Глава тридцать третья
Чертовщина в Москве
Ежедневная газета «Комсомолец столицы» собрала в Москве и области около миллиона подписчиков. В розницу ее предлагали на всех углах: в подземных переходах, метро, последних киосках Союзпечати, с рук и лотков. Задиристая, скандальная, стойкая в симпатиях и антипатиях, она никого не оставляла равнодушным, будь то друзья или недруги. Настоящая «кость в горле». И с ней приходилось считаться. Говорили, что газету регулярно просматривает Президент, не довольствуясь обзорами пресс-службы.
По этой ли, по какой-то иной причине, на столе главного редактора стояла правительственная «вертушка». Этим аппаратом, традиционно белым и с прежним гербом, воспользовался Саня, чтобы связаться с президентской администрацией.
Выйти непосредственно на генерала Алехина не удалось. Саню перекидывали с одного телефона на другой, никто не говорил ни да ни нет, одни вежливо растекались в комплиментах, прося справиться на следующей неделе, другие отчужденно отмалчивались, а то и вовсе не снимали трубку. Создавалось впечатление, что добрая половина номеров вообще принадлежала несуществующим лицам.
Глухое вымороченное молчание вызывало едкое раздражение. Хотелось расколотить трубку о чей-нибудь тупой череп. Но еще противнее было, когда лично знакомые люди сладкими голосами обещали перезвонить к концу дня, в крайнем случае — завтра. Наступал вечер, ночь сменялась таким же суматошным и жарким днем, как и предшествующие, а звонка так и не было.
В пятницу, тринадцатого июля, после обеда, когда над городом отгремела сухая гроза, после чего духота стала совершенно непереносимой, по газетным коридорам поползли мрачные слухи о всяческой чертовщине, которая будто бы одновременно объявилась в разных концах. Преимущественно в центре, однако в границах Садового кольца.
На пятый этаж, где находилась редакция — огромный издательский комплекс «КС» делила с другими бывшими органами, имевшими общее партийно-комсомольское прошлое, — байку о кознях нечистого принес на хвосте Рудя Литвин, известный трепач и скандалист. На лестничной площадке, где вокруг заплеванной и не раз выгоравшей дотла урны собирались курильщики, первой жертвой суждено было стать Лазо.
— Я только что с Манежной, старик, — деловито сообщил Рудя, стрельнув сигаретку. — Тебе первому. Пока мы раскачаемся, вы все равно обскочите. Лучше ты, чем какое-нибудь ничтожество. Только тему испохабят. — Ты никак закурил всерьез?
Саня неопределенно двинул плечом. Что можно было ответить? Поневоле закуришь, если тебя угораздило полюбить курящую женщину. Не тот случай, чтобы откровенничать.
Рудя работал в еженедельнике «Светоч», который печатался по образцу «Таймс», притом в Финляндии. Новость, если она того стоила, живет максимум двое суток. Какая-нибудь газета обязательно перехватит, а в «Кости» Литвина иногда печатали, и в Сане он был кровно заинтересован.
— И что на Манежной? — выпустив дымное колечко, Лазо попытался всадить в него другое, но оно расплылось невыразительным облачком. — Закрыли проезд? Эту «новость» я узнал еще позавчера из ГАИ.
— Да катись ты со своим ГАИ… Там гробы раскопали! Полтыщи, а может, и больше! Сплошь женские. Монахини, говорят, инокини. Один, как открыли, так такое началось! — Рудя закатил глаза. — Ужас, старик, не поверишь. Лежит, как живая, будто вчера уснула. Вся в черном, лицо тоже черным покрывалом закрыто, а вышивка на нем белая, вроде пиратского флага. Ей-богу, не вру! Череп со скрещенными костями.
Саня скептически повел бровью.
— Ты в Киево-Печорской лавре случайно не бывал, капитан Флинт? В Новом Иерусалиме?
— А в чем дело? — подозрительно нахмурился Литвин.
— Череп, к твоему сведению, символ схимы, знак отречения от мира. «Веселый Роджерс» ему померещился, надо же…
— Смейся, смейся… Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда узнаешь про страшный суд!
— Нетленные мощи заговорили? Вот это уже материал, но не для нас, Рудольф Карлович. Предложи в «Мегаполис-экспресс». Они и не такое печатают. То девка от дерева забеременела на Истре, то вампиры психопатку преследуют. Самое для тебя место.
