ЧАСТЬ VI

Илья спускался по тонким железным прутьям лестницы. Кругом была непроглядная тьма. Вверху над головой что-то грохнуло, отдалось эхом в металлических стенах. На голову посыпался мусор – это Парамон захлопнул люк.

– Господи, темень-то какая, – бурчал Илья, перебирая руками ступени и опускаясь все ниже, в неизвестность.

Неожиданно ноги наткнулись на твердое. Илья ощупал руками стены вокруг себя. Он был возле входа в металлическую трубу. Размер трубы позволял продвигаться по ней только на четвереньках.

Илье стало не по себе. Что может ожидать его там, в сплошном мраке. Он постоял на месте. Давящая тишина угнетала. Хотелось поскорее убраться отсюда, и даже не потому, что за ним могут организовать погоню, нет – здесь было что-то другое, что-то из забытого детства, когда в темноте охватывает паника и хочется или закричать, или безмолвно сжаться, оцепенеть…

– Нужно убираться отсюда. – Встав на четвереньки, Илья пополз в трубу.

Он полз сначала медленно, опасаясь напороться рукой или коленом на острый предмет. Черт знает что там может валяться в темноте. Но руки нащупывали лишь песок, иногда ладони кололи мелкие остатки сварки. Но это были незначительные неприятности. Временами труба плавно поворачивала, на скорость передвижения никак не влияя.

Иногда он останавливался, чтобы перевести дыхание, и стоял так, слушая тишину, но тишина пугала, и он продолжал свой путь. Каждое движение, звук, вздох отдавались многократным эхом, и чудилось, что вместе с ним впереди и сзади ползет множество людей, полная труба народу. Сначала Илья прислушивался. А вдруг это погоня? Скоро он понял, что это акустический обман, но все равно в душе была тревога.

Сколько времени полз Илья, он не знал; здесь было иное исчисление времени – но, думалось ему, что много часов. То и дело вспоминая отделение больницы, он впадал в тихую панику и тогда ускорял движение. Но, устав, переходил на привычный ритм.

Сделав очередной, уже неизвестно какой по счету, поворот, Илья ощутил дуновение свежего ветерка. Значит, там, впереди, был выход. Илья заспешил, но ползти пришлось еще долго.

Труба выходила прямиком в мелкий вонючий ручеек. Из-за темноты неба Илья его не разглядел. Торопясь выбраться из надоевшей трубы, беглец заскользил руками по ее влажному железному краю и вдруг сорвался вниз, уткнувшись руками в жижистое дно ручья, оказавшись в нелепом и неудобном положении – ноги еще находились в трубе, а руками он стоял на дне ручья. Ему повезло – высота была небольшая. Постояв в таком дурацком положении несколько секунд, Илья попятился назад в трубу, зацепился за ее верхний край и аккуратно спустил ноги. Хорошо, что тапки у него были с задниками. Выбравшись на сухую землю, Илья, наконец, смог оглядеться.

Стояла темная ветреная ночь, небо было затянуто тяжелыми тучами. Илья оказался на дне оврага. Это была свобода! Он вдохнул полной грудью свежий ночной воздух. Боже мой! Как прекрасно ощущать под ногами землю и самому решать, куда идти, что делать…

А куда, собственно, идти?

Илья стал подниматься вверх по крутому склону холма. После дождя трава была мокрая. Поднявшись наверх, Илья оказался у самого края шоссе. Вдалеке, за полем, он увидел корпуса психиатрической больницы. "Ух ты! Тут не меньше километра". Через дорогу, метрах в двухстах, был небольшой лесочек. Илья перебежал шоссе…

Его чуть не подвело чувство полной свободы. Как раз в тот момент, когда он перебегал дорогу, по шоссе со стороны психбольницы на большой скорости шла машина "скорой помощи", и перебегавший ей дорогу человек в пижаме, тапочках на босу ногу и обритый наголо мог показаться сидевшему на переднем сиденье врачу и водителю дурдомовским привидением или галлюцинацией. Тем более что слухи о привидении, как две капли воды похожем на Илью и обитающем в окрестностях больницы, действительно имели хождение.

Илья поздно заметил "скорую помощь". Но водитель успел затормозить. Взвыли на мокром асфальте шины… Илья бросился в придорожную канаву, заполз за раскидистый куст и затаился.

"Скорая" стояла на месте, водитель и сидевший рядом с ним врач, ни слова не произнося, смотрели на кусты, на дорогу, потом изумленно посмотрели друг на друга. "Скорая" сорвалась с места и уехала.

