Глава 5. Вне времени и пространства

Машина Громова подъехала к зданию, где располагался офис специальной службы «Черный квадрат». Как только Громов вышел из машины, он сразу заметил, что в оцеплении здания солдат нет. Вместе с Александром Громов подошел к входу. Здесь, к его удивлению, находился майор Береза, лейтенант, полковник и пропавшие солдаты. Несколько врачей в белых халатах оказывали помощь нуждающимся. Люди Громова ситуацию, казавшуюся ночью непредсказуемой, взяли под контроль. Теперь вход охранялся четырьмя военными, подчиняющимися Громову.

К Громову подскочил лейтенант и сообщил о событии, которое произошло во время его отсутствия.

– Вы были правы, подполковник, – начал лейтенант.

– В чем? – спросил Громов.

– Все определилось. Наши люди сами вышли из офиса. Но только …

Он поглядел на присевших у стены солдат, на лежащих товарищей, и продолжил:

– Я не могу понять, что там произошло. Все они, словно потеряли память.

– Какие у них симптомы? Раны на телах есть?

– Ранений нет ни у кого, – ответил лейтенант. Симптомы, – задумавшись, ответил лейтенант, – головная боль, туман в голове и еще … Они ничего не помнят из того, что произошло с ними там… в здании. Только один солдат вспомнил, как спускался по темным ступенькам куда-то вниз. Наверное, это бред. Откуда там ступени, ведущие вниз, это ведь первый этаж. Я что-то не припоминаю, чтобы с обратной стороны этого здания…

– Значит, потерь среди личного состава нет? – перебил его Громов, получив желаемый ответ.

– Нет, – выпалил лейтенант, с интересом поглядывая на мальчика. – Ваш сынишка? Как зовут? – он улыбнулся, приветливо, глядя на Александра.

– Меня зовут …

– Лейтенант! – грубо перебил Громов. – Я благодарю ваших людей за помощь и сотрудничество, а теперь оставьте нас. Дальше все будет под моим контролем.

– Как скажите, – лейтенант сделал приветствие, приложив руку к голове, и отошел к солдатам, которые понемногу начали приходить в чувство. – Вы отправляйтесь в лазарет! – командовал лейтенант, ведь он был единственным из офицеров не пострадавший.

Когда солдаты, офицеры и врачи покинули вход, и остались только четверо солдат из охраны, Громов велел своим людям уйти в казармы. Он подошел к массивным дверям и остановился, раздумывая.

Для Александра все это было интересно и непонятно. Что здесь произошло? И зачем его, подростка, пригласили сюда, в Кремль?

– Запомни эти двери, – сказал Громов, в его глазах было что-то неопределенное, таинственное и нерешительное, казалось, что он колебался. Он почувствовал свою нерешительность, и чтобы не выглядеть перед подростком неуверенным, взял себя в руки. – Сюда многие годы приходил твой дед. Здесь была его работа. Теперь ее будешь выполнять ты.

– А я справлюсь? – неуверенным и заинтригованным голосом сказал Александр. – Иван Трофимович доверяет тебе, значит, в тебя верю и я.

Мальчик посмотрел, изучающе на двери, но ничего особенного не нашел: двери, как двери.

– Это что, игра какая-то? – спросил удивленный Александр, полагая, что его разыгрывают.

– Твой дед сказал мне, что ты справишься.

– Но, что там?

– Моя задача оберегать жизнь и здоровье президента, а твоя – управлять специальным тайным отделом, который называется «Черный квадрат».

– Управлять? – переспросил Александр. Он поправил очки на носу и поморщил носик, искривив при этом губы, как это делают, когда не понимают.

– Да, управлять, и еще выполнять мои поручения, – пояснил Громов.

– Я буду работать в службе безопасности президента?

– Совершенно верно.

Мальчик подошел к двери и взялся за металлическую ручку. Он подумал, что все ответы на свои вопросы он скорее найдет там, за этими обычными, на первый взгляд, дверями.

– Тогда идемте, вы мне все покажете, я ведь в первый раз.

Громов улыбнулся.

– Мне нельзя с тобой. Только ты можешь идти туда.

Мальчик вопросительно посмотрел на Громова, и, не спрашивая его, открыл дверь и вошел внутрь. Он оказался в небольшой прихожей между двух дверей. Справа, на стене горела лампа. Александр сразу увидел большой черный квадрат, изображенный на второй двери. «Наверное, мне сюда, – подумал Александр». Он потянул дверь за ручку и вошел. Здесь он увидел три светящиеся белым светом ступени, ведущие куда-то вниз. Остальные ступени были покрыты мраком. Он осторожно, под впечатлением, охваченный юношеской любознательностью, наполненный смелостью, не боясь ничего, опустил ногу на первую ступеньку. Как только он это сделал, эта ступенька заиграла нотой «ре». Звук был приятным, добрым, наполняющий сердце покоем и, каким-то неописуемым теплом. Он сделал еще пару шагов по ступенькам и услышал ноты «ми» и «си». «Как это забавно, – подумал он. – Значит, это была игра. Здорово!» Четвертая ступенька, как только Александр дошел до нее, засветилась желтым люминесцентным свечением, но звука, когда он наступил на нее, не последовало. «Интересно, – подумал Александр, – откуда льется этот приятный свет». Дело в том, что Александр не видел на ступенях ни одной лампочки. Ступени светились, словно изнутри. Пятая ступенька зажглась зеленым светом, шестая – голубым, следующая – синим. Он оглянулся и посмотрел на удивительный блеск ступеней, горевших разными цветами. Свет падал на стены и отражался в наклонном потолке.

Но удивительней всего было его ощущение. Он был весь охвачен приятным теплом, наполняющим его тело небывалым нежным чувством, придающим легкость и комфорт. Он шел по ступеням, загорающимся у него под ногами, словно не касаясь а летая над ними. Александр даже остановился и несколько раз топнул ногой, чтобы почувствовать под собой твердость поверхности. Он ощутил небывалую легкостью. Сквозь эти новые, приятные ощущения, он услышал дружественный мужской голос, немного веселый и игривый, словно этот голос призывал его поиграть.

– Я ждал тебя, – сказал голос.

Александр немного смутился, потому что не видел говорившего. Голос звучал добродушно, и Александр захотел его еще раз услышать. Но вместо слов он услышал забавный смех, будто кто-то играл с ним.

– Где ты? – спросил Александр.

– Ты скоро увидишь меня.

– Где я нахожусь?

– Ты сейчас в моих владениях, – ответил озорной голос. – Спускайся.

Александр ускорил спуск по ступенькам и вышел на белую мраморную площадку, украшенную причудливыми узорами. Огромный зал, в котором он оказался, осветился, будто новогодняя елка, запылал, засиял разными цветами. На, украшенном арабесками, потолке горели большие хрустальные люстры удивительных конструкций. На белых стенах виднелись в причудливых формах, барельефы, принадлежащие разным эпохам. Но самое удивительное были светящиеся окна. Они были искусно сделаны из разноцветных стекол, составляющий красочный ансамбль мозаики. Разноцветные витражи, изображающие известных ученых, людей творческих профессий, украшали огромные окна. Александр шел по белому мрамору и любовался всей этой красотой и блеском. Впереди он увидел огромные, приоткрытые двери.

– Иди, иди, смелей, – задорно говорил голос. – Ты идешь по «Залу приветствия». Видишь эти двери. Это «Парадные ворота». За ними ты увидишь меня. Входи в них.

Александру показалось странным, что голос произнес слово «входи» вместо «выходи». Он был твердо уверен, что находится в здании, а свет, падающий на разноцветные оконные витражи, это солнечный свет. Стало быть, ему нужно было выйти, а не войти, как говорил голос.

– Мой необъятный замок находится за этими воротами, – произнес радостно голос.

Эти слова еще больше удивили Александра. Он прошел зал, подошел к чуть приоткрытой огромной двери, кажущейся очень тяжелой. Александр взялся обеими руками за массивную ручку. Из щели в двери пробивался внутрь зала приятный синий свет, окаймленный золотистой вуалью. Дверь показалась массивной, но стоило Александру чуть потянуть ее на себя, как огромная дверь безропотно поддалась, словно она была легкой и маленькой.

