Глава 16. Тайна рисунка
После последних событий, когда подполковник Громов потерял последнюю нить, в лице подозреваемого – иностранца, нависла угроза над жизнью и здоровьем президента, а возможность устранить опасность, найти причины ухудшения состояния здоровья, таяла, будто лед под безжалостными лучами солнца. Единственный подозреваемый, к которому, казалось, шли все нити странных событий, ушел в небытие.
Доктор Черемных делал все, что мог, но особых результатов в улучшении здоровья президента не было. Надежда на выздоровление таяла с каждым днем, с каждым часом. Состояние президента, главы огромного государства, ухудшалось. Он уже почти не говорил, его состояние больше напоминало летаргический сон, он жил в каком-то замкнутом мире, отгородившемся невидимой, но плотной стеной одиночества. Черемных все чаще говорил страшные слова: «Мы его теряем». Он почти не ел, врачи, во главе с Черемных, опасаясь за здоровье президента, перешли на искусственное кормление – через капельницу.
Громов еще раз пытался соединить все детали. У него не вызывала сомнения цель преступников, причины крылись, возможно, в политической деятельности президента на ближнем Востоке, но доказать или обвинить кого-либо, без предъявления улик, подозреваемых, не было никакой возможности. Громов понимал, что такая ужасная сложная операция, не могла быть в руках одного лишь малообразованного иностранного студента из Ирана. Ему не давало покоя расхождения в фотографии на документах в вузе погибшего подозреваемого, с лицом подозреваемого. Он был похож на свою фотографию в университете, и вмести с этим – чем-то от нее отличался. Он дал фотографию экспертам, и они, сравнив ее с фотографией на паспорте погибшего, сделали вывод, что это два разных человека, схожих между собой. Тогда Громов понял подмену. Вероятно, в страну сначала приехал тот, кто изображен на фотографии, предоставленной в университет, а потом прибыл другой, чья фотография вклеена в паспорт. В этом случае первого звали Бахидж. Он, вероятно, уже покинул пределы России, а второй остался, вместо первого под чужой фамилией, и со своей фотографией, вклеенной в чужой паспорт. После проверки, паспорт покойного оказался подлинным, что касается фотокарточки, то выяснилось, что она вклеена и принадлежит неизвестному человеку.
Пока затягивалось разбирательство, Громов понимал, что поиски и расследование может продвигаться очень долго. Прямых улик, уличавших погибшего в преступной деятельности против жизни президента, не было, так как никто не станет верить в какие-то мистические силы, неведомо откуда взявшиеся. Единственной и пока еще неясной зацепкой был знак, нарисованный нетвердой рукой самого президента, в минуты возможного пробуждения, от страхов, сковавших его разум. Рисунок президента, многократно им изображенный, словно человек искал в нем какую-то защиту. Что это могло значить? Какое зашифрованное послание от парализованного ужасом сознания президента, таилось в этом странном символе? Громов стал вспоминать своего покойного босса Бориса Ивановича. Он никогда не говорил о подобном символе и не показывал ничего схожего. Но Громов вспомнил, как однажды, в разговоре со своим бывшим начальником, который направлялся к Ивану Трофимовичу, показал ему какой-то конверт, который он якобы должен передать лично старику. Тогда Громов знал только то, что некий старик, по имени Иван Трофимович, работает в их специальном отделе и возглавляет тайный подотдел «Черный квадрат». На вопрос: «от кого это письмо», Борис Иванович ответил, – что оно от самого президента. Громов тогда сделал для себя вывод: президент знаком с Иваном Трофимовичем или ему известна деятельность тайного отдела. Но что их связывало, тогда для Громова оставалось загадкой. Теперь он был почти уверен, что президент поручал отделу «Черный квадрат» какие-то поручения или задания, ведь цель деятельности этого тайного отдела была известна лишь президенту и Ивану Трофимовичу.
С этими мыслями Громов отправился к Ивану Трофимовичу, в надежде кое-что разъяснить. Иван Трофимович ничего конкретного не сказал о рисунке, но его лицо не смогло скрыть волнения при виде знака. Очевидно, он хорошо знал его. Он лишь каким-то неясным, неуверенным голосом сказал, – «Этот рисунок надо передать Александру, теперь он возглавляет отдел. Я стар для этого».
Громов понимал, что выудить из старика что-либо ему не удастся, но он чувствовал, что этот знак ему хорошо знаком. Он согласился с Иваном Трофимовичем и передал ему рисунок.
