24
В одном из лучших ресторанов в центре Будвица мне представили командира роты рецких горных егерей капитана Вальда. Из новеньких. Рослого блондина, которого хоть сейчас рисуй на фреске, посвященной древним героям наших гор. Он, широко улыбаясь, после крепкого рукопожатия сообщил:
— У меня приказ от маркграфа Ремидия поступить в ваше полное распоряжение, господин барон. Какие будут указания?
Я осмотрел всю компанию собравшихся здесь рецких офицеров и выдал на рецком наречии:
— Для начала, господа, ужинать. И хорошо выпить. Все остальное потом, в служебное время. Сегодня вы все мои гости.
Горец я, в конце концов, или не горец? Надо соответствовать реноме вождя, в каковой роли я неожиданно оказался. Тем более что под подкладкой моего мундира зашит шелковый лоскут, в котором рецкий маркграф оставил свой личный автограф и печать под приказом в случае резкого изменения обстановки всем рецким воинским частям на территории королевства Ольмюц перейти под мое командование как личного его представителя. Достаточно было прогладить этот ничем не отличающийся от подкладки лоскут горячим утюгом, как текст и печать на нем четко проступали минут на пять, а потом снова исчезали. Горское колдунство, не иначе.
К тому же я снова неприлично богат. Новые поверенные, те еще зубробизоны от юстиции, выбросили на рынок лицензии на бигуди и женские пояса для чулок в предельно конкурентную среду. Чтобы стать промышленным кумиром женщин, достаточно было внести на мой счет тысячу золотых и в дальнейшем платить всего по пять медяков с каждого изделия. Тогда мои юристы гарантировали не только лицензию на все время действия патента, но и судебное преследование любого производителя контрафакта. А вот количество лицензий договором не ограничивалось. Дюжина фабрикантов пожелала выпускать пояса, в основном производители подтяжек, и сорок семь дельцов в империи ухватились за термобигуди. И говорят мои поверенные, что это еще не все — переговоры с желающими с запада империи пока продолжаются, торгуются, черти.
Сами поверенные довольные как слоны своей десятиной.
Бюстгальтер бы еще изобрести, вот где золотое дно. Но это, как я слышал от девчат в общаге Тимирязевки, не такое легкое дело. В простом вроде бы с виду предмете больше ста деталей.
Ну и к чему, спрашивается, возиться за копейки с оружием? Даже за полевую кухню — «кухню-самовар», как ее уже успели ласково прозвать в войсках, я получил от казны всего сто десять золотых. Причем кухня была представлена в нескольких вариантах. С одним, двумя и тремя котлами. В виде кавалерийской двуколки и четырехколесной повозки для пехотной роты. «Кобчик-патент» выбито штампом на каждом борту буквами по восемь сантиметров высотой.
Еще у меня полевая хлебопечка на колесах есть недоделанная, точь-в-точь как в Российской армии была, в чертежах пока лежит.
Мой спич был встречен горскими офицерами с энтузиазмом, и официанты вокруг нас оживленно забегали в ожидании щедрых чаевых. Фронтовики, дорвавшиеся до цивилизации, обычно деньгами сорят.
Поначалу все было даже несколько чинно, мы неспешно обсуждали щедрость императора, который оценил вклад рецких горных стрелков в приращение земель империи, полученных по сепаратному миру (область приморского города Риеста), присоединил их к маркграфству Реция. Ну да… Однако у этой щедрости был конкретный расчет — больше же никто из имперских земель с ними не соседствует. И на южных склонах пограничных гор живут такие же реции. Но вот сама военно-морская база в Риесте осталась имперской, подчиненной непосредственно императору, как и была до того на оккупированной территории.
Спросил про дорогу через перевал, который мы инженерно обустраивали в прошлом году. Меня заверили, что в данный момент это очень оживленная коммерческая трасса — обозы идут один за другим. В центре империи даже ограничения на колониальные товары отменили, хотя такого изобилия, как до войны, еще нет.
