Часть первая
I
Щуп легко вошел в жирную, мягкую землю и почти сразу тюкнулся о железо. Алексей, впрочем, ни минуты не сомневался, что так и случится. Не здесь, так через двадцать шагов правей или левей, через полчаса-час, через пару выкуренных сигарет, но это произойдет. Предчувствие большой удачи начало расти в нем давно, день ото дня оно становилось больше и больше и наконец целиком заполнило его, сменившись крепкой уверенностью в правильности своих действий и в том, что они непременно увенчаются успехом.
Ни один из маршрутов, которыми ходил Алексей, не разрабатывался им так тщательно, как этот. Он работал все лето, втихаря исследовал архивы своих друзей, стараясь по возможности не акцентировать на этом их внимание. Он тратил почти всю свою зарплату на покупку карт военных действий с маршрутами передвижения войск. Петербург — город большой, много в нем живет разного народу. И много можно в нем найти, выменять или купить таких вещей, что иной раз диву даешься — как они до сих пор сохранились, как попали в руки людям, подчас понятия не имеющим об их настоящей ценности, не понимающим, чем они обладают?
Алексей находил в городе личные дела офицеров СС и советских снайперов, военные билеты, штабные документы под грифом «совершенно секретно», карты минных полей и в огромном количестве — письма. Он покупал, ему дарили, он рылся на складах макулатуры, ползал в полуразрушенных расселенных домах, проникал в архивы ведомственных библиотек. Алексей хвалил себя за то, что ему хватило в свое время упорства закончить университет, что давало теперь возможность пользоваться Публичной библиотекой, в посещении которой, правда, он строго себя ограничил — раз в два месяца, не чаще. Уж больно специальными вещами он интересовался.
К осени зона поиска определялась окончательно. Из огромного вороха бумаг вычленялись мелочи, документы, сами по себе ничего не значащие, карты калькировались и накладывались одна на другую, разрозненные факты обретали единственно верную временную и территориальную последовательность, и общая картина становилась ясней с каждым днем.
Как в ванночке с проявителем, на письменном столе Алексея со все увеличивающейся скоростью проявлялось изображение нужной ему зоны. Оно становилось контрастней, объемней, начинало переливаться живыми красками. Становились видны детали — трава, листья, сучья, камни. По ночам Алексей слышал шорох кустов, скрип деревьев, тупые удары о землю капель дождя, стрекотание кузнечиков, чувствовал свежесть, приятный напор осеннего ветра. Он уже знал эти места, словно родился и прожил там много лет.
Когда он, ликвидировав последние пробелы, собрал все недостающие кусочки мозаики и поместил их в нужных местах, картина начала тускнеть: краски теряли яркость, стирались, оставляя лишь черно-белые контуры обугленных застывших стволов, летящие в воздухе комья земли, небо цвета грязи, черные дыры раскрытых в крике ртов, сверкающие белки глаз… Она покрывалась паутиной траншейных линий, прямоугольниками складских построек, язвами воронок и нарывами дотов. Насекомыми по зудящему телу земли ползли танки и автомашины, увязая в полях с начисто срезанным дерном. Лес, словно губка, впитывал в себя бесчисленные тонны рваного железа, тяжелел и в конце концов замирал в неподвижности.
Алексей поругивал себя за излишнюю сентиментальность, читая чужие письма, старался не думать о тех, чье оружие он собирал уже четвертый год. Что было, то прошло, а мертвым уже ничем не поможешь. Со странной гордостью он иногда вспоминал о том, что в отличие от большинства «товарищей по оружию» никогда не копал на фронтовых, не известных почти никому, кроме профессиональных трофейщиков, кладбищах. «Гайки» он, правда, находил и брал, но старался от них избавляться при первой возможности — менял на знаки отличия, детали военной формы, ножи, штыки, каски и прочую дешевую мелочь. С нелюдями, вырывающими у скелетов золотые зубы, он старался ни в коем случае не общаться.