Александр вышел и оказался в огромном, казалось безграничном мире. Небо светилось лазурью, свет падал всюду, освещая зеленые холмы, пышные рощи, широкие долины, синие озера и извилистые реки. Воздух был наполнен благоуханием трав, цветов, свежестью рек. Легкий и приятный ветерок подул Александру в лицо, слегка погладив его. Он оглянулся, и к своему удивлению, не увидел ни стен, ни окон с витражами, ни больших дверей. Позади него никакого здания не было, лишь природа, нежная, девственная, нетронутая людьми, чистая, богатая, украшенная невидимым художником синевой бескрайнего неба, зеленью трав и прозрачностью чистой родниковой воды.

– Я здесь, справа от тебя, – раздался голос.

Александр повертел головой по сторонам. Он не сразу определил сторону, потому что был охвачен великолепием природы. Его ищущий взгляд столкнулся с забавным деревянным строением, эпохи 18 века. Это был корабль, одномачтовый, в хорошем состоянии. Когда Александр подошел к судну, ему показалось, что время совсем не тронуло это судно, оно выглядело новым. Корабль стоял на зеленой поляне, посреди широкой долины, окаймленной с одной стороны чередой гор, чьи остроконечные верхушки таяли в белоснежном тумане облаков, а с другой синевой широкого озера.

Александр заметил у левого борта старинного судна канатную лестницу, поднимающуюся на борт. Корма судна были метра три-четыре, и Александр не видел палубу.

– Поднимайся на судно. Я на палубе, – приветливо прозвучал голос.

Александр понял, что его ждут. Ему и самому захотелось поскорее увидеть того, кто смог удивить его, и вызвать в нем безграничный интерес. Он поднялся по веревочной лестнице и взошел на палубу судна. На капитанском мостике Александр увидел стройного молодого человека, одетого в черные брюки и удивительно белую рубаху. Рукава рубашки были закатаны по локоть, расстегнутый воротник оголял грудь.

– Вот ты и на моем корабле, – сказал по-дружески Мор. – Твой дедушка рассказал мне о тебе.

– Я не понимаю … – пробубнил от восторга и волнения Александр. – Где я нахожусь? Здесь все предметы не отбрасывают тени, хотя солнце светит ясно.

На мостике, Александр, в ясном освещении солнечных лучей, детально рассмотрел молодого приветливо улыбающегося человека. Первое, на что обратил внимание Александр, это были очень красивые и удивительно синие глаза. Казалось, что они обладали силой гипноза, и вместе с тем, таящие бюро эмоций – это были глаза человека, способного на поступок, хотя внешне спокойные. Длинные, слегка спутавшиеся волосы спадали на широкий лоб, немного прикрыв его. Широкие скулы, правильной формы нос, чуть заостренный подбородок довершали красивое строение лица. Губы были чуть тонкие, не портившие, а скорее довершающие утонченность чудного сочетания и расположения. Тонкая и изящная улыбка напоминала улыбку хищника. Фигурой он обладал стройной, но под его легкой одеждой чувствовались сильные и упругие мышцы пантеры, способной изящно и грациозно перемещаться, и стремительно и внезапно атаковать. Роста он был выше среднего.

– Ты находишься на «Корабле времени», – ответил Мор, бросив легкую, чуть заметную улыбку. – Ты знаешь, кто я?

– Тебя зовут Мор, – выпалил Александр.

– Да, ты можешь меня называть этим именем. И ты верно заметил, здесь нет тени, ни одной. В моем мире нет теней, они признак конца. А здесь царит бесконечность.

– А что ты делаешь на этом старом, никому не нужном корабле?

– Я его капитан. Он помогает мне перемещаться, – приятно улыбнувшись, ответил Мор.

– Перемещаться? – с удивлением спросил Александр. – Но ведь он даже не на воде стоит.

– Все верно, – согласился Мор. – Ему не нужна вода. Этот корабль летает.

И в этот миг, Александр почувствовал, как судно корабля пробрала легкая дрожь. Оно выпрямилось, оторвалось от земли и плавно поднялось над травой, словно было воздушным шаром, а не деревянным и тяжелым судном. Это сильно удивило Александра, он подбежал к перилам и посмотрел вниз, что бы увидеть, как земля отдалялась от корабля, а корабль поднимался все выше и выше, без всякого шума. Мор подошел к Александру и вместе с ним взглянул на чудесную цветущую долину, где разливались солнечные лучи. Несмотря на то, что свет был ярким, жарко не было, это тоже удивляло Александра.

– Я, кажется, понял, вы маг и чародей, или фокусник. Но все же, где мы находимся?

– Мы находимся вне времени и пространства, и можем лететь, куда захотим.

– А ты меня научишь этим фокусам? – спросил Александр.

Мор улыбнулся хищной улыбкой.

– Тебе нужно познакомиться с этим миром.

– Что тут знакомиться, – возразил Александр. – Он прекрасен, здесь светло, уютно, все здорово. Я много читал …

– Я покажу тебе мир таким, каков он есть на самом деле. Все, что ты знаешь о нем – это детская иллюзия. Мир не такой, как ты его представляешь или видишь. Ты много не знаешь.

– Хорошо, я готов учиться, – твердо сказал Александр, подобно хорошему и прилежному ученику.

– Я покажу тебе мир от его начала до его конца, – сказал Мор.

После этих слов, что-то вокруг начало меняться. Александр увидел, как деревянное судно начало таять, уходить, исчезать под ногами. Вот прошла по телу судна, завершающая сине-огненная волна и все судно исчезло. Александр не видел палубу, мачты, трюм, борта судна, а под ногами он увидел в отдалении землю. Но он не падал, под собой он чувствовал опору. Это была палуба, она осталась на месте, хотя стала невидимой. Теперь Александр чувствовал себя, словно в пространстве, без опоры, но он по-прежнему летел на судне, только невидимом.

– Это здорово! – крикнул от восторга Александр.

Но Мор не ответил ему. Он молчаливо глядел куда-то вниз. Небольшие белые облака, рассеянные по голубому небу, под действием, видимо, ветра, хотя Александр не чувствовал его порывы, поплыли быстрей, все быстрей, и наконец, очень быстро стали пролетать над головами Александра и Мора. Все вокруг, казалось, меняется.

Тем временем, они оба спустились к самой земле и зависли над ней. Земля была вспахана, и легкий пар поднимался над черноземом, земля дышала. Вскоре тучи объединились, где-то показались молнии, пошел дождь, ливень. Но тут же все быстро прошло, тучи расступились, дождь прекратился, выглянуло солнышко, земля согрелась и из-под земли появился зеленый стебелек. Он рос буквально на глазах, извивался, и поднимался неустанно вверх, как если бы время текло намного быстрей. Наконец, он остановился в росте, и начал изменяться в форме, появились почки, затем выросли листочки, появился чудесный желтый цветок, он распустился и засиял. Но это цветение было недолгим, лепестки вскоре утратили яркий живой цвет, потемнели, сложились и опали, то же произошло с листьями, они сменили цвет зеленый на желтый, потом опали, потемнели и рассыпались в прах. Сам же ствол изогнулся и засох.

Александру стало жаль цветок, и он решил присесть, чтобы дотянуться до него, но невидимый корабль неожиданно взмылся высоко вверх и умчался прочь. На горизонте появилась гора с белоснежной шапкой. Они долетели до склонов горы, и Александр разглядел, один из пиков горного хребта. На самой вершине находилось гнездо. Там Александр приметил серое яйцо.

– Кто это? – спросил он.

Но Мор, по-прежнему, молчал. Александр понял, что Мор хочет ему что-то показать, поэтому он не стал допытываться. Он решил, что должен сам до всего додуматься. Нужно было лишь наблюдать и умело делать выводы.

Вскоре яйцо задрожало, покатилось, и изнутри кто-то ударил по скорлупе. Она треснула и распалась, изнутри появился птенец. Он вылез из скорлупы и начал бегать по гнезду, издавая пронзительный писк. Сверху, неведомо откуда, падали черви и птенец с удовольствием проглатывал их. Он быстро рос, набирал вес и расширялся. Белые оперенья сменились на серые и черные и, наконец, появился молодой орел. Он широко расправил крылья, издал пронзительный крик и спрыгнул вниз, покинув родовое гнездо.