На этом новости кончились. Постепенно и плавно ужин перетек в обычную офицерскую пьянку, которая, наверное, везде одинаковая, с легкими поправками на местные особенности. И вот когда мы все были уже под приличным градусом и только что хором горские песни не пели, к нашему столику неспешно подошла мадам «Круазанского приюта», обняла меня со спины за плечи и зашептала в ухо:
— Мои девочки по тебе уже соскучились, котик. Что же ты о нас совсем позабыл? Мы о тебе часто вспоминаем.
Блин, засада. Не хватало еще, чтобы Элике кто-нибудь об этой встрече доложил. Кронпринцу обязательно доложат, это к бабке не ходи. Но принц меня к дорогим шлюхам ревновать не будет. А вот жена…
Отбор девочек в этот бордель поставлен лучше, чем на конкурс «мисс Вселенная». Даже мадам в этом «приюте» очень красива, несмотря на свои сорок лет, которые она ни от кого не скрывала, вопреки природной женской сущности. И не «остатками былой красоты», как любят писать в бульварных романах, а действительно впечатляющей красотой. За такой внешностью и сейчас кобелятник в очередь к ней выстраивается, но с обломом. Она редко когда выбирала себе кавалера «с улицы». И всегда сама. Хотя и не скрывала ни от кого, что она бывшая шлюха. И еще мадам была умна. Адская смесь.
А «приютом» этот пафосный бордель называется потому, что первый контингент шлюх набрали туда из юных сироток. Еще до Маары, которая этот рядовой, в сущности, бордель подняла до уровня городской достопримечательности.
— Маара, — пообещал я ей. — Жди сегодня всю нашу компанию в гости. На всю ночь. И сделай так, чтобы никто из них не остался обижен, что ему не хватило.
— Уже бегу, — клюнула она меня в ухо поцелуем. — Жду вас через час. Для остальных я приют закрою.
— Вот-вот… — усмехнулся я. — На спецобслуживание.
И она отошла к своему столику, где ее терпеливо ждал импозантный, хорошо одетый мужчина средних лет, брюнет с седыми висками.
Войти на тюремный двор оказалось очень просто — достаточно было показать привратникам приказ принца, и нам моментально широко раскрыли ворота, в которые организованно вступили два взвода рецких стрелков. Но вот во флигель контрразведки, который за прошедшее время успели окружить высоким внутренним забором из толстых досок с колючкой поверху, нас пускать не желали никак.
А рассвет неуклонно приближался.
Пока рецкие стрелки спокойно и без эксцессов меняли внешнюю охрану городской тюрьмы, мы вели через закрытые ворота бесплодные переговоры с привратниками флигеля, которые все так же состояли из ольмюцких кирасир. Стражи контрразведки требовали письменного приказа от своего непосредственного начальника, ссылаясь на инструкцию. А откуда я им этот приказ возьму, когда начальник контрразведки гарнизона Будвица в данный момент находится на срочной ночной аудиенции у кронпринца, которая в любом случае закончится его арестом.
Через четверть часа мне это все надоело и я, привязав веревкой к воротам гранату, с криком «бойся!» рванул терочный запал и большими прыжками ускакал за угол. Остальные стрелки также отбежали и попрятались. Учеба на полигоне даром им не прошла.
Хлопок взрыва был весьма невнятный, но одна половинка ворот со скрипом раскрылась и повисла на верхней петле, и туда широкоплечий горный стрелок выпустил из ручного «Гочкиза» длинную очередь патронов на пятнадцать. После чего два десятка стрелков рывком ворвались во внутренний двор и быстро повязали ошалевшую охрану, абсолютно не привыкшую к такому обращению. Настолько обалдевшую, что дверь в сам флигель они позабыли изнутри закрыть.
— Вояки… — сплюнул я на брусчатку тюремного двора.
Я ожидал большего сопротивления.
Кирасир разоружили, согнали стадом в одно помещение первого этажа с надежной решеткой на окне и закрыли. Охрану и оборону взяли на себя реции. На всех ключевых точках стояли пулеметчики с «Гочкизами-Р» в руках, усиленные тройкой стрелков. На всякий случай у каждого стрелка кроме карабина Шпрока было еще по три гранаты.
