Дамы не выказали большого интереса, когда Пинкни сообщил им о повышении Стюарта. Эндрю и его сын отнеслись бы к новости более горячо, но оба уже спали. Эндрю всегда отправлялся в постель сразу после раннего ужина, а Эндрю-младшего усыпляла вечерняя прохлада. Люси обучала Лиззи обращаться с кринолином. Девушка была разочарована, узнав, что на бал нельзя надеть новомодное платье с турнюром и шлейфом. Люси запретила ей это самым категорическим образом.

– Ни одна чарлстонская леди не станет носить таких платьев: они слишком подчеркивают очертания тела. Мы больше не можем носить кринолины, так как юбки требуют слишком много ткани, но девушки всегда выходят в старых. Это самая подходящая одежда для юных леди: они так мило выглядят в юбках колоколом – совсем как в довоенные времена. Традицией стало и завершение бала вальсом «Голубой Дунай».

Лиззи чувствовала себя растерянной и была очень взволнована. Пинкни, заглянув однажды к ней в комнату, что случалось весьма редко, едва сумел придать своему лицу серьезное выражение. На Лиззи был купальный костюм. Поверх костюма Люси заставила ее надеть свой старый корсет, на корсет – блузу и, наконец, кринолин, покрытый нижними юбками.

– Я чувствую себя слоном, – жаловалась девушка.

Однако Люси убедила ее, что внезапно ставшая осиной талия и почти должных размеров грудь выглядят очень волнующе, хотя невозможно ни наклониться, ни свободно дышать.

– Все в порядке, – подбадривала ее Люси. – Вот так. Маленькие шажки, одна нога впереди другой, носки развернуты, как у утки. Юбка должна колебаться из стороны в сторону, а не взад-вперед. Хорошо. Просто замечательно, золотко, гораздо лучше, чем вчера. Сейчас иди вдоль дивана, вот так, прямо к середине. Запястья покоятся по бокам, чуть впереди. Хорошо. А теперь повернись, медленней, не так быстро. Молодец. Кисти рук скользнули в сторону. Очень хорошо. А теперь собери пальцы в горсть и возьмись за обруч кринолина. Нащупала? Прекрасно. А теперь все сразу. Подхвати кринолин большим пальцем, отступи на шаг назад и опустись на диван.

Лиззи села. Кринолин взлетел вверх, ударив ее по лбу. Ярко блеснул длинный, до колен, голубой купальник. Девушка ударилась в слезы.

Пинкни выскочил за дверь.

– Ничего страшного, Лиззи, – сказала Люси. – Это случалось со мной тысячу раз, прежде чем стало получаться.

Она подошла к Лиззи и толкнула юбку, обруч упал девушке на колени.

– Вставай, золотко. – Люси потянула ее за руку. – Я положу свои руки на твои и помогу тебе наклонить кринолин. Попробуем еще раз. А потом пойдем ужинать.

Лиззи встала. Несколько шагов вперед, несколько шагов обратно – и при помощи Люси Лиззи опустилась на диван посреди пены оборок.

– Ты как красивый цветок, – сказала Люси, целуя девушку. – Скажу кухарке, что мы готовы ужинать. Я помогу тебе усесться за стол. А теперь вытри глаза. На сегодня это у нас последний урок. Когда мы все носили корсеты и кринолины, считалось, что молодые девушки ничего не едят. Ты поймешь почему. Когда на тебе корсет, для пищи почти не остается места. Откусывай по крошечному кусочку и не принимайся за следующий, пока не проглотишь первый. А потом, когда мы вернемся сюда, я сниму с тебя корсет, и ты как следует поешь.

Пинкни и Люси, устроившись в удобных шезлонгах, долго сидели на темной веранде после того, как Лиззи отправилась спать. Оба молчали. Прилив достиг высшей точки; волны мягко набегали, как будто океан устал от долгого штурма покатого песчаного берега. В островках жесткой травы на дюнах мерцали зеленые светляки. И будто говоря с ними, светился огонек сигары Пинкни.

Неожиданно он засмеялся, подавил было смех, но, не выдержав, расхохотался во весь голос.

– В жизни не видел ничего забавнее, – проговорил он, – чем голубые панталоны под этой коробкой. Ты действительно прошла через это, когда была девочкой?

Мягкий смех Люси прозвучал почти неслышно.

– Тсс… – предупредила она, – возможно, Лиззи еще не спит.

– Конечно спит. Уже поздно. Ты не ответила. Тебе приходилось расшибать нос о свои обручи?