Корабль времени полетел вслед за смелой и свободной, полной сил птицей. Александр видел, как в, казалось бесконечном полете орла, птица менялась. Оперенья тускнели, выпадали, шея оголилась, хвост растрепался, клюв огрубел, лапы ослабели, и, некогда сильная птица, тяжело приземлилась на камень, затем сделала пару шагов, и упала с него на землю и повалилась на бок, беспомощно раскрыв клюв. Глаза потускнели и птица окаменела. Юноша попытался поднять жалкую птицу, но корабль взлетел вверх, набрал высоту и умчался. Внизу, среди скал, лесов и гор Александр приметил тоненькую голубую полоску.

– Что это?

Корабль приблизился к лесу, усеявшему гору, опустился ниже, и Александр различил тоненький ручеек, это был родник. Он начинался у скалы, бил из-под ее сильной плоти и осторожно спускался вниз, огибая мелкие камни. Он тянулся змейкой среди многочисленных деревьев, кустарников, оббегал большие валуны. Постепенно он рос, расширялся, сталкивал мелкие камни, погружал землю в себя, захватывал все большую территорию. Наконец, он увеличился настолько, что мог отталкиваться и разбивать большие камни, гнуть и валить крупные деревья и даже менять форму поверхности земли. Скорость его потока увеличилась и, казалось, не было преграды на его пути, способной противостоять его могучим волнам.

Но что-то изменилось, и речка, в которую превратился молодой ручеек, начала угасать на глазах. Она уменьшалась, теряла былую скорость, прыть, сокращались ее рукава, и, наконец, она обмельчала, превратилась в жалкую лужу, которая вскоре иссохла и осталась лишь потресканная земля в форме канавы, напоминающей, что некогда здесь протекала могучая и жизнеобильная река, дающая жизнь многим существам.

Александру стало жалко речку. Он посмотрел на небо в ожидании дождя, но влаги все не было. Где-то вдали он приметил блеск. Это была поверхность бескрайнего океана. Александр захотел спуститься к воде. Корабль унес Александра и Мора к океану, затем плавно опустился на его поверхность.

«Ну вот, наконец-то, без фокусов и волшебства, – подумал Александр». Но что-то было не так. Корабль не остановился на поверхности спокойной морской глади, а стал погружаться под воду. Александр увидел, как его ноги опустились под воду, но, к своему удивлению, не почувствовал холодного прикосновения, он опускался все ниже, не нечувствовал ее влагу, казалось, что он находится в каком-то защитном невидимом колпаке. Мор и Александр опустились на самое дно. Здесь, вокруг них, совершенно не пугаясь их присутствия, плыли рыбы различных видов, большие и крошечные, широкие и узкие, пестрые и серые. Все они, подобно разноцветным бабочкам, парили среди подводных растений. Неожиданно рыбы заметались, они стремительно убегали прочь, пытаясь спастись. Но от кого? Кто их так напугал? Александр обернулся и увидел огромную акулу. Ее страшная открытая пасть, приносящая смерть, была усеяна четырьмя рядами острых, как бритва, многочисленных зубов, их было больше сотни на каждой челюсти. Акула злобно клацнула зубами, махнула длинным хвостом и устремилась вперед в погоню за жертвой. Казалось, акула не видела людей, ее интересовали лишь рыбы. Она открыла пасть и с молниеностностью хищника набросилась на крупную рыбу, не успевшую скрыться. Раздирая жертву несколькими сотнями зубов, она медленно проплыла рядом с Александром, демонстрируя свое огромное и могучее тело. Проглотив рыбу, акула устремилась на новую жертву. Разжевав и заглотив ее, хищница стала высматривать во мраке малейшие движения, чувствовать слабые колебания своим телом, казалось, ее аппетит не утолим, ей хотелось все больше и больше, она жаждала новой смерти.

– Что ты скажешь на это? – неожиданно спросил Мор.

– Ну, я читал об этом, – сконфуженно ответил Александр. – Акулы, как и львы, волки и прочие хищники убивают немного, только слабых и больных, тех, кто не может убежать. Им требуется немного пищи, ровно столько, чтобы насытиться. Такова жизнь.

– Убивать, забирать чью-то жизнь – это плохо или хорошо?

– Ну, – Александр задумался, – конечно, хорошо было бы без этого, то есть без смерти, но … так уж устроен мир. Акула не может не есть мясо, иначе она сама умрет. Конечно, жизнь прекрасна, и хотелось бы …

– Жизнь прекрасна?! – немного повысив голос, спросил Мор.

– Так сотворил Бог, – оправдывался Александр. – Он подарил жизнь, в том числе и людям – самым лучшим его творениям.

– Человек – это его ошибка. Человек получает самое дорогое от Бога – жизнь, но вместо наслаждений жизни, он изворачивается, лжет, претворяется, чтобы возвысить себя над остальными, над всем миром. Человек может обмануть только себя, доказав себе, что ложь – это истина; природу и животных обмануть нельзя, первую он уничтожает, вторых превращает в рабов, послушных и подвластных ему. Только сам человек в состоянии все изменить, разобравшись в самом себе. Мрак не вне человека, он внутри каждого. Только человек может вызвать сцены ужаса, выхваченные из глубокого хаоса, рожденные больным сознанием, порожденным незнанием.

Мор показал еще десятки смертей, среди них были и смерти людей. Одни мучились при смерти, охваченные жуткими болями болезни, другие умирали тихо в своих кроватях. Мор выбирал тяжесть смерти. Но почему для одних она была легкой, а для других тяжелой – для Александра было загадкой. Наконец, Александр не выдержал и спросил:

– Я понял, что ты выбираешь. Но почему смерть касается не всех, а только больных и немощных?

– Для него главное – это выживание здоровой и сильной особи, больная и слабая его не интересует. Поэтому он ее не защищает.

– Кто он, кого ты имеешь в виду? – спросил Александр.

– Того, кто создал весь этот мир.

– Бога? – Александр вопросительно посмотрел на Мора.

– У него также много имен, как и у меня, но основное, это «Бог», – ответил Мор. – Он совсем не добрый, как его рисуют в ярких тонах человеческое сознание. Я еще вернусь к этому разговору, но вначале я приведу несколько примеров. Мы ведь на «корабле времени», так отправимся на нем в путь.

Корабль поднялся высоко в небо, его окутали белые, как молоко, тучи, а спустя мгновение, тучи расступились, и под ногами Александр увидел город.

Солнце опустилось, уступая место ночи. По одной из пустынных и темных улиц шел мужчина, крепкий, высокий. Он шел, тихо напевая какую-то веселую мелодию. Рядом с ним, держась за руку, топал вприпрыжку шестилетний сынишка, прижимая к груди маленькую коробку с конструктором. Он уже воображал, как придет домой, разложит детали конструктор на свой маленький столик и вместе с отцом начнет его собирать.

Зазвонил мобильный телефон, отец вынул его из кармана, на экране высветилась фотография жены и надпись «Катюша». Мужчина коснулся экрана.

– Привет! – с восторгом сказал мужчина.

– Привет, Ваня, – ответила тепло женщина. – Ты зарплату получил?

– Да, все в порядке.

– Сколько?

– Тысяча двести.

– Немного, – вздохнул женский голос. – Купи колбаску и кефир. Да, чуть не забыла, хлеб не забудь.

– Я уже все купил.

– Остальные не трать. Завтра на базар пойду.

– Хорошо, Катя.

– Вы скоро будете?

– Ты можешь нас увидеть из окна.

Мужчина и мальчик подходили к девятиэтажному дому. Кое-где светились фонари, призрачно освещая парадные высотного дома. Мужчина крепко взял мальчика за руку, открыл дверь парадной, там было темно.

– Опять лампочка не работает, что думает себе ЖЭК, – пробормотал он. – Иди аккуратно, впереди ступеньки.

Он нащупал первую ступеньку. «Дальше будет легче, главное не зацепиться, – думал мужчина».

– Надо будет фонарик купить, дом большой, за освещением никому нет дела. Сейчас до лифта дойдем, там свет будет, – сказал мужчина, успокаивая мальчика.

