Пролог

Жизнь непредсказуема, и на одной из ступенек лестницы, по которой движется человек и имя которой — действительность, обязательно окажется дырка как раз по размеру его ноги, и ничего в осмыслении окружающего не достиг ни один философ, начиная от легендарных Фалеса и Гераклита до Жака Дерриды и Кьеркегора, — все так и осталось загадкой, так и не нашлось ответа на главный вопрос — почему тонет корабль, среди пассажиров которого помимо грешников есть и праведники, а тираны и злодеи отличаются завидным долголетием, почему гражданину N упала на голову деталь фигурной лепки балкона старого дома именно в девять сорок пять утра, когда он шел на работу, а не тремя часами раньше или пятнадцатью позже, когда улицы совершенно безлюдны, и кто все-таки могущественней — Зевс или мойры? Человек тщетно пытается устранить непреодолимые преграды вокруг, пытается лишь обмануть себя, перешагивая через препятствия, им же самим построенные, а перепрыгнув своей же лопатой выкопанную яму, кричит — вот какой я молодец, вот какой смелый и умелый, лучшее творение божественного промысла.

Почему все так получилось — бестолково, необъяснимо, чудовищно? Что за сила выхватила его из общего котла, подцепила ноготком, вынула из толпы, подкинула в воздух да шмякнула что есть мочи о каменную стену? Упал человек после удара на жесткую землю, отлежался, поднял голову — жив! Но огляделся — а где я? Что вокруг? Ничего из того, что являло собой составные части его жизни, все чужое, новое, пугающее. Сломан механизм, разбросаны в разные стороны шестеренки, валики, винтики и колесики — и как собрать их вместе без подробного чертежа? Можно попытаться, но заработают ли они, соединенные между собой иным способом, чем раньше, и если все-таки — да, то каков будет результат сей работы? А то — потратишь на воссоздание уничтоженного годы и так в полном объеме ничего не восстановишь, — это каково? Да, мир большой, интересный, но как жить с сознанием того, что ты в нем — чужой, и чужой у себя дома, потому как путь туда тебе теперь закрыт? И что стоит жизнь, которая возносит выше только для того, чтобы больнее ударить о землю? Что есть судьба? Умудренная опытом справедливая женщина, направляющая и указывающая верный путь оступившимся? Злая старушка Шапокляк, играющая жизнями для своего удовольствия? Или юная девица, получившая вдруг в свои руки огромную власть и заставившая по недомыслию человечество рассчитаться на «первый-второй-третий» и отведя одним такую участь, другим — иную, а третьим — так и вовсе на первые две непохожую? Да, он, Влад, шел по жизни одной дорогой, он не бросался в стороны, не менял направление, он смотрел под ноги и все вроде бы делал правильно, но почему с ранней юности его любимым стихотворением являлся Лермонтовский «Челнок» —

это что, предупреждение, ощущение необратимости беды на подсознательном уровне? Но если беда необратима, то чему служит предупреждение? Зачем оно, если ничего изменить нельзя? Если твое будущее, с одной стороны, определено на небесах, а с другой — тебе дарована свобода воли, пусть лишь видимая, то, что мешает тебе убить, украсть, солгать, — если финал все равно предопределен? О нет, — все-таки, как бы ни был человек мелок, мерзок и слаб, как бы ни был зависим от расположения звезд и божественного промысла, вряд ли он произведен и впущен в свет Божий только для того, чтобы в этом убедиться, значит, челнок рождается не только затем, чтобы умереть, значит, у него есть цель и предназначение, значит, он должен жить, он должен идти, его толкают, он падает, но скатиться в канаву и остаться в ней или же встать и, стиснув зубы, идти дальше, идти вперед, зависит уже от него. Судьба не в том, что тебя неминуемо толкнут или неминуемо помешают твоему продвижению, а в том, что ты должен достигнуть своей цели, выполнить свое предназначение. Для того тебе и свобода воли, чтобы выбрать или существование в канаве, пусть плохое, но гарантирующее продолжение жизнедеятельности, и тогда твоя судьба плюнет на тебя в сердцах и оставит вовсе, или дальнейший путь по ведущей вперед дороге, хотя тебе и не ведомо, что буквально через два десятка метров на тебя свалится высохшее дерево, через три — ограбят и изобьют разбойники, а еще дальше произойдет еще какая-нибудь большая неприятность. Что ж, он, Влад, получил подножку, крепко упал и ушибся, благодаря этому он не сможет остаться банковским служащим, обсуждать по воскресеньям с друзьями в «Невских банях» различные проблемы, есть щи в ресторане «Санкт-Петербург» и вообще предаваться всем тем милым заботам, равно как и развлечениям, к которым за несколько лет уже так привык. Значит, он будет кем-то и чем-то иным, значит, суждено ему быть новым — и кто знает, не станет ли он более рад себе в этой ипостаси. Что ж, страшное или доброе завтра, приходи быстрее, посмотрим, пощупаем, что ты нам уготовило: если могилу, то проверим, так ли она холодна, как нас пугают, если счастье — то наконец узнаем, что это такое: воздушное и прозрачное, что нужно заключать в сосуд и бережно хранить в тщательно охраняемом месте, либо же его можно потрогать, оно твердо и незыблемо, как скала, — просто его нужно найти, до него необходимо дойти, а отыскав, устроить поблизости свое жилище — чтобы оно всегда было рядом.

— …Алкоголик! Алкоголик! — вдруг сквозь сон услышал Влад. Веки были тяжелыми, поднимать их было трудно, но необходимо. Поэтому он схитрил и не широко распахнул глаза, а лишь приоткрыл их, но даже в столь малую щель хлынул яркий дневной свет, который заставил его вновь зажмуриться. Однако и в одну секунду он успел заметить склонившуюся над ним Жанну, уже с наложенным макияжем и одетую. В ответ ей он хотел сказать «Да!», но язык не шевелился, и получилось просто нечто среднее между «А-а» и «У-у».

