Глава третья
Дракон и дева
И отсвечивало зеленым стекло ее мертвых глаз, и мухи, присосавшиеся к страшной ране в правом боку, отливали зеленым золотом.
Тело обнаружил Владислав Леонидович Торба, ведущий научный сотрудник Института атомной энергетики. Вернее, его спаниель Лаки, суетливый, взбалмошный и добрый. Случилось это около дома на Университетском проспекте, в блаженные минуты утренней прогулки. Насчет блаженства, впрочем, вопрос спорный. Невзирая на раннюю пору, осатаневшее солнце уже успело выйти на режимную черту +31°С. Обычно в подобных случаях говорят, что «старики не упомнят». Да и где упомнить, если такая жара в конце мая была зарегистрирована лишь в начальный год правления Николая Второго. Никаких таких стариков, что перемахнули столетний рубеж, на Москве не осталось. Притом пекло, ознаменовавшее утро последнего царствования, никак нельзя сравнить с нынешним. Третью неделю крутился на одном месте испепеляющий антициклон, и даже метеослужба, способная на самое фантастическое вранье, не решалась предсказать скорый конец пытке.
Подлинявшее, словно меловой пылью припорошенное небо без единого облачка; обжигающий, как в съемочном павильоне, ослепительный свет и мертвый, ненасыщающий легкие воздух. Какая-такая прогулка? Какие-такие блаженные минуты? Суровая необходимость — ничего более.
Бедный Лаки, чье обостренное обоняние жестоко страдало от миазмов, источаемых отбросами в железных ящиках, потерянно слонялся между стволами тополей, облетавших прилипчатым пухом. Справив без всякого удовольствия непременную нужду, он не то что затрусил, а скорее пополз по размягченному асфальту, сметая лохматыми ушами пыль и тополиную вату.
Только на придорожных, прилегающих к университету аллеях, где тени гуще и трава посвежее, пес и его вечно занятый мудреными материями хозяин немного пришли в себя. Владислав Леонидович стянул влажную майку, украшенную пунцовым сердцем, что вопияло о любви к Багамским островам, где физик никогда не бывал, и, растопырив руки, подставил взмокшие подмышки слабому дуновению ветерка.
Как отстраненно, как торжественно цвели каштаны! Не замечая изрыгающих дым коробок, проносившихся с обеих сторон, не реагируя на возню двуногих тварей, что разметались теперь в наркотическом забытьи под сенью тронутых ржавчиной листьев. Невзирая на гарь, на свинец и на серу, травмированная природа реализовала свой таинственный генетический код. Все-таки лето — великий лакировщик действительности.
Бутылочные осколки и всяческий мусор нежно укрыли золотые россыпи одуванчиков, воробьи беззаботно чирикали в тощих кустах сирени и — редкая гостья! — одинокая бабочка-павлиний глаз прилепилась к клочку пластиковой обертки, обманутая яркостью нездешних цветов.
Казалось бы, жалкая полоска зелени, потемкинская деревня, фата-моргана! А все же не видно за вспыхивающей зеркальными зайчиками листвой глухих оград правительственных особняков и желтых стен факультетских строений. И парочки, которым жара не помеха, могут свободно, не в пример прежним временам, предаться радостям плоти.
Скромно потупясь, Торба старался не глядеть по сторонам. Найти более-менее уединенное место оказалось непросто, но он отыскал вполне пристойный уголок, где буйно произрастали дикие травы: сурепка, кипрей и чертополох.
Спущенный с поводка Лаки, припав носом к земле, рванулся в сторону и в мгновение ока пропал из виду. Облегченно вздохнув, Владислав Леонидович уселся под деревом, скинул туфли и вытянул ноги, довольно-таки волосатые и неприласканные загаром.
Не успел он кануть в сладкую дрему, как в уши ввинтился совершенно истерический взвизг, и, ломая ветки, на полянку выскочил перепуганный пес. Тоскливо скуля, бросился он к хозяину и, дрожа всем телом, распластался у него на коленях.
