Поморщившись от истошного президентского крика, Сарычев взялся за рукоять штык-ножа и, придвинувшись к Гранитному, тихо спросил:

— Зачем тебе моя жизнь? — А чтобы вопрос звучал доходчивее, майор слегка повернул клинок в ране.

Главнокомандующий от боли прокусил себе губу, из глаз побежали слезы, но годы, проведенные на зоне, в «отрицаловке», с прелестями БУРа и карцера, закалили его характер, и ответом Сарычева он не удостоил. Прищурившись, майор быстро вырвал клинок из раны и, начертав окровавленным острием в воздухе нечто замысловатое, приблизил сверкающую сталь к лицу Гранитного и произнес повелительно:

— Отвечай мне.

Из раны президента вовсю струилась ярко-алая кровь — видимо, нож задел подключичную артерию, — на лбу выступила обильная испарина, а глаза сделались мутными, но голосом вполне различимым он отозвался:

— Повинуюсь, господин. Твоя жизнь мне не нужна, меня за ней послали.

Внезапно зрачки у него начали закатываться, а кожа на лице стремительно стала приобретать синюшный оттенок, и, торопясь, резко, как боевым бичом ударив, Сарычев выкрикнул:

— Кто послал?

Президентская кровь быстро текла алым ручьем из раны, тоненькие ее струйки бежали из углов рта, и, когда он прошептал чуть слышно:

— Алексей Михайлович Цып лаков, Цыпа Жареный, папа мой, — и показал почему-то пальцем на стол, силы оставили его, и он сполз в растекавшуюся по паркету темно-красную лужу.

Взглянув в указанном направлении, Александр Степанович узрел электронное чудо японской фирмы «Панасоник» с памятью на двадцать номеров и, содрав с окна портьеру, разложенные деньги вместе с буржуазным телефоном сноровисто в нее упаковал. Получился приличных размеров узел, и, взвалив его на плечо, майор, сразу ставший чем-то похожим на мешочника времен гражданской войны, совсем уже было собрался на выход, как вдруг ожил звонок входной двери и снаружи бригадир Глобус голосом шепелявым и грозным начал возмущенно базлать:

— Эй, братва, вы что там, нюх потеряли, отпулите братухе, масть не чуете, что ли?

Сарычев на секунду задержал воздух в животе и резко выдохнул, а когда дверь открыл, то бандиты посмотрели на него с неодобрением, и огромный, как поставленная на торец двуспальная кровать, «отмороженный» Битый изрек:

— Ты, Судак, забурел вовсе, на пороге нас держишь, как шестерок каких, западло это, — и, отвернувшись, поканал вслед за начальником к кабинету Гранитного.

В мгновение ока Сарычев выскользнул наружу и быстро двинул к машине: нестойкие чары, наведенные в спешке и без должных опорных точек, могли рассеяться в любой момент, — и, как подтверждение его мыслей, бухнула входная дверь, раздался хай, и, когда майор уже тронулся с места, мощно взревел двигатель «форда-скорпио».

Удачно вырулив с проезда на главную дорогу, майор заметил в зеркале заднего вида, что бандитская лайба замерла, пропуская фуры «Союзконтракта», и, вжав педаль газа до пола, он попытался оторваться, свернув на ближайшем светофоре направо. Пролетев под мигающий желтый, «семерка» резво покатила по нечищеной дороге, обгоняя общественный транспорт, и наверняка затерялась бы в бесчисленном автомобильном скопище, если бы не козел рогатый в белой портупее, с сержантскими нашивками на погонах. Выскочив аж на проезжую часть, он Сарычева застопорил и начал «ездить по ушам», петюкая, что пересек майор сплошную линию.

Посмотрел Александр Степанович на укатанную снежную гладь, под которой не то что разметку, но и асфальта не разглядеть было, потом поднял глаза на откормленную харю гаишника, и, когда, заплатив штраф, уже тронулся с места, в зеркале заднего вида появился «скорпион» с бандитами на борту. На глазах у изумленного сержанта Сарычев круто принял влево и, лихо развернувшись, полетел в обратном направлении, несколько оторвавшись от преследователей. Однако, судя по всему, двигатель у них был трехлитровый, и у «семака» шансов никаких не было, а потому, выехав на прямой участок дороги, майор затормозил.

Чувствуя, как дыхание становится глубоким и порывистым, он стремительно отбежал от машины метров на сто и остановился у обочины, внимательно следя за быстро приближающимся «скорпионом». Когда до иномарки осталось шагов пятьдесят, резко выдохнув, он молниеносно начертал в воздухе знак Святовитов и, удерживая его двумя руками, громоподобно выкрикнул Слово.