— Я пошла на работу, — сказала Жанна. — Ты, если хочешь, досыпай, если нет — на кухне завтрак. Не будешь есть сейчас — потом просто подогреешь. Пива советую — только советую — много не пить, к Михалычу в гости не ходить. Сегодня пятница, я, в принципе, могу освободиться пораньше. Ты нам планы на вечер строил какие-нибудь?

— Не-ет, — выдавил он.

— Ладно, позвоню к обеду, а то что-то ты не очень разговорчив.

— Угу.

Жанна развернулась — через секунду он услышал, как закрылась дверь, — покрепче обнял подушку, попытался задремать, но сон уже не шел. Он приподнялся, сел на кровати, покачал из стороны в сторону головой — да, она явно потяжелела. Широко зевнул, надел тапочки и пошлепал в ванную. Под душ не полез, просто подставил голову под струю воды из крана, причем холодную, подержал чуть-чуть, растер мокрые волосы полотенцем, взглянул в зеркало, тотчас отвернулся, прошел на кухню, открыл холодильник. Пива имелось достаточно, он было потянулся к ближайшей бутылке, но, с секунду подумав, захлопнул дверцу, повернулся к плите, потрогал чайник — тот был не совсем горячим, и потому он зажег под ним газ. Открыл рядом стоящую сковороду — обнаружил там говядину, картофель и яйца с помидорами. Влад с трудом понимал людей — вернее, совсем не понимал, но не выказывал этого, — которые, проведя вечер или ночь не забывая о бутылке, при пробуждении брались за сигарету или просто жаловались на отсутствие аппетита. Лучшая помощь в подобной ситуации — плотный завтрак и много жидкости, желательно минеральной воды без газа. Переложил пищу в тарелку, налил чаю. За завтраком он начал обдумывать, как ему выйти из того ужасного положения, в котором он оказался. Рассмотрение причин, по которым это произошло, он решил оставить на потом, да и они наполовину были ясны. Вот что ему делать — вопрос действительно сложный, если не сказать вообще неразрешимый. Коль попытаться предопределить грядущие события, то выглядеть они могут следующим образом. а) Он пытается в течение двух недель набрать необходимую сумму — квартира плюс собственные сбережения — тысяч восемьдесят, может быть, девяносто, еще взаймы можно насобирать полтинник, — но, во-первых, то, что возьмешь в долг, нужно будет за определенный срок вернуть, а как это сделать, не имея постоянной работы и других источников дохода, — непонятно, во-вторых, все равно даже половины не получается, — отпадает. б) Ноги в руки — и бегом. Бегом — куда? И как быть с Жанной, ее сыном, отцом? — глупо. в) Пойти в РУОП, к родной милиции — ох, дорогие мои, обижают меня нехорошие, помогите! Первая информация через людей Хозяина к нему же и попадет. А что Владу ответят? Да известное: вот когда в тебя стрелять начнут, тогда и жалуйся. Если жив останешься. И попробуй докажи, что ты действительно эти деньги не брал. г) Было бы не так смешно, если бы не было так грустно. Действительно дерьмо. Мало того, что предыдущие варианты не подходят, так и следующие отсутствуют. Хотя — стоп. Зачем же просто милиция? Есть Михаил, восемь лет в одном классе проучились, и все то время тащился он от книжек и от фильмов о тяжелых буднях советской милиции, да так сильно, что сделал оперативную работу своей мечтой и вскоре ее осуществил. Нравилось в детстве ему бегать с деревянным пистолетом и ловить «бандитов» из числа участвующих в игре ребят из его двора, вырос — и пистолет стал настоящим, равно как и преступники. С приходом нового времени, правда, занялся он организацией охранных мероприятий каких-то коммерческо-финансовых структур, то есть получил место сродни должности Борисыча, только чуть помельче, но опыт должен остаться, а знания — так стать еще шире. В свое же время и синяков под глазами друг другу немало набито было, а попозже — и водки под нехитрую закуску выпито, так что на какую-то его помощь или совет вполне можно рассчитывать — может, что дельное и скажет.

Не откладывая в долгий ящик, сразу, закончив завтрак, позвонил по единственно известному — домашнему — телефону — авось и дома. Но поднявшая трубку жена сообщила, что он, как обычно, на работе, и дала тамошний номер, по коему Влад мгновенно перезвонил и попросил Дегтярева Михаила. Спустя некоторое время раздался знакомый голос:

— Слушаю!

— Привет, это Влад Друбский.

— О, салют, сколько лет, сколько зим! Давненько не слыхивал. Что случилось — у твоей бабушки корова сдохла или просто молоко исчезло?

— Не подкалывай, я по делу.

— Понятно — просто так старому другу звякнуть, конечно, недосуг. Что за дело?

— У меня проблемы, хотелось посоветоваться.

— Проблемы моего профиля?

— Отчасти.

— Ты откуда звонишь?

— Из дома, конечно.

— Выйди на улицу, позвони из автомата.

Влад был несколько удивлен, но ответил:

— Хорошо, через полчаса.

— Давай.

Он принял душ, почистил зубы, причесался, оделся и вышел на улицу. Жетончика, естественно, не было, пришлось пилить к метро; когда позвонил, линия была, как назло, занята, но наконец он пробился, позвал Михаила и вскоре услышал его голос:

— Ну, рассказывай, что стряслось?

— Банк, в котором я работаю, вернее — работал до сегодняшнего дня, киданули на триста с лишним тысяч, руководство считает, что это я их прикарманил.

— Триста тысяч долларов?

— Ну не тугриков же.

— Круто. Начальство думает, что ты украл деньги, и пускает тебя спокойно гулять?