Но мальчик, казалось не боялся, он только покрепче сжимал руку отца. Мужчина и мальчик поднялись на первый этаж. Почти на ощупь мужчина одной рукой нащупал кнопку вызова лифта, другой рукой он сжимал ручку сынишки.

– Фу, слава богу, на первом этаже, – произнес он, заглядывая в щель двери лифта и замечая тусклый пробивающийся свет в щели раздвижной двери.

Загудели двери лифта, раскрылись в стороны, кабина осветилась желтым светом.

– Ну вот и все, в безопасности, – сказал уверенно мужчина, одновременно чувствуя какую-то неясную тревожность на сердце.

Ему показалось, что тишина в коридоре была нарушена не только гулом отворяющейся двери, но и еще чем-то неуловимым. Мальчик был позади, еще скрытый мраком. Отец отошел в сторону, чтобы пропустить сынишку в освещенную кабину лифта. В этот момент мужчина услышал за собой неясный шорох, приводящий в беспокойство его сознание. Он хотел обернуться, но не успел. Тяжелый удар каким-то железным предметом вывел его из строя. У него подкосились ноги. Все, что он успел заметить, было смутное, расплывающееся пятно сына. Чьи-то крепкие руки втолкнули мальчика с силой в кабину лифта. Он упал навзничь, коробка с конструктором выпала на пол и детали конструктора рассыпались в разные стороны. Деталей было всего двенадцать, так как конструктор был простым и дешевым. Мелкие детали конструктора вывалились на пол лифта, между ног мальчика. Он развернулся, сел, прислонившись спиной к стене лифта. Мальчик заплакал, он плакал не от боли в коленном суставе, а от того, что его конструктор был разбросан на полу. Видимо боль еще не сразу дошла до него, он почувствовал ее позже. До его слуха доносились приглушенные многочисленные удары, напоминающие хлопки и неясные многочисленные шуршания чьих-то ног. Вот он увидел в темноте коридора несколько пар ног, одна из них наступила на маленькую пустую коробочку конструктора и раздавила ее. В коридоре была борьба, не на жизнь, а на смерть. Вскоре вся возня утихла, слышен был только чей-то зловещий, неприятный шепот. Мальчик испугался, он думал о папе. Где он? Почему он бросил, оставил его одного в лифте? Вскоре шепот прекратился, и свет, льющийся из лифта в темный коридор, осветил три темных силуэта каких-то взрослых людей, быстро покидающих коридор. Где-то хлопнула дверь парадной. Наступила тишина, мальчик все еще сидел на полу, боль в колене усилилась. Он вытер слезы, мешающие ему видеть, нагнулся, чтобы подобрать черное колесико от конструктора.

– Папа, папа … ты где?! У меня болит нога, я упал …

Но папа не отвечал. Где-то в коридоре тревожно зазвонил телефон.

Мор и Александр наблюдали за этими трагичными событиями. Они находились вне пространства. Им не мешали стены, перегородки дома. Все, что они видели, было словно на ладони.

– Он умер? – с ужасом и замиранием в сердце спросил Александр.

– Да, вскоре спустится с седьмого этажа женщина, – ответил Мор.

– Но за что его убили? – не выдержав подкатившую волну чувств и переживаний, спросил Александр.

– Им нужна была его зарплата, жалкие гроши. Потом они купят на эти деньги водку и дозу дешевого наркотика.

Несмотря на темноту и сумрачный вид помещения и улицы, Александр почувствовал, что позади Мора сгущались тени. Это были необычные тени, от них веяло холодом и каким-то зловещим чувством страха. Но, как ни странно, Александру не было страшно. Он чувствовал, находясь рядом с Мором, какое-то необъяснимое ощущение безопасности.

Тени сгустились и объединились в углу коридора, где лежало тело мужчины. Куртка на нем была разорвана, карманы вывернуты, голова разбита. Из раны проломленного черепа текла кровь. Скрученные судорогой пальцы рук безжизненно застыли в смертельной позе. Глаза были широко открыты, из носа текла струйка крови.

– Он жив?! – воскликнул Александр в надежде.

– Еще минута у него есть, но это ему не поможет, у него травма не соизмерима с жизнью. Это конец.

Тени облепили несчастного своим плотным одеялом смерти, завернув его тело в непроницаемый саван.

– Теперь у него нет отца … – тоскливо произнес Александр. – А нельзя ли …

Он посмотрел на Мора с надеждой и ужаснулся. Белая рубаха, которая все это время была на нем, начала менять цвет. Она тускнела, становилась серой, темной и, наконец, полностью приобрела черный оттенок. Но чудовищней всего Александру показалось превращение глаз Мора. Из небесно-синего они зажглись пламенным огнем внутри. Этот огонек, олицетворяющий бурю, был готов выплеснуться наружу и все сжечь до единого кусочка. Лишь губы, тонкие, холодные были не тронуты его превращением. По-видимому, Мор, как-то менялся в момент чей-то смерти, что-то внутри него преобразовалось.

Александру было до боли жалко маленького мальчика, сидевшего на полу лифта. Он с ужасом и безграничным состраданием глядел на лестничные пролеты, по которым безудержно бежала, спускаясь и спотыкаясь, молодая женщина, уже вдова.

Невидимый «корабль времени» унес Александра и Мора прочь из ночного холодного города. Меньше всего Александру хотелось вернуться в этот город, где он впервые в жизни почувствовал странное душевное волнение, боль, страдание людей. Он и раньше видел по телевизору нападение убийц, насильников, но это было не так больно для его сердца. То ли Мор, то ли «корабль времени», или, неизвестно откуда взявшиеся, тени заострили его чувства, и главное из них – сострадание. Ему было очень жаль мальчика, у которого отняли любимого отца, друга и верную отцовскую помощь, на которую всегда он мог рассчитывать.

Глаза Мора, как только корабль поднялся к облакам, вновь приобрели синий оттенок, а рубашка, из черной, стала белее молока. Александр, глядя на эти превращения, немного успокоился. Впереди был свет, ясный, дневной. Тепло солнечных лучей, посылаемых желтым улыбающимся диском, ласкали красивый город, расположившийся у моря.

Летняя пора, толпы людей направляются к желтому побережью, чтобы почувствовать незабываемое прикосновение к морской прохладе. По невидимой команде корабль направлялся мимо пляжа, он шел в центр города. Несмотря на дневной свет, здесь было как-то невесело. Александр еще не понял, почему это новое ощущение проникло в него и царапает изнутри. Вместе с Мором он прошел сквозь стены какого-то неказистого трехэтажного флигеля дома. Он оказался в убогой квартире, без всякого намека на ремонт. Стены здесь красили несколько раз, каждый раз в разный цвет, то оранжевый, то желтый, последний был коричневым. Краска местами вздулась, полопалась. Ванной вообще не было, вместо нее был душ. На стенах, у труб, в проемах между многочисленной, старой, подряпанной и разбитой мебелью, бегали коричневые тараканы. В прихожей, она же служила кухней, тускло горела желтая лампа, придавая бледное освещение обстановке. Пол, по-видимому, деревянный, когда-то был неумело покрыт линолеумом, который со временем потрескался, вздулся и пришел в негодность.

В углу, у залитой борщом плиты, сидел на низкой табуретке молодой человек, лет тридцати-пяти. Он свесил понуро голову и, казалось, безжизненно уставился в пол. В его руках было что-то маленькое, стеклянное и продолговатое. Александр не смог рассмотреть, ему захотелось проникнуть в комнату, откуда изредка доносились прерывистое тяжелое дыхание и тихие стоны.

Сквозь дверь, как по волшебству, Александр проник в комнату. Здесь царил настоящий хаос. Вещи не были разбросаны, но они и не были аккуратно сложены или разложены. Книги, их было очень много, буклеты, журналы, многочисленные газеты, собранные неумело в разорванные с дырками кульки, конверты от писем, множество аккуратно вырезанных закладок, вставленных в книги, все это заполняло два журнальных столика, один письменный, и один обеденный столы. На обеденном, кроме хлеба, лежала груда лекарств на подносе. Стены были закрыты шкафами до самого потолка, покрывшегося многочисленными трещинами. Длинные щели змеевидно спускались по углам между стен, от самого потолка до пола. Только один из шкафов был заполнен одеждой, остальные были доверху заставлены книгами по русскому языку и литературе – начиная от русской классики и заканчивая классикой мировой литературы. Рядом с журнальным столиком находилась кровать, на которой, на боку, лежала пожилая женщина. На вид ей было лет семьдесят. Старушка тяжело дышала, под ней находились подушки, так, что тело, туловище и голова, были чуть приподняты.