– Множество раз. Я жила с холостым дядюшкой. Мне приходилось всему учиться методом проб и ошибок, преимущественно ошибок. Однажды я поставила синяк под глазом.

Люси принялась смеяться и не могла остановиться несколько минут. Смех был заразителен. У Пинкни уже болели бока, но он никак не мог остановиться.

– Шшш… – сказала Люси, но, в свою очередь, поддалась его порыву и вновь беспомощно расхохоталась. Когда они наконец умолкли, оба ослабели от смеха.

– Господи, – стонал Пинкни, – мне уже больно. Давно я так не смеялся!

– Я тоже. У меня даже слезы потекли. Что за наказание! – Вдруг Люси сделала долгий, протяжный вдох. – О-о… – изумленно выдохнула она.

На горизонте всходил невероятно огромный оранжево-красный шар луны. Казалось, рука невидимого великана запустила его в небо. Почти не веря своим глазам, Люси и Пинкни наблюдали, как он поднимается все выше, превращаясь в золотой диск и затмевая ярко блестевшие звезды.

– Я никогда раньше не видела, как встает луна, – прошептала Люси. – И не знала ничего прекраснее.

– Я тоже, – тихо сказал Пинкни. – Мне доводилось видеть, как всходит луна, но не над океаном. Это потрясающе.

Они вновь замолчали, наблюдая, как золотой свет становится желтым и, по мере подъема луны, белым. Казалось, вода под ним становится гладкой. Прибой сделался низким, ленивым, темным, с узким краем бледной кружевной пены. По спокойной глади океана – от мерцающего песка до самого горизонта – протянулась серебряная дорожка.

– Кажется, по ней можно пройти, – сказала Люси. – Интересно, куда она ведет?

– Я только что подумал об этом.

– Я знаю.

Зыбкое молчание надолго объяло их. Спустя несколько минут Пинкни взглянул на Люси. Слезинки на ее щеках мерцали в бледном, сверхъестественном свечении. Пинкни взял ее за руку:

– Люси…

– Тссс… Я знаю. Я всегда знаю, о чем ты думаешь.

– Ты знаешь, что я тебя люблю?

– Да.

– Но я сам только что это понял.

Люси слегка улыбнулась.

– Ты узнала прежде, чем я?

– Тссс…

Она положила ладонь на его руку. Повернув голову, Люси встретила удивленный взгляд Пинкни:

– Это одна из самых загадочных вещей. Мне передаются твои чувства и мысли. Не всегда, конечно. Только в самых важных случаях. Вот сейчас ты опасаешься, что ведешь себя очень глупо. Нет, это не так. Я даже не представляла, что могу быть так счастлива. Милый Пинни, я люблю тебя вот уже пять лет. Да, сегодня ровно пять лет. Это удивительно.

– Когда же это случилось? Не понимаю.

– Когда ты рассказал мне про эогиппуса. Это ранило мне душу.

Пинкни наклонился и поцеловал ей руку. Она была худой и загрубевшей, сердце Пинкни сжалось от боли.

– Что нам делать? – спросил он, предчувствуя, что услышит в ответ.

– Мы ничего не можем поделать, – сказала Люси, коснувшись его волос, и поцеловала его склоненную голову. – Как часто мне этого хотелось. Ах, Пинкни, разве этого мало – знать и понимать, что другой чувствует то же? Теперь я могу этим жить и чувствовать себя богатой.

Подняв голову, он взглянул в ее молящие глаза.

– Да, конечно, – подтвердил он.

Пинкни уехал до рассвета. Записку от него Люси нашла в своей шкатулке: «Вынужден ехать с первым паромом. Дежурство начинается в шесть. Не знаю, когда вернусь, но постараюсь как можно скорей. Твой П.».

Люси сжала записку в руке. Понимание того, насколько иной станет теперь жизнь, заставило ее почувствовать слабость. В любой беседе, при каждом замечании надо держаться настороже: все будет полно двойного смысла и потому опасно. Необходимо научиться притворяться. Люси почувствовала горечь во рту. Но ведь он любит ее. Это сознание дороже всего на свете. Ей не надо ни объяснений, ни любовных писем. Изорвав записку на клочки, она бросила ее в корзину для мусора. Взяв поднос с завтраком, Люси направилась к Эндрю.

Процессия растянулась почти на полмили. Во главе ехал отряд «Красных рубашек» из округа Чероу, махая знакомым, которых узнавали в толпе, обступившей дорогу. Лошади натягивали поводья и взбрыкивали, испуганные выкриками и всеобщим гамом, но всадники принуждали их идти шагом.