— Ну да, дали две недели на возврат, только уволили и все.

— «И все»! Раз не держат, значит, пасут и телефон слушают, а у тебя ума не хватило из автомата позвонить!

— Извини. Я все никак не могу поверить в реальность происходящего — как страшный сон все это. Встретиться со мною можешь?

— Могу, но только вечером. У тебя получится, осмотревшись по сторонам, определить, есть у тебя хвост или нет?

— Да хрен его знает — я же не Джеймс Бонд!

— А зря. Ладно, ни у тебя, ни у меня пока видеться нельзя, на нейтральной площади вроде тоже: если за тобой смотрят, то и меня заметят, а мне что-то не очень хочется глаза кому-то мозолить… Хотя почему у тебя нельзя? Ну, зашел мужик в подъезд да вышел через час, — может, я там живу? Так, ладно, в шесть часов я перед твоей дверью. Ты на старом месте?

— На старом.

— Напомни — первый подъезд, восьмой этаж…

— Квартира направо.

— Ага, ну ладно. Пивка возьми. Да, ты по-прежнему один, али как?

— Не один — с будущей женой.

— Серьезно?

— Ну да.

— Поздравляю — последний из могикан. Пошли-ка ты ее куда-нибудь — по магазинам там, в гости, — чтоб мы спокойно поговорили.

— Хорошо.

— Давай.

Влад повесил трубку, пошарил по карманам куртки, обнаружил кой-какие деньги и пошел к ларьку. Сегодня, решил он, подойдет «Гессер». «Однако, — подумал он, — я теперь безработный, так что можно смело начинать экономить — наливать в канистру у ближайшей точки разливуху, какое-нибудь там „Жигулевское“ в лучшем случае суточной давности, потому прокисшее, разбавленное водой, естественно, не родниковой, и пить его на лавочке у дома, в качестве кружки используя литровую банку из-под соленых огурцов — напоминание о прошлой широкой жизни, под сухую желтую рыбешку, выловленную из Невы уже дохлой, сильно, с придыханием затягиваясь „Беломором“ и кляня жизнь-злодейку». Нарисованная воображением картина вызвала улыбку, но очень и очень грустную. «Гессером» все же пакет набил, потащился домой.

У себя в квартире, маясь от скуки, попытался смотреть телевизор, перебрал все видеокассеты в надежде обнаружить еще не знакомый ему фильм, полистал книжку — но ничто его не занимало — назойливые мысли лезли в голову и мешали ему остановить свое внимание на чем-либо конкретном. Ближе к обеду раздался звонок Жанны, которая хотела узнать о его физическом состоянии и моральном настрое. После того как будущие супруги перебросились обычными, ничего не значащими фразами, она сказала:

— Я сегодня в половине пятого приду.

— Хорошо. Впрочем, можешь с равным успехом прийти и в полвосьмого, или же тебе придется часиков с шести походить по магазинам или просто погулять.

— Ты меня уже домой не пускаешь?

— Нет, почему же? Но меня посетит старый товарищ, у нас будет важный разговор, и провести его желательно тет-а-тет.

— А почему тет-а-тет — «товарищ» что, женского поля?

— Нет, но у нас будет эдакая деловая беседа…

— «Деловая» — значит, не для моих ушей? Что-то странное происходит, не находишь? У тебя какие-то секретики появляются… По магазинам я не пойду — у нас всё есть, на выходные, во всяком случае, хватит. Поеду сразу домой — к себе домой, к отцу — или к Марине зайду поболтать, вернусь в восемь. Все, пока.

— Ты не дуешься?

— Дуюсь.

— Тогда можешь прийти на четверть часа раньше — скажем, в девятнадцать пятнадцать.

— Он еще и издевается! Я тебя когда-нибудь задушу во время сна.

— Лучше утром, с похмелья, после сильной пьянки — тогда смерть я приму как избавление от мук. К тому же — как приятно умирать, чувствуя на своей шее такие прекрасные, ласковые, нежные пальцы…

— Не подлизывайся. Ладно, до встречи.

— Пока.

Влад походил по квартире, посмотрел на часы — тринадцать тридцать, времени — масса, чем себя занять? Взял компакт «Slade», включил систему, сделал звук погромче, прошел на кухню — решил от нечего делать приготовить обед, и вполне этим увлекся: когда он закончил чистить, резать овощи, рыбу, метаться от холодильника к плите, а от нее — к раковине, то с удовольствием рассмотрел результаты своей работы — кастрюльку тушеной капусты, сковородку с сазаном под сметаной, миску с салатом, футболку с белыми от муки пятнами и ожог от кипящего масла на указательном пальце правой руки. «Больше отходов, чем пригодной к употреблению пищи, — подумал Влад. — Видимо, отвык за время хозяйничанья за плитой Жанны».

Пообедал с пивом, оставшееся до шести вечера время провел перед телевизором. Наконец раздался звонок в дверь — пришел Михаил. Влад провел его на кухню, где обычно и принимал гостей, благо что она была для этого достаточно большой, достал бутылки, откупорил, разлил по кружкам, спросил:

— Есть хочешь?

— Не откажусь.

Влад положил на тарелку свою стряпню, отрезал ломоть хлеба, сам удовольствовался холодной горбушей, по случаю приобретенной в ближайшем продуктовом магазине в большом количестве и потому всегда имеющейся в холодильнике.

— Ну, однокашничек, — отхлебнув пиво, сказал Михаил, — давай-ка свою туманную историю подробней изложи.

Влад поведал ему о касающихся злополучного кредита событиях, произошедших за последние две с лишним недели.

— Да, неплохие денежки ребята срубили, — произнес слушатель. — А ты — раззява.

— Согласен.

— А толку с того, что ты согласен? Хозяин же ваш, кстати, может, и не совсем уверен в твоем участии в этом деле — просто ему своих средств жалко, и он надеется их вернуть, а у тебя, вероятно, такая возможность есть, и она ему известна.