Александр Архипов, получив от деда рисунок и напутствие, отправился в Кремль. Охранник, стоящий у входа в апартаменты «Черного квадрата» признал Александра и поздоровался с ним, затем открыл двери, приглашая его войти. Александр посмотрел на Громова, каким-то неуверенным, смущенным взглядом. Прочитав в его лице поддержку, он вновь повернулся к открытой двери. Александр колебался, он был еще под неприятным впечатлением, оставшимся у него после общения со сверстниками, после просмотра фильмов, посвященных дьяволу, и пробудившими в нем безудержный страх перед неизвестностью. Он себя чувствовал подобно человеку, думавшему, что у него дома живет им прирученный уж. Но после приятной игры с ним и, оставив его дома, он случайно узнает, по фотографиям питомца, от знатоков змей, что его любимец вовсе не безопасен, и он вовсе не уж, а самая настоящая и смертельно опасная ядовитая кобра, чей яд мгновенно убивает. И вот теперь этот человек, хозяин кобры, которая ему казалась, по неведению обычным ужом, стала вдруг самой опасной тварью на земле. Такой человек будет испытывать жуткую дрожь по всему телу от страха перед опасностью, в которой он оказался, находясь дома наедине с чудовищем. Александр испытывал нечто подобное, он никак не мог решиться войти внутрь «Черного квадрата», и не хотел признаваться в этом.
Он неуверенным, нетвердым шагом вошел в дверь, которую открыл перед ним охранник из службы безопасности президента, но остановился перед второй дверью, массивной, дубовой, с рисунком в виде черного квадрата. Дверь за ним захлопнулась, он стоял один, освещенный небольшой лампой, торчащей над дверью. Бледный желтый свет падал на черный, казавшийся живым, зловещим знаком смерти. Александр дрожащей рукой вынул из кармана пиджака сложенный пополам белый лист бумаги, развернул его, а затем быстро сложил и сунул в карман брюк, помяв при этом края листа. Он вспоминал и светящиеся разным цветом ступени, спускающиеся куда-то вниз, и великолепный огромный зал, с множеством загадочных картин и причудливых барельефов, и мраморных, казавшихся литыми, статуй неведомых созданий, и бескрайнюю, залитую солнцем, долину, и сказочный летающий корабль, и удивительно красивое и приятное лицо Мора, с синим блеском в глазах, скрывающих бурю эмоций. Эти мысли на мгновение отодвинули все его опасения перед неведомым, не только для него – подростка, но для всего человечества, и скрытым, но, безусловно существующим, неким тайным, зловещим миром, скрывающимся во тьме и нашедшем пристанище в вечном мраке и покое.
Александр осторожно, с опаской, и тревогой в сердце, мягко, почти беззвучно толкнул дверь вперед. Затем он неуверенным, крадущимся, словно вор в ночи, шагом ступил на первую ступеньку. Дверь мягко и беззвучно закрылась за ним. Слева на стене висели факелы, они тускло освещали убегающие куда-то вниз, призрачные ступени. Внизу прятались скользящие тени.
Александр прошел несколько шагов, но ничего не произошло, никакого дополнительного освещения, цвета, яркости не добавилось, все по-прежнему было погружено и спрятано под черными, пляшущими, под действием догорающих факелов, тенями. Кое-где на стенах свисала длинная паутина, словно здесь давно никто не убирал.
Александр спустился по ступенькам до глухой стены, на которой не было ни малейшего намека на какой-то проход. Ступени не привели его в тронный зал к Мору, как это было в прошлый раз. Здесь было чудовищно холодно, словно он был в холодильной камере, на его руке появились пупырышные мурашки. Александр растер руку, но тепла хватило ненадолго. Вскоре холод взял верх, и Александр поневоле решил вернуться наверх.
Громов ждал его у входа вместе с часовым. Он был удивлен, когда увидел Александра. Они отошли от двери, чтобы быть наедине.
– Что-то случилось? – спросил Громов.
– Да, – неуверенно ответил Александр. – Там стена.
– Стена, что за стена?
– Я спустился вниз, а там стена, – пояснил Александр. – Вход закрыт.
– Закрыт, – повторил Громов, размышляя.
– Что мне делать? – он тер руки, чтобы согреться. Ему все еще было холодно, несмотря на теплый летний день.
– Дай-ка мне посмотреть на рисунок.
Александр вынул из кармана лист бумаги, выровнял концы и передал Громову.
– Ты можешь возвращаться домой, на проходной тебя ждет машина. Передай Ивану Трофимовичу, что вход закрыт, и что я приеду к нему завтра.
– Хорошо, – сказал Александр так, словно он избавился от груза, мучавшего его. Александр пошел по аллее в сторону выхода из Кремля.