Александр обратил внимание на фотографии, расположенные в шкафах, перед книгами. На них была изображена женщина лет сорока с детьми, детей было много. На одной из фотографий Александр узнал молодого мужчину, который сейчас понуро сидел, свесив голову на грудь, на кухне. Молодой человек был изображен с пожилой женщиной, схожей с той, что лежала в кровати. Видимо, это был ее сын, а женщина была учительницей, всю жизнь проработавшей в школе.

Открылась дверь и в комнату неуверенной поступью вошел молодой человек, он по-прежнему сжимал в руке какой-то продолговатый предмет. Его грустный взгляд был направлен на старушку, мучавшуюся от боли. Она почувствовала, что он вошел, и попыталась сесть. Он подскочил к ней и бережно помог ей. Она протянула руку вперед, словно хотела ему что-то сказать, но болезнь не давала ей сделать это. Ей было больно, и все же она тихо с тяжелым хрипом и вздохом промолвила:

– Я не хочу … – на некоторое время она замолчала, делая вдох, – не хочу умирать.

– Мама, ты не умрешь. Ну что ты в самом деле. Надо сделать укол.

– Нет, не хочу, – женщина при каждом слове совершала усилие при вдохе. – Я хочу быть в сознании.

– Но ведь ты же страдаешь.

Она протянула руку, словно хотела, что-то сообщить, но не могла выговорить. Он нежно взял ее руку.

– Да, да, говори, ты хочешь пить? – Она чуть покачала головой.

– Сделать кашу?

Она вновь покачала головой.

– Что? Я не понимаю, мама.

Она протянула руку к журнальному столику с грудой книг.

– Ты хочешь книгу?

Женщина беспомощно опустила руку. Чуть отдышавшись она протянула руку к нему. Он взял ее дряблую руку и почувствовал, что она приглашает его сесть рядом. Он повиновался. Его сердце невыносимо страдало. Больше всего на свете он не хотел, чтобы его мать умерла. За ее жизнь он готов был отдать свою.

Спустя десять минут женщина показала, что хочет лечь. Молодой человек помог ей – он поправил скатившиеся подушки и, придерживая старушку, аккуратно опустил ее тело на мягкую опору. Затем он, слыша ее тяжелые стоны, вызванные внутренней болью, посмотрел на стол, где лежали многочисленные коробки с лекарствами. Больше всего на свете он не хотел, чтобы она страдала.

– Мама, может быть, укол сделаем?

Женщина ничего не произнесла, она лишь тяжело сопела и закатывала глаза от боли. Он вышел на кухню, сжимая какой-то предмет. Молодой человек суетливо заходил по кухне, потом тяжело опустился на низенькую табуретку.

– За что? Почему именно она? – тихо, с болью и ненавистью в сердце, сказал он.

Молодой человек разжал ладонь и Александр увидел в ней шприц с наполненной прозрачной жидкостью. Мужчина отложил шприц на небольшой столик и обхватил руками голову, опустившуюся на грудь. Из комнаты послышались протяжные стоны. Он вскочил и вошел в комнату, подошел к матери, лежащей на боку, и тихонько стонавшей, и положил легонько руку ей на плечо, затем ласково погладил ее. Женщина глаз не открывала, казалось, что она заснула. Он гладил ее руку. Ее дыхание стало более прерывистым. Молодой человек тяжелым шагом вышел из комнаты.

Женщина приоткрыла глаза, но ничего не увидела. Лишь белое пятно, мешавшее, маячило перед ней. Неожиданно дикая боль стала угасать. Неужели все прошло? Настало облегчение. Она захотела позвать сына, чтобы сообщить ему приятную новость, но не смогла ни подняться, ни крикнуть. Ее рука куда-то неосознанно и беспомощно тянулась, потом повисла. Она почувствовала долгожданное облегчение от боли. Неужели это возможно? Боже, какая удивительная легкость и освобождение. Она не чувствовала тяжести вдоха, которой ей посекундно приходилось делать. Но где-то в глубине, еще борющегося сознания, она понимала, что все эти ощущения, о которых она даже забыла, потому что страдала уже несколько месяцев, были ложными. Она знала, что это не освобождение от боли. Так выглядела смерть. Она это чувствовала, и потому уже не держалась за жизнь, ибо не хотела, чтобы вернулась боль. Наконец, за легкостью и обезболиванием, она заметила, что белое бесформенное пятно начало меркнуть. Остался лишь тоненький лучик. Она до последнего старалась не закрывать глаза, чтобы оставаться в этом мире. Видеть его хоть и в таком бесформенном, расплывшемся крошечном, но все же белом, светящемся виде. Она знала, что это не просто луч, это был луч надежды. Луч превратился в точку и потух. Наступила тьма, в которой не было даже той бесформенной белой массы, лишь мрак. Ее сознание провалилось в эту безграничную темноту и пустоту… настала тишина.

Сын, что-то почувствовал, вернее, он не услышал тяжелых предсмертных мучений, и заподозрил, что в комнате что-то произошло. Смерть всегда подкрадывается незаметно. Он вскочил на ноги и вбежал в комнату.

На полу, рядом с журнальным столиком беспорядочно валялись листы бумаги, газеты. Тело матери лежало на спине, оно съехало с подушек. Ее рука была протянута к журнальному столику, в направлении к двери, за которой находился ее сын. Глаза были открыты, взгляд направлен вверх. Он подошел к телу, еще теплому, погладил его, а потом закрыл глаза умершей матери. Он поднял упавший плед и накрыл им тело.

Мужчина думал, и мысли его Александр мог видеть. Александр не мог это объяснить. Он посмотрел на Мора и увидел, что цвет рубашки стал черным, позади него появились мрачные тени, тянущиеся своими страшными, искривленными руками к телу, лежащему на кровати. Александр посмотрел в глаза Мора, но вместе ожидаемого синего цвета, он увидел светло-голубой, почти прозрачный оттенок. Видимо, цвет его глаз менялся, в зависимости от смерти человека – то он становился огненным, то приобретал цвет голубого неба. Он не мог увидеть мысли Мора, но глаза его были наполнены бурей переживаний, возможно, он так же, как и сын этой покойной женщины, не желал ей смерти. Мысли же молодого человека, присевшего на уголок кровати, где покоилось тело, Александр видел насквозь. Он услышал: «Она отмучилась … Но жизнь ведь не окончена, она продолжается … только без нее. Почему?! Это несправедливо и жестоко. Всю жизнь она учила детей, помогала им стать людьми, научила их видеть в мире прекрасное … Почему?! Почему она? За что?! – в душе молодого человека кипела ненависть, покрывающая страдания. – Она любила жизнь и умирать не хотела. Она цеплялась за любую надежду, которая могла бы ей подарить хоть одну лишнюю минуту жизни. Нет, лишних минут жизни не бывает, каждая минута дорога и ценна. У бога нет лишних минут жизни. Почему Бог не дал ей еще годы жизни, а отнял ее у меня. Я не хочу, чтобы она уходила! Жизнь отвергла ее, она стала не нужна жизни, не нужна Богу. – Он с ненавистью продолжал рассуждать. – Я презираю жизнь, и все, что с ней связано … Бога нет для меня, ибо нет справедливости, нет милосердия. Ты жесток! Ты слышишь меня! Ты жесток!!!»

Возбужденная горем душа молодого человека терзалась и страдала. Он искал ответа, и терялся между жизнью и смертью. Для него их не существовало. Он хотел лишь одного – вернуть к жизни родную и любимую мать. Но понимал, что весь трагизм заключался в том, что совершить обратное невозможно – человеческая жизнь может лишь закончиться. Человеку дан путь лишь вперед.

Неожиданно зазвонил телефон, расположенный на журнальном столике. Это вывело молодого человека из тяжелых мыслей. Он поднял трубку.

– Как твоя мать? Ты сделал укол? – спросил женский голос.