— Да нет, вряд ли.

— Почему?

— Как-то это слишком… странно, что ли, нереально.

— А ты пораскинь мозгами — в твоем деле нельзя упускать ни одного предположения, в том числе и того, что совместно с этим твоим фальшивым Бойковым и его людьми действовал кто-то из сотрудников банка, который их именно на тебя и навел, что облигации поменяли, когда они находились в сейфе, и много еще чего другого, — если посидеть, подумать, могут возникнуть всякие предположения. Поразмысли — ты можешь достать где-нибудь такие деньги, например, так же, как эти ребята, украсть, хотя бы в своей системе — ты же в ней дока?

— В принципе, могу, но опять-таки в подразделениях нашего банка, в его, скажем, низших звеньях.

— Ну и отлично! Раз твой главный на тебя несправедливо наехал — у него же и возьми и ему же и отдай.

— Хе, здорово ты придумал. Во-первых, принести ему деньги — лично признать то, что я действительно взял их. Во-вторых, даже если у меня получится, то через некоторое время это станет известно, и представляешь — Друбский приносит триста штук, которые должен, а через пару дней все узнают, что похожая сумма исчезла в другом филиале или отделении! Ну и в-третьих, и это самое главное, — на настоящее воровство я никогда не пойду. — Он допил, не отрываясь, свое пиво, откупорил новую бутылку и вновь наполнил кружку.

— М-да, — произнес Михаил, — с этим, значит, все ясно. Однако попытайся придумать себе иную альтернативу. Конечно, если ты за оставшееся время наткнешься на чемодан с «гринами», в котором будет находиться похожая сумма, или выиграешь столько денег в казино — то, вполне возможно, многое в твоей жизни менять не придется. Но, как ты сам знаешь, чудес не бывает, и в твоей ситуации ждать их ни к чему — надо подходить к проблеме реалистично. В любом случае тебе надо линять, но сможешь ли ты оторваться от своих визави — уже вопрос. А если тебя поймают во время попытки сбежать, то уже гулять не пустят, отведут куда-нибудь на обшарпанную квартиру или в подвал и просто, если нет фантазии, начнут ломать ребра по одному, задавая вопросы о местонахождении денег и о именах соучастников, если уж они действительно уверены, что именно ты украл эти триста штук. А раз ты на самом деле не виноват, то сказать им ничего не сможешь и забьют тебя до смерти. Хотя, по правде говоря, трогать именно тебя, а тем более убивать им особенного резона нет, им нужны свои деньги, а не твое наказание — они же деловые люди, а не юнцы из мексиканской уличной банды. Есть гораздо более эффективные способы воздействия — например, выкрасть твою будущую жену или ее сына и объявить: везешь деньги — получаешь их обратно.

— Как-то даже в голове не укладывается. Ну а, например, милиция, РУОП. Я читал, будто у них ловко получается такие дела раскрывать, а преступников обезвреживать.

— Очень даже верно, совершенно с тобой согласен, и опыт уже накоплен, и процент успешных операций большой. Но посмотри, где они более успешны: в провинциальном городке N двое неработающих похитили дочь главы коммерческой фирмы и требовали выкуп десять тысяч, удерживая ее на личной квартире, вот их и поймали. Если же за дело возьмутся профессионалы, то ой-ой-ой — держись тогда. Так что у монетки две стороны, а у палки — два конца. Все подобное кажется нам чем-то далеким, к нам не относящимся, взятым из газетной хроники и телевизионных репортажей, из другой, криминально-мафиозной жизни, пока нас непосредственно не коснется, хотя бы краешком. Я тебе советую постараться полностью осознать весь ужас своего положения и как можно серьезнее к нему отнестись — а я на такие советы имею право, ибо за время работы довелось мне видеть жертвы и после недели, проведенной прикрученными к батарее колючей проволокой, и со следами на телах от пыток паяльником, утюгом, тлеющими сигаретами, раскаленными на огне ножами, гвоздями, просто шилом, щипцами и, наконец, избитых в кровавое месиво обыкновенным способом — кстати, это к вопросу и о фантазии, сейчас тебе идти в милицию не с чем — что ты им скажешь? Что тебе угрожают? Даже если они примут это к сведению, то твой Хозяин узнает об этом одним из первых и просто сделает большую паузу, чтобы возникло убеждение, будто твои страхи напрасны, но от тебя все равно не отстанет и вновь примется за тебя несколько позже. Если же, не дай Бог, ты пойдешь туда, когда процесс выбивания денег уже начнется, то помимо успешного — если считать успешным возвращение твоих близких со следами побоев — существует и другой вариант, думаю, тебе понятно какой. И в любом случае твой Хозяин выйдет сухим из воды — скажут, что после исчезновения полутора миллиардов поползли слухи, будто это ты их присвоил, вот некие преступники и попытались этим воспользоваться, получить выкуп, а в произошедшем обвинят каких-нибудь вымышленных кавказцев, коих никто и в глаза не видел. Правда торжествует только в американских фильмах, когда простой полицейский выводит на чистую воду какого-либо внешне благообразного сенатора или там еще кого, а на самом деле члена верхушки преступного клана. У нас если простой мент куда сунется, то его в лучшем случае в зад пнут, чтоб не лез, в худшем — два выстрела в грудь, контрольный — в затылок, и поминай, как звали. Да и, честно сказать, не особенно и суются. Если большой человек падает, то только потому, что его другой большой толкнул, мелких туда же просто не пускают, а если вдруг и запищит там кто-то, вернее, даже «что-то» внизу, то наступят — и все. Закона у нас нет, как таковой демократии нет, прав всегда сильный. Я-то в работу свою целиком погружался, полностью отдавался, но жить всем хочется хорошо, зарплата же маленькая, значит, надо брать взятки — если, конечно, есть такая возможность, а есть она далеко не у всех. Мне же все это осточертело, и я ушел, теперь же получаю нормальные деньги за то, что работаю, но работа тоже «интересная» — опыт плюс связи и знакомства. Иногда одним звонком за неделю решаешь вопрос, на который обычным бюрократическим путем ушло бы полгода. Правильно ли это? Не знаю, по-моему, везде так, а уж в нашей стране — в гораздо большей степени, у нас, как известно, любое явление гипертрофируется до уродливых размеров. Ладно, что-то я заболтался, достань-ка еще пивка, — и Михаил принялся за уже успевшую остыть еду.