— Фу, черт!.. В чем дело?
Лаки, естественно, отозвался по-своему и, попытавшись лизнуть Торбу в щеку, оцарапал его широкими лапами.
— В чем дело, я спрашиваю? — повысил голос кандидат физико-математических наук и многозначительно пристегнул поводок. — Тебя кто-то укусил?
Лаки ответил укоризненным взглядом безраздельно преданных карих глаз. Задышливое повизгивание и эти темные зрачки, затаившие скорбь и смятение, — все свидетельствовало о том, что собака не на шутку перепугалась.
— Искать! — последовал не совсем адекватный ситуации приказ, ибо однажды найденное никак не нуждается в розыске.
Потребовалось известное усилие, чтобы стронуть упиравшееся животное с места. В конце концов Лаки поддался уговорам и пополз в кусты. Проламываться сквозь колючую жимолость Владиславу Леонидовичу было определенно не с руки и он, найдя удобную прогалину, взял инициативу на себя. Меньше всего ожидал он увидеть такое, хотя, с другой стороны, чему удивляться? Судя по криминальной хронике, вероятность наткнуться на труп достаточно велика, хоть здесь, хоть у себя на лестничной клетке, как то было зимой в соседнем подъезде.
Торба не то чтобы остолбенел, но как-то весь обмер, ощущая непривычную заторможенность в мыслях. Общая картина медленно складывалась из отдельных фрагментов: тело в кустах, побуревшие пятна крови на подкладке чего-то вроде плаща… Не сразу понял, что это женщина, к тому же совершенно раздетая. Угол зрения сузился, словно лучи в фокусе линзы, перескакивая с оторванной пуговицы на рану, еще совсем свежую, с муравья, переползавшего через локтевой сгиб, на припухшие ссадины вдоль отчетливо обозначенной вены. Потом эта стеклянная прозелень, мухи… Мысль о том, что ссадины на руке оставлены шприцем, скользнула как бы мимо сознания. Сосредоточенный и одновременно поверхностный взгляд уперся в запрокинутое лицо, полускрытое каштановой прядью, а затем переместился на грудь и на ногу, выпростанную из-под плаща.
Возможно, все длилось какую-то долю секунды, хотя казалось, прошло не менее часа, прежде чем пришло понимание, что мертвая женщина молода, красива и, главное, нужно как-то действовать, причем незамедлительно… Первой осознанной мыслью было бежать отсюда во все лопатки! Пока его не увидели, не застукали… И это явившееся из дворового детства забытое слово взметнуло в душе такой же давний, почти атавистический страх, что бедный физик действительно шарахнулся прочь. Однако первый же больно впившийся в пятку сучок привел его в чувство. Кое-как утихомирив скакавшего с громким лаем спаниеля, Владислав Леонидович воровато огляделся и обходным манером прокрался к дереву, где лежали его плетеные мокасины и майка с пламенеющим символом. Собственное сердце затрепыхалось под ним, словно на последних метрах марафонской дистанции. Принудив себя идти прогулочным шагом, Владислав Леонидович попытался состроить беззаботную мину и даже принялся насвистывать, но вышло невыразительное сипение.
Так, толком не ведая, что следует предпринять, и оттого еще более взвинченный, дотащился он до ближайшего перекрестка, где висела прозрачная будка. За пыльным отблескивающим стеклом смутно белела форменная рубашка одуревшего от духоты гаишника. Торба потоптался возле светофора и, когда загорелся воспрещающий рубиновый глаз, словно по наитию, рванул перед самым радиатором взвизгнувшей тормозами «Волги» на противоположную сторону. Страж порядка никак не прореагировал на вызывающую эскападу, и все еще можно было переиграть, но Торба уже не принадлежал себе. Автоматически повинуясь приказам извне, он наказал Лаки «сидеть» и ступил на выкрашенную серебрянкой ступеньку.
— Там женщину зарезали, товарищ капитан.
— Где? — не повернув головы, незаинтересованно спросил регулировщик.