После недавнего дождя трава была влажной – локти и колени у Ильи тут же стали мокрыми. Но Илья не обращал на это внимания. Он зорко следил за освещенной редкими фонарями дорогой. Мимо с зажженными фарами на большой скорости проносились машины. В это ночное время их было немного. Провожая каждую из них внимательным взглядом, Илья думал о том, что в любой из них могут сидеть люди Китайца, а по трубе на карачках спешат санитары, прочешут придорожные кусты… И завтра уже Александр Лазаревич, потирая противные ручонки, пропишет новый курс уколов… Может быть, имеется приказ в больницу не возвращать, а накинуть на шею строптивого дурика резинку от трусов и подвесить на суку в чаще мирно покачиваться от дуновения ветерка – все равно пользы от него нет, – а потом с наигранной досадой признать в его посинелом, одутловатом, с вывалившимся языком, уже неживом лице своего пациента, сбежавшего из дурдома. "Ай-ай-ай!.. Случай безнадежный, уж чем мы его только не лечили…"

Илья поежился, представив Александра Лазаревича, сокрушенно разводящего руками.

"Уж чем только не лечили!"

Издали хорошо слышимая в ночи сирена "скорой помощи" заставила Илью плотнее прижаться к земле. Вскоре за деревьями замелькал синий огонек.

Илья оглянулся назад, в чащу леса, но ничего не увидел. С воем машина "скорой помощи" промчалась мимо. Пронесло!

Наверное, уже утром сообщат в милицию о побеге особо опасного безумца… Останавливать машину и просить за рукопожатие подвезти нечего было и думать: в любой из машин можно нарваться на бандитов или на милицию – что в данной ситуации было равноценно.

Сердце неприятно заныло. Лежал бы сейчас на пружинной коечке, корчил бы из себя идиота и в ус не дул, а здесь, под кустом, в сырой простудной обстановке, еще воспаление легких схватишь. Тут и подумаешь, что лучше – сытая, обеспеченная, уютная неволя или сырость, холод, голод, безнадежность… эта, с позволения сказать, свобода. "Да и что такое – свобода?" – озирая сырую промозглую тьму, спросил бы сейчас Илья, задайся он этим умозрительным вопросом. Но Илье было не до этого. Совсем не до этого. Он внимательно следил за дорогой. Сколько дней и ночей Илья мечтал о свободе! А сейчас она казалось чем-то никчемным.

Илья снова обернулся и старательно всмотрелся в черную чащу за спиной.

"Нужно уходить", – подумал он, с трудом различая только самые ближайшие к нему деревья и кусты; остальная чаща тонула во мраке. Пробираться вдоль освещенной дороги было небезопасно: его могли заметить из машины – это он хорошо понимал. Оставалось только углубиться в лес, а там будет видно. Начался мелкий дождь. Илью знобило от сырой прохлады ночи. Он поднялся на ноги, пригнулся и, поминутно оглядываясь на дорогу, осторожно двинулся к лесу.

Когда он лежал под кустом, глядя на дорогу, и особенно сейчас, направляясь к лесу, Илья никак не мог отделаться от странного ощущения. Обостренные до предела чувства улавливали каждое незнакомое движение тонкого мира. И ощущал Илья, будто за ним следят, будто кто-то смотрит на него из тьмы.

Он вплотную подошел к густой чаще, обогнул колючие щупальца куста и пристально вгляделся в темноту, но ничего не увидел. Перед тем как войти в чащу, Илья остановился, посмотрел на дорогу и замер, в изумлении открыв рот и выпучив глаза.

По шоссе медленно шел человек. Он был огромного, нечеловечески огромного роста. На нем был плащ, широкополая шляпа. Своими неестественно длинными ногами он делал большие шаги. Иногда останавливался, вглядываясь в чащу.

– Докололи, – с досадой проговорил Илья. – Теперь всякие монстры мерещиться будут.

Он отвернулся от галлюцинации и, выставив вперед руки, стал углубляться в лес.

Хотя двигался он очень медленно, ноги постоянно натыкались на кочки, происхождение которых Илья никак не мог объяснить для себя, но с тем же упорством продвигался в глубь леса, надеясь увидеть впереди хоть один огонек жилого дома. Но впереди была тьма… Руки неожиданно наткнулись на препятствие. Ощупав его, Илья пришел к выводу, что перед ним низкий металлический забор. Это могло означать, что за заборчиком могут жить люди. Илья на ощупь пошел вдоль него. Внезапно ограда оборвалась. После тщательного обследования Илья заключил, что оградка резко свернула в сторону. Он последовал в заданном направлении, но метра через три ограда снова резко свернула. Удивленный Илья опять пошел вдоль нее. Вдалеке замерцали огни шоссе, – значит, шел он в обратном направлении. И снова оградка резко повернула. Для самоубежденности Илья дошел до следующего поворота.