Влад вынул из холодильника четыре бутылки, откупорил все сразу, разлил пиво по кружкам.

— Ну и какой из всего этого вывод? — спросил он.

— Только один: аккуратно подумать, как тебе незаметно исчезнуть, и исполнить задуманное, причем сделать это как можно быстрее. Мне тебя хоронить не хочется — полжизни еще не прожили, рано пока погибать.

— Да, — протянул Влад. Помолчав с секунду, сказал: — Иногда думаю, даже странно как-то — вокруг такие деньги гуляют, миллионы, миллиарды долларов — а тут сраные триста тысяч — стоимость большой хорошей квартиры с ремонтом. Дерьмо какое-то.

— Это, мой любезный, у «них» гуляют. Ты триста тысяч «сраными» назвал, а в моей практике был такой случай: в пригороде женщина имела мужа, которого не любила, но у него по тамошним меркам было все круто — машина, дача, квартира, и любовника, от которого была без ума, но который обладал только одними штанами, да и то потрепанными. Свою проблему она решила просто: наняла студента и, зная, что супруг любит порыбачить в одиночестве, сообщила будущему специалисту с высшим образованием место и время предполагаемой рыбалки. Ну, студентик мужа сначала задушил, потом порубал топориком на шесть частей, зашил их в мешочки и с того же откосика, где рыбачье место было оборудовано, в реку их и покидал. И стоило это сделать всего-то четыре тысячи. Четыре! А ты говоришь: триста. Да иногда на улице в минуту плохого настроения кого-нибудь пошлешь подальше, а он вынет дуло и сразу тебе — в лоб. Так что, — Михаил подлил себе пива, — жизнь — штука странная, надо быть ой каким в ней осторожным: один неверный шаг — и твоя нога уже в дерьме, когда по щиколотку, а когда и по бедро. А четыре, триста, миллион — уже не суть. За что — не за сколько, а именно за что — погиб Листьев, за что мочат банкиров пачками или бандиты друг друга? Я ответа не знаю, и никто не знает.

Михаил отодвинул тарелку с недоеденным ужином — было видно, как он захмелел, — встал со стула, спросил:

— Где тут у тебя то самое место?

Влад улыбнулся:

— Уж не во дворце живу, думаю, найдешь. Из кухни направо вторая дверь.

Через некоторое время гость вернулся, произнес:

— А все-таки интересные мысли в подобных местах приходят. Я вот подумал: а ведь существует лотерея, «Лотто-Миллион» там, «Русское лото», или вот еще есть такие штучки — «потри монеткой, увидишь приз».

— Клад забыл.

— Да, точно, еще клад. М-да… И после того как обнаружилось, что эти типы растворились в воздухе с кредитом, который ты им дал, никто из вашего руководства в милицию не обращался?

— Ты что, у нас обращаются только в суд, когда нужно отсудить у более слабого конкурента миллион-другой баксов. А так — своя служба безопасности есть, не в малой степени специально для подобных случаев ее и держат.

— Ах, ну да, своя служба. И никто из нее не брал у тебя, у операционисток, у прочих показания, как выглядели «клиенты», как себя вели, не собирали все относящиеся к делу документы?

— Нет, никаких шагов в этом направлении.

— Странно. Очень странно. То ли они глупы, то ли ты на самом деле забрал эти деньги — иначе с чего они так в твоей вине уверены? — либо тебя кто-то очень грамотно и крупно подставил.

— Ума не приложу, кому это нужно, почему таким жестоким способом и, главное, зачем?

— А ты приложи. Решение любой загадки надо начинать с вопроса: кому это выгодно? Ну, понятно, во-первых, тому, кто остался с деньгами. А еще кто с этого что-нибудь мог поиметь, пусть и не материально?

— Даже не знаю. Пожалуй, что никто. Ну, может, Косовский — ныне не я, а он претендент на пост начальника отдела. Но куда ему до таких дел… Еще управляющий — теперь ему не надо переходить в другой, не очень успевающий, филиал.

— То есть?

— Ну, управляющий, Юрий Анатольевич — я же тебе говорил о нем, — который фактически дал добро на то, чтобы я деньги предоставил, а потом вроде он и ни при чем оказался.

— Ну-ну, а что за переход?

— Если бы все шло нормально, то через месяц я бы занимал место своего начальника, он, соответственно, получал место Анатольевича, а того, в свою очередь, послали б «поднимать» одно из отстающих подразделений банка, и такое назначение в случае, если б ему во вверенной работе ничего не удалось изменить, было бы чревато если и не для его дохода, то для карьеры — точно.

— Ага. Понял. То есть получается, что в связи с твоим уходом для него ничего не меняется и он по-прежнему сидит в своем кресле?

— Ну да.

— Интересно. Приходит заемщик, просит денег под обеспечение кредита ОВВЗ, — у вас как, кстати, без обеспечения кредиты принято давать?

— Только с личного разрешения Хозяина — если большие, если же мелкие — то с разрешения управляющего, и то только постоянным, уже испытанным клиентам.