Выместив на безвинном халтурщике дурное настроение, Лазо затушил сигарету и отправился к себе в отдел.
Обиженный Рудя не стал удерживать. «Ишь, эрудит выискался: схима какая-то. Пусть катится».
Новость, о которой так и не сумел поведать оборванный на полуслове Литвин, тем не менее заслуживала внимания, ибо в тот момент, когда археологи из Музея истории и реконструкции Москвы извлекали глубоко захороненные под Манежной площадью гробы, откуда-то из-под земли послышался голос. Его слышали по меньшей мере семь землекопов. Суть сказанного каждый передавал по-своему, но все сходились на том, что это была весть антихриста. Будто бы исполнились сроки, и враг человеческий объявил о своем пришествии.
В отделе о грубой мистификации — как иначе можно было назвать? — уже знали. Агентство «Интерфейс» распространило сообщение по компьютерной связи. В течение следующего часа начали поступать аналогичные вести из соседних районов.
О гласе глубинном, от которого кровь стыла в жилах, поведали арматурщики, занятые на строительстве храма Христа Спасителя, что лишний раз свидетельствовало о чьем-то злом умысле. Недаром на последнем митинге КПСС старушка с почти дореволюционным стажем потребовала прекратить работы и приступить, как было задумано при Сталине, к возведению Дворца Советов. Вообще вокруг храма постоянно кипели страсти. Одни подсчитывали, сколько можно построить домов для малоимущих на такие-то триллионы, другим все не давало покоя варварство безбожников-большевиков, а коммунисты новой волны, взывая к православным ценностям, честили масонов. Словом, между перекрестком Моховой и Тверской, где на самом деле обнаружили некрополь инокинь Моисеевского монастыря, и бывшим бассейном на Волхонке можно было смело провести прямую линию. Обе мистические точки обнаруживали причинную связь. Задуманный под Манежной подземный комплекс тоже отличался гигантоманией, обходился в копеечку и служил постоянным поводом для нападок.
Но как объяснить появление нечистой силы в микрорайонах, где не проводилось ни археологических раскопок, ни сколь-нибудь значительных реконструкционных работ? На Сухаревской площади и Арбате, в Лефортове и проезде Серова? «Интерфейс» ограничился лишь привычной ссылкой на заслуживающие доверия «источники». Что за «источники» такие? Тайные агенты? Платные распространители слухов? Безымянные пешеходы или анонимные чиновники высокого ранга? Других источников, кроме захороненной речки Неглинки — при раскопках обнаружили останки упомянутого в летописях Белокаменного моста, — просто-таки быть не могло. Но река, особенно упрятанная в трубу, остается рекой, частью ландшафта, природы. Ей нет дела до течений во взбаламученном море житейском. Что еще могут сотворить с Неглинкой люди, заточившие ее в вечный мрак?
Саня не был бы профессионалом, если бы не смекнул, что иллюстрации к теме сами шли к нему в руки. В архиве городской газеты наверняка найдется масса сведений об историческом прошлом городских улиц. Кажется, что-то подобное из номера в номер давала «Наука и жизнь»: схемы застройки и перестройки, легенды и байки о наиболее приметных домах.
Дав подробные указания, он послал секретаршу Верочку раскопать что-нибудь повкуснее. Результаты превзошли ожидания. Как он и надеялся тенденция лежала почти на поверхности. Потусторонние голоса дали знать о себе в так называемых «гнилых местечках», коих за восемь с половиной столетий набралось предостаточно.
Верочка, выпускница филфака, не ограничиваясь рамками задания, съездила в Историческую библиотеку, где изрядно перелопатила подшивки дореволюционной периодики: «Русскую старину», «Московские ведомости», «Ниву» и такие специфические издания, как «Ребус», «Изида» и всеми забытую газетенку «Оттуда», то бишь с того света.
Оказалось, что возле того самого места, где стоял взорванный храм, вливался в Москву-реку ручей Черторый, надо понимать, канальчик такой, самим бесом прорытый. И надо же было именно там основать Алексеевскую обитель! Когда (а было то задолго до пришествия безбожного коммунизма) ее надумали порушить, известная своим благочестием схимница предрекла:
«Не бывать тут ничему! Быти тут луже!»