В следующее мгновение, словно кусок мыла на мокром полу, «форд» стремительно понесло на полосу встречного движения. Было видно, как водитель лихорадочно выкручивает передние колеса и, нажав судорожно на тормоз, пытается уйти от неизбежного, но тщетно — впереди уже показался «МАЗ»-автокран, и на полной скорости «скорпион» врезался в массивный стальной бампер. От страшного удара иномарка мгновенно превратилась в груду искореженного металлолома, внутри которого оказались похороненными изуродованные бандитские тела, и на дальнейшее Сарычев даже смотреть не стал; возвратившись в свою машину, он запустил мотор и поехал домой.

В парадной Александра Степановича ждал сюрприз — неподалеку от входной двери кто-то тоненько пищал, и, вглядевшись, майор увидел, что два существа кошачьей породы, месяцев двух отроду, усиленно требовали пищи.

Оба котенка были черные, с белыми грудками. Сарычеву сразу вспомнились погибшие сиамские хищники, и, проклиная свой дурацкий сентиментальный характер, он подхватил теплые комочки и понес домой. Положив млекопитающих на диван неподалеку от мешка с деньгами, Александр Степанович рысью побежал в магазин и в секции зоотоваров затарился всем необходимым, — по части кошачьей он был большой специалист.

Вернувшись домой, майор развел в молоке сухой корм и, дав котятам немного поесть, невзирая на обиженный писк, поволок их в ванную, где, намылив зоошампунем, вымыл тщательно, следя, чтобы вода не попадала в уши. Ощущая в руках трясущиеся крохотные тела и чувствуя, как на сердце что-то тает, Сарычев вытер найденышей полотенцем насухо и, дождавшись, пока они вылижутся в тепле, опять устроил кормление зверей, теперь уже до отвала. Немного переждав, майор запихал каждому хищнику в пасть по таблетке от глистов, помазал нос жидким витамином и, понимая важность момента, приступил к самому главному. Засыпав кошачий туалет наполнителем, он взгромоздил туда своих питомцев, долго скреб пальцами сам и, дождавшись наконец обильного результата своих трудов, страшно обрадовался — зверье на заботу отвечало полным пониманием.

Сняв малышей с горшка, Александр Степанович положил их спать в свою форменную шапку-ушанку и, сразу же став серьезным, достал реквизированное у разбойника Гранитного изделие фирмы «Панасоник». Не забывая, что линия у него на блокираторе и АОНом ее не возьмешь, майор подключил заграничное чудо к телефонному разъему и начал выворачивать память наружу. Вначале шли трубочные номера бандитствующих элементов, потом Сарычев попал в гастрологическую лечебницу, которая обещалась «вылечить вам живот быстро и с гарантией на год», и наконец в трубке раздался развратный женский голос, промяукав ласково:

— Приемная депутата Цыплакова, вас очень внимательно слушают.

Изливать свою душу народному избраннику майор не стал, а, отключившись, крепко задумался. Похоже, за него взялись по-настоящему, и то, что он еще жив, — это вопрос времени. Как только врубятся, что киллер облажался, пришлют других и доведут дело до конца непременно. А не хотелось бы.

Майор вздохнул, вспомнил про мешок с деньгами и, вывалив бабки на пол, начал примерно прикидывать их количество — считать досконально было в лом. Наконец закончив строительство небольшой баррикады из пачек «цветной и белокочанной капусты», Сарычев присвистнул, скрутил бандитские накопления обратно в узел и пошел мыть руки, — денег было, по его майорскому разумению, просто немерено.

Между тем черные лохматые клубочки развернулись и, смешно переваливаясь на неокрепших еще лапах, устремились к блюдцу с размоченным в молоке кормом, и, глядя на них, Сарычеву тоже здорово захотелось есть. Дел на сегодня еще предстояло немало, и процессом приготовления пищи он заморачиваться не стал, а, вытащив пару пачек зеленых, упаковал узел с остальными деньгами в старый мешок из-под картошки, забросил его в багажник «семерки» и двинулся по направлению к гаражу.

По пути Александр Степанович заскочил в питейногастрономическое заведение с трогательным названием «Село Шушенское», отведал похлебку по-политкаторжански — с ветчинкой, языком и каперсами, в горшочке, съел двойную порцию бараньих котлет «Как у Наденьки» — с картошечкой, белыми грибками и — непременно, батенька — блинчиками с паюсной икоркой, ощутив при этом, что революционный процесс неотделим от пищеварительного.