— Ну ладно. Итак, приходит посетитель с облигациями, ты идешь к управляющему за советом, тот сразу и открещивается от ответственности принимать решение, и как бы одновременно подталкивает тебя к тому, чтобы это решение принял ты, причем вроде как единолично.

— Будто так.

— Интересно, интересно. Дай подумать… Слушай, я, конечно, могу ошибаться, но что, если предположить, будто этот твой Анатольевич все это и подстроил? Приходят люди, каким-то образом с ним связанные, — сразу после того, как действительный начальник отдела уходит в отпуск, — просят бабки, управляющий твоими устами говорит им «да», подписывает кредитный договор, после чего, во-первых, делит с ними полтора миллиарда, во-вторых, остается на насиженном хлебном месте. С другой стороны… Влад! А ну-ка еще раз расскажи, как вы там вместе рассматривали эти облигации.

— Сейчас вспомню… Так, этот мнимый Бойков сам отнес их в отдел ценных бумаг, вернулся ко мне, мы с ним начали оформлять всякие документы, потом из того отдела пришел сотрудник, сказал, что все нормально, положил пакет с ОВВЗ на стол — там они и лежали, пока мы считали-подсчитывали их стоимость, проценты по кредиту и прочее. Так… Ну да, я взял пакет со стола, положил его в сейф, потом пожал клиенту руку, и он ушел. Все. Слушай, Миш, да этот пакет все время был в поле моего зрения, я даже не знаю, когда этот черт успел его подменить!

— А ты уверен, что он его менял?

— Что?

— То! Вот смотри, какая мысль ко мне пришла: ну какой дурак потащится с фальшивыми ценными бумагами в банк оставлять их под залог живых денег?! Нужно быть полным идиотом! Ну представь, допустим, он их удачно подменил, но вдруг за то время, пока он ездил готовить платежку, ты еще раз решил взглянуть на них или еще раз — ну, на всякий случай — перепроверить, выясняешь, что они фальшивые, мужик приезжает, а ты его — иди сюда! — ручки за спину и сдаешь ментам: принимайте мошенника. Ну кто будет так рисковать?! Не подменивал их он, их потом поменяли!

Эта вдруг во всей полноте открывшаяся Владу истина придавила, сжала его. Вот, оказывается, где собака зарыта, свои, милые-родные, его подставили, друзья-приятели, с кем здоровался каждый день, а иногда и водку пил! Воистину неисповедимы пути Господни. Но кто, кто? Влад поднял на собеседника отрешенный взгляд — тот был весьма доволен своим открытием, его лицо выражало искренний энтузиазм, чувствовалось, что заработали его профессиональные качества — он напал на след и хочет найти жертву. Влад не почувствовал никакого облегчения от этого открытия, наоборот, ему даже стало еще хуже: вот как, оказывается, бывает. Но кто же его так подставил? Он спросил вслух:

— Но какая ж сука это сделала?

— Давай подумаем вместе. Ты кладешь пакет в сейф, пока облигации нормальные. В банке они находятся две недели. Где они были все это время — в разных местах или в одном?

— Мы такие вещи храним в кассе. Пакет у меня пролежал где-то с полдня, а потом я его туда и отнес.

— Ну вот! — Михаил даже вскочил с места, сам достал из холодильника следующую бутылку, откупорил, быстро наполнил кружку и сел обратно на место. — Там их кто-то и заменил.

Влад покачал головой:

— Исключено. Наличные там — да, навалены в здоровых сейфах почем зря, хотя кассиры в этих кучах и находят какой-то одним им известный порядок, то же, чем обеспечиваются кредиты — будь то ценные бумага, всякие золото-бриллианты или что иное, — хранится в специальных выдвижных ящичках. Я тот пакет принес, его приняли, в такой ящичек положили, особой печаточкой запечатали, мне квитанцию выписали — все. Я квитанцию принес, ящичек открыли, точное время и наименование процедуры в компьютер внесли, облигации мне отдали, квитанцию подшили — с этим строго, так что вряд ли.

— Ну а все-таки, допустим, тот же кассир своей печатью ящик и распечатал да пакет и поменял.

— Нет, Михаил, это нереально. Он там не один, полно охраны, другие его коллеги, — нет, абсолютно невозможно.

— Ну, невозможного, — пена в кружке уже осела, и гость отпил пиво, — в нашей жизни ничего нет. Но придется признать, что их поменяли в другом месте. Ты говоришь, что положил эти ОВВЗ в свой сейф, а в кассу отнес только спустя полдня. А ключ от него у тебя одного?

— Да там и ключа никакого нет, сейф кодовый — набрал определенный порядок цифр, покрутил колесико туда-сюда необходимое количество раз — Сезам и отворился.

— Ну, надо полагать, код не один ты знаешь?

— Нет — еще начальник отдела, Косовский и, естественно, управляющий — у нас такие сейфы в каждом отделе стоят, и код каждого у него в особой книжечке записан.

— Ну вот! Вот! — Михаил опять вскочил и заходил по кухне широкими шагами. — Вот тебе и отгадка, вот и решение проблемы! Начальник — в отпуске, твой Косовский, как ты уверен, на подобное неспособен, остается этот Анатольевич. Все на нем сходится! Я так думаю — все ушли на обед, в том числе и сотрудники вашего отдела, он заходит в твой кабинет, открывает сейфик, меняет облигации, закрывает его и спокойно уходит. — Гость громко рассмеялся: — Все, Влад, не дрейфь, вычислили мы недруга, все, решена твоя проблема! Думаю, тебе надо в понедельник с утра прямо к своему Хозяину отправиться и все ему обстоятельно рассказать — я так понял, мужик он не глупый, должен тебя понять. А этого управляющего, Анатольевича, мать его, — по заднице! Так, не грех и еще пивка выпить! Влад? Что с тобой? Все нормально, улыбнись!

