ста кавалеристов. Почему именно конница? Потому что только она могла обеспечить достаточную мобильность.
В конце лета пятнадцатого года, когда фронт наконец стабилизировался, штаб главнокомандующего разослал по фронтам запросы с требованием доложить, сколько имеется партизанских отрядов и не стоит ли утвердить единообразный штат для этих подразделений. Вот под это партизанское поветрие Брусилов и подвел подразделение Шестакова и, пока не связали руки, предложил ему заняться формированием отряда. Не то, когда введут штаты, будет уже поздно.
30 октября 1915 года вышел приказ № 2 Походного атамана казачьих войск Великого князя Бориса Владимировича. В нем предписывалось формировать партизанские отряды, согласно специальному наставлению.
Прилагалось и это самое наставление, прочитав которое Шестаков прямо-таки взвыл. Князь и его помощники понятия не имели, о чем писали и чего хотели. Об этом он откровенно заявил Брусилову, а также помянул, что если его отряд будет действовать согласно этому наставлению, то пользы от них будет как с козла молока.
Дело в том, что, по мнению Великого князя, эти отряды должны формироваться на базе кавалерии и, желательно, казаков. Вот только их практическое применение оказывалось под большим вопросом. На Северо-западном фронте это еще было осуществимо. Во-первых, обширные болота, где отсутствовала линия сплошного фронта и, конечно же, имелись броды, известные местным. Во-вторых, эти самые местные — бывшие подданные Российской империи, оказавшиеся под пятой завоевателей.
Но что касается Юго-западного фронта, проходившего по вражеской территории и с враждебно настроенным населением, это было просто неприемлемо. Здесь нужны были именно разведывательно-диверсионные подразделения. А вот о них-то ничего и не говорилось ни в каких приказах. Однако…
Господи, все же хорошо, что он сделал ставку именно на Брусилова! Кто знает, как отнеслись бы к его задумке другие генералы. Кстати, такие продвинутые генералы, известные Шейранову по учебникам истории средней школы, как Деникин, Корнилов, Каледин, считали методы Шестакова неприемлемыми. Чего же тогда говорить о других.
А вот Брусилов его поддержал. Согласно приказу Великого князя, он, конечно, создал партизанские отряды, которые к тому же чуть не напрямую подчинялись Борису Владимировичу. Вот только толку от этих героев с гулькин нос. Чего не скажешь о создаваемых ими проблемах. Отношения с местными и без того были сложными, а тут еще эти ухари, которые, ошиваясь в тылу, частенько замечались в пьянках и бесчинствах. Двоих даже пришлось повесить за их художества, уже не укладывающиеся ни в какие рамки.
Командующий фронтом откровенно писал об этом главнокомандующему, то есть императору. Как сообщал и о том, что в нынешнем виде партизанские отряды попросту не нужны. Однако понимания не встретил. Брусилов хотел выйти с предложением о создании именно разведывательно-диверсионных подразделений, но Шестакову насилу удалось его отговорить. Конечно, можно раструбить на весь свет о своих успехах, создать штаты и расписать наставления. Как это уже произошло с партизанскими отрядами. Правда, толку от этого не будет, хотя бы потому, что никто не имеет реального опыта ведения подобных боевых действий. Именно этим они сейчас и занимаются, вырабатывают методы и тактику.
Кто-то скажет, что суждения Шестакова ошибочны. И скорее всего окажется прав. Но если взглянуть на ситуацию глазами самого подпоручика, то все сразу же предстанет в ином свете. Ведь он хотел не просто создать отряд диверсантов, а иметь под рукой единственное в своем роде подразделение. Великолепных бойцов с уникальным боевым опытом для борьбы с большевицкой верхушкой после октябрьского переворота. И в этой связи ему не нужны были конкуренты, так же как те, кто мог противодействовать его методам. К чему создавать себе трудности, а потом героически преодолевать их? Он всегда считал это отличительной чертой советского строя и, на секундочку, собирался противодействовать его возникновению…
Автомобиль, громыхая подвеской, подъехал ко двору особняка, в котором расположился штаб Двенадцатого корпуса, и замер перед закрытыми воротами. Хорошо, хоть весна и дороги до конца не просохли. Сейчас самая прекрасная пора, когда распутица уже позади, а пыли пока еще нет. Временами, конечно, случаются лужи, в которых вполне можно застрять, но это мелочи, их ведь и объехать нетрудно. А вот отсутствие пыли при наличии совершенно открытой кабины дорогого стоит.
Тут ведь сам автомобиль — тот еще агрегат. Был у него опыт управления «козликом», это тот, что «ГАЗ-69». Так вот он отличался от грузовика «Рено», которым Шестаков управлял сейчас, как небо и земля. Всего-то полторы сотни километров, пусть и не по асфальту, а руки, плечи, поясница, да и пятая точка, в конце концов, все болит так, что хочется выйти и обложить этого железного коня от всей широкой души. Как же ему не хватало авто из родного начала двадцать первого века!
Но с другой стороны, на сегодняшний день после поездов — это самый быстроходный транспорт. А еще его отличает намного большая маневренность. И вообще радоваться надо, что ему достался такой красавец. Новый, между прочим. Подарок Брусилова. Тот всячески старался поддерживать начинания подпоручика. А еще постоянно прислушивался к мнению этого не лишенного талантов дилетанта.
