Глава 34
Карточный домик
Проснулся я часов в десять вечера от света шахтерской керосинки. Надо мной стоял Афанасий Никитич.
–Что-то ты заспался, молодой человек. Все уже заждались… Давай-давай, форма одежды – парадная.
Сам старик явно отвечал этому требованию. Его подбородок был тщательно выбрит и благоухал «Шипром». Вместо беретика на его голове красовалась обширная лысина, сдобренная по бокам благородными кустиками, напоминавшими клочья пены для бритья. Старик был облачен в старомодный шевиотовый костюм с острыми лацканами. Галстука, правда, не было.
Я потянулся было за телогрейкой, но дед остановил меня:
– Только пиджак! Дело-то святое!
Накинув пиджак, я попытался просунуть непослушную голову в петлю галстука.
– А галстук не надо. Он только мешать будет…
Окончательно заинтригованный, я облачился в брюки и побрел за стариком. Он держал путь наверх по скрипучей лестнице.
На втором этаже я зажмурился от ослепительного сияния люминесцентных ламп. Разглядеть обстановку не представлялось возможным. Я едва не задохнулся – воздух здесь был густой и влажный. Послышались восторженные реплики. Мужской голос, нещадно коверкая французские слова, сказал:
– Ну, Никитич, это просто магнифисан! Тре бьен! Новель! И где ты только их берешь? Новичков?
Женский показался мне знакомым:
– Ой, хорошенький какой! Прямо игрушка!
Это я-то хорошенький! Ну надо же!
– Аннет, я бы вас попросил, – сказал мужчина.
Женщина осеклась.
– По-моему, я где-то его уже видела…
– Знакомьтесь, это Арсений, – представил меня Афанасий Никитич.
– Можно Сеня, – поправил я и открыл глаза.
Передо мной стоял стол, обтянутый зеленым сукном и исчерченный мелом. За столом сидели двое. Мужчина средних лет в шляпе и черной рубашке с белыми манжетами нервно теребил колоду карт. Под его чеканным носом примостились тоненькие усики.
Женщина была мне знакома. Это оказалась давешняя разносчица газет. Только сейчас она выглядела гораздо симпатичнее: волосы стянуты в строгий узел, на шее кружевной воротничок, на плечах – цветастая шаль. Все остальное находилось под столом.
Я огляделся по сторонам. Прямо надо мной была стеклянная крыша, тщательно очищенная от снега. Через нее на меня с ночного зимнего неба взирали звезды. А под крышей в тепле и уюте произрастали сотни диковинных растений. Цвели азалии, оранжевыми солнцами свисали с веток мандарины, под самым потолком грудились начавшие желтеть связки бананов. Внизу толпились разнокалиберные кактусы. По их колючкам упрямо карабкались вверх пупырчатые огурцы и лианы, украшенные цветами всех оттенков и конфигураций.
От этого зрелища у меня захватило дух. Афанасий Никитич, гордо подбоченясь, стоял под смоковницей.
– Угощайся, а я пока представлю тебе соперников.
«Соперники» за столом приосанились. Я сорвал с ветки мандарин, а француз начал разливать привезенную мной водку.
– Альфред Бега, – начал с него Никитич. – Большой любитель преферанса. Особенно зимой, потому что летом он целиком и полностью загружен работой. Разбивает английские газоны по всему Подмосковью. На дачах у этих… У новых русских.
– Я еще подставочки для яиц собираю, – подал голос Альфред. – У вас случайно не завалялось? А то знаете, как бывает, ест себе человек яйца и не подозревает, из какого сокровища он их ест.
Я покачал головой. Подставочки для яиц у меня не было не то что с собой, но даже дома.
Тем временем старик продолжал:
– Девушку зовут Анюта Веточкина. Продает газеты в электричках…
– Да я уж знаю.
– Пришлось научить ее играть. Не век же нам с Альфредом гусарика на двоих расписывать, – пояснил Никитич и пригласил меня за стол.
– За знакомство, – предложил месье Бега и поднял рюмку. – Как говорится, бон пети!
Все выпили и сорвали по свежему огурчику. Анюта раскраснелась. Она аппетитно захрустела огурцом, с интересом поглядывая на меня,
– Ну-с, начнем, – сказал Афанасий Никитич и начал раздавать карты. Альфред принялся чертить мелом на сукне.
– Почем вист? – поинтересовался я тоном знатока.
– Сотка, – небрежно бросил француз.
– Что значит – сотка? – испугался я. – Сто долларов, что ли?
– Это Никитич придумал так играть, – успокоила меня Анюта. – Земли-то у всех – хоть отбавляй.
Теперь я понял, что имел в виду Катькин дедушка, когда говорил, что заезжий гость остался «должен семь гектар с хвостиком». Вот оно, значит, что!
– Но у меня нет земли, – еще больше испугался я. – Только денег немножко…
– На деньги неинтересно, – протянула Анюта и повела плечами под шалью.
– Я тебе одолжу для начала гектарчик, – сказал Афанасий Никитич. – Потом как-нибудь отдашь, когда отыграешься.
Пришлось согласиться, и игра началась. В моей памяти мало-помалу всплывали комбинации, которым меня научила еще Кэт. Ужасно не люблю влезать в долги, поэтому мне непременно нужно выиграть или хотя бы не проиграть. «В любви мне последнее время не везет, – подумал я и посмотрел на вздернутый Анютин носик, – так что должно повезти в карты».
– Алле и вуаля, – произнес Альфред Бега и сделал первый ход в бубну.
– Ну нет бубей, хоть лбом их бей! – патетически вздохнул дедушка моей лучшей подруги и наморщил лысину.