Влад действительно улыбнулся, но улыбкой кривой, будто насмешливой:

— Нет, Миш, нет, нечему тут особенно радоваться.

— Кто? — гость даже опешил. — Почему?

— Потому что, — Влад откинулся на спинку стула, — облигации с таким же успехом мог поменять и я.

— Но ты же их не менял!

— Да я это и до твоего дедуктивного расследования знал. Но попробуй объяснить это Хозяину. Кому он скорее поверит — мне, рекомендованному наемному работнику, или Анатольевичу, которого сам в банк и привел, да к тому же еще и являющемуся приятелем Ивана Борисовича? Нет, управляющий — настоящий лис, он просчитал и то, что я могу о его роли в этом деле догадаться, и то, что мне все равно поверят в гораздо меньшей степени, чем ему. Если я начну излагать руководству этот вариант с заменой пакета уже после перевода денег, они еще и скажут: «Ах вот как оно было, господин Друбский, вы, оказывается, сами облигации подменили!»

— Влад, да ты что! Да мы этого твоего Анатольевича возьмем, прижмем к стене, дадим пару раз в морду, так он нам сам все на бумаге напишет и подпись поставит!

Влад опять усмехнулся, молча отпил пива и только опустив руку с кружкой сказал:

— То есть ты предлагаешь действовать тем же методом, который десять минут назад так осуждал?

— Да при чем здесь осуждение?!

— Действительно, ни при чем. Но ты представь: попугал я Анатольевича, он свое признание, даже письменное, дал, но потом не только к Хозяину, а еще и в милицию сходит: мне угрожали, меня били-истязали, признания добивались, вот он, этот негодяй, — меня и посадят. Нет, Михаил, все карты на его стороне, он действительно все варианты просчитал, в том числе и этот. Вот придем к тебе я и еще какой-нибудь крендель с улицы и начнем один и тот же случай, будто виденный нами, описывать по-разному — ты кому скорее поверишь — мне или ему?

— Тебе, но не только потому, что ты мой друг, но и потому, что знаю тебя как честного и порядочного человека.

— Правильно. А у Хозяина тоже ни единожды не было повода усомниться в положительных качествах своего управляющего. Так что скажет он мне: «Ах ты, такой-сякой, мало того, что ты деньги у меня увел, ты еще и на моих личных знакомых, полностью мне преданных, клевещешь!»

Михаил задумчиво водил донышком уже пустой кружки по поверхности стола, потом произнес:

— Это же как называется: нет пророка в своем отечестве?

— Очевидно, по-другому: нет в жизни счастья. Я как спортсмен, пробежавший марафонскую дистанцию и разорвавший финишную ленточку первым, — весь путь я мечтал о медалях и цветах, а вместо этого за финишем оказалась большая выгребная яма, в дно которой головой я и встрял.

— Нет, Влад, давай еще подумаем — неужели ничего нельзя сделать?

— В обсужденные нами варианты не попал лишь один — намылить веревку и повеситься. Но я этого делать не буду — хотя бы ради людей, которых я люблю. Пусть они долго не увидят меня, быть может вообще никогда, но зато они будут знать, что я живой и здоровый. Боже, но до чего же жизнь — говно! Понимаешь, Миш, все, чем я жил до сегодняшнего дня, — коту под хвост и еще глубже. Раньше, оценивая свои ощущения, я мог сказать: вот я валяюсь, нежусь среди цветов и густой травы на широком лугу, обнимая красавицу с упругой грудью и плоским животом, над собой я вижу голубое небо и яркое солнце в нем, невдалеке поет соловей, сейчас же — все, я лежу в грязной канаве с тяжелого похмелья, небо заволокли грязно-свинцовые тучи, идет нудный мелкий дождь, у меня вывихнута нога, и я не могу подняться. Раньше я мчался на «мерседесе» по широкому проспекту, ныне же передвигаюсь в инвалидной коляске по узкой улочке. Короче, чувствую я, что всему тому, что было до сегодняшнего дня, — конец, а завтра меня ждет одна пустота.

Михаил долго молчал, потом посмотрел на Влада, спросил:

— У тебя есть куда уехать?

— Мир большой, что-нибудь придумаю. Пока ничего конкретного нет.

— Ладно, Влад, — расстроенным тоном сказал гость. Было заметно, что уж в чем-чем, но в жизни старого школьного товарища видеть подтверждение своим словам о невозможности маленького человека на что-то влиять, даже на собственную судьбу, он не хотел. — Я пойду домой — хоть жену и предупредил, что задержусь, да расстраивать слишком долгим отсутствием не хочу — она у меня на сносях — уж на седьмом месяце, ей волноваться нельзя. Знаешь, что?

— Что? — переспросил хозяин.

— Будет мужик, я его Владиславом назову — в твою честь.

— Ну, — улыбнулся Влад, — спасибо, это действительно большая честь. Но не торопись, может, еще передумаешь.

— Зачем передумывать? Красивое имя. Но ты погоди еще чуть-чуть, я тут за выходные покумекаю, может, что новое в голову придет, заодно, не называя имен, с коллегами посоветуюсь — глядишь, что и подскажут.

— Ну, — хозяин поднялся, — спасибо, что откликнулся на зов о помощи и пришел поговорить.

— Да что там, — Михаил тоже встал с места, — не стоит, всегда к твоим услугам.

Вдвоем они направились к двери, Михаил быстро обулся, выпрямился, снял с вешалки куртку и, протянув руку, сказал:

— Время, во всяком случае, есть, так что еще будем думать. Надежды, что удастся как-нибудь выкрутиться, не теряй.

Влад стиснул его ладонь, произнес:

— А может, ты еще на моей свадьбе водки напьешься — кто знает?

— Очень хотелось бы верить. Ладно, я пошел.

— Пока.