А может, все дело в том, что, буквально фонтанируя идеями, тот не стремился ни к известности, ни к признанию. Все его устремления крутились вокруг формируемого им отряда. Шестаков не станет бегать по округе и кричать, что это он придумал. Ну а коль скоро у идей нет автора, отчего бы ими не воспользоваться. Тем более что у подпоручика, по сути, имелась лишь общая задумка, которую еще следовало облачить в расчеты и конкретные выкладки.
— Что, братец, не пропустишь? — поинтересовался Шестаков у часового, застывшего возле калитки.
— Прошу прощения, ваше благородие, но не положено.
— Мне своих партизан забрать. Здесь, что ли, квартируют?
— Так точно, здесь. На заднем дворе казарма комендантского взвода, аккурат там их и пристроили. Но на автомобиле никак нельзя.
Угу. Это в штабе фронта уже привыкли к командиру партизан, разъезжающему на авто. А вот по ниспадающей… Даже в штабах армий и то не особенно разгуляешься. Ну и ладно. Не больно-то надо. Он вообще только «за», если не станет общаться с высоким начальством. С него и Брусилова более чем достаточно.
Развернувшись, Шестаков припарковался на дороге напротив усадьбы и направился в штаб на своих двоих. Ничего страшного, даже если парни вернулись потяжелевшими от трофеев. Сюда-то они их дотащили. Так что донесут и до машины. Пройти мимо часового так просто не получилось, пришлось показывать офицерскую книжку. Выяснилось, что в списке невозбранно допускаемых на территорию штаба его нет и нужно ожидать, пока подойдет вызванный по телефону помощник дежурного.
Шестаков наконец плюнул на все и попросил, чтобы из дежурки направили посыльного сразу в казарму комендантского взвода и вызвали его парней. У него и без того хватало дел, а тут еще ненужная волокита. Уж их-то выпустят куда быстрее. Он вообще не отправился бы в эту поездку, но так уж сложилось, что у шофера случилась беда с пятой точкой, где он умудрился отрастить серьезный чирий. Ну и как бы он добирался сюда? Не хватало еще заполучить осложнения.
Другого шофера в отряде попросту не было, как не было таковых и при штабе фронта. Шестаков, конечно, готовил замену шоферу. Опять же он собирался обзавестись еще несколькими единицами техники. Ну мало ли, как может обернуться дело? Поэтому новую специальность сейчас осваивали сразу четверо нестроевых из числа сообразительных солдатиков. Но им еще нужно было учиться и учиться. А сегодняшняя техника не всегда преодолевала сотню километров без поломок. В том, чтобы научиться рулить, ничего сложного, и этому, кстати, обучаются все бойцы, без исключения. Но ведь нужно еще и уметь производить ремонт, причем не только мелкий.
Пришлось ехать за парнями самолично. А что прикажете еще делать, если ближайший железнодорожный транспорт должен отправиться отсюда через сутки? Бойцы и без того больше недели мыкались по тылам противника. В отряде же был простой и понятный принцип — своих не бросать. Даже в таких житейских вопросах.
Едва только Шестаков решил вопрос с вызовом своей группы и хотел отойти к машине, как из здания штаба появилась целая процессия из генералов и полковников. Оно бы и ничего, за последнее время он вполне попривык к подобному обществу. И потом, признаться, он никогда не чувствовал себя неловко в присутствии больших чинов. Сказывалась закалка Шейранова из прошлой жизни. Но среди господ генералов Шестаков рассмотрел генерала Каледина. Должно быть, командующий Восьмой армией лично объезжал войска. Ведь не сегодня завтра… Что-то такое назревает.
Вот с ним у Шестакова отношения не сложились, хотя и виделись они всего лишь раз, после совещания у Брусилова. Это было в тот самый день, когда подпоручик, прикрываясь именем Каледина, обманным путем проник в кабинет командующего. Стоит ли говорить, что Алексею Максимовичу это пришлось не по нраву. Нда. Он тогда высказался по поводу выскочки со всей казачьей непосредственностью и от всей широкой души. Молодой офицер предпочел не усугублять ситуацию и молча проглотил весь тот поток негативных характеристик. Но повторять подобный опыт не было никакого желания.
Поскольку вопрос с вызовом его людей был решен, он предпочел отойти к своему автомобилю и вообще сделать вид, что его тут нет. Каледина отличала хорошая память, причем не только на лица. Как там говорилось в той известной поговорке: «Я не злопамятный, я просто злой, и память у меня хорошая»? Так что лучше бы не попадаться ему на глаза. Лишнее это.
Ворота распахнулись, и «Руссобалт» командующего покатил на выезд. Практически синхронно из-за угла показался его казачий эскорт. Во главе с пулеметной тачанкой. Угу. Шестакова-то Каледин, конечно, ненавидел, однако новинку, позволяющую в значительной степени усилить огневую мощь конницы, он очень даже принял. Впрочем, генерал и понятия не имел, что подобное было предложено Шестаковым.