За отрядом кавалеристов следовал негритянский оркестр, с барабаном, украшенным алыми лентами и отполированными до блеска охотничьими рожками. За оркестром ехала начищенная, сияющая пушка. Ее везла огромная лошадь. Черные грива и хвост были заплетены в косички, завязанные красными бантами, а коричневая попона вылизана до зеркального сияния. Пушку сопровождала почетная стража «Красных рубашек»; пуговицы, ремни, крупы лошадей лучились. Стража была разбита на два отряда. Между ними на высоком белом коне ехал сам генерал, он махал толпе шляпой, и волосы его развевались на ветру, как гривы лошадей. Он был в серой униформе – той самой, в которой боролся за Южную Каролину, где, трижды раненный, в сражении под Геттисбергом продолжал возглавлять кавалерийскую атаку.

Процессия, промаршировав круг пыльной площади в центре Чероу, направилась к возвышению, возведенному посередине. Оно было украшено полотнищами красных флагов. На возвышении, покрытая черным траурным полотном, согнулась под тяжестью отполированных черных цепей какая-то фигура. У ног фигуры, четырежды повторенная и обращенная на все стороны света, была надпись: «Южная Каролина».

Уэйд Хэмптон перекинул ногу через седло и ступил прямо на помост. Он медленно приблизился к загадочной фигуре. Едва он подошел, цепи соскользнули на пол, «Южная Каролина» выпрямилась, сбросила черный покров, и все увидели юную девушку в ослепительно белом одеянии хористки. Пушка выстрелила, и толпа пришла в неистовство. Южная Каролина стала свободной.

– Срабатывает безотказно, – бросил Стюарт в сторону одним уголком рта. Глаза его были устремлены прямо вперед.

– Похоже, что так. – Алекс подавил зевок. – Я думал, предстоит драка, а не торжественные речи. Но если генерал в силах это вытерпеть, что говорить о нас. Взгляни на него – свеж, как маргаритка. И это после очередного из каждодневных представлений, которые происходят вот уже три недели.

– А еще два месяца впереди. Но в Южной Каролине не так уж много городов.

– Я того же мнения. Но Чарлстон и Колумбию он оставил напоследок. На каждый из этих городов отведено по два дня.

– Крики приветствия… Сделаем вид, что слушаем. Глава демократов Чероу сейчас произнесет хвалебную речь в нашу честь.

Джулия Эшли гостила на острове в первую неделю сентября. Поначалу, узнав, что там будут Энсоны, она отказалась приехать, но Пинкни навестил ее в Барони и уговорил посетить их летний дом. Она никогда не уставала, но племянник знал, что тетушке уже около шестидесяти, а ежедневные выезды на плантацию тяжелы в летний зной.

Джулия не купалась, но гуляла вдоль берега дважды в день, держа над головой огромный зонтик из черного шелка, напоминающий грозовое облако. Как всегда, Джулия выглядела представительно. Бывая в доме, она критиковала осанку Лиззи, шумливость Эндрю-младшего и стряпню Клары. Она сохраняла ледяную вежливость с Эндрю и надменно принимала услужливость Люси. Она на всех нагоняла скуку.

Бедного Джона Купера Джулия запугала до заикания своими дотошными расспросами о занятиях в университете и гуманистическими рассуждениями о теологии. Но он упорно продолжал приходить дважды в день, так как обязался приглядывать во время утренних и вечерних купаний за Эндрю-младшим и, кроме того, изнемогал от любви к Лиззи. Ее чарующее обхождение вселило в юношу новые надежды и мечты. Но сегодня Лиззи гостила у Каролины, и он попался в когти тетушки Джулии.

– Мартин Лютер был вольнодумцем, – с наслаждением заявила Джулия.

Джон отчаянно пытался припомнить, что они учили о Лютере, но тут на веранду вбежала Эстелл. Люси оторвалась от шитья.

– Простите, мисс Люси, пришел какой-то военный, спрашивает мистера Купера.

Джон вскочил на ноги, он побледнел, несмотря на загар. Его всегда тревожили непредвиденные события.

– Я выйду с тобой, Джон, – сказала Люси.

Она взяла юношу за руку и мягко подтолкнула к двери. Через несколько минут они вернулись в сопровождении молодого белокурого геркулеса, одетого в ненавистную форму Объединенных Сил.

– Мисс Эшли, – сказала Люси, – разрешите представить вам Лукаса Купера. Он кузен Джона.