— На второй аллее через дорогу, — неопределенно махнул рукой Торба — метров что-нибудь двести. Я вас проведу… Молодая совсем…
— Не могу покинуть пост, — неприязненно мотнул головой обитатель «стакана». — Не наше это дело, ГАИ. Обратитесь по назначению.
— А куда? — захлопал глазами Владислав Леонидович, ощущая, как накатывает раздражение. — Ноль-два позвонить? У меня даже жетона нет и автоматов вокруг не видно…
Багровый затылок еще ниже навис над стойкой, на которой рядом с фуражкой стояла литровая бутыль «Херши». Разговор был окончен.
— Вы обязаны доложить! — потребовал Торба. Вспышка праведного гнева, как не странно, его успокоила. — У вас же есть связь? — закончил он на просительной ноте.
Реакции вновь не последовало, но, спускаясь, он услышал, как мент, перемежая забористым матом, пробубнил что-то по рации.
— Мне подождать? — крикнул Торба на всякий случай, начиная раскаиваться, что ввязался в историю. Как бы там ни было, он сделал все, что мог. Остальное его не касается. Если государство не желает себя защищать, то пусть оно идет к чертовой матери. «Все прогнило в Датском королевстве». Кажется, так у Шекспира. Или не совсем так?
В небесах между тем произошла какая-то подвижка.
— Погуляйте пока, — кивнул регулировщик, высунувшись из окна. — Документы есть?
— Откуда?.. И где я их спрячу? — Владислав Леонидович вызывающе оттянул резинку баскетбольных трусов с голубым фирменным знаком «Адидас». Обычно застенчивый и деликатный, он легко вспыхивал, бурно реагируя на проявления административного абсурда. — У нас что, чрезвычайное положение?
— Фамилия, имя, отчество, адрес, — донеслось свыше. Видимо, были получены необходимые указания.
Владислав Леонидович не стал пререкаться и дал требуемые сведения, тут же проверенные по соответствующим каналам. Проработав пятнадцать лет в режимной организации, он настолько свыкся с официальной терминологией, что подходящие случаю блоки сами выстраивались в его запомороченной голове.
Профессиональные заботы — ведущий научный сотрудник занимался разделением изотопов — давно уступили место сугубо бытовым. Перво-наперво катастрофически не хватало денег. Даже прокорм собаки превратился в мучительную проблему. Он возненавидел проклятое название «педи-гри», соединившее библейский порок с африканским колдовским амулетом. Казалось, что оно сосредоточило в себе наиболее отвратительные приметы смутного времени: навязчивую рекламу, рассчитанную разве что на миллионеров, беспардонную ложь и дьявольскую свистопляску неведомо откуда взявшихся колдунов и астрологов, заполонивших экран. Стыдно было признаться, что они с женой, тоже научным работником, стали практически нищими.
Когда в одночасье были потеряны скопленные за много лет вклады в сберкассе, пришлось продать оставшиеся от родителей этюды Коровина и Поленова, как потом выяснилось, за бесценок. Деньги вложили в семейный банк «Чара» под солидный, но едва покрывавший инфляцию процент. Чара однако оказалась отнюдь не заздравной. За несколько дней до окончательного расчета — сумма составила без малого двадцать миллионов — банк лопнул. Владислав Леонидович не сомневался, что это была спланированная акция, причем при полном попустительстве властей. Короче, пять месяцев сравнительно обеспеченного существования в непривычном статусе рантье обернулись разбитым корытом. Так же закончилась и попытка организовать с коллегами ТОО. Выбранный ими гендиректор, единственный, кто смыслил в финансах, снял деньги со счета и был таков. Торба знал, что работник его квалификации мог бы получать за рубежом тысяч пять долларов в месяц, и мысленно готов был завербоваться хоть в Северную Корею, хоть в Ирак, но пока ему никто ничего не предлагал, а он был слишком нерешителен и ленив, чтобы проявить инициативу. Когда становилось совсем невтерпеж и накатывало отчаяние, он тешил себя идиллическими картинами жизни где-нибудь на берегу теплого моря, в коттедже под пальмами. Пока хоть кому-то нужна центрифуга для получения плутония и урана-235, шанс есть.
