Боевой пост
Пока Комаров добрался до машинного отделения, он вымок до нитки. Волны набрасывались во тьме на корабль, перекатывались через палубу. Чтобы не оказаться за бортом, приходилось изо всех сил держаться за штормлеер.
Машинный отсек оглушил шумом. Пронзительно выл над головой вентилятор. Главные турбины работали на полных оборотах, все вокруг дрожало и звенело.
Комаров задержался на минутку у поста управления. Здесь уже занял свое место старшина 2-й статьи Спицын, командир отделения. Он стоял твердо, точно врос ногами в стальное зеркало палубы. Ладони цепко обхватили маховик маневрового клапана и еле заметными движениями поворачивали его. Взгляд устремлен на стрелку указателя оборотов.
Старшина на миг обернулся. На потном лице строго блеснули глаза.
— Принимайте вахту! — приказал он. — Смотрите в оба за новым подшипником.
Матрос обошел пышущую жаром громаду турбины низкого давления и спустился в люк.
Здесь заведование Комарова. В низком длинном коридоре — вереница подшипников. В них вращается отшлифованное до блеска стальное бревно вала. Тут прохладно, тихо. Комарова всегда смущало: уж очень спокойное его заведование. Даже неудобно называть его боевым постом.
Напарник, такой же молодой матрос, как и Комаров, обрадовался его приходу. Вместе обошли всю линию вала. Приняв вахту, Комаров отпустил товарища и вернулся к подшипнику, о котором предупреждал старшина. Подшипник этот поставлен недавно и еще не успел обкататься. Потому и греется. Вот и сейчас он теплее других. Матрос повернул вентиль, чтобы прибавить смазки, хотел перейти к другому подшипнику и вдруг почувствовал, что сейчас упадет. До этого он как-то не обращал внимания на качку, а теперь каждый ее взмах отзывался во всем теле. Кружилась голова, биение сердца отдавалось в мозгу острыми ударами. Перед глазами все плыло, как в тумане. И тошнота. Никак не побороть ее.
«Начинается», — с горечью подумал матрос.
Паренек, выросший в степном колхозе, где и воды-то— крохотный ручеек за селом, с детства зачитывался книжками о море. Мечтал о дальних походах, о подвигах. Мечта казалась несбыточной, но уж так устроена жизнь в нашей стране: любая мечта может стать явью. На призывном пункте, выслушав сбивчивую исповедь паренька, сказали:
— Что ж, по всем статьям подходите. Пойдете на флот.
И вот он в форме военного моряка. В учебном отряде слушал преподавателей — бывалых моряков, думал об одном — скорее на боевой корабль. Свободные вечера просиживал на берегу бухты. Любовался кораблями и гадал: на каком ему плавать? По улицам шел гордый под завистливыми взглядами мальчишек. Тайком гляделся в витрины магазинов: ладно сидят на нем темно-синяя рубаха с голубым воротником и черные флотские брюки, выутюженные так, что складки — как лезвия ножей.
А первые же дни службы на корабле разочаровали. Раньше, в мечтах, видел он себя на ходовом мостике с флажками в руках или наводчиком у грозного орудия, в крайнем случае у штурвала маневрового клапана повелителем машины-богатыря. А оказался глубоко в трюме, куда и шум волн не доносится, и обязанности его до обиды просты: ходи да щупай, не греются ли подшипники.
В колхозе работа куда интереснее. Он был трактористом. Уважение-то какое: чуть ли не самый нужный человек на селе! А здесь…
Сегодняшний поход, первый штормовой поход за всю его жизнь окончательно развеял мечты. Оказывается, вовсе он не моряк, а самое что ни на есть сухопутное существо, которое малейшая качка делает беспомощным и жалким.
Молодой матрос к ужасу своему вдруг понял, что не может больше работать.
Закрыл глаза. И сразу же переборка, на которую он опирался, поплыла куда-то в сторону. Чтобы удержаться, схватился за подшипник и тотчас отдернул руку. Металл жегся, будто его вынули из огня. Матроса бросило в жар. Сел на корточки, осмотрел и ощупал со всех сторон подшипник. Нет, не показалось. Действительно как огонь. Матрос забыл о качке. Надо доложить. А старшина Спицын, известно, крутой человек.
Да, старшина прибежал сразу же. Потрогал подшипник, нахмурился Потянулся к вентилю маслопровода. Повернул его. Исподлобья пронзил матроса сердитым взглядом:
— Это еще что такое? Вы же масло перекрыли!
— Не может быть! — только и вымолвил матрос.
Значит, он во всем виноват. Что теперь с ним будет?
Старшина, конечно, снимет его с вахты. А потом и с корабля спишут. Такое на флоте не прощают.
