Глава 42
Мальчишник
И вот приблизился заветный день. Пора было жениться. За этот месяц я встречался с мадам Еписеевой ежедневно и без устали разглагольствовал о нашем светлом будущем. Ну ни дать ни взять – советское радио в свои лучшие времена. Мария соглашалась с этой ослепительной перспективой, но как-то вяло. И тут же тащила меня в очередной магазин, поминая всуе каких-то «людей», на которых мы должны держать ориентир в мутном потоке современной жизни.
В Машиной квартире уже висели тюлевое платье и мой безобразный костюм. Ее сын, хулиган Еписеев, довольно скептически относился к нашим приготовлениям. Увидев свадебное платье, он оторвался от мотоцикла и сказал, потирая промасленные руки:
– Ого! Сеанс! Ромовая баба, тля буду! – и попытался потрогать черным пальцем нежную сетчатую фату.
Маша хлопнула его по руке, и Вова, что-то ворча себе под нос, загрохотал мотоциклом по лестнице.
Меня он не называл никак. То есть никак, и все. Ни «папа», ни даже «дядя Сеня». Владимир старался всячески обходить мою персону в разговорах. Правда, в телефонных беседах с приятелями он частенько употреблял словосочетание «этот козел». Особых сомнений, к кому оно относилось, я не испытывал.
Мария ничего не замечала. Даже говорила она мало. А если говорила, то все больше о том, что нам надо бы, что мы обязаны были или что нам, к большому сожалению, никогда не придется купить. Поначалу меня беспокоили такие разговоры, но я взял себя в руки и решил, что наша семейная жизнь расставит все по местам. Действительно, ведь у женщины столько хлопот перед свадьбой! С моими проблемами и не сравнить! Тем более что проблем почти и не было.
В моей квартире продолжала жить мадам Рыбкина. Она то и дело нетерпеливо спрашивала, скоро ли свадьба. Я неизменно называл сроки, а Светлана заявляла:
– Господи! Скорее бы уже! Все соки ты из меня выпьешь, пока женишься…
Какие это, интересно, соки? Хотя, понятно какие. Иногда, возвращаясь из похода по магазинам, я встречался на лестнице с вежливым бородатым господином в кожаном пальто. Он справлялся о моем самочувствии, словно приходился мне заботливым родственником. Через минуту с улицы доносился рев «БМВ».
Мадам Еписеевой пришлось сказать, что квартиру я сдал за назначенную сумму пожилой иностранке. Хотя Светка («по дружбе», как заявляла она) платила гораздо меньше. Почти ничего.
– Но я же плачу не за целую квартиру! – удивленно говорила она. – А только за угол…
Мне приходилось изворачиваться и скрывать от Марии, что я получаю деньги еще и за курс преферанса в гимназии.
Зато на работе дела обстояли – тьфу, тьфу, тьфу – лучше некуда. Игорь относился ко мне, как к брату, и постоянно зазывал в ресторан. Но мне было некогда.
В школе появилось множество новых людей, а я учил гимназистов (человек шесть разнокалиберных мальчишек), как правильно писать слова «дезавуировать», «обналичка», «лизинг», «клиринг и «мониторинг». Родители моих учеников платили хорошо, так что было над чем биться. Мадам Еписеева была вполне довольна.
Изредка я позванивал и Катьке. Но как только принимался отчитываться об очередных приобретениях (а о чем еще было рассказывать?), она почему-то всякий раз говорила:
– Слушай, Васильев, ты извини, но я в запарке. Завтра нужно сдавать ведомость (или – завтра нужно подводить баланс), а у меня там еще и конь не валялся, травку не мял!
Развела, понимаешь ли, табун! Человека выслушать уже некогда! О том, что моя фамилия должна вскоре измениться, я мадам Колосовой не говорил. Стеснялся. Еще засмеет, пожалуй…
Наконец до нашей свадьбы остался один день. Я знал, что этот последний день мужчина проводит обычно в кругу друзей, за вином и скабрезными разговорами. Кажется, это называется «мальчишник». Но с кем проводить этот мальчишник мне?
С Ленькой Тимирязьевым? Тогда вечер точно будет загублен на прослушивание мумуя и вкушение прасада.
С Виталькой Рыбкиным? Но это будет сплошное пьянство и алкоголизм. А наутро мне надо выглядеть свежим!
Я же хотел провести последний день своей холостой жизни в душевной обстановке. Получалось, что на мальчишник мне некого пригласить, кроме Катьки Колосовой. Да и «пригласить» – сильно сказано. В моей квартире постоянно торчала Светлана со своим бородатым директором.
С отчаяния я позвонил лучшей подруге.
– Кэт, – заплакал я, – только не говори, что у тебя завтра отчет или баланс. Потому что у меня завтра свадьба.
Катька молчала.
– Давай встретимся, а? Это ведь последний день моей холостой жизни.