Таская за собой взад-вперед проголодавшуюся псину, он выстраивал в уме хитроумные конструкции из металлических сплавов, номенклатура которых известна лишь считанному числу лиц. Но мысли разбегались. Откуда-то из глубины зеленым призрачным светом пугающе вспыхивали очи на мертвом лице.
«Плюнуть и уйти, — поминутно решал он. — Мне-то какое дело? Не погонятся же за мной?» — И продолжал машинально отсчитывать шаги, зная, что не уйдет, и никуда не поедет, и не станет продавать секретов. В такие минуты он ненавидел себя, законопослушного гражданина расхристанного отечества. Впрочем, ненависть слишком сильное слово. Горькая обида рождала тошнотное ощущение безысходности. И еще мертвую женщину — студентка? — никак не удавалось выбросить из головы.
Ждать пришлось изнурительно долго.
Видя, как мается бородатый мужик с собакой, угрюмый регулировщик, которому лишние хлопоты были нужны, как рыбе зонтик, проникся чем-то вроде сочувствия. Спустившись перехватить красный «порше», совершивший двойной обгон, он снизошел до утешительного кивка:
— Скоро подъедут, — и, поигрывая жезлом, вразвалку направился к резко затормозившей машине. Водитель, не дожидаясь объяснений, приспустил стекло и помахал зеленой бумажкой.
«Долларов двадцать, если не все пятьдесят, — взъярился Торба. — Месячная зарплата».
Капитан, не смущаясь присутствием свидетеля, деньги взял, но потребовал права. Поколдовав над ними, скорее для проформы, он обошел машину сзади, сверил номера и отпустил нарушителя.
Владислав Леонидович отвернулся, исходя желчью. Экономя бензин, он выезжал на своей «ладе» пятой модели только на дачу, то есть на садовый участок на 42-м километре по Рижскому шоссе. Нынешние выходные они вынуждены были провести в городе по причине выкипевшего аккумулятора. Поломка обнаружилась поздно вечером, а деньги на новый можно было достать только в понедельник.
— Сколько еще ждать? — стиснув зубы, спросил Торба. — Я на работу опаздываю.
— Это в субботу-то?
— Да, в субботу! — с вызовом констатировал Владислав Леонидович, досадуя на свой промах. — Вы, как я вижу, исправно выполняете свои обязанности, — с язвительной усмешкой акцентировал он, — но на одной милиции свет клином не сошелся. Существуют, например, производства с непрерывным циклом. И вообще стратегически важные институты.
Фраза получилась нелепая, выспренняя, но Торбе казалось, что он сделал достаточно ясный намек на свою принадлежность именно к таким жизненно важным для государства сферам. Тем более что в принципе так оно и было.
— Ну, и где же вы работаете?
— В атомной энергетике.
— Не слабо… Оружейным ураном не приторговываете?
— С чего вы взяли? — опешил Владислав Леонидович. — Ничего подобного!
— Как же! Почитываем прессу. Что ни день, то контрабанда. Лучше бы ее вовсе не было, вашей атомной. До сих пор с Чернобылем расхлебаться не можем.
— Чернобыль тут не при чем. В жизни всякое может случиться. И самолеты падают, и поезда сходят с рельсов, но это не значит, что нам следует пересесть на лошадь и отказаться от электричества. А негодяи всюду есть, в том числе и в ваших органах.
— Что верно, то верно, — согласился гаишник. — Жить всем надо, вот и крутятся в силу возможностей… Имея уран, я бы не жаловался.
— У вас есть покупатель? — сыронизировал Торба, отдав должное милицейскому юмору.
— Был бы товар, купец найдется… Неужели живете на одну зарплату?