И ведь сбылось по слову ее! Недолго простоял воздвигнутый на народные денежки храм. И дворец-небоскреб не вознес выше облаков образ вождя мирового пролетариата, поскольку дальше котлована заведомо безнадежное дело, увы, не продвинулось. Не оставалось ничего другого, как устроить бассейн под открытым небом.
Топонимические, этимологические и прочие изыскания показали, что козни дьявола не миновали и Китай-город. Место у стены, где заканчивалась Варварка, издавна называли Кулишками. Название возникло не случайно, хотя мнения на сей счет высказывались самые разные. Кто-то связывал его с церковью, которую в память убиенных на поле Куликовом построил князь Дмитрий Донской, кто-то ссылался на мастеровых, будто бы мастачивших здесь знатные «кульки» — кошели. Нашелся знаток, рискнувший углубиться в самые дебри веков и, одновременно, лесов. Кулижкой якобы прозывалась прорубленная в чащобе поляна. Наверное, и лес вырубали, когда строили город, и кошели для копеек и гривн кто-то должен был обязательно шить, но что касается церкви, то это документальный факт. Стоял тут храм Всех святых, сперва деревянный, потом каменный. При Гришке Отрепьеве его поляки сломали — из тех, что прибыли со свитой Марины Мнишек, прозванной «еретичкой», «колдуньей» и «шлюхой» и повешенной вместе с малолетним сыном. Когда, наконец, закончилась смута и жизнь стала чуть поспокойнее, церковь отстроили вновь, но «гнилое местечко» и тут дало себя знать: обрушивались образа с иконостаса, гасли свечи, шумы дикие ни с того ни с сего раздавались, непотребный хохот. Синие огни вокруг куполов из самого Замоскворечья было видать. Как бы там ни было, только москвичи почему-то не взлюбили Кулишки. Иначе непонятно, откуда взялось и ныне бытующее выражение «у черта на куличках»?
Чего же дивиться, если он вновь пошел куролесить на облюбованных местах? Тогда и с Сухаревкой, бывшей Колхозной, становилось понятно: башня Якова Вилимовича Брюса, прослывшего чернокнижником. Ученый был человек, «птенец из гнезда Петрова», одаренный, как и положено шотландцу, двойным зрением. Через «Брюсовы календари» спятил князь Оболенский, обитавший в доме номер 14 на Арбате, тоже окруженном дурной молвой: грохот по ночам, столы летают, всяческая, короче говоря, чертовщина. Полтергейст, по-научному, от немецкого «шумный дух», или «Чебурашка» по-нынешнему. Неважно, что дом сгорел в войну от немецкой зажигалки, а Сухаревскую башню сровняли с землей по сталинскому плану реконструкции столицы. Место, однажды помеченное адским клеймом, останется таковым вплоть до страшного суда, о чем и было сделано уведомление. Из канализационного люка, разве что, над которым в любую погоду курится вонючий парок.
Про Лефортово ничего конкретного узнать не удалось. Лефорт, хоть и принадлежал к той же славной когорте, что и Брюс, но с нечистой силой не знался. Она, если и свила гнездо в его слободке, то уже в достопамятные времена великого террора. Про железные ворота Лефортова даже песни слагали. У Берии, который, хотелось бы надеяться, в аду, был там свой кабинет. Приезжал на ночные пытки. А вот особняк на Садовой, и поныне окруженный высоким забором, прославился во всех отношениях. Сколько прекрасных женщин и молоденьких девушек привозили сюда лихие бериевские орлы. Иных похотливый козел в пенсне и сам отлавливал прямо на улице. Какие афинские ночи помнит сумрачный дом, спрятавшийся в глубине тенистого сада. Да что там афинские! Прямо-таки вальпургиевые! Не иначе, и здесь подкачали патогенные зоны, «пузыри земли», как назвал в «Макбете» Шекспир, ибо издревле расстилалось неподалеку недоброй памяти «Козье болото», где вволю повеселились кикиморы да водяные. Не верь после этого китайским геомантам.
Лаврентий Павлович, помимо основных обязанностей, занимался многими проблемами, включая атомную. Среди них была и такая, которую иначе как переселение душ не назовешь. В семидесяти километрах от порта Певек, в частности, находились урановые рудники, где рубили желто-зеленую породу зеки-смертники.