Это была врач, она знала о тяжелом положении, и последнее время наведывала старушку. Это от врача он узнал, что жить его матери осталось меньше суток.

– Как она, почему ты молчишь? – настаивал женский голос.

– Она… она … – он хотел сказать умерла, но не смог. Его голосовые связки были скованы внезапно возникшим спазмом. Он присел, хотел вымолвить «она умерла», но спазм связок еще крепче сжал горло, от душевных мук глаза потяжелели, но слез еще не было. Наконец, он собрал все физические силы и с усилием выдавил:

– Она умерла.

Женщина начала что-то лепетать, но он не слышал ее слов, так как положил трубку. Он не мог ни говорить, ни слушать. Это горе касалось только его. Чужой человек никогда не поймет, не прочувствует его горе, так, как его чувствовал он. Теперь в этом мире он был один, умер его самый родной человек, умер тот, кто единственный называл его ребенком, независимо от возраста, ибо для матери ее дитя будет всю жизнь ребенком. Теперь он перестал быть ребенком, потому что тот, кто мог это сказать, умер.

Внезапно на него, после томительных сжатий связок и душевных мук, налетел новый приступ, он не мог остановиться от рыданий. Слезы будто градом лились ручейками с обоих глаз, казалось, что в глазах находится человеческая душа, страдающая, ищущая спасения, выхода, но заточенная в прозрачной оболочке, всевидящая и молчаливая до поры до времени. Ей не даны физические возможности, она не может убежать, что-либо изменить, покинуть прозрачную темницу; ее удел – страдания, переживания, она может лишь молчаливо передавать телу свои безграничные мучения, содрогая его плоть. Это произошло и с молодым человеком. От бессилия, теперь уже и физического, у него подкосились ноги, он опустился на кровать и зарыдал. Остановить поток слез он не мог, душевная боль не умолкала, но именно слезы дали прорыв накопившимся страданиям его души…

Спустя десять минут приступ, охвативший так внезапно его, прекратился, и он немного успокоился. Его сознание вновь вернулось, и его посетила мысль: «Что она хотела сказать? – он думал о последних минутах жизни матери. – Она протянула ему слабую руку, но ничего не промолвила … Те, кто уходят навсегда, тоже боятся одиночества, она не хотела терять, – внезапно подумал он. – Что это? Почему я об этом думаю? Может, это ее последние слова, которые она так и не смогла произнести. Ее рука была в моей руке. Она не смогла это сообщить мне из-за чувств, переполняющих ее, также, как и я не смог сказать врачу, что ее больше нет. Возможно, я, отвечаю врачу, неосознанно пытался вырвать ее из цепких лап смерти – я не верил, что ее больше нет, поэтому не мог с первого раза вымолвить врачу эти страшные слова: «она умерла». Я чувствовал тогда, как эти слова полоснули меня по сердцу, оставив навсегда открытую рану».

Александр больше не мог видеть и слышать душевные страдания. Он обратился к Мору:

– Ты можешь дать ей жизнь? – он с надеждой смотрел в голубые, почти прозрачные глаза Мора.

Он покачал головой.

– Я могу лишь завершить ее, – ответил Мор.

Александр вспомнил те многочисленные сложные превращения, на заре жизни организма, которые Мор демонстрировал ему.

– Почему рождение такое заботливое и продуманное, а смерть жестокая и непредсказуемая?

– Может для того, чтобы человек через душеные страдания задумался о смерти и постарался что-то изменить в легкомысленной, порой необузданной жизни, научился ее ценить, – загадочно ответил Мор.

Комната исчезла, город покрылся дымкой, и корабль, поднявшись к облакам, умчался прочь.

– Я покажу тебе еще один случай, доказывающий, что нет справедливого бога, – сказал Мор. Его глаза вновь приобрели синий цвет, а черная рубашка превратилась в белую. – Он вот-вот произойдет.

Под прозрачной палубой Корабля времени, Александр увидел поселок. Домов здесь было немного – одноэтажные, старой постройки, деревянные домики, в которых жили сельские жители. По двору ходили куры, голосистый петух, с отсутствующими перьями на длинной шее, поднял голову и громко закукарекал. Небо было полно серых мрачных туч, нависших своими рваными лохмотьями над желтыми полями.

Александр и Мор сквозь старую черепичную крышу, словно приведения, проникли внутрь дома. Здесь за столом сидели трое людей: двое мальчиков и молодая женщина. Одному мальчугану было восемь, другому – пять. Семья обедала.

– Мама, а папа поиграет с нами завтра? – спросил старший мальчик.

– Завтра суббота, – задумчиво сказала женщина. – Мы собирались пойти к тетке Любе.

– Но он обещал поиграть в солдатики, – вспомнил мальчик.

Младший братик ковырял ложкой в тарелке. Мать взяла у него ложечку и поднесла ее к его рту.

– Господи, когда ты повзрослеешь и начнешь кушать сам, – недовольно, с легким раздражением сказала мать.

– Ну, мама! – настаивал старший мальчик.

– Чего тебе? – спросила мать, о чем-то размышляя.

– Папа останется с нами?

– Останется, останется. Вот только поможет мне.

– А можно мы поиграем в войну?

– Нет, – ответила женщина, – вы же знаете, далеко уходить нельзя.

– Нет, мы только во дворе, как вчера, – настаивал мальчик.

– Я сказала, нет, – отрезала мать.

– Но мы с папой уже играли.

– Вот когда будете с папой …

– А можно тогда в солдатики, мы в песочнице, во дворе, ну пожалуйста, – умолял мальчик.

– Ладно, вот братик твой поест и пойдете, – сдалась мать.

– Здорово, ну ешь давай быстрей, – сказал старший брат, глядя на младшего.

– Не хочу, – ответил младший братик.

– Почему? – спросила мать.

– Она невкусная.

– Другой нет. Я … я дам тебе конфету.

– Те, что отец вчера принес? – спросил старший сын.

– Да, а что? Ты их уже съел?

Мальчик виновато опустил глаза.

– Ясно, – мать поняла, что конфет уже не было и ей нечем привлечь младшего сына к еде. – Ладно, давай еще две ложки, и можете идти. – Она вспомнила, что собиралась постирать после обеда.

Пока младший братик доедал кашу, старший уже выскочил из-за стола и побежал в комнату за коробкой с солдатиками. Спустя десять минут оба мальчика выбежали довольные, в предвкушении игры, во двор. Они построили в песке оборонительные укрепления, расставили пластмассовых солдатиков и начали детскую игру. Атаковали красные, синие и черные оборонялись. Дети, охваченные азартом, производили крики, озвучивая выстрелы. Песок разлетался, крепость, построенная ими, рушилась и строилась вновь. Безграничный детский азарт овладел ими.

Александр улыбнулся, наблюдая за детской игрой, вспоминая себя в ранние детские годы.

– Я тоже так когда-то безудержно резвился, – сказал Александр, глядя на Мора.

– Дети самые удивительные создания, – ответил Мор. – Я уже давно наблюдаю за человеческим родом.

– И в чем их особенность, они ведь ничего не знают?

– Вот именно, ничего не знают, – согласился Мор, он поманил Александра за собой, и они вновь вернулись в дом.

В одной из комнат, где повсюду лежали детские игрушки, на стенах висели фотографии мальчиков, снятые в разные годы их развития. Дети улыбались, невольно дарили радость обитателям дома.

– Дети рождаются с чистыми душами. Но стоит им окунуться в общество людей и они меняются. Их детские души подобны кристально чистым слезам господа, падающим в грязные и мутные воды, и принимающие те же смрадные выцветшие тона тяжелой порочной жизни людей, – сказл с грустью Мор.

Он подошел к одной из фотографий, где любящий отец – крупный широкоплечий мужчина, стоял у дома в обнимку с двумя сынишками.

– Кто он? – спросил Александр.