Анюта помусолила карты и начала явно подыгрывать мне. После первого круга месье Бега разлил еще водки и предложил нечто невразумительное:
– Пур либертэ, фратернитэ и, если так можно выразиться, эгалитэ!
Все закусили свежими помидорами, которые в избытке произрастали в этом карточном доме. Мне хотелось курить, но последнюю «Яву» я выкурил после того, как мы с Никитичем распилили бревно.
– У вас закурить не найдется? – задал я типично хулиганский вопрос французу.
Он пожал плечами. С места сорвалась Анюта. Она исчезла в тропических джунглях и через минуту вернулась с толстой сигарой.
– Вот, Никитич сам крутит. Из своего табака.
Я удивился, но сигару взял. Старик довольно крякнул и поднес мне спичку. Табак оказался удивительно душистым. Прочтя недоумение на моем лице, Афанасий Никитич пояснил:
– Я туда лавровый лист добавляю. И манго. Для скуса.
Скуса! Катькин дедушка очень старался быть настоящим пейзанином. Альфред протянул мне карты.
– Что, моя очередь мешать? – переспросил я.
– Мешают навоз в тазу, – строго сказал Никитич. – Карты тасуют.
О! Да у них тут прямо священнодействие какое-то! Недаром все вырядились как на парад. И мне еще будут что-то говорить про сельскую скуку…
Играли мы долго. Часов до трех ночи. Наконец месье Бега начертил на сукне последнюю цифру и занялся подсчетом, бормоча себе под нос французские числительные. Все с нетерпением ждали итогов. Я тоже тревожно ждал, кто выиграл.
– «Се ля ви!» – сказал умирающий, – мрачно пошутил Альфред.
Он выписал на столе итоговые цифры. В столбик. Я осторожно заглянул под локоть француза. Там было написано – имена по-французски, а гектары почему-то по-русски:
M-lle Vetochkine +2,34 га
M-r Kolossoff -9,50 га
M-r Bega -2,34 га
M-r Arsenii +9,50 га
Собиратель подставочек для яиц не знал моей фамилии и ограничился только именем. Но я все равно понял, что выиграл. Целых девять с половиной гектаров пахотных земель. Вернее, если учесть, что один гектар я был должен Катькиному дедушке, восемь с половиной. Что ж, эта феллиниевская цифра совсем неплоха!
Анюта ликовала вместе со мной. Она тоже выиграла.
– Ну, Альфредик, – сказала она, – с тебя два гектара! Сотки я тебе прощаю, так и быть.
Француз грустно закивал головой. Его усики поникли. Из-за стола поднялся Афанасий Никитич.
– Не ожидал, что ты такой ас! – воскликнул он радостно, забыв, что «ас» не относится к исконно русским словам. – Ну, пойдем отмерять…
Все встали и гуськом потянулись во двор. Афанасий Никитич покопался в сенях и вытащил огромный фонарь. Мы подошли к забору. Снег был испещрен кошачьими и куриными следами. Впереди метнулась гигантская тень Барсэга.
– Давай-ка, – обратился ко мне старик, – подсоби мне.
Мы с ним ухватились за штакетины и потащили их в поле. Катькин дед что-то долго высчитывал и изгибал забор строго по нанесенным на него отметинам. Альфред и Анюта молча наблюдали за нашими манипуляциями.
– Ты не возражаешь, если мы твой участок пока к моей землице прирежем? – пропыхтел Афанасий Никитич. – Кто знает, как игра повернется? А станешь и дальше выигрывать, мы тебе такой же заборчик соорудим. Будешь на своей земле хозяин! А там и дом…
«Вот так перспектива!» – ахнул я про себя. Никогда еще я не был землевладельцем. Этак можно застрять тут на всю жизнь!
Наконец забор отодвинулся так далеко, что его почти не было видно в темноте. Мы пошли, хрустя снегом, на свет далекой теплицы.
У крыльца осталась одна Анюта. Месье Бега, не вынеся поражения, загрустил и пошел домой.
– Вы меня проводите? – спросила девушка. – Тут недалеко…
«Реджинальд взял ее под нежный локоть и обвел вокруг развалин замка…»
– Конечно! – И я галантно выставил локоть.
Мы двинулись между темными домами. Анюта молчала. Наверное, в связи с недавним выигрышем, она почувствовала во мне завидного жениха.
Около небольшого домика, в котором теплилось окошко, мы остановились. Забор вокруг домика был самый обыкновенный: серые доски, набитые вкривь и вкось.
– А вы как же меряете?
– Это только Никитич так серьезно ко всему относится. А мы с Альфредом только в уме прикидываем, кто кому сколько должен… – Анюта распахнула калитку. – Ну все, мне пора…
Я посмотрел на русую челку, выбившуюся из-под ондатровой шапки. Свой учительский узел Анюта успела распустить. Неожиданно во мне шевельнулась нежность. Что ж, надо ловить судьбу за хвост! Я шагнул к девушке. Она не отстранилась. Пришлось положить руки на ее плечи.
– Целуй быстрей, – неожиданно проговорила мадемуазель Веточкина, – а то, не дай бог, Альфред увидит!
– Он что же, на дуэль меня вызовет?
– На дуэль, может, и нет, а вот лопатой огреет точно…
Засомневавшись было, я все-таки решился и быстро нагнулся к ее лицу. После ледяного поцелуя на моих губах остался вкус детского крема. Что же это, она заранее была уверена, что будет целоваться со мной на морозе, раз намазала губы?
Анютины валенки заскрипели по снегу. Растревоженный, я побрел в свое логово.
