Видный русский социалист-революционер, бывший морской министр в правительстве Керенского Вл. Лебедев несколько месяцев тому назад нелегально побывал в Сов. России; благополучно вернувшись из своей рискованной поездки, он в «Воле России» делится впечатлениями о виденном и слышанном. Специальный очерк посвящает Вл. Лебедев антисемитизму в Сов. России. Вдумчивый наблюдатель, безукоризненный в своем отношении к еврейству, Вл. Лебедев зарисовывает характерные картинки обывательского антисемитизма.

«На рабочем собрании, в ожидании докладчика по китайскому вопросу:

– Слышали, слышали?

– Что слышали?

– В Палестине-то…

– Что?

– Как что? Не читали разве?… Погром, батенька! Самый настоящий погром. Арабы евреев бьют. Это тебе не Москва…

Помолчав немного:

– Дураки сионисты, а еще евреи! – поверили на слово… И кому? – англичанам…

– Да, это тебе не Москва…»

Что звучало в диалоге совслужащих? Торжество ли по поводу погрома евреев? Или удовлетворение? Ведь бьют сионистов. Гордость ли оттого, что в Москве погрома быть не может? Или сожаление о том, что Палестина не в Москве?

Коротенький диалог был богат, насыщен тонами. Как понять эти тона, ударения, музыку диалога? В нем умещалось целое исследование на жгучую тему.

Истинный смысл музыки был понятен только собеседникам… Радость или сожаление?

Или вот другая сценка.

«Сидит в «пивнушке» полупьяный прогоревший «частник», заказывает гармонисту то «Интернационал», то фокстрот, то комаринского, то, наконец, популярные «Бублички». Когда дошла очередь до пресловутого куплета: «И в ночь ненастную меня несчастную, торговку частную, ты пожалей…» – пьяный требовал, чтобы гармонист пел его в иной вариации: «Меня несчастного, торговца частного…»

– Говорят тебе, торговца частного. Ну, какая я торговка? Доказывать тебе, что ли?…

– Бывший частник, – шепнул мне приятель.

– Разорили, жиды проклятые, – промолвил частник, когда замолкли последние звуки собранной гармони.

Промолвил и оглянулся…»

Источники этой злобы многочисленны. В Москве до 200 000 евреев, все пришлый элемент. А возьмите, говорил Лебедеву его приятель, телефонную книжку и посмотрите, сколько в ней Певзнеров, Левиных, Рабиновичей и прочих, как говорят советские антисемиты, гишпанских фамилий. Телефон – это свидетельство: или достатка, или хорошего служебного положения. Списки служащих наркоминдела, внешторга, ВСНХ, управлений трестов, пестрят еврейскими фамилиями. Конечно, евреи переполнили также и Соловецкие острова, сибирскую и другие ссылки и дома заключения, но этого население не видит. Как не видит оно вымирающих ремесленников – евреев белорусских и украинских местечек. Печать старательно замалчивает бедственное положение евреев в бывшей черте оседлости. Москвич понятия даже не имеет о том, что еврею вообще живется так же плохо, как и всем остальным.

В Ленинграде зоркий глаз Вл. Лебедева примечает другие «мелочи», бьющие по нервам русского обывателя: перекрещивание улиц именами покойных большевицких вождей еврейского происхождения.

«Урицкий, Володарский, Нахимсон… Три имени сопровождают вас в Петербурге повсюду. Они нагло лезут в глаза. Они назойливо звучат в ушах. Урицкий, Володарский, Нахимсон… Три ничтожества!

И надо же им было родиться евреями…

Вы на изумительнейшей площади города, перед Зимним дворцом, и площадь эта – площадь Урицкого.

Таврический дворец – какая страница истории! – дворец Урицкого.

Таврический сад – сад Урицкого…

Лигово – Урицкое…

Литейный проспект – проспект Володарского…

Шестая часть столицы – район Володарского!

Смоленское, за Александро-Невской Лаврой, – село Володарское…

Сергеево – Володарское…

Шлиссельбургское шоссе – проспект села Володарского… И неподалеку от Александро-Невской Лавры, у Невской заставы, бронзовый Володарский-оратор произносит речь… Здесь он был «убит социалистами революционерами».

Владимирский проспект – проспект Нахимсона… Владимирская площадь – площадь Нахимсона… И собор Владимирской Богоматери – собор Нахимсона, – так острят ленинградцы».

Теперь их имена только – «бациллтрегеры». Бациллтрегеры – носители бацилл бытового большевистского антисемитизма. Урицкий, Володарский, Нахимсон…

И все же собеседники Вл. Лебедева не верят в еврейские погромы при перемене политического строя России:

«– А громить не будут, Иван Яковлевич? – спросил я.

– Что вы, Семен Лукич, что вы… Мы и в царское время боролись против погрома и черной сотни. А кому же их теперь громить? И зачем? То все – прошлое.

– И я так думаю, Иван Яковлевич. Навеки прошлое».

1923 г.