– Он тракторист, пахарь. Сейчас он работает в поле, у него тяжелая работа, но мирная, тогда как … все мужчины этого поселка … только он остался, остальные …

Мор не договаривал и Александр заподозрил что-то неладное. Он хотел спросить его, чтобы разъяснить для себя вопросы, но увидел позади Мора тень. Александр насторожился, он вспомнил, как позади Мора образовывались призрачные тени, от которых веяло смертью. Это происходило всякий раз, когда происходила чья-то гибель. Жуткая тишина спустилась откуда-то сверху и наполнила комнаты. Тени сгущались, они уже приобретали угрожающие зловещие формы. Александр с ужасом глянул в глаза Мора и заметил, что их синий цвет побледнел. Короткий гул словно оборванный раскатистый гром, раздался за окном, а спустя мгновение пронзительный, оглушающий взрыв прозвучал во дворе. С треском вылетела рама из основания, разбились стекла, затрещали стены, и посыпалась штукатурка, наполнив комнату серым туманом. Какая-то неясная, пугающая боль проникла в сердце Александра, заставляя его выбежать во двор. Мор дотронулся до руки Александра, останавливая его.

– Но ведь там же … – изо всех сил кричал Александр. Его детское лицо было искажено ужасом.

Как только Мор остановил Александра, все вокруг стало сливаться в одну бесформенную массу. Александр ничего не мог различить, все вокруг потемнело, а спустя время рассеялось. Александр стоял на своем прежнем месте в детской комнате. Кругом лежали детские игрушки, на стенах висели фотографии с улыбающимися детьми. Все было то же, но все-таки Александру не было спокойно на душе. Что-то в этой окружающей картине, спокойной и мирной, было не так. Что-то изменилось. Александр включил логику и еще раз оглядел обстановку. И тут он заметил, что предметы, окружающие его, лежали не хаотично, игрушки не валялись на полу, а были собраны и аккуратно расставлены на детских кроватях и сервантах. Кровати застелены, а вещи собраны в шкафы. На месте рамы была клеенка, прикрепленная гвоздями к деревянной стене. Сквозь клеенку лился дневной полуденный свет. Какая-то скрытая тревога пробралась в его детское сердце, и ему захотелось во что бы то не стало выйти во двор. Он посмотрел на Мора, и увидел, что его рубашка была вновь белой, а глаза синие. Опасность миновала. Но все же неспокойное сердце Александра не унималось, оно сжималось от неясной зарожденной боли. Оно чувствовало то, чего не видели глаза. Александр подумал, что если он выйдет на улицу, то все разъяснится. Это же он прочитал на лице своего спутника.

Во дворе Александр увидел толпу людей. Старики и старухи, молодые женщины стояли гурьбой вокруг крупного широкоплечего мужчины. «Что они здесь делают? Почему все молчат? – подумал Александр». Всюду царила тишина, не смотря на ясный день. Он решил не спрашивать Мора, а самому разобраться, в чем тут дело. Пока он обходил людей, он вспомнил о двух мальчиках. Где они? Почему не слышны их детские голоса? Александр обошел толпу людей сгустившихся вокруг крупного мужчины. Очевидно, это был отец семейства, он вспомнил фотографии в комнате. Взору Александра предстала жуткая картина. Теперь он понял, почему он не услышал детские голоса.

Огромный крепкий мужчина стоял на коленях, его левая рука безжизненно свисала, а правая закрывала глаза, полные слез. Он не мог остановиться в отчаянных рыданиях, слезы градом катились по щекам и падали в маленький продолговатый ящик, усеянный доверху цветами. В основании ящика, между цветами, белело крошечное детское личико. Бледный лобик и носик высовывались над красными гвоздиками и розами. Мать обвисшим телом опиралась на могучую спину мужа, ее обмякшее бесчувственное тело в полуобморочном состоянии поддерживали с боков две тетки.

До слуха Александра долетели проклятия отца погибшего пятилетнего мальчика, высказанные им в мыслях: «Я не знаю, смогу ли я чувствовать когда-нибудь весну, наполнится ли мое раненное сердце теплом. Пока, во мне лишь трещит мороз, царство холода и вечного забвения. Вместе с моим сыном умер и я. Я проклинаю эту жизнь, которая унесла от меня навсегда сына. Почему? Почему ты не дал ему цвести и радоваться жизни? Почему он лишен видеть краски мира? Почему ты отнял его у меня? За что? – кричало безутешное сердце отца».

Александр отвел свой взгляд, он не мог смотреть на крошечный гробик. Он не мог поверить, что гроб может быть таким маленьким, и что в нем может лежать ребенок.

– Теперь отец пойдет на войну и станет убивать, – сказал Мор, глядя на сострадания Александра. – Его ничто не остановит. В его некогда горячем и любящем сердце была надежда. Она зародилась в любви к детям. Теперь в нем поселился холод и жгучее желание отомстить. Жестокость у человека в крови с незапамятных времен. Нужно лишь пробудить ее, разжечь огонь ненависти. Порой для этого достаточно вспыхнуть маленькой искре. А у него причин предостаточно. Бог сделал все, чтобы он стал жесток и начал убивать. Он открыл ему путь вершить справедливость. Это был последний мужчина в селении, который не пошел на войну, длящуюся между востоком и западом страны, братоубийственную, жестокую, неоправданную. Лишь кучка меньшинства, засевшая в управлении государства, получит кровавые деньги, остальное подавляющее большинство людей найдут в войне лишь разочарование, нищету, горе и смерть.

– Мы обречены? – понуро спросил Александр.

– На страдания – да. Ваши мучения кроятся в самой жизни, в ее водоворотах бытия, – ответил Мор.

Корабль поднял Мора и Александра высоко в небо подальше от людей. Города исчезли, а вместо них появились горы, реки, леса и вся та сказочная природа, что таится в отдалении людской суеты. Долины, луга и вся земля, проплывающая под ногами Александра, покрывалась вуалью ночи, лишь остроконечные верхушки самых высоких гор были близки, но и они укрывались призрачными тенями, а над головой раскрылась черная бездна, не имевшая конца и края. В этом безграничном пространстве невидимый создатель рассыпал мириады звезд, мерцающие белым, желтым, синим и красным огоньками. Здесь, на огромной высоте, вдали от земли, звезды кажутся иными, чем с поверхности. Только они придают покой и гармонию, призрачно освещая глубокие уголки вселенной, таящие в своем свечении безграничные тайны мироздания.

Корабль вновь приобрел видимые очертания, и Александр почувствовал некую защищенность. Он так же, как и Мор, не мог оторваться от восхитительности чарующего пейзажа вселенной, отдавая глубокую дань творчеству создателю этого безграничного полотна.

– Я могу вечно, без устали смотреть в эту бездну звезд, – сказал Мор. – Я вижу звезды, планеты, туманности, наполняющие этот бескрайний мрак, и они мне говорят о вечности – самом дорогом спутнике моей жизни, и самом тяжелом в моих воспоминаниях о давних событиях, ставших моим проклятием.

Александр почувствовал у Мора таящуюся печаль, которая тяготили его мысли, когда он вспоминал былое. Он решил спросить его о прошлом.

– Ты показал мне эти примеры человеческих страданий с тем, чтобы поведать мне о Боге? – спросил Александр.

– А тебе хочется узнать? – на губах Мора нарисовалась хищная улыбка с тенью скрытой грусти.

– Еще бы, узнать о Боге, о происхождении людей … Об этом мечтают все люди, ученые …

– Не спеши, ты не знаешь ответа, может он ввергнет тебя в безумие, в неистовый страх.

– Я не боюсь, и потом, ты первый начал рассказывать. Говори все.

– Все или ничего?

– Ну, что допустимо, остальное я сам дорисую в воображении.

– Ну, что ж, хорошо, – согласился Мор.

На его лице вновь засияла улыбка хищника, но на этот раз она была более коварной и вызвала в Александре волну холодка, пробежавшую по спине. От этого он встрепенулся, прогоняя неприятные ощущения. Он доверял Мору, как своему деду, несмотря на то, что познакомился с ним недавно. Он ему казался не опасным, несмотря на все увиденные чудеса. Во-всяком случае, так ему говорило сердце.

– Ты, наверное, уже заметил, что зарождение живого организма, будь то растение, птица, млекопитающее, рыба или человек, продумано до мельчайших деталей, – Александр, раздумывая над словами Мора, невольно кивнул, в знак согласия. – Его развитие, формообразование, разделение по функциям – всякая часть организма и сам организм выполняет свою, запрограммированную цель в жизни. Но кроме того, все эти звенья и части целого, и само целое всецело охраняются, сберегаются на всех этапах развития. Законы, которые управляют этим процессом перевоплощения, из зародыша во взрослую особь или организм, стоят на страже целостности и функционирования здоровой единицы природы.