— Пытаюсь выжить, — вздохнул физик. Продолжать в том же ключе не имело смысла. — Я, пожалуй, пойду. Вы знаете, где меня найти.
— Не положено. Сами ведь напросились. Все доложено чин-чинарем: скоро подъедут.
— Можно подумать, что это я ее убил.
— Всяко бывает.
— Вы это серьезно? — забеспокоился Владислав Леонидович, кляня себя за мягкотелость и длинный язык. Того и гляди навесят убийство или вообще пришьют что-нибудь несусветное. С них станется. Он тоже «почитывает» прессу, хоть и выписал на текущее полугодие одну-единственную газету. — Я знаю свои права, — сказал он, набравшись решимости. — Пусть меня доставят в отделение.
— Права появляются при наличии паспорта, — философски заметил капитан. — Раз вызвались быть свидетелем, так наберитесь терпения.
Торба попытался было возразить, но умолк на полуслове, заметив приближающуюся машину с синей мигалкой. В «мерседесе» с московским гербом сидели двое молодцов в камуфляжных костюмах и черных беретах. Один из них, с автоматом на боку, отвел регулировщика в сторонку. Обменявшись несколькими фразами, они рассмеялись и, вполне довольные друг другом, подошли к машине. С заднего сиденья была извлечена холодильная сумка, в которой оказался плоский ящик с банками пива. Пятнистый отложил автомат и, вскрыв полиэтиленовую обертку, перебросил пару жестянок гаишнику.
— Будешь? — неожиданно спросил он, подняв глаза на Торбу.
Владислав Леонидович хотел гордо отказаться, но лишь смущенно мотнул головой, что можно было посчитать за согласие.
«Карлсберг» оказался почти ледяным. Из-под сорванного кольца прыснуло упоительной горечью хмеля.
— Твой пьет? — спросил благодетель в берете, кивнув на Лаки, занявшего выжидательную стойку.
— Н-нет, — неуверенно пожал плечами Торба, — не знаю.
— А ты проверь. Мой-то пьет, не напасешься! — прощально кивнув, он грузно обрушился в кресло с высоким подголовником. «Мерседес» развернулся и на полной скорости умчался в обратном направлении.
— И это все? — удивился Владислав Леонидович. — Даже не взглянули!
— Очень им надо! Жмуриков не видали? Это ж не следственная группа…
— Значит, еще ждать? — посасывая пиво, покачал головой приободрившийся физик. Приятный холодок в животе несколько примирил его с превратностями жизни, которая, если спокойно разобраться, имеет не одни только минусы. — Мне бы жене позвонить, а то начнет беспокоиться…
— Можно устроить, — подумав, согласился капитан. — Какой телефон? — Ждать да догонять — последнее дело. Кто их знает? Может, прокурора сыскать не могут… Охота ему торчать в такую жару. Тоже ведь человек…
Группа прибыла на японском микроавтобусе «Мазда» через два часа после вызова. Кроме водителя, в нем находились капитан Серебров, меланхоличный увалень с воспаленными от хронического конъюнктивита веками, прокурор Симаков, судебно-медицинский эксперт Левит и проводник с собакой.
Немецкая овчарка по кличке Эстет, обнюхав плащ и землю вокруг, потянула было поводок в сторону университета, но уже через несколько метров начисто потеряла след.
— Первый раз с ним такое! — удивился проводник. — Добро бы на трассе, где полным-полно машин, но чтобы так…
Прокурор, не по ситуации прифранченный и до одурения надушенный одеколоном «Арамис», досадливо махнул рукой.
— Приступайте, — кивнул он оперативнику, едва взглянув на тело.
— Без вас, Николай Анисимович, мы бы не догадались, — огрызнулся капитан. Он сделал несколько снимков из разных углов и на всякий случай обозначил участок проволочными вешками, хотя был уверен, что повторного осмотра не будет: не тот случай. — Наркота, — бросив наметанный взгляд на исколотую руку, определил он. — И со стажем. Небось, на этой почве и порезали. Ишь как располосовали… А ничего была телка, фигуристая.