Во имя прогресса науки, у мертвецов аккуратно спиливались черепные крышки, а мозги в специальных банках отправлялись в Москву. Лучшие профессора из Института мозга разглядывали их под микроскопом, скрупулезно исследуя влияние излучения на серое вещество. Потом, уже в других учреждениях, ставились опыты на живых. К радиационной защите это имело такое же отношение, как и к поискам эликсира бессмертия, иногда отвлекавших Лаврентия Павловича от ночных оргий. О том, насколько далеко удалось продвинуться, можно судить по могилам на многих московских кладбищах. Памятник есть, на нем, как положено, имя и даты, а под землей — ничего: ни гроба, ни праха. Зато на Чукотке, в вечной мерзлоте, груды распиленных черепов. С безымянными зеками, от которых и бирок-то не осталось, все ясно. Но зачем понадобились фальшивые обелиски из гранита и мрамора?
По некоторым сведениям, Берия верил в существование призраков и смертельно боялся ос. Растертые в лагерную пыль, он точно знал, не воскресают, зато другие…
Вот уж где настоящая тайна!
Изломанный контур, где слышны были устрашающие вопли из подземелья, замыкался вновь на Варварке, у присной памяти Варварских ворот, славных иконой Боголюбской Пречистой матери. В царствие Екатерины чудотворный образ оградил старую столицу от каменного дождя. К иконе потянулись и стар, и млад. От бесконечного целования пошел мор. Мудрый архиепископ Амвросий велел икону до времени схоронить, а темный народ, вместо благодарности, растерзал владыку и пошел громить кабаки да лавки. Учинился расстроивший матушку-государыню «чумной бунт».
Никто теперь не скажет, чем эта порочная от начала и до конца улица так полюбилась партии, посчитавшей себя за ум, честь и совесть эпохи.
В 1923 году дом номер 4 на Старой площади забрали под Центральный Комитет ВКП(б), а затем и выстроенный по проекту Шехтеля номер 8, где размещалась хлебосольная гостиница «Боярский двор». Вообще-то понятно: кругом голод, разруха, а здесь, конечно… По-видимому, запасы провизии в подвалах скопились изрядные, потому что и стоящий посередке дом номер 8 тоже отдали победившему пролетариату в лице МГК — штаба столичных большевиков.
И особняки за углом, на Варварке, ставшей улицей Куйбышева после смерти означенного вождя, угробленного волей вождя вождей, тоже один за другим изымались из обращения. Кто только там не сидел: и КПК, где единодушно голосовали за исключение товарищей, сидевших на Лубянке, и агитпроп, и бесконечные идеологические комиссии. Про подземные переходы, прямиком ведущие в Кремль и на ту же Лубянку, бесконечными этажами уходящую в землю, говорить не приходится, навязло в зубах. Свистопляски, что там устраивались и денно, и нощно, еще ждут своих Данте и Гёте. Тема не стареющая. Хоть банально, зато актуально.
Саня Лазо, понятно, и в мыслях не замахивался на новую «Божественную комедию», но идея нанизать на единую нить творящиеся в родной Москве чудеса приобретала отчетливые грани, словно кристалл на шлифовальном круге. Магический, в данном контексте, кристалл.
В самый разгар мыслительного процесса, когда поэт, по словам Пушкина, чувствует близость бога, об Аполлоне речь, зазвонила «вертушка» в кабинете главного. Интересовались Александром Лазо. Саню позвали.
— Александр Андреевич? С вами Владлен Скворцов говорит. Не забыли?.. Как живем-можем?
— Добрый день, Владлен Юлианович, — Саня мимикой дал понять главному, что звонок для него полная неожиданность. С тех пор как Скворцов занял высокий пост в президентской администрации, они ни разу не встречались. Раньше были вроде на «ты», не то, чтобы дружили, но общались. Владлен считался неплохим журналистом, выступал с либеральных позиций и вообще в его обществе не приходилось скучать. — Мы живем замечательно, а вы? — Взлет на вершину меняет людей, и это следует принимать как данность. Без обиды, неуместного ропота и тем более зависти. О выяснении отношений нечего и говорить. Их просто не может быть, отношений. — Вы-то как, Владлен Юлианович?
— Нормально. Времени только катастрофически недостает… У вас, надеюсь, с этим полегче?
— У нас? О у нас его навалом, — не удержался Лазо от иронии, — в ежедневной газете.