– Да, так и есть, – согласился Александр.

– Рождение и развитие – гениально, – продолжал Мор, – но смерть, гибель организма не столь универсальна, я бы сказал, она противоположна по силе. Смерть не наделена утонченностью и гениальностью законов. Она есть хаос, беспорядок, и более того, она непредсказуема, она противоположна вечности, она темное пятно на светлом теле жизни.

– А какое ты имеешь отношение к этому? – вдруг спросил пытливый мозг Александра.

– Я есть смерть. Я превращаю хаос в гармонию и порядок, я контролирую завершение жизни, когда цель организма выполнена. Я убираю за Богом. Финал Бога не интересует, он был заинтересован лишь в рождении, поэтому все ее развитие продумал и заключил в законы. Зная эти законы, можно предсказать и рождение, но смерть увидеть нельзя, она скрыта в хаосе бессвязных законов. Я строю цепочки, ищу взаимосвязь, строю логику там, где она уже давно потеряла свою конструкцию. Смерть необходима, без нее мир бы погиб. Смерть строит гармонию, придает смысл жизни, вырисовывает все ее этапы, включая главный – финальный.

– Но почему смерть так жестока, почему люди …

– Не живут в гармонии, параллельно вечности? – договорил Мор.

– Да, почему мы умираем? За то время, что живет человек, ему мало что удается. Он даже себя понять не успевает.

– В таких словах кроится мудрый смысл, не зря я выбрал тебя. Хорошо, я расскажу тебе прошлое людей. Это было так давно, что я уже мало что помню. Десять, двадцать миллионов лет назад, я сбился со счета. Тех людей, которые сейчас бегают по планете, тогда не было. Биосфера была свободной, земля чистой, вода прозрачной, а люди жили в мире и гармонии со всем живым, что обитало на земле.

Люди были красивы, высоки, стройны и здоровы. Их тела не знали боли, уродства, а души чисты и свободны. Люди жили тысячу, а некоторые и несколько тысяч лет, не зная горя и боли. Смерть была так же продумана, как и рождение. Люди рождались и умирали без проклятий, а сама сладостная жизнь была долгой. Я не могу тебе поведать о всех таинствах перевоплощений, управляемых гениальными законами господа. Но однажды что-то произошло в сердцах людей. Они стали черствы, грубы и жестоки. Люди объединились и пошли против законов, против Бога. Они захотели жить вечно и управлять так же, как Бог. Зависть съела последнюю надежду – любовь, и перешла в наступление. Уже не слагались стихи, не пелись песни, люди погрязли в гордыне. И тогда Бог наказал людей и их предводителей, которых они выбрали из своих отрядов. Бог разгневался и наказал людей за их гордыню, он переделал законы, служившие охранять людей. Он преобразовал природу и дал ей жизнь по новым законам, ограничивающий человеческие возможности – Бог сократил людям жизнь в десять раз, а иным и того больше. Он превратил гениальную и легкую смерть, что была дверью в следующую жизнь, в случай и хаос, боль и страдания. Смерть стала непредсказуемой. Она потеряла свою универсальную природу, а превратившись в грубую, порой ужасную и зловещую тварь, в монстра, которого боятся. Люди стали ненавидеть смерть, они даже научили своих детей бояться ее, ненавидеть. Некоторые пытаются ее обойти, но их усилия тщетны. Тот, кто создал гениальное рождение, позаботился о твердости и непреодолимости барьера смерти. Она стала изгоем и бичом каждого. Но и жизнь из-за этого превратилась в страдания, даже рождение, которое раньше было таинством природы, теперь причиняет боль матери и неприятности новорожденному. Боль и страдание жизни стала повседневным спутником человека. Боль кривоногой жизни присутствует во время развития и преследует на протяжении всей жизни, пока, как кровожадное и ненасытное чудовище, не загонит человека в могилу. Но и перерождение стало смутным и непредсказуемым. Бог сменил свою личину, он стал жестоким и безжалостным, он отвернулся от человеческого рода, предавшего его когда-то.

– Скажи, пожалуйста, а кто же предал всех людей, живших десятки миллионов лет?

– Этим предателем и главой повстанцев был я, – ответил Мор, он горделиво приподнял голову. – Я поплатился за свою гордыню и тщеславие. Я хотел сделать людей счастливее, хотел подарить им свободу жизни – дать им вечную жизнь. Я был первым, кто усомнился в Боге. За это он наказ меня, сделав меня своим рабом. Теперь я слежу за страданием и болью всех тех, кого я так любил, ради кого я решился на смелый и безумный поступок. Теперь я безутешно несу эту ношу. Я лицезрею за смертью, испытывая те же муки – физические и неописуемые душевные страдания, что каждый человек, имеющий неосторожность родиться.

– Чего же он хочет? – спросил Александр.

– Он хочет, чтобы человек научился ценить жизнь, даже такие крохи времени, какие он отвел людям, невзирая на всю тяжесть этой жизни. Он хочет, чтобы люди прозрели через страдания, почувствовав смерть и боль. Вот почему зарождение жизни гениально, тогда как ее конец ужасен, непредсказуем, трагичен. Может он хочет, чтобы люди научились сострадать?

– Но почему люди так поступили? Почему они предали его? – неунимался Александр.

– Ответ таится в глубинах человеческой природы. Возможно, это ошибка Бога. Когда он нас создал, он что-то не учел, просчитался. И теперь мы рассчитываемся за его ошибку, – Александру показалось, что Мор и сам до конца не разобрался в себе и людях. Ему показалось, что Мор обвиняет Бога, несмотря на всю определенность произошедших ранее событий, в которых он винит и себя, как руководителя восстания.

Мор продолжал:

– Все зло человеческое происходит из-за желания человека оценить, примерить, сравнить, из-за стремления стать собственником, желания присвоить, стать выше остальных. Все эти качества человек развил, желая стать Богом. Человек – собственник, и это надо признать. Он раб собственности. Только немногие могут похвастаться свободой от собственности, и только они владеют не жалкой частью, а всем бескрайним миром. Такие люди умнее и мудрее всех остальных, так как они не гоняются лихорадочно за малым, а лицезреют весь мир в едином и неделимом целом; они могут объять мир, не упустив ни малейшей детали сложного и многогранного целого.

Мир не имеет цены, это только человек оценивает, чтобы потом присвоить то, что принадлежит всем. Человек ставит ценник на окружающем его мире, не им созданном, но для него сотворенный. Он не понимает, что оценка миру не нужна, он существовал до человека и не переведется после него. Мир вечен, а человек – нет. Разве человек может оценить бесконечность, находясь в ограниченных рамках собственника, созданных им самим. Рефлекс собственника, возникающий у человека всяких раз, когда он видит другого, выработался в результате его жизни в обществе ему подобных, когда он однажды лицезрел соперника.

Человека губит порожденный им, и отчасти врожденный, инстинкт самосохранения. Боясь за свою ограниченную жизнь, в конце которой наступает неминуемая, порой ужасная смерть, человек уничтожает окружающий его мир. Ему стало все равно – нет его, нет и мира, в этом проявляется самая отвратительная, унаследуемая его черта – черта собственника.

– Для чего же тебе нужен я? – внезапно спросил Александр, обдумывая все вышесказанное Мором.

– Ты обладатель чистой, незагрязненной, непорочной души.

– Это по тому, что я еще не взрослый? – спросил Александр.

– Не только. Детские души – это кристально чистые слезы Господа, посылаемые им в грязную лужу человеческой жизни. Боги тоже изливают слезы. В тебе нет всех тех оков, которые связывают свободу поступков, мыслей. Чтобы лучше чувствовать поступки людей, мне нужен друг среди них. Друг, глядя в душу которого, я мог бы сравнить, отличить замутненность человеческих душ, отличить и понять их сердечные муки и лживые страдания. Твоя душа, для меня выглядит, все равно, что белое полотно, на котором еще нет жутких изгибов и ужасающих форм вечного художника, имя которому – жизнь.