– Что такое? Ведь я по кругу хожу, – прошептал он и, отпустив металлическую решетку ограждения, сделал два решительных шага в сторону, но споткнулся и упал на мокрую землю. Руки врезались в раскисшую почву. Илья торопливо поднялся… и вновь натолкнулся на ограду.

– Да что же я от нее уйти никак не могу, как заколдованная.

Он хотел шагнуть в другую сторону, но понял вдруг, что это не та оградка: эта была выше, прутья толще. Предугадывая, что новая оградка тоже повернет, Илья пошел вдоль нее и не ошибся, она резко изменила направление – он протянул руку во тьму и наткнулся на другую решетку…

Что-то мистическое было в нагромождении этих заборчиков. Кому потребовалось устраивать в лесу этот странный лабиринт? Кого в нем путать? Ведь при желании любую из перегородок можно перелезть, следовательно, делали их не от воров. Заинтригованный Илья побрел вдоль последней ограды и, дойдя до ее поворота, остановился и огляделся.

Если бы не огни шоссе, он наверняка заблудился бы в этом странном лесу. Он поднял лицо к небу. Хотя ветер и бушевал наверху в кронах деревьев, но дождь перестал, небо просветлело, из-за туч показалась луна. Как будто просветлело и в лесу…

Не отпуская холодного металла ограды, с каким-то внутренним содроганием Илья стал пристально всматриваться, начиная различать окружавшую его обстановку.

– Мать честная, – беззвучно шептал он одними губами. – Мать честная…

Он водил по сторонам глазами и не понимал, как мог попасть сюда и почему сразу еще там, у дороги, не обратил внимания…

Илья протянул руку во тьму и нащупал каменный крест. Он с тоской посмотрел в сторону далекого шоссе, ужа четко различая на фоне его огней кресты и надгробья кладбища.

Но неожиданно оказавшись ночью на вотчине мертвых, Илья не испытал обычного в подобной ситуации чувства мистического ужаса; вероятно, в больничке, справедливо предполагая, что он в конечном итоге окажется на кладбище, притупили в нем это чувство медикаментами, и, нужно сказать, не напрасно: во всяком случае, Илья не чувствовал себя здесь в чужой тарелке.

– Надо выбираться отсюда… – тихонько проговорил Илья, и звук собственного голоса успокоил и придал ему уверенности. – Да, надо выбираться!

Но выбраться оказалось не так-то просто: даже при свете дня из лабиринта кладбищенских оград выйти довольно трудно. А ночью!..

Наметив направление, Илья делал несколько шагов и натыкался на оградку; он шел вдоль нее, пока не оказывался у другого заборчика; протиснувшись между оградами и крестами, Илья наталкивался на новое препятствие и снова то уходил, то двигался вдоль нее, но почти не приближался к дороге. Кроме того, луна спряталась, снова начался мелкий дождь. Деревья угрожающе шумели над головой, Илья дрожал от холода и ветра. Несколько раз он останавливался передохнуть и сориентироваться, потом вновь на ощупь начинал поиски выхода.

Поняв, что ему до наступления рассвета ни за что не выбраться из этого проклятого лабиринта оград, могил, крестов, Илья остановился у надгробной плиты и затосковал. Чудовищной представлялась ему мысль заночевать на сырой земле: за время, проведенное в дурдоме, он привык к комфорту и теплу.

– Вот, черт, вот занесло… – проговорил он, с тоской глядя в сторону освещенного фонарями шоссе.

При этих его словах от толстого ствола дерева вдруг отделился человеческий силуэт. Илья во все глаза смотрел на внезапно появившегося человека… или, быть может, не человека… Мало ли кто блуждает по кладбищу ночью. Ведь Илья несколько раз кружил возле этого дерева и никого не видел. В голове зашныряли мысли о восставших покойниках, тем более что человек стоял против него и ни слова не говорил; свет от дороги приходился ему в спину, и Илья, как ни вглядывался, не мог разглядеть его. Было видно только, что человек этот ростом высок и худощав. Что-то знакомое почудилось в его фигуре.

– Ты кто? – наконец прервал молчание человек.

Илья сразу узнал этот голос и фигуру.

– Егор Петрович?! – воскликнул он радостно. – Как здорово, что я вас встретил!