– Ладно, – смилостивилась Кэт, – приезжай. Только не смей даже заикаться о своей Еписеихе.
Ревнует! Что ж, оно понятно. Женщины, они все такие. Что там говорить, если даже покойная бабушка говаривала мне в детстве:
– Запомни, Сенечка, я никогда не смогу полюбить твою будущую жену, будь она хоть Мерилин Монро и Индира Ганди в одном лице, потому что я слишком сильно люблю тебя!
Мадам Еписеева уважала народные традиции (она даже дала мне рукописный листок, где по пунктам было расписано, как должен вести себя жених в день свадьбы) и предоставила мне полную свободу в последний день моей жизни. Я имею в виду, холостой жизни… Я облачился в свой свадебный костюм и отправился к Кэт. Бабочку нацепить не решился. В душе моей плескалось умиление. Как же давно я не видел свою любимую… подругу. Металлическая дверь распахнулась на мои шаги. Я проскользнул в чистенькую прихожую, где на стенах висели стильные черно-белые картинки, и остолбенел. Передо мной стояла Мерилин Монро и Индира Ганди в одном флаконе. Такую смогла бы полюбить даже моя ревнивая бабушка!
Халата с иероглифом на спине как не бывало. Катька уверенно высилась на высоченных шпильках. Шпильки переходили в умопомрачительно длинные ноги. Далее следовали коротенькая черная юбка и белоснежная блузка. На высокой груди поблескивала тоненькая цепочка. Венчало все это великолепие очаровательное лицо, обрамленное ворохом золотистых локонов. Я остолбенел. «Мой любимый цвет, мой любимый размер», – как говаривал ослик Иа-Иа.
Романтический флер несколько развеялся, когда нимфа произнесла Катькиным голосом:
– Что это на тебе за лапсердак? Васильев, тебе не приходило в голову, что в этом наряде ты похож на буржуина из «Мальчиша-Кибальчиша»? Это ж надо додуматься – натянуть на такие ляжки полосатые брюки!
Я дернулся и хотел было пройтись по поводу Катькиной внешности, но не смог выдавить ни слова. Что уж тут скажешь…
– Ну что стоишь-то, верста коломенская? – спросила Катька. – Проходи в комнату. Давай праздновать твой мальчишник. Или как там вы его называете?
Я прошел в комнату и с наслаждением вдохнул уютный и знакомый запах Катькиного жилища. На журнальном столике стоял букет мелких цветочков, бутылка вина, сухое печенье… Я присовокупил к этому натюрморту шампанское и уселся на диван. Не хватало только треска поленьев в камине и кресла-качалки.
Кэт уселась напротив меня и, зная мои недостатки, принялась вкручивать штопор в бутылку. Завершив эту операцию, она взялась за шампанское. Пробка хлопнула пистолетным выстрелом и с глухим стуком ударилась в потолок. Я вздрогнул, за воротник посыпалась штукатурка.
Ухватившись за тяжелую бутылку, я разлил шипучку по бокалам. Кэт взяла бокал, наблюдая, как поднимаются и лопаются у поверхности пузырьки, и бросила туда кусочек шоколада. Коричневая плитка несколько секунд полежала на дне, а потом начала суматошно сновать вверх-вниз. Катька внимательно следила за этими передвижениями. Ее густые ресницы были неподвижны.
– Ну что, мы так и будем молчать? – спросила она, оторвавшись наконец от бокала. – Может, повеселимся для порядка?
– Что ж… – промямлил я.
– Ладно, я скажу тост, – ее темные глаза сверкнули. – Мы с тобой, Сенечка, знакомы много лет, и я знаю тебя как облупленного… И вот… – она судорожно сглотнула, – ты женишься. Не ожидала, что это так скоро произойдет. Словом, счастья тебе! Почему бы тебе наконец не стать счастливым, дурак!
Одним махом Кэт опрокинула бокал и грохнула его об пол. У меня на глаза навернулись слезы. Наверное, шампанское в нос ударило.
– Спасибо тебе, Катя! – тихо сказал я и вежливо добавил: – Ты тоже когда-нибудь встретишь свою судьбу, и я еще погуляю на твоей свадьбе! Кстати, и ты приходи ко мне завтра. Свидетельницей будешь…
Мадам Колосова как-то странно посмотрела мне в подбородок и сдавленно произнесла:
– Ну уж нет. От этого ты меня избавь, пожалуйста.
Черт! Я увлекся альтруизмом и совсем забыл, что о свадьбе ни слова! А я так надеялся, что она будет свидетельницей. Придется теперь звать Витальку Рыбкина. Можно, конечно, и Леньку попросить, да ведь он заявится со своей Саирой. Какой из него теперь свидетель? На эту роль требуется существо бойкое.
Я плеснул еще шампанского и взялся за свой бокал. Надо было срочно поднимать Катьке настроение.