— Как же, как же… Читаем! И по-хорошему завидуем. Я не только о себе, Александр Андреевич. У вас много поклонников и, смею уверить, друзей. Если найдете лишний часик, сможете убедиться сами. Не заглянете к нам как-нибудь?
— Когда? — зажав трубку плечом, Лазо картинно развел руками и скорчил изумленную физиономию. Поворот действительно был интересный. Скворцов вел себя так, словно понятия не имел о попытках Сани дозвониться до генерала. — В какой день?
— Да хоть сейчас… Или не получится?
— Сей-час? — Саня просигналил глазами главному. Тот утвердительно закивал. — Можно… А куда? В Кремль?
— Так уж и в Кремль! Мы ребята скромные. Сидим на Варварке. Вы должны помнить нашу тихую обитель. Пропуск будет прямо на подъезде. Захватите только ка-кое-нибудь удостоверение.
— Как в прежние времена!
— Буду рад повидаться, — Скворцов пропустил замечание мимо ушей. — И вообще есть о чем покалякать. Лады?
— Лады.
— Скворцов? — главный азартно потер руки. — Чего ему надо?
— Покалякать.
— Знает, что ты добивался?
— Наверняка, иначе бы не стал звонить по вертушке. Я ведь твоего номера не оставлял. Думаю, он не по своей инициативе, но держится — ни в одном глазу. Старый приятель! Он почему прямо на меня не вышел? Не из-за того, что побрезговал плебейской АТС. Не из таких. Раскрываться не захотел.
— В чем именно?
— Да хоть в том, что действует по поручению. Ежу ясно.
— Нам-то какое дело до ихних цирлих-манирлих? Бери мою машину и дуй. Попробуй раскрутить на полную катушку.
— И попробую. Ощущение мерзейшее. Нет, я не про Скворцова. Он парень ничего… Но Варварка — это уже нечто! Тут не просто случайное совпадение. Фатум. Рок.
— Глубокое бурение, Саня. Кто-то основательно копает под Президента.
— Слишком уж много таких любителей. Одни к Богу взывают, другие пытаются залучить в союзники Люцифера, а цель одна.
— И средства тоже.
Не прошло и четверти часа, как Лазо уже вошел в просторный кабинет, обстановка и габариты которого отвечали уровню рядового секретаря ЦК. В коридоре слонялся охранник в штатском, а в «предбаннике» сидели трое сотрудников. На столе у каждого стоял отличный компьютер с красным яблочком от Макинтоша. Скворцов был не последней фигурой, хотя новый пресс-секретарь и выдворил его за пределы зубчатой стены.
Вопреки ожиданиям, он обошелся без предисловий.
— Что вы думаете о сегодняшних событиях? — спросил, кивнув на окно окрашенное пылающей предзакатной медью. — «Пепси»? «Перье»?
— Спасибо, пока не нужно.
— Тогда, может быть, кофе? Чай?
— Вы обо всей этой чертовщине? — Саня отрицательно покачал головой. — Мрачные пророчества, голоса?
— Мне интересно ваше мнение.
— Государственный муж интервьюирует журналиста? Честно говоря, я сам хотел обратиться к вам с аналогичным вопросом.
— Одно другому не мешает. Ведь мы коллеги?
— Не знаю, что и сказать… Не готов к обстоятельному ответу. Только-только удалось собрать кое-какие сведения, так сказать, историко-географического характера. Ясно одно: выбор мест далеко не случаен. Мы имеем дело с тщательно продуманной акцией, рассчитанной на возбуждение темных инстинктов.
— Я тоже так думаю, но нельзя ли чуть подробнее об истории с географией? Для меня это новый поворот.
— Даже эпопея с храмом Христа Спасителя? — недоверчиво улыбнулся Саня. — Ой ли, Владлен Юлианович?.. Ну, если так, то могу добавить лишь крохотную детальку, — он коротко пересказал поучительную байку о Черторые и луже. — Раньше мы бы посчитали такое за вздор, а теперь любое лыко в строку.
— Ничего не поделаешь. Мы имеем дело с мифологизированным сознанием. Как бы не хаяли коммунистов, а им удалось воспитать новый тип человека.