Младший офицер контрразведки дежурил по расположению, и мы его подняли в кабинете в одном исподнем с деревянной раскладушки и переместили в свободную камеру в подвале. Вместе с раскладушкой. Он даже сообразить не успел, что произошло.
А судьба, кажется, в эту ночь решила сделать мне особый сюрприз в виде рядового бургграфа Леппе-Тортфорта, который дежурил у телефона вместо спящего начальства. А ведь он по приговору королевского суда должен был воевать в пехоте на передовой без права производства и перемещения до конца войны. А он тут, в тылу, и в кирасирском мундире. Занятно… Но тем для нас лучше.
Пока бургграф без пользы крутил ручку телефона, пытаясь вызвать центральную станцию, стрелки вежливо, но настойчиво вывернули из его ладони разговорную трубку.
— Не стоит так стараться, солдатик, — осклабился рецкий ефрейтор. — Провода мы заранее перерезали.
А я, не удержавшись, смачно съездил бургграфа по уху. Для профилактики.
— Этот тип — дезертир с фронта, — заявил я, указывая на бургграфа пальцем. — В кандалы его.
— Кто вы такие и как посмели ворваться с вооруженными людьми в святая святых контрразведки, — вскинул бургграф подбородок и принялся, как пишется в протоколах, «угрожать словами».
Он, видимо, не узнал меня с бородой. Что ж, тем интереснее будет узнавание. Позже. На допросе.
— Чрезвычайная королевская комиссия по борьбе с саботажем и пособничеством врагу. Вот мандат, — предъявил я ему соответствующую бумагу, в которой барон Бадонверт был указан как комиссар означенной ЧК с весьма широкими полномочиями. — Увести арестованного в одиночную камеру.
Такой сцены я ждал с самого начала получения означенного документа и вот удовлетворился. Настроение поднялось, и я, оккупировав кабинет начальника контрразведки, вызвал рецкого фельдфебеля.
— Провод починили?
— Только что вернулись наши монтеры, ваша милость, — ответил тот.
— Свободен.
Закинул кожаное кепи на вешалку. Вынул из деревянной кобуры пистолет Гоча и положил его на стол, на пачку чистой бумаги — красивый натюрморт получился, особенно в соседстве с бронзовой настольной лампой под зеленым стеклянным абажуром, как в фильмах про ВЧК, и чернильницей в виде деревенского колодца, выточенной из цельного куска дешевого змеевика. Кобура также отправилась на вешалку. За ней ремень с горским кинжалом (наградной кортик на операцию я не стал брать). Расстегнул рыжую кожанку бронемастера, которую надел по случаю ночной прохлады — на ней никаких знаков различия не было, и, сев в кресло начальника контрразведки, сделал через центральную один телефонный звонок, по которому передал только кодовую фразу: «Первому. Сокол в клетке». Дальше оставалось только ждать.
Для начала зажжем керосиновую люстру из трех ламп. Одного светоча на столе для такого большого кабинета маловато будет. Ага… А вот и самогарные спички в ящике стола в наличии.
Чтобы скрасить ожидание, приказал вызвать к себе из узилища старшего вертухая со списком заключенных. Вот будет номер, если мы промахнулись… Тогда все спишут на эксцесс исполнителя. То есть меня. Дикий горец, что с него взять?
Загул в популярном ресторане, всегда полном состоятельной публики, должен был отвлечь внимание следящих за мной филёров. Даже гипотетических. Так-то я по жизни в подобные заведения не хожу — предпочитаю простую еду, которую готовят моя жена или мой денщик. Да и на пустое времяпровождение у меня просто времени нет. Не говоря уже о дурной трате денег, против которой всегда возмущается моя крестьянская душа. Но когда нужно для дела, то можно и местный убогий канкан посмотреть под неоправданно дорогие напитки. И золотом щедро потрясти.
Тем более что рота капитана Вальда первой закончила обучение на курсах штурмовиков на полигоне, и нужно было залегендировать ее участие в городской акции как случайное. Пьяную выходку ее командира, что ли…
Остальные рецкие части работали в обеспечении. В нужное время выставляли на мостах через реку и всех выездах из города взводные блокпосты с пулеметами. Брали под контроль железнодорожный вокзал с телеграфом. Даже шпальный бронепоезд «Аспид» на него пригнали… на всякий случай.