Хозяин вернулся к столу, окинул его взглядом, потянулся было к пиву, но резко отдернул руку, недоверчиво покачал головой, открыл холодильник, достал бутылку водки, порылся в шкафчике, вынул самую большую, стограммовую, стопку, наполнил ее, выпил, поднес кусочек горбуши к носу, подержал перед ним с секунду и отправил в рот.

Зазвонил телефон. Влад взял трубку, выкрикнул:

— Прачечная!

— Сказала бы я тебе, — услышал он голос Жанны. — Ты еще занят со своим «товарищем»?

— Нет, моя милая, он уже ушел.

— Жди тогда меня с минуты на минуту.

— Ты откуда звонишь?

— От Ильиных. Ну все, до встречи.

— Давай.

Влад вдруг подумал, что у него в голове витала еще какая-то невыраженная мысль, попытался вспомнить, хлопнул себя по лбу — ну как же! — открутил пробку у «Пятизвездной», налил следующую рюмку, опять-таки залпом выпил и закусил салатом прямо из миски.

Телефон снова заверещал.

— Прачечная! — так же выкрикнул Влад.

На том конце послышалось покашливание, и только потом он услышал голос начальника службы безопасности его банка:

— Шутишь? Наверное, есть чему радоваться, раз настроение хорошее?

Влад сразу остыл и произнес:

— Да особенно нечему.

— Ну-ну, тут я с тобой соглашусь. У тебя загранпаспорт есть?

— Ну, если во время работы в банке в отпуск за границу ездил, значит, есть, — думаю, уж кто-кто, но вы должны знать.

— А я для протокола спрашиваю. Ты его еще на оформление выездной визы куда-нибудь не отдал?

— Что? Я не понял.

— Это теперь я шучу. Ну, раз никуда не отдал, занеси его в банк в понедельник или передай мне через кого. Особенно не переживай — это моя личная инициатива — так, скажем, на всякий случай. Ну, пока, звони, если что, — и он отключился от связи.

«Нет, молодцы, — подумал Влад, — теперь и паспорт отбирают. „На всякий случай“. Козлы! А „Звони, если что“ — чем не издевка? Скоро еще членов семьи Жанны в заложники начнут брать. Ой, ужас, ох, твою мать. Нет, нужно срочно линять. А с чем? Наличных не так уж и ахти сколько — надо бы квартиру сначала продать, да и все, что в ней есть, не мешало бы спихнуть. Паспорт, впрочем, ерунда, дал четыреста — пятьсот долларов, за трое суток сделают. Но три дня — это тоже три дня… А что еще скажет Жанна, ее отец? Замкнутый круг. Жуть».

Через некоторое время раздался дверной звонок, он открыл, вошла Жанна, цветущая, улыбающаяся, и с порога принялась скороговоркой щебетать, пересказывать услышанное в гостях об отдыхе на Карибах.

— Есть хочешь? — перебил ее вопросом Влад.

— Ой, нет, спасибо, меня Марина закормила, еле от ее яств отбилась.

— А я проголодался, пойду подогрею себе.

— Я попью с тобой чаю, — только переоденусь.

Он пошел на кухню, поставил чистую сковороду на огонь, вылил на нее чуть-чуть масла, положил большой кусок рыбы и капусту, налил в чайник воды, также поставил его на плиту. Вошла Жанна, села за стол и опять защебетала:

— И представляешь, они так креветками объедались, и приготовленными всякими разными способами — такими, как рассказывал Буба в фильме «Форест Гамп», — что и смотреть на них уже не могли. А Марина все время на водном мотоцикле переворачивалась — свалится с него, а обратно влезть не может — смех! Сгорела в первый же день, но там у них кремов всяких — куча, намазалась, и все в порядке — опять под солнце. А Настенька — ну та вообще негритенок, такая смугленькая, разве что волосы выгорели, выдают местное происхождение. А мы с тобой в медовый месяц на какое море поедем, ты еще не решил?

Влад, перекладывая в тарелку подогретую пищу, мрачно произнес:

— На Баренцево.

— Да ну тебя!

Влад уже успел спрятать в холодильник водку, однако взял чистую кружку, открыл бутылку, налил пива и принялся за ужин.

— Ну как, поговорил с приятелем?

— Угу, — жуя, буркнул он.

— Долго вы сидели?

— Он буквально перед твоим звонком ушел.

— А что за товарищ?

— Одноклассник.

— Да? Он из Колпино приезжал?

— Нет, он здесь живет. Жанна! — Влад вдруг положил вилку и нож на тарелку, внимательно посмотрел в ее глаза: — Ты бы пошла за мною на край света?

— Ну конечно! — широко улыбнулась она. — Как же иначе?

— Нет, ты, видимо, не поняла вопрос. Он ставится не в переносном, а в прямом смысле. Еще раз: ты пойдешь за мной на край света?

— Ну-у, — протянула несколько озадаченная Жанна, — наверное, пойду, если будет надо.

— Нет, — покачал головой Влад, — «наверное» не годится. В последний раз ответь на этот вопрос.

— А что, — она явно выглядела растерянной, — ты собрался на край света?

— Ты не ответила.

— Да, пойду, — твердо сказала.

— Даже если придется все бросить?

— А что нужно бросать? — вдруг напряглась она, видимо, никак не могла взять в толк, с чего это вдруг ее жених заговорил о таких вещах.

Закипел чайник, из носика вырывалась плотная тугая струя пара, но ни она, ни он не обращали на него никакого внимания.

— Бросать? — переспросил Влад. — Дом, друзей, работу, страну и то, что для тебя важнее всего, — семью.

Жанна смотрела на него с недоверием и в то же время с испугом.

— Я не пойму, это что, какой-то дурацкий тест, или… или… Я ничего не понимаю. Что-то случилось?

Влад ковырнул вилкой рыбу, отпил пиво и только после этого ответил:

— Случилось.