Произошло это совершенно случайно. Прошлой осенью пятнадцатого года на должность командира Нерченского казачьего полка прибыл небезызвестный полковник Врангель, с которым Шестаков случайно столкнулся во дворе штаба фронта. Тот сам остановил подпоручика, признав в нем того самого франта, так знатно приложившего его на благотворительном ужине.
Разговорились, полковник удовлетворенно заметил, что он не ошибся в Шестакове. Мол, еще в первую встречу предположил, что молодой человек не просто наглец, бросающийся в лицо обвинениями, но непременно отправится на фронт. И, как выяснилось, был прав. Конечно, доволен он был вовсе не выбором подпоручика, а собственной прозорливостью.
Как это ни странно, полковник оказался отличным собеседником и особо не чинился. Для него доблесть вообще стояла на первом месте, и, коль скоро перед ним стоит офицер с Георгиевским крестом на груди, это самая лучшая рекомендация. Вот в беседе с Врангелем Шестаков и высказался по поводу того, как можно в значительной степени усилить огневую мощь кавалерии посредством усиления ее мобильным пулеметным расчетом. Да, это не броневик, но, с другой стороны, лучше, чем ничего, да и маневреннее тяжелой и неуклюжей машины. Вот так и появились на фронте «врангелевки», как, с легкой руки солдат и к удовольствию господина полковника, стали называть эти тачанки.
Практически сразу после отъезда высокого начальства показались партизаны, идущие в четком строю. Ничего удивительного, им собраться — только подпоясаться. А иначе никак, копаться в их отряде не принято, команда о боевом выходе может последовать в любой момент, и группа должна быть готова выступить буквально в пять минут.
Ну и передвигаться лучше так, как положено по уставу, в составе подразделения. Согласно приказу командующего фронтом, к ним, конечно же, отношение особое: и содействие оказывают, и размещают на постой. Но покажите того начальника, который отнесется спокойно к привилегированным нижним чинам. Вот именно. Нет таких. Так что лучше не раздражать лишний раз начальствующее око.
Подойдя к автомобилю, возле которого их уже ждал командир, унтер остановил группу и, печатая шаг, подошел с докладом:
— Ваше благородие, группа вернулась с боевого задания. Потерь нет. Больных нет. За время выхода уничтожен артиллерийский парк, захвачен пулемет, собраны разведданные, переданные в штаб посредством голубиной почты.
— Вольно.
— Вольно! — тут же продублировал команду унтер.
— Грузитесь, братцы! — партизаны, весело гомоня и пихаясь, тут же полезли в кузов, а Шестаков окликнул унтера: — Бирюков, пулемет-то где?
— Так это, ваш бродь… В полку сплавили и его, и несколько винтовок. Чего тяжесть такую таскать.
— Ясно. Ну, грузись.
Оно, конечно, рядом с водителем местечко имеется, но не стоит доводить общение с нижними чинами до неприличия и панибратства. Лишнее это и ведет к тому, что в какой-то момент те начинают чувствовать себя ровней командиру. А вот это уже вообще ни в какие ворота. Так что Шестаков всегда держал дистанцию, не непреодолимую пропасть, а именно дистанцию. Он мог даже позволить по отношению к себе легкую шутку, но ни в коем случае даже намека на издевку, пусть и невинную. Одно от другого сильно отличается, знаете ли. И эффект имеет совершенно иной.
Когда парни расположились в кузове, Шестаков с чувством потянулся, готовясь к новому витку издевательства. Ему предстояли четыре часа пути по шоссе, покрытие которого далеко от асфальта. Подвеска же у авто… В общем, ощущения такие, что едешь на бревне. Нет, определенно нужно будет хоть что-то придумать с этим чертовым сиденьем! Надо же хоть как-то компенсировать недостатки жесткой подвески.
Нда. До Санока он добрался куда веселее. А вот на обратном пути не обошлось без неприятностей. Едва только отъехали на полсотни километров, как встали. Техника тут вообще ломается часто. Так что приходится в кузове возить с собой большой ящик, длиной во всю ширину кузова. Бойцы его используют в качестве сиденья, а так там хранится инструмент, занимающий малую часть, и запчасти, съедающие львиную долю от объема ящика. И это новая машина!
Пришлось засучить рукава и устраивать срочный ремонт, раскидав чуть не половину двигателя. Хорошо хоть спохватился вовремя, не то запорол бы движок к нехорошей маме. Бойцы хотели было оказать помощь, да только… Ну не соха же это в самом-то деле. Привлек одного в качестве «принеси подай — отойди — не мешай». А все остальное своими ручками, с песенкой и матерком.
Во Львов прибыли, когда уже смеркалось. Шоферу, выбежавшему встречать свою ласточку, досталось сгоряча. Шестаков от души предупредил бойца, что, если тот еще раз позволит себе какую болячку на интересном месте, он его лично будет лечить. Казачьей нагайкой и как раз по этому месту. Солдат проникся и даже не подумал возражать. А уж когда ему рассказали, что их благородие битых три часа провалялся под машиной, он и вовсе постарался не отсвечивать.