Алексей осторожно перехватил полутораметровый, сделанный по специальному заказу телескопический щуп, держа его строго вертикально, и медленно потянул вверх. Эти секунды всегда были одновременно радостными и жуткими — хотя он точно знал, что противопехотных мин здесь быть не должно, но черт его знает, что за железку сюда могло забросить. Мины он вообще не любил, считая их подлым изобретением. В лес Алексей ходил один, а с миной, если ты не профессиональный сапер, в одиночку лучше дела не иметь. Сапером же он становиться не собирался — только в силу необходимости…
Вытянув щуп из земли, он аккуратно положил его рядом, встал на колени и тихонько похлопал ладонями по траве. Снял с пояса лопатку и аптечку, положил их рядом со щупом, затем поднял с земли свою гордость — блестящий, вычищенный и смазанный ППШ, почти как новый, если бы не приклад, выдающий возраст оружия глубокими царапинами, — и спрятал его слева от себя, сунув под низенький, но густой куст. Автомат этот он долго доводил до ума в своей купчинской квартире, потом в два приема вывез по частям вместе с другими необходимыми вещами в окрестности зоны поиска и спрятал до поры в самодельном подземном тайнике, завернув в промасленную тряпку и обмотав тремя слоями полиэтилена. Без оружия он далеко в лес не ходил никогда. Навидался уже всякого.
Нельзя сказать, чтобы у него случались эксцессы, и оружие, кроме как в тренировках, он, слава Богу, пока не использовал ни разу. А люди в лесу редко, но встречались. В ватниках или в пятнистых защитных куртках, с охотничьими ружьями, но на охотников как-то не похожие, с обрезами или винтовками… Один как-то раз вышел из леса прямо на него. Алексей тогда мгновенно вспотел, слова не шли из горла, он едва смог улыбнуться и приветливо поднять руку. Второй же рукой машинально поправил висевший на плече карабин. Лесной человек на улыбку не ответил, повернулся и молча исчез в кустах. Копать тогда Алексей не стал, а, кружа и оглядываясь, рванул к тайнику, стараясь успеть до темноты, разобрал и закопал карабин, переоделся в городское и шагом, чтобы не выдать себя тяжелым дыханием, направился к станции. Но это было давно, и оружие тогда у него было другое — старенький незаряженный карабин, который Алексей только еще думал опробовать, уйдя поглубже в лес. «Хорошо, что на нем не было тогда написано, что он не заряжен», — думал он иногда.
Алексей достал сигареты и закурил, сев на траву. Он испытывал приятное и будоражащее ощущение разбега, как прыгун в высоту перед надвигающейся планкой. Все тренировки, нервные ночи, прикидки, сомнения и советы тренеров позади, спортсмен уверен в себе и точно знает, что возьмет высоту. Еще несколько шагов, взлет, а потом — ревущие трибуны, триумф, слава, награды и сознание честно проделанной большой работы.
Он любил это ощущение, он чувствовал себя единственным хозяином леса, хозяином своего времени и своей жизни. В городе он никогда не испытывал ничего подобного. Протянув руку, он положил ее на автомат и улыбнулся. Как хорошо, что вокруг наконец никого нет. Он может взять оружие и выпустить длинную очередь в ближайшее дерево, смотреть, как летят щепки, слышать грохот выстрелов. Он чувствовал себя на равных с огромным лесом, сила его была сопоставима с силой растущих вокруг деревьев, с ветром, треплющим их кроны, с гранитными валунами, некогда заброшенными сюда ледником. С лесом, который пережил миллионы людей, бессмысленно суетящихся и пытающихся решить свои микроскопические проблемы. Пережил всех этих слабых, неуклюжих существ, убивающих друг друга, сжигающих и взрывающих все вокруг себя в жажде самоутверждения, а в результате бесследно исчезнувших и растворившихся в утробе спокойного и мудрого зеленого зверя. Лес проглатывал всех, кто лишь чуть-чуть зазевался, расслабился и потерял осторожность. Всех, но только не его. Он всегда выходил победителем — победил и сейчас. Он нашел то, что хотел найти, и возьмет столько, сколько ему будет нужно.