– Да… – неопределенно пробурчал Егор Петрович.

– Я – Илья. Помните?! Ну, жил еще у вас.

– Как же ты, Илья, забрел сюда? А я здесь сторожем. Охраняю, – как-то печально проговорил легендолог. – Ну, пойдем ко мне в сторожку, что ли.

Голос был вроде его, а вроде и не его. Вероятно, виной тому была простуда: Егор Петрович все время подкашливал.

– Только ты, Илья, не отставай. Здесь заблудиться – пара пустяков.

Они двинулись в глубь кладбища.

– Какое счастье, что я вас встретил, – говорил Илья, осторожно двигаясь за Егором Петровичем. Тот дал уцепиться за рукав, чтобы в темноте Илья не потерялся; сам же легендолог в темноте ориентировался очень хорошо.

– А я думал, вы под землей у чуди остались. Малюта, который вас выкрадывал, потом объявился.

Они вышли на заасфальтированную аллею. Из-за туч снова появилась луна, но в чаще все равно видно было очень плохо.

Издалека ветер донес легкий свист. Странный это был свист – словно прутиком рассеченный воздух.

– Ти-хо… Замри… – вдруг прошипел Егор Петрович, остановившись.

Илья, от неожиданности сделавший еще один шаг, впотьмах уткнулся носом в его спину. В ответ на этот свист в другом конце кладбища ему отозвался такой же легкий и тонкий, скорее, похожий на писк; и вдруг неожиданно близко прозвучал еще один. Пересвист этот был очень похож на перекличку.

– А что?.. – попытался спросить Илья, но договорить не сумел – большая, мозолистая рука легендолога зажала ему рот.

И тут Илья увидел зрелище, изумившее его. Метрах в тридцати от них, за деревьями, блеснул огонек, потом еще один, и еще… словно от фонариков. Всего огоньков было десять-пятнадцать, но не это поразило Илью, а то, что огоньки прыгали, высоко взметаясь над кладбищем, замирали так на мгновение и вдруг падали метра за два от исходной точки и опять взметались на три-четыре метра над землей, зависали и снова, пролетев несколько метров, падали и опять взметались, словно какие-то животные делали гигантские скачки.

Фейерверк этот промчался мимо них, метнув в их сторону несколько случайных лучиков, но не остановился, потом исчез за деревьями и надгробьями кладбища.

– Пошли, Илья, – сказал легендолог, дернув Илью за рукав. – Пронесло на сей раз.

– Что это было, Егор Петрович? Как это они так, а?

Но легендолог ничего не ответил.

Они свернули с асфальтовой на другую дорожку и подошли к небольшому домику. Одно окно его светилось.

– Замерз я как собака, – сказал Илья, когда они остановились возле двери.

Егор Петрович на ощупь в темноте стал открывать ключом замок.

Илье казалось, что возится он слишком долго, – дверь была закрыта на несколько замков.

"От кого тут закрываться?" – подумал Илья, дрожа от холода и переминаясь с ноги на ногу. Наконец дверь, заскрипев, открылась. В прихожей было темно.

– Проходи, – сказал Егор Петрович. – Быстро!

Осмотревшись по сторонам и войдя вслед за Ильей, тщательно закрыл замки. Из-под двери, ведущей в комнату, пробивался свет.

– Проходи в комнату, – сказал легендолог.

Илья вошел. В комнате никого не было. Скромная мебель сторожки: шкаф, кровать, письменный стол – все обычное, крепкие решетки на окнах. "Решетки, пожалуй, понадежней дурдомовских", – отметил Илья. Он тут же подошел к круглой, оказавшейся горячей, печке и приложил к ней руки.

– Ох, как я продрог.

Чуть погодя вошел легендолог.

– Как хорошо, Егор Петрович, что у вас печка горячая, – сказал Илья, повернувшись к легендологу.

Тот стоял спиной к Илье и, склонившись, копошился в ящике тумбочки. Илья заметил, что на Егоре Петровиче рабочий костюм и высокие, заляпанные грязью сапоги; волосы у легендолога сильно отросли и падали на плечи.

– Как я, оказывается, люблю тепло,-восторженно бубнил Илья, повернувшись к печи и прижимаясь к ней туловищем и щекой. Тело постепенно согревалось. От удовольствия закрыв глаза, Илья несколько минут стоял у печи, замерев.

– Сейчас чайник поставлю, – объявил у него за спиной Егор Петрович.

Илья, блаженно улыбаясь, промычал что-то в ответ.