Впрочем, сделать это было нетрудно. Справедливо рассудив, что до города тут всего лишь три версты, Шестаков вновь уселся за руль и поехал во Львов. После такой «веселой» поездки хотелось немного развеяться. А в городе имелось несколько приличных ресторанов.
Одно из таких заведений встретило его ненавязчивой музыкой, которая звучала тоже тихо, только чтобы обеспечивать некий звуковой фон. Это никак не могло помешать разговорам, чем и пользовались посетители заведения, в основном офицеры русской армии.
На каждом столе стояли заварные чайники, причем официанты меняли их с завидной регулярностью. Не сказать, что русский офицерский корпус так уж отличался любовью к чаепитию, но что ни сделаешь, коль скоро его императорским величеством принят наимудрейший сухой закон. Вот и приходится попивать «чаек». Многие из господ офицеров поглядывали друг на друга уже осоловевшими глазками. Угу. Появились новые сорта чая, такие как Смирновский, Анисовый, Абсолют, Ромовый, Коньячный.
Господи, какой идиотизм, ведь и без того в казне ощущается серьезный недостаток средств! Так еще и такую серьезную статью дохода, как торговля алкоголем, срезать под ноль. Да народ пил и пить будет, а в условиях войны так и подавно! Вот только казна при этом теряет, и теряет ощутимо. И это в то время, когда государственный долг растет как на дрожжах.
— Шестаков! Иван Викентьевич!
Подпоручик посмотрел в сторону штабс-капитана, старающегося привлечь его внимание. Помахал рукой в ответ и поспешил присоединиться к трем артиллеристам.
— Здравствуйте, господа голодающие боги войны! — Поздоровавшись, Шестаков опустился на стул.
— И тебе привет, рыцарь плаща и кинжала, — поддержал его шутку штабс-капитан Келер.
В настоящий момент Россию буквально захлестнула шпиономания. Любого немца обвиняют в пособничестве германцам. Прошли даже немецкие погромы, и поднявшуюся стихийную волну едва удалось утихомирить. Правда, слухи различного толка продолжали ходить по матушке России, так, к примеру, муссировалась тема шпионской деятельности императрицы, немки по происхождению.
Глупость, конечно. Но народ в нее верит и вполне серьезно воспринимает то, что царица якобы подслушивает под дверью разговоры царя с генералами. Потом бежит на крышу дворца, где у нее стоит радиопередатчик, и передает сведения германскому кайзеру. А распространяют эти слухи представители высших кругов общества. Идиоты.
В армии к офицерам, происходящим из немцев, также отношение зачастую негативное. Впрочем, сложно обвинять в чем-либо такого офицера, как Келер. И вряд ли у России найдется более преданный солдат. Тот, кто смел выказывать в этом сомнение, сильно пожалел о своих словах. Штабс-капитан попросту бил им морду. Имели место три суда чести, согласно приговорам которых Келер должен будет драться на дуэли с тремя офицерами. Разумеется, после победы российского оружия.
Услужливый официант поспешил поставить перед новым посетителем прибор и чашку. Коль скоро пить чай, так и посуда должна быть соответствующей. Конечно, об этом знали все, но никто не придавал происходящему значения. Приличия хоть как-то соблюдены, и ладно.
— С вашего позволения, я не имею ничего общего с господами шпионами, — возразил Шестаков. — Мое дело — разведка и захват языков.
— Ну, в таком случае и мы не так чтобы сильно голодаем, — возразил Келер. — За прошедшие месяцы наши склады в значительной мере пополнились снарядами. Так что мы уже не те нищеброды, какими были еще совсем недавно.
— Только ваши пушки по-прежнему продолжают отмалчиваться, — возразил Шестаков, обратив внимание на то, что официант, обслуживающий соседний столик, вроде бы тянет время, задержавшись больше, чем требуется.
Прислушивается к его разговору с артиллеристами? Очень может быть. Львов еще недавно входил в состав Австро-Венгерской империи, так что с вербовкой агентуры у австрияков особых проблем нет. А сведения ведь могут быть самого разного толка. Даже разрозненные факты и слухи можно свести воедино и получить достаточно стройную картину. Надо бы стукнуть насчет этого паренька Рогозину, которого Брусилов утащил с собой. Бывший ротмистр, теперь уже подполковник является заместителем начальника контрразведки фронта.
— Наращиваем жирок для наступления, — подмигнул артиллерист. — Вот как только государь император отдаст приказ, так и мы со всем нашим удовольствием. Жаль только большинство снарядов придется израсходовать впустую, чтобы разминировать минные поля и проделать проходы в проволочных заграждениях.
— Нда. В результате для поддержки царицы полей останется не так уж много, — поддержал его артиллерийский же поручик Ревельский.
Шестаков непроизвольно дернул себя за нос, что случалось с ним, когда у него в голове начинала витать какая-то мысль, которую никак не получалось ухватить. Ну вот что-то такое ведь мелькнуло. Проволочные заграждения, минные поля, и во всем этом нужно проделать проходы, а еще отчего-то ассоциация с Ревельским и Келером.
— Иван, ты чего, как пришибленный? — Штабс-капитан по-дружески хлопнул подпоручика по спине.
— Погоди, — остановил Келера Шестаков, медленно отведя в сторону его руку.