Алексей выбросил окурок, встал на колени и саперной лопаткой начал аккуратно резать дерн, намечая небольшой квадрат. Он работал спокойно и неспешно, в сотый раз проделывая знакомые операции. Сняв дерн, он руками осторожно стал разгребать землю, сантиметр за сантиметром уходя все глубже. Вот сейчас руки должны коснуться чего-то — каски, снаряда, винтовки, фляжки или просто куска стали…
Черное вылетело справа, и во лбу что-то оглушительно и звонко щелкнуло. Он отчетливо увидел перед собой лицо Катьки — капризной и взбалмошной выпускницы Театрального института, красавицы, трахавшейся со всеми напропалую, умницы Катьки — его любимой девушки. Катьки, которой все были всегда рады, которая знала всех и все про всех. «Леш, ну что ты опаздываешь? — спрашивала Катька, а глаза у нее почему-то были не зелеными, как всегда, а красными, как у кролика. — Леш, я ведь одна пойду. Там уже все собрались, Ванька только что звонил. Так и будешь валяться, алкаш несчастный? Я ухожу…» — «Кать, что у тебя с глазами? — перебил ее Алексей. — Что с тобой?» — «Придурок, у меня же операция была, я же шестьсот раз тебе говорила — новая роль у меня, весь спектакль буду на сцене голая и с красными глазами. Я же только что с репетиции». — «Ладно, встаю. Подожди пять минут, сейчас только побреюсь и пойдем…»
Мягко ударило в затылок. Катькино лицо застыло стоп-кадром и покрылось массой золотистых сверкающих точек, которые сгущались и сгущались, в конце концов закрыв Катьку совсем. Из золотистых они превратились в красные, потом почернели и стали разлетаться в стороны. Открылся ровный серый фон.
Алексей моргнул и понял, что видит небо, затянутое привычным плотным слоем облаков. Несколько секунд, а может быть, минут потребовалось, чтобы вспомнить, где он находится. «Что случилось? Я копал…» Лицо вдруг начало стягиваться в одну точку чуть выше переносицы. Он попробовал пошевелить правой рукой. Это ему удалось, и тогда, осторожно дотронувшись до лба, он удивился его непривычной форме. Лоб был мокрым и имел вид конуса с закругленной вершиной, торчащей вперед. Ладонь тоже стала мокрой и красной.
— Встать! — услышал он низкий хриплый голос.
Алексей поднял голову, посмотрел вперед и увидел деревья, разрытый участок земли, свою лопатку. Опираясь на локти, стал медленно подниматься. Отталкиваясь ладонями, встал на колени и тут же получил слева страшный удар в челюсть. На этот раз он успел заметить шнурованный высокий американский ботинок — он давно хотел купить такие для походов, но деньги все время уходили на иные неотложные нужды. А ботинки действительно классные, в них можно передвигаться по лесу почти бесшумно — легкие, ногам в них удобно и степеней свободы больше, не в пример его кирзачам. Именно об этом думал Алексей, заваливаясь вправо и чувствуя, как кровь хлынула изо рта по подбородку широким и вольным потоком. Челюсть словно мгновенно заморозили, как на приеме у дантиста. «Сломал», — мелькнуло в голове.
— Встать! — повторил тот же голос.
— Не бейте, — одной половиной рта выдавил из себя Алексей, стараясь не шевелить губами.
— Не ссы, щенок, бери лопату и копай, — сказал другой голос, хорошо поставленный, как у телевизионных дикторов, четко произносящих каждую букву. — Копай могилу, брат.
Шаря по земле руками, Алексей встал на четвереньки, развернулся и сел. Теперь он увидел их. Один — в тех самых американских ботинках и в пятнистом маскировочном костюме, в такой же кепке с длинным козырьком, с рюкзаком за плечами и с обрезом в руке. «Это он прикладом меня…» Лицо у пятнистого было совершенно не запоминающееся, как у персонажей из старого советского киножурнала «Новости дня», из какой-нибудь хроники работы цеха № 10 завода № 20, когда лица рабочих у станков мелькают и мгновенно забываются. Неопределенного цвета темные волосы, слегка курносый нос, круглые розовые щеки. Физиономия, правда, ухоженная. Руки без перчаток и без грязи под ногтями. Городского вида руки. Алексей машинально отмечал все эти детали, переводя глаза на второго.