Телефонную станцию еще с вечера, с начала ночной смены телефонисток, тихо оккупировали армейские разведчики Моласа. Его офицеры слушали все интересующие нас приватные разговоры и держали там диспетчера связи для нас, чтобы не светить телефонным барышням некоторые интересные номера.
Почта ночью не работала, но и ее взяли под охрану с улицы.
Все как дедушка Ленин завещал. И даже больше — с неба нас прикрывал дирижабль «Черный дракон», следящий за дорогами по направлению к городу.
Но по большому счету, все было сшито наспех, на живую нитку, рассчитано на «быстроту, глазомер и натиск», отсутствие главного контрразведчика на месте службы и ослабленную этим обстоятельством охрану. Нам предстояла взаимоисключающая задача — за полночь с шумом, запоминающимся окружающим, уйти из ресторана и тихо, незаметно просочиться к городской тюрьме. Над этим я и ломал голову, как такое совместить, когда к нашему столику подошла Маара. И тут у меня все срослось. Как рубильник в голове включили. А что придется с женой поскандалить по поводу посещения «Круазанского приюта», то с этим я сразу смирился. Чему быть, того не миновать.
В кабинет ввели усатого кирасира, знакомого мне по собственной отсидке в этом узилище.
Поставили его передо мной.
На стол положили канцелярскую папку.
— Свободны, — сказал я конвоирующим его горным стрелкам и перешел на огемский язык. — А вас, кирасир, прошу присаживаться. Разговор может быть долгим. Только вот курить я вам не разрешу. Увы… Не переношу табачного дыма. Потерпите?
До «Круазанского приюта» из ресторана пошли пешком, благо не так далеко он расположен. И тут уже мы напрочь оторвались хоровым пением, а горское многоголосье ни с чем не спутаешь. Особенно припевы на предельно высоких вибрирующих нотах, которые могут в побудку поднять целый полк в летних лагерях. Обывателям, рано легшим спать по причине военной экономии керосина, досталась масса незабываемых впечатлений после первого сна, но зато уже никто не смог бы даже предположить, что загулявшие горские офицеры не просто так меняют дислокацию загула.
Полиция, даже военная, ничего не сделала, чтобы нас остановить. Они по богатому опыту знали, что быстрее и надежнее немного перетерпеть и благочиние на улицах восстановится само собой. Арестовывать же офицеров, тем более пьяных, большой геморрой. Еще большая морока все это оформлять в комендатуре, где на загулы фронтовиков смотрели сочувственно. Так что до самого борделя мы оставили очень заметный след.
Маара в шикарном восточном наряде с кучей цепочек, браслетов на запястьях и голых щиколотках встречала нас сама посередине большого ковра в фойе, как заждавшаяся дорогих гостей радушная хозяйка. Даже поприветствовала на рецком наречии, прижимая руки к сердцу и кивая богатым тюрбаном с пушистым пером, которое удерживалось большим красным камнем.
Наши роли были расписаны еще по дороге — кто из нас остается в борделе до утра и напоказ при дневном свете вываливается из него, а кто должен быть готов к половине второго ночи выступить во всеоружии с полным соблюдением конспирации. И если к этому времени с девочкой всласть пообщаться не успел, то опоздал.
Раздав офицеров по девочкам, мадам меня увлекла в свой кабинет, обставленный скорее как роскошный будуар, но имеющий все необходимые предметы для ведения канцелярской работы. Очень дорогие и качественные предметы. Счеты у нее были изготовлены из полудрагоценных камней на серебряных спицах, а гроссбухи из самой лучшей бумаги в сафьяновых переплетах. Перья золотые в ручках из сочно-синей ляпис-лазури — камня искренности, успеха и божественного расположения, как считали в моем мире. Такие же чернильницы с золотыми крышками.
Там я за всех и расплатился, еще в ресторане заявив офицерам, что страшно обижусь, если кто из них только вынет кошелек — они мои гости. Положение обязывает, раз уж меня маркграф назначил здесь «положением».