Лукас поклонился Джулии. Та не соизволила предложить ему руку. Люси знаком пригласила всех садиться.

Казалось, Лукас был единственным, кто держался непринужденно. Он объяснил, что находится в глупейшем положении, какое только можно вообразить. Он служил лейтенантом кавалерии на западе, но ранения вынудили его вернуться на восток. Когда он вновь был готов к несению своих обязанностей, его приписали к войскам, которые Грант послал в Южную Каролину для поддержки губернатора Чемберлена.

– Разумеется, я отказался от службы, как только предстал перед своим командованием. Не мог же я воевать против собственного штата. Но в штабах такая волокита. Пока бумаги не пройдут все инстанции, формально я остаюсь приписанным к полку. Полковник хороший парень, он предоставил мне двухнедельный отпуск. Скоро я снова стану штатским, а пока я в военной форме, но под покровительством старика Портера. Он предложил мне отправиться в форт Молтри искупаться. Я не знал, что стража у переправы потребует удостоверить личность. Слава Богу, кузен Джон может поручиться за меня.

Люси старалась не смотреть на красный шрам, начинающийся от края брови и уходящий в пшенично-желтые волосы.

– Не хочет ли кто-нибудь чаю? – спросила она. Помимо большого шрама были и другие, помельче и, видимо, более давние. Короткими белыми полосками они шли один от левого угла рта, другой – по диагонали – через густую бровь над левым глазом, и самый длинный пересекал резко очерченный подбородок Лукаса. Эндрю-младший выступил из тени гостиной.

– Это индейцы? – спросил он.

– Эндрю! Как ты себя ведешь?

Лукас Купер улыбнулся:

– Все в порядке, мэм.

Он подозвал к себе мальчика:

– Ты угадал. Один из племени сиу чуть не снял с меня скальп. Желтая шевелюра для них – величайшая награда. К счастью, у меня в сапоге оказался нож.

Эндрю был очарован:

– Ты убил его?

Лукас приложил палец к губам:

– Только не при дамах. Я расскажу тебе в другой раз. Выходит, дикарь оказал мне честь. Я служил в армии генерала Кастера. Если бы в форте не было больницы, не сидел бы я тут сейчас с вами. Но я везучий.

Даже на Джулию рассказ произвел впечатление. Битва при Литл Биг-Хорнт 25 июня потрясла не только Чарлстон, но и всю страну. Почтенная дама едва ли не с искренним интересом расспросила Лукаса Купера о семье и полученном воспитании. Оно было безукоризненным. Родом он был с плантаций на реке Уондо, его отец инвалид войны, бабушка в девичестве носила фамилию Лукас. Он был одним из первых учащихся доктора Портера, когда тот основал свою школу.

– Я бесконечно благодарен ему за то, – сказал Лукас, – что он помог мне поступить в Военную академию. Если бы не он, я бы ни за что не получил образования на уровне колледжа.

Вошла Эстелл и шепнула что-то Люси на ухо.

– Ужин почти готов, – сказала Люси. – Надеюсь, джентльмены составят нам компанию?

Джон вспыхнул. Никогда прежде ему не предлагали остаться ужинать, и сейчас не следовало принимать приглашения. Но возможно, Лиззи вернется домой к ужину.

Лукас решил за него. Он встал:

– Спасибо, госпожа Энсон, но мы не можем. Джон обещал дать мне купальный костюм и поплавать со мной, прежде чем последний паром уйдет в город. Я все еще живу в казармах. – Он поклонился Джулии: – Ваш покорный слуга, мэм, – пожал руку Эндрю, поцеловал руку Люси и удалился.

Джон потащился за ним вслед.

Было около семи часов вечера. Лиззи и Каролина прыгали в лощине между двумя бурунами.

– Лиззи, смотри! Джон Купер выходит из вашего дома с офицером-янки. Как ты думаешь, его арестовали?

– Не знаю. Меня это не волнует.

– А я тебе скажу, что готова совершить преступление, чтобы этот военный меня арестовал. Мужчины красивей я не видела за всю свою жизнь.

Лиззи взглянула, но гости уже были далеко. Дома Люси слово в слово подтвердила приговор Каролины:

– Мужчины красивей я за всю жизнь не встречала. Он похож на героя древних преданий.

Джулия издала смешок:

– Его вид повергает в ужас. Аполлон с разбойничьим прошлым. Если этот кочет останется в Чарлстоне, папашам следует покрепче запирать своих цыплят.