— Новое — хорошо забытое старое. Нас удивительно легко научили забывать. Вы правы, насчет мифологии. Кажется, Лосев сказал, что мы живем в мифологическом мире, полном чудес, которые творятся ежедневно. Покорение природы, поворот рек, обводнение пустынь и осушение болот — разве не чудеса? Ничего в сущности не изменилось. Вместо человека-творца пришел антихрист. Какая разница? Человек-творец — личность мифическая, зато винтик — самая, что ни на есть, обыденная. Вытравлено чувство инициативы, полная безответственность сверху донизу. Она-то и прячется за личиной мифа. Отсюда и блестящие результаты за десять лет после перестройки и ускорения.
— Любопытный анализ. Я как-то не думал в таком направлении…
— Патогенная зона мешает, — усмехнулся Лазо и с нескрываемым удовольствием позубоскалил насчет особого местоположения нехорошей улицы Варварки. — Сами того не ведая, вы подыгрываете непримиримым.
Скворцов слушал, не поднимая головы.
— Не могли бы вы изложить это в конспективной форме? — попросил он, не выказав своего отношения ко всему сказанному. — На одну-полторы странички.
— Предельный объем для начальства?
— Так уж заведено. Иначе можно захлебнуться в информационном потопе.
— Позвольте всего один вопрос?
— Сколько угодно.
— Правда, что ваш генерал вертит столы? Переставляет кровати? Гадает по звездам?
— О чем вы? — недоуменно встрепенулся Скворцов. — Какие кровати?
— Не может быть, чтобы вы не читали статью, о которой судачит вся Москва. Никогда не поверю, Владлен Юлианович.
— Какая статья? Неужели вы думаете, будто у меня есть время читать все подряд? Одних бумаг столько…
— Но генерала Алехина, надеюсь, вы знаете?
— Алехина?.. Конечно! Исключительно эрудированный и работоспособный человек. Материалы, которые от него поступают, заставляют серьезно задуматься.
— Гороскопы? Кабалистические таблицы?
— Какие гороскопы? — раздраженно отмахнулся Скворцов. — Я занимаюсь общественным мнением, маcc-медиа и прочее. Факты, что приводит Алехин, заставляют на очень многое взглянуть совершенно иными глазами. Я даже не представлял себе, что такое возможно.
— Именно?
— Различные явления нашей жизни, — уклонился от прямого ответа Скворцов. — А вы — кровати, столы… Между прочим, Алехин одобрительно отзывался о вашем материале.
— Каком?
— Про «черный чемодан». Вы совершенно правильно оценили подоплеку провокации. Зло, не всегда справедливо в адрес администрации, но в основном верно.
— Хорошо, что напомнили. Какие-нибудь выводы были сделаны?
— Будьте спокойны.
— А что показало расследование?
— Грубая подделка с магнитофоном, только и всего… Вас, конечно, интересуют инициаторы? Пока ничего конкретного сказать не могу. Я ведь и сам не в курсе. Совсем другая епархия.
— Связи между событиями не усматриваете? Голоса из гробов, из ядерных чемоданов, ракетный удар и апокалипсис… Как-то уж очень все сходится! И метро, опять же. Какое-никакое, но подземелье… Черный юмор?
— Едва ли.
— Вот и мне так казалось… На мой вопрос вы, Владлен Юлианович, не ответили. Ладно, ладно! — замахал руками Лазо, отвергая любые возражения. — Будем считать, что ответили наполовину. Возможно, в дальнейшем мне больше повезет. Процентов, эдак, на семьдесят пять. Как вы считаете?
— Смотря что вас интересует. Обещать наперед не берусь.
— Меня интересует то же, что и всех. В первую очередь, наших читателей, — Саня демонстративно вынул диктофон. — Было приятно вновь увидеться с вами, Владлен Юлианович, обменяться кое-какими мыслями, но пора и о людях позаботиться. Общество не может довольствоваться одними слухами. Вы согласны?
— На то и существует печать, чтоб давать точную, проверенную информацию, — поморщился Скворцов. — Но, к сожалению, сами газеты частенько пускают провокационные слухи. Не хочется употреблять избитого выражения «газетная утка».
— Исключительно справедливое замечание. Надеюсь, мне не надо принимать его на свой счет?
— Разумеется, нет, — вымученно улыбнулся Скворцов.