— К тебе кого вызвать? — ласково спросила мадам, когда с кассой было покончено, и, смущенно улыбаясь, развела руками. — Из тех, кто остались, конечно.
— Никого, — ответил я ей и не стал скрывать причину. — Я женился и не собирался вообще сюда когда-либо приходить, но… такая вот оказия выпала. Гости. Так что девочка мне сегодня не нужна. Я бы с удовольствием принял ванну, контрастный душ и взял бы сеанс простого массажа. А потом бы неплохо выпить кофе с коньяком.
И положил на стол еще один золотой — за себя. Тут все услуги стоят золотой кройцер по принципу «все включено».
— Хорошо, — несколько разочарованно ответила мне Маара, но, как мне показалось, разочарование ее было наигранным — за все уже заплачено.
Она позвонила в резной золотой колокольчик, который звучал намного глуше, чем серебряный, и отдала необходимые распоряжения появившейся в кабинете девице. Очень эффектной брюнетке лет семнадцати. Новенькой. Раньше я ее здесь не видел.
— Как раз Молас к тому времени успеет, — сказала Маара, когда закрылась дверь в помещение. — И еще кто-то из дворцовых флигель-адъютантов по твою душу явится. Зачем? Не спрашивай. Мне не доложили. Просили только передать.
А ты непростая мадам, как я погляжу… Но кто же упустит такой шикарный источник скрываемой информации? Разве что спесивые аристократы из контрразведки, которые еще не поняли, что отбросов в этой жизни нет, есть ресурсы. Главное, их правильно применять.
— Слушай, Маара, извини за любопытство, но кто это с тобой сегодня был в ресторане?
— Не ревнуй, — она кокетливо улыбнулась и похлопала длинными ресницами. — Не кавалер, если тебя это интересует, хотя я и с ним спала в свое время. Благотворительно. Это Крон, регент Ночной гильдии Будвица. Я так передаю ему ежемесячно его долю за «подышать». В культурной обстановке. С танцами. Он даже сам платит за ужин.
— Нужна помощь?
— Нет, Савва, ради ушедших богов не вмешивайся в наши дела. Ну передавишь ты всех, кого поймаешь, а Ночная гильдия обязательно возродится, но тогда уже условия работы для нас будут куда суровей. Сейчас, по крайней мере, меня не вьючат на распространение дым-глины среди клиентов. А разовую благотворительность можно время от времени и перетерпеть, тем более что мужчина он импозантный, не противный и в самом расцвете сил.
Дым-глина. Слышал я про этот растительный наркотик из местного эндемика, не имеющего аналогов в нашем мире. Говорили, что он вызывает очень сладкие грезы и долго не дает привыкания. Но вот как он сюда попадает во время войны? Когда все морские пути, ведущие к тропическим колониям, перекрыты вражескими флотами? Это вопрос.
— Передай ему, что если дым-глина или еще какая дурь появится в окопах, то его публично повесят, даже если он лично не будет к этому иметь никакого отношения. Если уж он взвалил на себя роль ночного короля столицы, пусть соответствует ей. И гоняет конкурентов как следует. Может даже карать смертью. Никто о них не заплачет.
— Так сурово?
— Да. Именно что сурово, — подтвердил я, принимая из ее рук бокал с красным вином. — Война идет, Маара. Ты этого не заметила?
— Из моего будуара мало что заметно из окружающего мира, — уклончиво ответила она, отведя взгляд в сторону.
Тут снова, постучав, появилась та шикарная брюнетка.
— Ванна готова, мадам.
— Передай моему денщику, чтобы принес мне туда смену одежды, — сказал я Мааре.
— Не беспокойся. Савва. Иди вслед за Калиёй, — и мадам протянула мне руку для изображения прощального поцелуя.
Калия шла впереди меня по коридору первого этажа, игриво виляя бедрами под легкой тканью. Соблазняла. Умная мадам, видно, все знала про мою семейную жизнь, в том числе и то, что жена у меня блондинка. Вот и играет на контрасте. Но я действительно хочу именно помыться, пока есть время — термы тут шикарные.