Но старшина не ругался. Подумал. И заговорил мягко, участливо:
— Укачало? Подержитесь еще чуть-чуть. Я сейчас договорюсь, чтобы заменили вас. А пока следите за подшипником. Прибавьте охлаждение. Смените масло.
Старшина ушел. Комаров понимал, к чему вела его оплошность.
Друзья его стараются изо всех сил. Обливаются потом котельные машинисты у раскаленных топок. Матросы боцманской команды в десятый, двадцатый раз крепят все предметы на верхней палубе. Ледяные волны накрывают их, но люди с отчаянным упорством тянут и связывают неподатливые жесткие тросы. Немеют от напряжения руки рулевого. Трудно, страшно трудно ему на такой волне удержать корабль на курсе. А на ходовом мостике, надвинув на самые брови капюшон плаща, несет свою бессменную вахту командир — человек, который отвечает за корабль, за судьбу Комарова и его товарищей.
Может быть, командиру уже доложили о подшипнике. И среди жалящих соленых брызг, вглядываясь до рези в глазах в грохочущую тьму, командир тревожно прислушивается к шуму машин. Потеря хода грозит срывом задания.
Сколько раз слышал Комаров, что нет на корабле маловажных постов. Не верил. А теперь вот не справился со своим таким пустяковым делом и подвел…
Комаров еще раз сменил масло, убавил подачу смазки на соседние подшипники, чтобы больше ее поступало в греющийся подшипник. Матрос увлекся и не заметил спустившегося в отсек инженер-капитан-лейтенанта Новикова. А тот — широкоплечий, рослый (ему приходится сгибаться, чтобы не задеть головой подволока) — внимательно следил за его действиями. Увидев офицера, матрос совсем растерялся. Новиков пощупал подшипник, с улыбкой окинул взглядом понурившегося машиниста.
— Ну, а мне доложили, что подшипник чуть не плавится и Комаров наш совсем сдал. А, оказывается, он — молодцом.
Матрос еще больше смутился.
— Тяжело? — участливо спросил офицер. — Пожалуй, я все же пришлю вам смену.
Комаров взмолился:
— Прошу вас… не надо. Выдержу. Даю слово, выдержу! — И, отвернувшись, уже упавшим голосом добавил: — А моряк из меня, видно, не получится…
— Получится! — сказал офицер. — Вы думаете, другие сразу привыкают? Я, признаться, тоже в свое время мучился, да еще как!
— Вы?
— И я, и старшина ваш, да почти все. Наша служба такая. Привычки требует.
Уже поднимаясь по трапу, офицер еще раз спросил:
— Выдержим?
— Ясно, выдержим! — убежденно ответил матрос.
Офицер ушел. Но теперь Комаров уже не чувствовал себя одиноким. Ему казалось, что весь экипаж смотрит на него.
Мысли Комарова то и дело возвращались к офицеру. Ведь и он начинал свою службу матросом. Может быть, тоже нес вахту на линии главного вала. Потом стал старшиной турбинистов. Только вчера Комаров читал в книге о подвиге старшины 2-й статьи Новикова. Да, это был тот самый Новиков.
…В бою вражеским снарядом пробило борт, вода хлынула в машинное отделение. Турбинистам нельзя было рассчитывать на чью-либо помощь: все были заняты боем. Тогда Новиков, командовавший турбинистами левой машины, задраил выходной люк.
— Уходить нам некуда. Будем спасать корабль.
Воды было по грудь. Вначале она была ледяной, но вскоре нагрелась от паропроводов и работающей турбины и начала жечь, как кипяток. Густой пар заполнил помещение. Стало трудно дышать. Но моряки не падали духом. Заделывали пробоину, откачивали воду. Новиков не отходил от штурвала маневрового клапана. Корабль продолжал бой, ему нужен был ход. Сильно осевший от принятой воды, эсминец маневрировал, наносил удары. И победил.
Верно говорят: любая специальность на корабле может стать геройской.
…Все так же сильно качало. Но, к своему изумлению, матрос уже не испытывал прежней слабости.
Злополучный подшипник понемногу остывал. Раньше время на вахте текло убийственно медленно. Теперь матрос с тревогой поглядывал на часы: неужели не удастся до смены остудить подшипник? Хотя бы еще полчаса…
Перед самой сменой зашел старшина. Он заметно осунулся, побледнел за эти четыре нелегких часа, но глаза сверкали бодро и весело. Осмотрел заведование Комарова и остался доволен.
— Порядок!
Скуп на слова старшина Спицын. Еще более скуп на похвалу. Но сейчас в одно это слово он смог вложить столько, что матрос почувствовал себя самым счастливым человеком.