— Полагаете, располосовали? — судмедэксперт, натянув резиновые перчатки, ощупал брюшную полость, затем, раздвинув запекшиеся края раны, просунул пальцы внутрь. — Ничего себе! — воскликнул он, отшатнувшись от трупа.
— Чего-то нашли? — незаинтересованно спросил Серебров.
— Нашел? В том-то и дело, что не нашел! — с нажимом произнес Левит. — Помогите перевернуть тело.
— Зачем? — брезгливо поморщился капитан. — Успеете у себя в лаборатории наглядеться.
— Переверните, вам говорят! — Левит сердито тряхнул седым клинышком бородки и локтем поправил дужку очков. — Раз надо, так надо…
Со спины женщина выглядела еще привлекательнее. Ни раны, ни малейшей царапины не было видно на ее гладкой, в меру загорелой коже. Общее внимание привлекла цветная татуировка на нетронутых солнцем ягодицах: слева зеленый дракон и малиновая женская фигурка справа. Драконий хвост и руки краснокожей нудистки терялись в промежности. Оставалось догадываться, как они взаимодействовали в движении.
— Так и есть! — то ли обрадовано, то ли, напротив, сокрушенно заключил эксперт и медленно, словно что-то удерживало его, выпрямился, постоял с минуту и пошел к автобусу. — У нее вырезана печень, — процедил через плечо.
— Как так вырезана? — не слишком удивился капитан. Участковый в недавнем прошлом, он заочно окончил юрфак, но, перейдя на оперативку, не прикипел сердцем к работе. Соблюдение самых необходимых формальностей — это все, что его волновало.
— Очень просто: вырезана, — пожал плечами эксперт, залезая в кабину. — Не думаю, чтобы скальпелем, но вполне профессионально. Это видно хотя бы по характеру разреза: хирургический. Операцию, надо думать, провели уже после смерти.
— Вы уверены? — подал голос прокурор. Он курил сигарету за сигаретой, нетерпеливо поглядывая на часы. У него были грандиозные планы на этот день. Жена с дочкой отбыли на дачу, а старый, еще со школьной поры приятель уже час дожидался в Серебряном бору с двумя милыми дамами. Дежурство закончилось в десять утра, но сменщик почему-то запаздывал. Вот и пришлось за здорово живешь искупать чужие грехи. Одна мысль об этом вызывала прилив желчи. В «дипломате», что покоился на заднем сиденье, лежали бутылка шампанского, литр «Смирновской» и шоколадный набор. Словом, незапланированный выезд оказался более чем некстати. — Обычно вы не торопитесь с заключением. Даже после вскрытия, — попенял, выдержав продолжительную паузу.
— Считайте, что оно состоялось, — устало вздохнул Левит, — хотя свою часть работы мы безусловно проделаем. Тогда и получите по всей форме, но полагаю, что не ошибся.
— От чего наступила смерть?.. Передозировка?
— Там видно будет.
— Или не будет? — Нервно притоптывая носком ботинка, прокурор следил за тем, как лениво и незаинтересованно возится, собирая вещдоки, оперативник. Кроме плаща и смятого фильтра от сигареты, почитай, ничего и не нашли. Мусор в кустах едва ли имел отношение к преступлению. — Вы же знаете, что от этого зависит квалификация, — мгновенное раздражение, которое вызвало в нем бесцельное топтание Сереброва, лишь усилило инстинктивную неприязнь к эксперту. — Либо я должен возбудить дело об убийстве, либо… о похищении человеческих органов. Даже мало-мальски толковой статьи на сей счет не имеется… Депутаты долбаные!
— Сочувствую, но ничем помочь не могу. Ситуация явно не тривиальная. На моей памяти это уже третий случай. Прошлой осенью в Бескудникове обнаружили труп молодой женщины с удаленной печенью. По-моему, дело так и осталось нераскрытым. Не слыхали?
— Я здесь человек новый… Вы в самом деле намекаете на контрабанду органов для пересадки? Бизнес весьма прибыльный.