— Отлично. Я не стану спрашивать вас про знаменитого потрошителя «капитана Печенкина». Знаю, что милиция сбилась с ног, хотя чаще она сбивается со следа, знаю о лживых, уж простите, Владлен Юлианович, обещаниях прокуратуры… Тут мы примерно на одном уровне: оба, как вы недавно выразились, «не в курсе». Ничего, не мы одни. Поэтому оставим Печенкина и сосредоточимся на дискетах, изъятых правоохранительными органами на Большой Никитской и в Скатертном. Не возражаете?
Скворцов выжидательно промолчал.
— Мой первый и совершенно конкретный вопрос, — продолжал Лазо. — Что это за дискеты?
— Знаю не больше вашего. Честно!
— Правда ли, что, будучи введенными в компьютер, они вызвали смерть нескольких человек?
— Мне известно только о двух случаях смертельного исхода.
— Пусть будет два. Но сколько людей пострадало? Кто они? Кроме оператора из «Блица», нет ни одной фамилии. Наконец, куда их отправили? В какие больницы?
— Столько вопросов сразу… Вынужден разочаровать вас, ибо не владею соответствующей информацией, но обещаю навести справки. Это в моих силах. Знаю только, что скончался работник уголовного розыска. Фамилию уточню. Думаете, кому-то от этого станет легче?
— Легче не станет, но по крайней мере будет соблюдена элементарная этика. Хотя бы в отношении семьи погибшего милиционера.
— Значит, до следующей встречи?
— Договорились, Владлен Юлианович, но, прежде чем откланяться, разрешите задать последний вопрос, — Саня выключил и спрятал в карман диктофон. — Не для печати. Это в контексте нашей беседы о всяческой чертовщине. Правда ли, что дискеты-убийцы содержат шестьсот шестьдесят шесть единиц информации? Случайное совпадение с числом антихриста я заведомо отметаю… Что вы думаете по этому поводу, Влад?
— Не знаю, что и подумать, Саня. Честно, — Скворцова ничуть не покоробило возвращение к неформальным отношениям. — Вы попали в самую точку, все верно: шестьсот шестьдесят шесть.
— Если бы я! Сообщение впервые появились в американской печати. Похоже, что за бугром, как всегда, осведомлены о состоянии наших дел лучше нас самих… Значит, никакой башни Мерлина нет возле Спасской? — полушутя, спросил Саня перед уходом.
— Никто не позволит изменить облик Кремля, — в тон ему ответил Скворцов.
— И мы не откатились во тьму раннего средневековья?
— Больше похоже на Рим эпохи упадка, — одними губами просигналил Владлен Юлианович.
В редакцию Саня возвратился со смешанными чувствами. Скворцов определенно темнил, как и полагалось по штату, но в чем-то, несомненно, остался искренним. Не врал без особой нужды. Ссылаться на него было бесполезно — материала с гулькин нос — и недальновидно. Авось в следующий раз удастся вытянуть что-нибудь посущественнее. Признание насчет Рима эпохи упадка звучало обещающе. Он и сам находился под колпаком. Недаром писали, что прослушивают даже премьера.
— Зачем он тебя звал? — сгорая от любопытства, спросил главный.
— Точно сказать не могу. Не разобрался пока в ощущениях.
— В целом баланс положительный? Или со знаком минус?
— Всего понемногу, но, боюсь, в итоге останется ноль. Очень уж осторожен.
— На Алехина не выведет?
— Разве что-тот сам пожелает.
— Жаль.
— Еще бы не жаль, но по одежке протягивай ножки.
— Хоть какой-то навар есть?
— Расход на бензин, я считаю, оправдан. Число антихриста они подтверждают.
— Уже кое-что. Писать будешь?
— Обязательно. Внутренне я созрел.
— Это самое главное. Когда дашь?
— Точно обещать не могу, как получится.
— Можешь два дня не появляться в редакции. Вместе с выходными это будет четыре. В понедельник положишь на стол.
— Ваше дело приказывать.
Лазо забежал в отдел забрать бумаги. На его столе лежала записка секретарши: «Звонила Л. К. Ждет по адресу: В. Масловка, 7, кв. 34. Телефона не оставила. Надеюсь, это не ловушка? Желаю приятного времяпровождения. В.»
Не обратив внимания на шпильку, Саня опрометью бросился к лифту. Лора не звонила целых три дня, и он страдал дурными предчувствиями. Она никогда еще не назначала свидание в неизвестных местах.
«Где хоть находится эта самая Масловка?»
Пришлось вернуться, чтобы посмотреть в справочнике «Как проехать по Москве».