У Громова был целый день, чтобы попробовать расшифровать рисунок самостоятельно. Впрочем, он был неуверен в том, что это поможет, ведь президент рисовал его, находясь в тяжелом состоянии, кто знает, что он имел в виду, когда изображал столь странную конструкцию. Многократно изображенный рисунок, настойчивость, которую проявлял автор рисунка, внушала Громову уверенность, что он не ошибается. И так, вход в секретную службу «черный квадрат», был закрыт, размышлял Громов. Значит ли это, что туда нельзя было попасть. Конечно, можно взять группу рабочих и разобрать стену. Но поможет ли это? Стены просто так не возникают. Кроме того, Громов хорошо знал инструкцию, оставленную его предшественником: входить в черный квадрат может только его сотрудник, то есть Александр Архипов. Громов вспомнил, чем закончилось самовольное решение солдат и офицеров войти в черный квадрат. Действовать нужно было разумно и по инструкции. Если вход был закрыт, то возможно расшифровка рисунка поможет его открыть, ведь рисунок нарисовал тот, кого черный квадрат оберегал. Возможно, рисунок – это послание президента.
Громов развернул лист с тайным посланием, повертел его в руках, определяя, где верх, а где низ. Остановившись на одном из вариантов – полудугами кверху, он стал изучать два символа, схожих с английскими буквами «It». Из курса английского языка он перевел этот знак, как слово «это». Далее Громов стал изучать девять одинаковых кругов, стройно расставленных в три ряда. Затем он обратил внимание на три полукруга, соединенных между собой. Чтобы это значило? Как он ни старался, но у него ничего не выходило. Рисунок не поддавался расшифровке. Тогда он стал размышлять так: если рисунок имеет отношение к входу в черный квадрат, то эти странные знаки на рисунке должны иметь отношение к Кремлю, ведь черный квадрат находится в Кремле. Но ничего подобного по форме рисунка в Кремле Громов не видел. Даже отдаленные формы построек Кремля не были схожи со странным изображением.
Громов начал бродить по территории Кремля в надежде увидеть что-то похожее на то, что было изображено на рисунке. Он побывал в Большом Кремлевском сквере, прошел мимо здания президиума, напоминающего букву «Ш», взглянул на ряд трофейных пушек и прошел мимо стен арсенала, подошел к Царь-пушке, остановился у нее и посчитал число ядер. Он обошел величественное здание колокольни «Ивана Великого», длинная тень, от которого, падала на площадь, постоял у Царь-колокола, прочитав табличку, где указывалась дата его изготовления и вес колокола. Обойдя колокольню, Громов вошел на Соборную площадь, окруженную древними постройками 14–15 столетия. С юга Соборную площадь окружал Архангельский собор, сооруженный в начале 16 века, и служивший усыпальницей русских князей и царей. Рядом стояло здание Благовещенского собора с множеством переходов, нависших арок, конусоидальных крыш, вытянутых окон, украшенных разноцветными витражами, с десятью куполами, венчанных крестами на вершинах. На площади ходили люди – это были туристы, они посещали музеи Кремля, фотографировали старинные постройки. Древние русские великаны, в своих белых одеяниях, величественно тянулись вверх, своими золотистыми куполами. Соборы своими многочисленными темными арками, надменно взирали на площадь и людей, жаждущих проникнуть внутрь белых великанов.
Громов прошел мимо Грановитной палаты, расположенной в западной части площади, аккуратно выстланной гладкими серыми плитами. Плоская стена Грановитной палаты смотрела на площадь, со второго и третье этажей, шестью прямоугольными окнами. В Грановитной палате принимались иностранные послы, проходили земские сборы.
С северной стороны располагался Успенский собор, где проходили коронации русских царей и императоров. Успенский собор отличался от остальных строгой формой стен и аккуратных полукруглых арок, зависших над тонкими прорезами, словно веки мрачного великана. Пять огромных куполов с длинными крестами украшали его чело, словно некая величественная корона. За Успенским собором пряталась Церковь Ризположения, дальше на запад шел Большой Кремлевский дворец. В северной части Соборной площади располагался Собор Двенадцати апостолов и Патриаршие палаты. Собор украшен одиннадцатью куполами имел несколько арок и множество мелких окно, в нем был закрытый вход для посетителей.
Не найдя ответа на свой вопрос, Громов дошел до Троицкой башни, прямоугольной формы, увенчанной красной звездой, прошел по Троицкому мосту и, через Кутафью башню, округлой формы, покинул Кремль. Вечером он приехал к Архипову Ивану Трофимовичу. Александр поздоровался с Громовым, он бы чем-то встревожен, лицо было мрачным, возможно неудачным визитом в апартаменты черного квадрата. Александр был молчалив, он заперся в своей комнате. Иван Трофимович пригласил Громова в свою рабочую комнату. На стенах висели черно-белые фотографии с различных раскопок, где Арихипову-старшему судилось побывать. Архипов предложил чай с лимоном. Они оба уселись на стулья, рядом со столом. У стен ровными рядами красовались полки с книгами по истории и археологии.
– Что-то он не весел сегодня, – сказал Громов.
– Он еще ребенок, подросток, юный возраст, – ответил Архипов, – когда возникает множество вопросов, хочется объять неизученный мир, сделать все самому.