– Дорогая Катя! Спасибо тебе за то, что ты у меня есть. Я очень надеюсь, что даже когда я буду в положении, – тут Катька захохотала, и я поправился, – в смысле, семейном положении, между нами все останется по-прежнему. Желаю тебе, чтобы ты всегда оставалась моей лучшей подругой.
– Ну-ну! – усмехнулась мадам Колосова, выпила, подлила себе вина и закурила тоненькую сигаретку.
Раскинувшись на диване, я таращился на Кэт и мечтал. Мне представлялось, как мы с Машей будем приходить в эту уютную квартирку, вот так же, только втроем, сидеть за столом, вести задушевные беседы. Мадам Еписеева обязательно полюбит мою подругу! Надо только, чтобы она узнала ее получше.
Тем временем Катька пила стакан за стаканом и молола какую-то милую чушь о том, что завтра я, наверное, буду первым парнем на деревне и все невесты побросают своих женихов, как только увидят меня в этих полосатых брючках и кургузом пиджачке.
Слушая ее болтовню, я думал, как бы незаметно взглянуть на часы. Женщины почему-то злятся, когда в их присутствии хочешь узнать время. Я максимально вытянул руку из рукава, якобы потянувшись за бутылкой, а когда наливал себе вина, краем глаза взглянул на циферблат. Ого! Уже почти одиннадцать! Это значит, что ровно через двенадцать часов я должен стоять у дверей Машиного дома при полном параде. Как бы сказать Катьке, что мне пора?
Завозившись на диване, я чуть приподнял зад. Кэт внезапно умолкла и заглянула в мое багровое лицо. Она все поняла!
– Нет уж, сиди! – пьяно крикнула она.
Я бухнулся назад и предложил лживым голосом:
– Давай еще выпьем?
Она кивнула. Мы выпили еще вина. Я внимательно следил за красивым лицом моей подруги, надеясь, что после такой дозы алкоголя Катька заснет. Но нет. Спать она и не собиралась. Ее вдруг обуяла какая-то обреченная веселость.
– Ну, что смотришь? – внезапно спросила Катька. – Ждешь, когда я засну, да? Чтобы смыться?
Я затряс головой.
– Неужели, зная меня столько лет, ты не можешь просто сказать, что тебе пора?
– Да никуда мне еще не пора! Что ты? Я же сижу спокойно, – пробормотал я.
И тут Кэт заплакала. Я окаменел. Нет, я, конечно, сотни раз наблюдал, как женщины плачут. Это задевает, трогает, их хочется пожалеть… Но Кэт?! Это было впервые!
В эту минуту она была ужасно похожа на маленькую девочку с фотографии, висевшей у Афанасия Никитича. С длинных черных ресниц скатывались крупные капли. Кэт зло размазывала их по щекам, но продолжала реветь.
– Кать, ты что?! – изумленно прошептал я.
Она заревела еще пуще, но все так же беззвучно. Я опустился на подлокотник кресла и обнял Катьку за плечи. Она не успокаивалась, я ласково провел по непослушным завиткам волос и пробормотал:
– Ну хватит, хватит…
– Васи-ильев! – проревела мадам Колосова. – Ну какой же ты дура-ак! Ни черта не понимаешь! Ведь я люблю тебя-а! Давно-о!
Да, сильно же она напилась. Нашла время сообщать мне такую новость. Прямо перед свадьбой.
– И я тоже дура-а! – продолжала Катька свой плач Ярославны. – Сама подбила тебя-а на эту чертову женитьбу-у! – Она шмыгнула. – Дала тебе телефон Марины-ы. Для шу-утки! Хороши шуточки!
Ну кто же знал, что так получится и я не остановлюсь на Катькиной подружке? Впрочем, что там, просто Кэт перепила. Вот и бутылка почти пустая.
Настроение у меня окончательно испортилось. Может, я тоже влюбился в собственную подругу? Чушь! Я схватил недопитую бутылку и вылил ее содержимое себе в рот. Прямо из горлышка.
– Я ведь тоже тебя всегда любил, Кать, – сказал я, слегка отдышавшись.
Мадам Колосова перестала вздрагивать и затихла.
– И сейчас люблю, – добавил я нетвердо. – Просто обстоятельства выше нас.
Катька оторвала свое заплаканное, но по-прежнему красивое лицо от спинки кресла и недоверчиво спросила:
– Так ты не уйдешь? Сегодня…
«Я могу не уходить никогда», – чуть было не сорвалось с моего языка. Я призадумался. В конце концов, еще не поздно отказаться от свадьбы. Позор, конечно, но можно… Мысли в голове носились какие-то не совсем трезвые. Будто осы, выловленные из кружки с пивом.
Неожиданно для самого себя, подчиняясь какому-то неведомому инстинкту, я впился в Катькины губы. И… остался.