– Знаете, Егор Петрович, – сохраняя на лице блаженную улыбку, Илья повернулся. – Если бы я вас не…

Он замолчал, улыбку медленно сменила гримаса изумления, потом страха…

Перед ним с электрическим чайником в руке стоял вовсе не Егор Петрович, а совершенно незнакомый человек. Хотя ростом, фигурой и голосом он очень походил на легендолога, но лицо было совсем другое – худое, вытянутое, со впалыми глазами и длинной бородой, волосами, разбросанными по плечам, – он напоминал путешественника, волею судьбы заброшенного на необитаемый остров и там одичавшего до последней степени. Светлые, почти лишенные радужной оболочки глаза глядели прямо на Илью.

– А где Егор Петрович? – вдруг спросил Илья, глядя на человека изумленно.

– Ну, я – Егор Петрович. Ты чего испугался-то?

– Так… я думал… Что… Что вы другой…

– Ты меня не бойся. Может, я и другой Егор Петрович, но кладбище от всякой шантрапы стерегу.

Он включил чайник в электросеть и уселся за стол. Не мудрено было в темноте перепутать его с легендологом: похож был и голос, и манеры, да и то, как он верхом сидел на стуле, раздвинув ноги и уперев руки в ляжки, широко расставив острые локти как паук. Илье вновь почудился в нем легендолог. Даже имя и отчество у них совпадали.

– Откуда ты, Илья? – спросил Егор Петрович.

– Да я тут… это… случайно.

– Все говорят, случайно. Хорошо еще, что я тебе повстречался, а то бы пропал ни за что. На кладбище ночью опасно.

– Что значит – пропал? – спросил Илья, немного придя в себя после первого изумления и прижимаясь влажной спиной к печи.

– За любой могилой опасность и смерть…-проговорил Егор Петрович, глядя не на Илью, а куда-то в пол.

Загудел чайник.

– Ну, давай, Илья, чаю горячего выпьем да спать, – сказал он, вставая, – ночь сегодня ветреная. В такую ночь лучше по кладбищу не расхаживать.

Илья сел за стол. Он согрелся, пижама подсохла. Егор Петрович налил чаю, кроме хлеба у него ничего не было. Но есть Илья не хотел. Он отхлебнул несколько глотков, чай имел привкус травы.

Во входную дверь кто-то тяжело постучал. И хотя дверь в прихожую была плотно закрыта, слышно было хорошо. Но Егор Петрович, попивая чай с хлебом, не обратил на стук внимания.

– Стучат, кажется, – подумав, что кладбищенский сторож не слышит, сказал Илья. – В дверь стучали…

– Не будем открывать, – махнул рукой сторож, откусывая от куска сахара: чай он пил вприкуску.

Снова постучали, уже сильнее.

Тревожно и нехорошо сделалось на душе у Ильи: "Что это он открывать не хочет? Подозрительный все-таки тип…"

В дверь барабанили уже без передышки.

– А если по делу? – предположил Илья, ему было не по себе от этого тревожного стука, странного сторожа. От чая, сдобренного травами, мутило.

– Сейчас перестанут, – успокоил он.

И правда, поняв, что не откроют, стучать в дверь перестали.

Илья не решился спросить, кто это, молча продолжал пить чай. Он был начеку и поглядывал на сторожа с опаской. Тот же, ничем не проявляя агрессивных намерений, преспокойненько пил свой чай.

Разморенного теплом Илью охватило безразличие ко всему. Допив чай, он поставил локоть на стол, подперев кулаком щеку. Не хотелось ни о чем думать, говорить, двигаться. Хотелось только так вот сидеть в тепле, глядя перед собой…

В углу, у печки, вдруг открылась дверца подвала, и оттуда в комнату, щурясь на свет, стали вылезать какие-то люди – один, другой, третий… – заросшие, с черными землистыми лицами. Кладбищенский сторож поднялся им навстречу…

Илья видел все это отстраненно: он не мог двинуться, окоченев в своей позе мыслителя, словно превратившись в каменную статую. Но он видел и ясно понимал все, что происходило в комнате. Наверху кто-то стучал в крышу и матерился.

Люди, не обращая внимания на стук, осмотрели Илью, пощупали его тело руками и, как видно, удовлетворившись, взяли его за плечи и за ноги и понесли к раскрытой двери подвала.

– Куда вы меня!!! Меня нельзя туда!! От-пус-ти-те!!! Отпустите меня!!! – изо всех сил орал Илья.-Я не хочу!!!

Но ни звука не вырвалось наружу. Язык не слушался…

А потом наступила темнота.