— Не мешай ему, Густав. Вот сейчас посидит, посидит, подумает — и к Брусилову, мол, так и так, есть одна интересная бяка, а не озадачить ли нам господина Келера, — хохотнул поручик.
— При чем тут, Густав, Брусилов и мои мысли?
— А с чьей подачи у нас народ начал мастерить мины? Вы, конечно, можете отнекиваться, но народная молва бает, что это все же ваша заслуга, Иван Викентьевич, — с наигранным почтением ответил Ревельский.
— Мало ли что я предложил. И какое отношение к минам имеет Густав?
— К минам никакого, — приложив руку к груди, со всей возможной искренностью ответил поручик, — а вот к допотопным ракетам, обнаруженным по кое-чьей наводке в недрах арсенальных складов, очень даже. Хотя, должен признать, получилось очень эффектно.
— Черт, ну конечно же!
Шестаков даже хлопнул себя по лбу. Потом вновь посмотрел на ошивающегося поблизости официанта и нахмурил брови. Паранойя? Возможно. Но вот не нравится он ему — и все тут.
— Нет, ну что ты скажешь? Он все-таки что-то придумал! — не выдержав, снова хохотнул Ревельский. — Ну все, Густав, теперь только держись.
— Почему именно он? А может быть, ты, — пожав плечами, возразил Шестаков.
— Нет уж увольте. Без меня. Я человек консервативных взглядов, мне нужна непременно пушка. И плевать, какой она будет конструкции, хоть дульнозарядная.
— Иван? — поинтересовался Келер, которому вообще было не чуждо все новое, хотя подчас оно и было хорошо забытым старым.
— Не здесь, Густав, — многозначительно поведя взглядом, возразил Шестаков.
— Ладно. Но ночуешь у меня.
— Договорились.
Шестакову принесли ужин. По чашкам разлили «чаек», который огненным комком прокатился вдоль пищевода и уютно разлился по желудку. Хорош «чаек», явно из довоенных запасов, потому как сейчас разную сивуху выдают за настоящие бренды. Ну а коли с качеством все в порядке, то не помешает и по второй. Нет, все же что-то недодумал государь император, когда вводил сухой закон. Ведь алкоголь в умеренных дозах только на пользу.
Хм. А порой случается, что совсем не вредно употребить его и в безмерных количествах. Потому как порою просто необходимо отрешиться от мира сего, иначе и свихнуться можно. Правда, некоторые предпочитают кокаин. Его здесь можно купить в аптеке как средство от насморка. Причем совершенно свободно и без рецепта врача. Да что там, можно и что посерьезнее, тот же героин от простуды. Дурдом!
На квартиру Келера они прибыли изрядно навеселе. Хорошо, хоть тут пока еще не было никакой дорожной инспекции, как, впрочем, и водительских удостоверений. В общем, доехали без приключений. Никого не сбили, ничью недвижимость не повредили, и то ладно.
— Так о чем ты там подумал, когда застеснялся официанта? — поинтересовался Келер, когда они расположились в креслах гостиной.
— Слушай, а ты хорошо устроился, — глядя по сторонам, вынужден был признать Шестаков.
— Хозяин доходного дома подался вместе с отступающей армией, ну наши квартирмейстеры и реквизировали его под временное жилье для командированных офицеров. Правда, злые языки поговаривают, что по бумагам вроде бы какие-то суммы отчисляются владельцу.
— А почему злые?
— Ну, хозяин находится за линией фронта, и получать арендную плату ему как бы проблематично.
— Согласен. Определенные проблемы у него должны возникнуть.
— Ну, ты свою мысль наконец озвучишь?
— Легко. Ревельский мне как-то рассказывал, что один воин придумал эдакий гибкий заряд, который можно подтаскивать под проволочное заграждение и подрывать.
— Ну да, был такой затейник, унтер Семенов. Впрочем, нечто подобное использовали еще в японскую. Только тогда использовали бамбук, набитый пироксилином. Но…
— Неудобно, опасно и малоэффективно.
— Нет, с эффектом все в порядке. Но вот с закладкой этого заряда возникают определенные трудности.
— А теперь представь себе эдакий шланг из брезента, набитый взрывчаткой в виде порошка. Далее — берем ракету и цепляем к ней этот самый шланг, а к нему веревку, которую якорим к земле. Ракета вылетает, веревка натягивается, и снаряд падает на землю. Где порох в его двигателе и прогорает. Заряд подтягивается за веревку и располагается в нужном месте, после чего детонирует.
— Ч-черт! Сразу получаем проход и в заграждении, и по минному полю, — воскликнул Келер. — Это же какая экономия снарядов. Да и проходы можно сделать одновременно с артиллерийской подготовкой. Тут ведь вплотную приближаться не понадобится. С расстояния в сотню сажен в любом случае можно запустить этого змея. И наконец, воронка в виде канавы будет четко указывать, где именно находится проход. Только и того, что знать, на какую ширину можно ничего не опасаться. Нужно все рассчитать.
— Угу. Но это без меня, — тут же открестился Шестаков.
— Даже не думай, — набросился на него Келер. — В смысле, я все рассчитаю и прикину, но двигать идею будешь ты. Я не знаю другого такого подпоручика, который был бы вхож к командующему.