– Вам, наверное, тяжело с ним?
– Нет, он молодец, сообразительный мальчик, во всем мне помогает. Хочет стать археологом. Это у нас наследственное – рыться в истории, в чужой, пройденной жизни. – Он положил несколько кубиков сахара в чашку и размешал.
На улице появились сумерки, длинные тени прогоняли последние солнечные лучи. За окном росли фруктовые деревья, и запахи их приятных благоуханий проникали сквозь открытую форточку в комнату, наполняя ее упоительным, прохладным дыханием ночи. Где-то в саду надрывался сверчок, своей прерывистой утонченной песней он оповещал всех о наступлении ночи. В комнате горела только настольная лампа. Архипов заметил, что Громов обратил внимание на тускло горящую лампу.
– Я не люблю свет, – сказал старик, – хоть свет и помогал мне не раз увидеть то, что зарыто в земле. Но ночь, она хороша по-своему, она укрывает тайный, соблазняет умы исследованиями и тянет к поискам, она царица мыслей, она спокойна и нежна в своих объятиях тени, только она дает мне то, что я ценю больше всего, и что дороже всего стоит – мир тишины. С пробуждением и появлением света, нигде нельзя найти тишины и покоя. Ночь – хранитель тайн. Какое безграничное наслаждение для пытливого ума наблюдать за ночным небом, в куполе мрака с мириадами звезд и туманностей, в которой отражена вся гармония тайн, универсальность законов бытия.
– Прекрасно, вот ради одной из таких тайн я к вам и пришел. Надеюсь, вы поможете.
– Знаю, мне говорил о своих дневных неудачах мой внук.
– И что вы думаете об этом? – спросил Громов. – Раньше такое было?
– И да, и нет, – ответил Архипов. – Но в одном вы правы – вам нужна моя помощь. Вход в черный квадрат ни разу не закрывался, но … мне уже приходилось видеть подобные головоломки.
– Головоломки? – удивленно переспросил Громов.
– Да, задачки, ребусы. Видимо, это одна из таких.
Громов вынул рисунок и дал его Архипову, тот положил его на стол.
– То, что вы мне дали, – продолжал Архипов, – есть не что иное, как ключ, шифр.
– Ключ к чему?
– Пока не знаю, – задумавшись, ответил старик, глядя на рисунок.
– Может он помочь открыть дверь?
– Не уверен.
– Значит, я зря к вам пришел.
– Не спешите, Борис Иванович никогда не торопился в подобных делах. Это ключ, и его нужно расшифровать. Есть и еще кое-что. Я знал, что вы придете ко мне, чувствовал. Дело в том, что я встречал подобные ключи.
– В каких-нибудь раскопках? – равнодушно спросил Громов.
– Нет, это было здесь, в Москве, в Кремле. Я не могу вам всего рассказать, но помочь обещаю.
– Замечательно, а то у меня от этого уже голова болит, – Громов пробудился надеждой.
– Как вы думаете, на что этот рисунок похож? – спросил Архипов.
– Понятия не имею, я полагал, что это какое-то здание или внутренняя конструкция, например, собора, какая-нибудь арка. Но там еще есть девять кругов, и это слово, на английском языке. Все просто, но ничего не понятно.
– Когда-то я подробно исследовал Кремль, его архитектурный комплекс и историю строительства. И пришел к выводу, что вход в черный квадрат, чьи коридоры и комнаты находятся под землей, не является единственным.
– Что? Вы хотите сказать, что есть и другой вход?
– Совершенно верно. Но при моей долгой работе в Кремле, я ни разу не находил его. Надеюсь, что теперь с вашей помощью, я отыщу его.
– Вряд ли я чем-то могу помочь, – возразил Громов.
– Именно вы мне и поможете. Для разгадки этого рисунка, мне понадобится побывать в Кремле, и не просто, как турист. Быть может, мне придется проникнуть в запретные места, куда не допускают туристов, и более того, наверняка придется нарушить привычную и тихую жизнь музейных работников и священников, а может и нарушить запреты. Вот для решения всех этих проблем, стоящих на пути исследователя, мне и нужна ваша помощь, ведь вы теперь повышены в должности и представляете закон и порядок в одном лице.
– Понятно, я готов вас сопровождать хоть в ядро земли.
– Так далеко мы не зайдем, надеюсь.
– Вы говорите, что это ключ. Но зачем делать его таким мудреным, не легче ли передать простой ключ?
– Простой ключ в нашем деле, это помощь шпионам и любопытным, чье вмешательство нежелательно. А если ключ попадет в их руки? Беды не миновать. Поэтому он такой, как вы сказали, мудреный. Для вас это лишь слово, а для меня целое исследование, новый, невиданный мир загадок, тайна прошлого или логическая головоломка – утоляющая мой голодный мозг.