— В голову не возьму… Вообще-то навряд ли. Кому нужна печень наркоманки? При первом же биохимическом анализе выяснится.
— Тогда что? Людоедство?
— Слишком уж изощренно для нынешних-то гиен. Нет, тут другое… Как-никак поработал хирург! Но зачем? Для чего? Ритуальным каннибализмом тоже вроде не пахнет. Мы хоть и впали в первобытное состояние, но не настолько ж…
— А если настолько? Вот вы говорите — японцы. Шайка, как там она называется, ну этого лохматого выродка?..
— Асахары?..
— Именно! «Сёнрике»!.. Разработка японская, а только у нас в Москве сектантов в три раза больше, чем в Токио. Опять мы впереди планеты всей. Лично я ничему не удивлюсь. Распад полный. Случаи самого отвратительного людоедства повторяются с завидным постоянством. И голод тут ни с какого боку. Растление нравов. Это же надо придумать такое: печенка!
— Японцы в войну практиковали, на пленных. Или, к примеру, взять дикарей. У них печень считалась вместилищем жизненной силы, если хотите, души. Вот и жрали требуху поверженных врагов, в надежде укрепить воинскую доблесть. Но от бабы, я вас спрашиваю, дикарю какой прок?
— Цинизма вашему брату не занимать, — усмехнулся прокурор. — Маньяк — вот и весь сказ. Это многое объясняет… Вы там скоро, Серебров? — окликнул он капитана.
— Будем увозить, — с облегчением кивнул оперативник, точно только и ждал, что кто-то возьмет на себя инициативу. — Приступайте, — он махнул рукой санитарам, подкреплявшимся возле своей труповозки.
— Кого вы имели в виду под братом? — подозрительно покосился на прокурора Левит.
— Каким братом? — не понял Симаков. Предвкушая купание, шашлычки на траве и прочие прелести, он мысленно был уже в Серебряном бору.
— Вы о чем?
— О цинизме. Сами только что выразились.
— В самом деле?.. Я уже забыл, по какому поводу. А, печень! Почему все патологоанатомы, кого я знал, склонны к кладбищенским шуткам? Атмосфера морга сказывается?
— Морг, кладбище — это неизбежный итог, — не без удовольствия отбрил Левит. — У нас ассортимент, как говорится, готовый. Хотите знать производителей? Я скажу: преступники — раз, прокуроры — два. Потому-то и юмор у них расстрельный. У тех, кого я знал.
Симаков пристально посмотрел, но ничего не ответил.
— Знаю, что не обрадую, но придется вам, батенька, поднимать то, нераскрытое, — ехидно осклабился Левит.
— Это еще зачем?
— Придется, придется… Дело, конечно, ваше, но, как пить, придется. Помяните мои слова.
Санитары застегнули пластиковый мешок, опустили на брезентовые носилки и через заднюю дверь погрузили в «рафик».
— Все, — сказал Серебров. — Можно ехать.
— У той дамочки, — усаживаясь на свое место, Левит многозначительно поднял палец, — у той, что в Бутове, была точно такая же наколка.
— И нашли ж местечко, лахудры! — хмыкнул Серебров. — А третий?
— Что третий?
— Вы же говорили, что на вашей памяти это уже третий случай?
— Тогда второй, если уж по порядку… И тоже женщина. В морге дожидается. На прошлой неделе нашли, в Бутове. Никак руки не дойдут: уйма работы.
— И наколка имеется?
— Наколки я как-то не приметил, но печени скорее всего не досчитаемся. Надо будет сегодня же проверить. И как это я, старый дурак, сразу не сообразил! Ведь своими глазами видел… Тот же разрез! Эх, сразу было надо прощупать…
— Успеете. Никуда она от вас не уйдет.
— Вы не знаете, что у нас в моргах творится! Мест катастрофически не хватает. Ни жить не дают по-человечески, ни помереть.
ТОЛЬКО ТАМПАКС!