На следующий день, как, впрочем, и предполагал Келер, командующий их принял. Штабс-капитану пришлось провести за расчетами чуть не полночи. Он-то, конечно, способный офицер и с любыми ракетами знаком не понаслышке, но ты поди рассчитай что-нибудь, когда у тебя в голове гуляет хмель. Однако он все-таки управился. Брусилов же, на удивление, возбужденно воспринял услышанное. Это подсказало Шестакову, что тут наверняка готовится какая-то бяка против австрийцев.
Правда, озвучивать свои мысли подпоручик не стал, предпочел сидеть молча все то время, пока его спутник докладывал о расчетах относительно идеи Шестакова. На данном обстоятельстве Келер делал особый упор. Мол, я не я и хата не моя, все ваш любимчик Яркий пример офицера, радеющего за дело, а не за личный интерес.
Словом, идея была одобрена. В качестве взрывчатки было принято решение использовать пироксилин, благо на складах имелось огромное количество его запасов.
Конечно, он был капризен и ввиду большой гигроскопичности требовал бережного обращения. Но лучше уж использовать его, чем заказать тротил и ждать у моря погоды. Последний шел и на изготовление снарядов, и на мины, а еще именно им пользовались саперы. Ну да чего теперь-то?
Брусилов тут же организовал командировку для штабс-капитана Келера в партизанский отряд Шестакова. Ничего удивительного. В Бабина уже действовала небольшая мастерская, удовлетворявшая потребности партизан. Соответственно, имелись и трое мастеров, у которых руки росли из нужного места. Ну и секретность поддерживалась на нужном уровне. А еще неподалеку располагался небольшой полигон со стрельбищем и тренировочной площадкой, предназначенный непосредственно для отряда. Заодно командующий утвердил список всего потребного для этого благого дела, который заблаговременно подготовил артиллерист.
Келер хотел было броситься на склады, дабы получить все по списку. Но Шестаков, зная, что подобный поход может превратиться в хождение по мукам, решил воспрепятствовать этому порыву. Вообще-то в этом была его вина. Не желая втягиваться в длительные баталии с интендантами, он просто совал мзду или подарок из трофеев и получал все необходимое. Но то для нужд и потребностей отряда. Однако от осуществления идеи с минным зарядом ему и его парням не было ни холодно ни жарко. Так что… Без него…
Но и Келера бросать на произвол судьбы он не захотел, поэтому увез его с собой в Бабина. Только сначала Шестаков заскочил к Рогозину пошептаться насчет официанта. Потом за вещами штабс-капитана. Да еще отправил весточку по команде, дабы начальство не потеряло артиллериста. Брусилов торопил с созданием заряда и настаивал на том, чтобы они немедленно приступали к работе, что не могло не внушать тревогу.
— Ну вот она, наша обитель, — с удовольствием потягиваясь после столь неудобной езды на допотопном авто и поведя окрест рукой, произнес Шестаков.
Келеру доводилось как-то бывать в расположении одного из партизанских отрядов. Так вот, той расхлябанности и разгильдяйства, что имели место там, здесь не было и в помине. Два отделения изнывали на самом настоящем плацу, чеканя строевой шаг и будучи при этом одеты… в австрийскую форму. Причем не меньше полудюжины щеголяли петлицами офицерского состава.
— Что это? — удивился Келер.
— Во-первых, у хорошего солдата должна быть соответствующая выправка, а у офицера и подавно. Во-вторых, форму не мешает пообмять, чтобы она не выглядела чужеродной, — пожав плечами, пояснил Шестаков.
Келер перевел взгляд с марширующих партизан и осмотрелся окрест. На околице был виден спортивный городок, там тоже не меньше двух отделений, одни отрабатывали приемы рукопашного боя, друг не занимались силовыми упражнениями. Вдалеке слышны разрозненные выстрелы, и… Взрыв? Ах, ну да, у них же здесь и небольшой полигон имеется.
И вместе с тем это ничуть не нарушает мирный сельский пейзаж. Разум сам собой оставляет армейскую составляющую за кадром. Возможно, сказываются полтора года войны и неодолимое желание оставить всю эту грязь и кровь позади.
— Хм. А хорошо у вас тут. Сразу вспомнилось лето в родительском поместье. — вдохнув полной грудью, произнес Келер.
— Окстись, Густав, кругом военные, красивые, здоровенные.
— И все же.
— Ну, в общем, согласен. Мне тоже нравится. Особенно вечерами, когда заканчиваются занятия и солдаты отдыхают.
В этот момент к ним подбежал с докладом дежурный по отряду. Выходило, что в отряде без происшествий, личный состав занимается по распорядку. Одна группа на боевом выходе. Одна отдыхает, сиречь, бездельничает, отъедается и отсыпается после боевого. Остальные на занятиях или при деле.
— Вот и ладушки. Веткин, а разбуди-ка мне Инютина. Пусть несется сюда скачками.
— Слушаюсь.
— Отставить. Забери вещи господина штабс-капитана и отнеси ко мне в комнату. Вот теперь все.
— Слушаюсь.