У гаража было снежно. Откопав воротину, Сарычев поджег свернутую трубочкой газету, долго грел замерзший замок и, повернув наконец ключ, очутился внутри. Электроэнергия, как всегда, была вырублена, и, отыскав в свете карманного фонарика мусорное ведро, майор пачки денег высыпал в него, а чтобы не погрызли крысы, навалил сверху до краев болтов, гаек и обрезков железа, выставив парашу с бабками на самое видное место — в углу у входа. Заперев ворота, Сарычев неторопливо покатил к дому и, выбрав по пути стоянку поцивильней, притормозил.

Вначале больше чем на десять дней парковать «семерку» не пожелали, но, вступив на тропу взяткодательства, майор вопрос решил, заплатил сразу за месяц и, скинув «массу» с аккумулятора, пешим ходом отчалил.

Было темно, холодно и вьюжно. Падал снег, ветер закручивал его в хороводы метели, и, откровенно говоря, погода к променаду не располагала. Вспоминая с нежностью тепло «семерочного» салона, Сарычев дошел до ближайшего фонаря и, стоя посреди пятна отвратительного ржавого света, поднял руку.

И минуты не прошло, как на его призыв откликнулись, и небритый дедок, такой же древний, как и его «двойка» с «черным», навешенным еще во времена развитого социализма номером, даже не спросив, куда ехать, открыл дверь и сказал:

— Седай.

Внутри машины было еще холодней, чем на улице, — не работала печка, — все стекла были разрисованы морозом, и на дорогу водитель взирал сквозь отшкрябанные смотровые щели. Однако отказываться было неудобно, и, содрогнувшись, Сарычев уселся на краешек ледяного сиденья, стараясь не касаться его спиной.

Когда уже тронулись, майор заметил, что управление ручное — дедок был еще и безногим, — и, не удержавшись, Александр Степанович нетактично полюбопытствовал:

— Что это тебе, отец, в такую погоду дома не сидится?

История была обычной: жена померла, дети разъехались, потом пришли демократы и жрать стало нечего.

— Ничего, мы гвардейцы-танкисты, Берлин брали, авось с голоду не сдохнем, — заверил в заключение покоритель коричневой чумы двадцатого века, и в этот момент машину резко повело вправо.

Когда скольжение закончилось и Сарычев вышел из «двойки», то ничего уж такого страшного не обнаружилось — лопнуло переднее правое колесо, и, если судить по его состоянию, это было неудивительно: от протектора оставалась одна только гордая патриотическая надпись сбоку: «Простор. Сделано в СССР».

Впереди, метрах в пятидесяти, на автобусной остановке толпился народ, с интересом наблюдая за происходящим, и майор вдруг, как специально, углядел средних кондиций девицу, которая доживала свои последние дни на этом свете, но, ни о чем не подозревая, голосовала проезжавшим машинам с энтузиазмом. В это время хлопнула водительская дверь, и, скрежеща набалдашником палки по льду, экс-танкист вылез из драндулета, осмотрел из-под щетинистых, выцветших бровей неисправность и смог сказать только:

— Ну бля!

— Запаска с домкратом имеется, отец? — поинтересовался Сарычев и, получив ржавый агрегат с лысым, как череп зачинателя перестройки, колесом, побрел вдоль дороги, пытаясь отыскать что-нибудь похожее на кирпич.

В это мгновение он увидел, что голосующей барышне повезло, — включив поворотник, к ней направлялась не то «пятерка», не то «семерка», было не разглядеть, но сейчас же «жигуленка» резко обогнал черный «мерседес-купе» и, проехав юзом, просительницу подобрал. Мотив такого поведения водилы иномарки был абсолютно непонятен, и, запомнив номер, Сарычев наконец нашел пару обломков толстенной доски, засунул один из них под левое заднее колесо драндулета, на другое установил домкрат, и минут через пятнадцать, раскочегарив двигатель с третьей попытки, дедок порулил дальше. Когда выехали на Московский проспект, Сарычев скомандовал:

— Стопори, отец, — и полез в карман.

Оставив себе две бумажонки с Кремлем, множеством нулей и однодолларовым достоинством, он презентовал всю имевшуюся на кармане наличность изумленному деду и, сказав: «Давай домой, отец», оперативно нырнул в метро. Так было явно быстрей, да и задубел он в драндулете изрядно.