Солдат подхватил объемистый дорожный саквояж офицера и стремглав умчался в сторону дома, отведенного под штаб. Одну из комнат дома занимал Шестаков. Причем комната была не то чтобы маленькой, так что места для обоих хватит. Хозяев подпоручик без зазрения совести выпроводил проживать к родственникам. Ничего, в тесноте, да не в обиде. А с другой стороны, чего обижаться, коль скоро платит постоялец, не скупясь, и не только он, но и остальные бойцы. А незачем народ; обижать. Тем более что это для них серьезные деньги, а для партизан не очень. Они вообще народ зажиточный.
Определившись с размещением штабс-капитана, Шестаков потянул его с собой показывать свое хозяйство. Немаленькое, надо заметить, хозяйство. Коль скоро появилась возможность, то с попустительства командующего он тянул все, что только могло пригодиться. Даже если это был вопрос дальней перспективы. Ведь возможность-то есть сейчас.
Именно по этой причине у него в отряде появились два отделения, которые к разведке как таковой не имели никакого отношения. Их задачей были обеспечение потребностей отряда и охрана склада, под который был арендован большой бревенчатый амбар. В другом расположилась мастерская, куда, собственно, Шестаков и повел гостя.
И хвастовство тут ни при чем. Просто ввиду того, что артиллериста повесили на шею Шестакова, нужно было его познакомить с мастерами. В отряде их было четверо, и столько же помощников. Потребности отряда из восьми десятков бойцов они вполне обеспечивали.
— Здравия желаю, ваш бродь, — едва офицеры появились в мастерской, вытянулся один из работников.
Одет в старую, местами заплатанную, но все же чистую гимнастерку. Как видно, это была сменная одежда, специально для работы в мастерской. Ничем иным это объяснить нельзя, ибо мужчина вовсе не походил на босяка, скорее уж на умудренного жизненным опытом дядьку, знающего себе цену.
— И тебе не хворать, Акинфий Никитич. Ну, чем порадуешь?
— Все вышло, как вы и говорили. Мы еще вчера на полигоне проверяли. Запал срабатывает в лучшем виде. Мы десяток гранат извели, ни одной осечки.
— Порадовал ты меня, Никитич. Вот как есть порадовал.
Вчера ему некогда было уточнять, как там что прошло, поскольку злой был, как черт, и укатил в город. А оказывается, его оружейникам было чем похвастать. И это не могло не радовать.
— Ага. Только вот теперь, того… За коз, которых на растяжки засылали, хозяевам надо бы восполнить. Мы, когда забирали, от вашего имени обещались.
— А вы что же, на боевых испытывали? На пустышках потренироваться не додумались?
— Так на пустых оно, конечно. Да ведь так можно проверить только запал. А надо было глянуть, как будет в деле-то.
— А моему слову, значит, уже не верим?
— Как можно, ваш бродь. Мы вам, как себе, верим. Но ить…
— Ясно. Лучше один раз увидеть. Ну и как? Увидели?
— Ага. Раненых будет от таких мин куда более, чем убитых.
— Ну, на другое я и не рассчитывал.
Ручные гранаты были первым приветом от полковника Федорова. Нет, мины, конечно, тоже с его легкой руки появились в войсках. Те, что ваяли в частях, прямо на коленке, были самой настоящей кустарщиной, хотя и достаточно действенной. А вот благодаря полковнику, настоявшему на централизованных поставках, появились настоящие фабричные изделия.
И вот теперь настал черед ручных гранат. Причем, как Шестаков и описывал, двух модификаций, наступательной и оборонительной. В войска они стали поступать только сейчас. Но зато сразу много. Как видно, начальство по здравом размышлении решило побыстрее избавиться от сложных в обращении до безобразия гранат Рдултовского. Нда, вот уж намудрил, так намудрил: граната с тремя степенями защиты от дурака. Да вот только чем проще, тем оно и лучше. А что до дурака, то, как ты его ни оберегай, а он все одно подорвется.
— Ладно. За коз заплатим. Из общей кассы. А чего это ты на меня так смотришь? Иль недоволен чем-то? Запомни, Акинфий Никитич, я человек не жадный, но всякую глупость из своего кармана оплачивать не собираюсь. Одолевают общество сомнения, выставите вокруг щиты или бумажные плакаты и посмотрите, как там оно будет. И потом, мясо куда дели? В котел?
— Ну а куда же его еще.
— Вот-вот. С козами все. Давай дальше. Как с миной?
— Порядок. Корпус, как вы и сказали, выгнули из кровельного железа, осколки нарубали из толстой проволоки. Две мины уже готовы. К вечеру наладим еще десяток. Процесс уже отработан, так что будем клепать сколько угодно. Только подавай взрывчатку и запалы.
— А что за мины? — беря с верстака гнутый корпус, поинтересовался Келер.
— Я ее назвал «МОН». Мина осколочная направленного действия. Вот тут укладывается заряд. Перед ним в один слой рубленые куски проволоки…
— И при взрыве мина посылает осколки в нужном направлении, — закончил мысль штабс-капитан.
— Именно, — подтвердил подпоручик.
— И каков заряд? — прикидывая габариты мины, поинтересовался гость.
— Три фунта.
— Ого. Не слабо. Но позвольте вопрос, вам какие нужны характеристики?
— Ну, поражение саженей на двадцать — двадцать пять, — ответил Шестаков.
— И желательно по максимуму использовать осколки, чтобы они как можно меньше разлетались по вертикали. Во всяком случае, ничем иным я не могу объяснить подобную форму корпуса.
— Вы все правильно понимаете, — подтвердил Шестаков.
— Нда. Вот поражаюсь я вам, Иван Викентьевич. Насколько вы фонтанируете идеями, настолько же вы и безграмотны. Но признаться, по мне, это не главное. Куда важнее то, что вы способны задать направление, в котором можно думать специалистам. Если позволите, я подумаю над вашей миной, прикинем, какой изгиб окажется наиболее подходящим. Ну и заряд. По-моему, его можно будет значительно сократить.
— И насколько?
— Вот так сразу я сказать не могу. Но предполагаю, что примерно на фунт.
— На целый фунт! Было бы превосходно. Нам, знаете ли, все это богатство приходится таскать на своем горбу, так что мы вынуждены считать каждый золотник, — искренне обрадовался Шестаков. — Акинфий Никитич, отставить пока с минами, завтра продолжите с господином штабс-капитаном.
— Слушаюсь.
— Мастер — золотые руки. И еще трое таких же. На них молиться и пылинки сдувать, и пусть работают на заводе, учат молодежь, а их в окопы, — когда отошли от мастерской, посетовал Шестаков.
— Понимаю. Подобный подход — непростительное расточительство. И вообще в России настало время перемен. Так, как было до войны, оставаться и дальше уже не может.
— Уж не из революционеров ли ты, Густав? — вздернул брови Шестаков, вновь переходя на «ты», когда они остались одни.
— Боже упаси. Ты меня еще с бомбистами в один ряд поставь.
— А какая разница, бомбисты, социалисты или кто другой. По мне все они на одно лицо, потому что только полный идиот станет раскачивать лодку, попавшую в шторм, еще больше.
— Полностью согласен. Это самое настоящее предательство. И Россия прошла через подобное, когда проиграла почти выигранную войну с японцами.
— Выигранную войну с японцами? Да мы потеряли почти весь наш флот, Порт-Артур, практически всю Маньчжурию. А ты говоришь о почти выигранной войне.
— Мы понесли серьезные потери на море, это так. Но на суше от победы нас отделяло всего лишь несколько месяцев. Япония уже была на последнем издыхании, тогда как мы были полны сил. Удар в спину руками наших же соотечественников, предателей-революционеров, вот что помогло японцам. Я за перемены. Но только не тогда, когда страна находится в состоянии войны. Потому что это означает поражение. Миллионы жизней, загубленных впустую.
— А как же насчет войны, которую Россия ведет за чужие интересы?
— Сказки про белого бычка. Если Германия подомнет под себя Европу, то и нам это аукнется. Причем в условиях отсталости нашей промышленности и состояния таковой в Германской империи нам будет очень больно. Кайзеру, конечно, нет никакого дела до наших промышленных районов и того же Урала, но вот плодородные южные области империи очень даже пригодятся. Так что для нас война все одно неизбежна, и отстаиваем мы сейчас свои интересы. Другое дело, что воевать, спасая лягушатников, неправильно. Ну да, здесь мы ничего изменить не можем. Вижу, что ты со мной согласен.
— Да. Я думаю так же.
— А еще ненавидишь революционеров в любом их проявлении.
— И это тоже.
— Слушай, а неплохо живут твои партизаны. Квартируют по избам, сельские бабенки, своя мастерская, да еще какая. У нас, в артиллерийском парке, и то не так хорошо укомплектовано. Красота, да и только.
— Ваше благородие, фельдфебель Инютин по вашему приказанию прибыл, — доложился подошедший.
— Вяткин? — окинув взглядом сумрачную фигуру своего бывшего денщика, задал вопрос Шестаков.
— Так точно, — вздохнул Петр. — Они уж возвращались, когда их засекли на ничейной земле. Подробности нам не сообщили, но один раненый сумел выбраться к нашим. Остальные остались там.
— Где именно?
— На позициях Седьмого корпуса. Точнее не знаю.
— Началова и его группу в ружье. Ч-черт. У Федора же чирий. Ладно, сам поеду.
— Да ничего с ним не станется.
— Станется, не станется, не хватало еще из-за такой радости заражение получить. Ты вот что, фельдфебель, это господин штабс-капитан Келер, будет заниматься в нашей мастерской кое-какими поделками. Возьмешь у него список, запряжешь повозку и дуй на склады. Вытряси все, что нужно.
— Слушаюсь.
— Вот так, Густав. А ты говоришь: деревня, бабы, красота.
— Стоит ли, Иван? Я слышал, что ты за своих в огонь и в воду и что они на тебя разве только не молятся. Но к чему ехать за полторы сотни верст, коли они погибли?
— Во-первых, эти сведения не так уж точны. Во-вторых, там есть как минимум один мой раненый боец, которого я не доверю какому-то коновалу. И в-третьих, если имеется возможность вытащить своих и похоронить, а не оставлять гнить на ничейной земле, то я это сделаю.