Внутри что-то оборвалось. «Вот и все», — подумал Алексей. Второй, низенький, сухопарый человек без шапки на лысой голове, в легкой светлой куртке, в джинсах и белых чистых кроссовках, был без оружия. По крайней мере, в руках у него ничего не было. Алексей смотрел ему в глаза и холодел. Он вспомнил, как кое-кто из знакомых, побывавших в тюрьме, рассказывал ему о людях определенного типа, которые держат в руках всех заключенных вне зависимости от собственной физической силы. «Могилой несет от них», — говорили отсидевшие знакомые. Алексей тогда посмеивался про себя. «Досмеялся», — пронеслась мысль.
От голубых выцветших глаз лысого несло таким холодом и равнодушием, что не было сил отвести взгляд, но и смотреть в эти глаза тоже было невозможно. Человек с такими глазами, кажется, хоть стреляй в него, хоть бей ножом, боли не почувствует и не сморгнет, а подойдет, придушит голыми руками, вытрет их о штаны и пойдет по своим делам.
Неожиданно из глаз закапали слезы. Алексей не собирался плакать, он вообще редко плакал, но слезы текли сами собой, не поддаваясь никакому контролю. Он снова вспомнил Катьку — веселую, светящуюся, вспомнил почему-то, как однажды ходил с ней вместе с баню… «Эти так просто не отпустят», — вертелось в голове. Слезы текли и смешивались с кровью на подбородке. Тренированное тело обмякло. Впрочем, он и не думал сопротивляться. Надо было что-то придумать, но мысли лезли в голову совершенно к делу не относящиеся — он думал об отце, о приятеле-американце, снимавшем у него комнату и оставившем приглашение в Штаты, о театре, в котором он работал машинистом сцены, снова о Катьке, о вкусе водки «Золотое кольцо», о любимом грузинском кафе, куда иногда ходил обедать…
— Отпустите… — (совсем как в детстве — «Дяденька, пусти…») пробубнил сквозь слезы Алексей.
— Сколько лет тебе? — спокойно спросил лысый.
— Двадцать пять. — В голове стало пусто, ни одной мысли, ни одной картинки, только лицо лысого перед глазами.
Лысый подошел к пятнистому и стал что-то тихо говорить. «Убьют. Точно убьют». — Пустота в голове стала наполняться тяжелым черным ужасом. В глазах потемнело, и вдруг Алексеем овладела злоба такой силы, которой он никогда прежде не испытывал. «За что, суки, за что?! Не дам, блядь, не позволю! Кто вы такие, гады, что вам от меня нужно?! Разорву!» Перед глазами замелькали красные вспышки. «Посмотрим еще, как повернется. Руки-ноги целы…»
— Пойдем, пацан, — сказал пятнистый, — подымайся. Вещички собери.
«Автомат. Автомат они не видят, — понял он. — Иначе взяли бы сразу».
— Что, повторить? — Лысый сунул руку в карман и, вытащив ее, звонко щелкнул чем-то в кулаке. Вылетело лезвие, и снова обдало холодом.
— Да, да, сейчас. — Руки дрожали, голова стала пустой, он, трясясь, поднялся на ноги и встал лицом к лицу с пятнистым. Тот смотрел на него и улыбался.
— Не дрожи, не дрожи. Ничего страшного. — Лысый сделал шаг к Алексею.
Четыре года он бегал по лесу, кувыркался, падал, прыгал, стрелял лежа, стоя, с колена, три раза в неделю занимался карате — все бесчисленные тренировки встали перед глазами одновременно. В голове было по-прежнему пусто. Страшно медленно, долго, закручиваясь вправо, он падал назад, туда, где лежал автомат. Коснувшись правой рукой земли, перекатился на спину и раскинул руки. Автомата не было.
— Ты чего, пацан? — Пятнистый стал нагибаться к нему, протягивая руки вперед. — Ты что, шутки будешь тут…
Алексей уже ничего не слышал. Лицо пятнистого заслонило весь мир, губы его беззвучно шевелились и приближались. Алексей оттолкнулся ногами от земли и дернулся назад. Правая руки нащупала ствол. Как-то неуклюже, согнув в локтях руки, он вцепился в оружие, прикладом уперся в землю и, почти касаясь торчавшего из подмышки ствола щекой, закричал, вернее, замычал что-то и нажал на курок. Правое ухо забило звенящей пробкой, а глаз почему-то перестал видеть.
Лицо пятнистого превратилось в красную грязную лужу. Его резко дернуло назад, и он, исчезнув из поля зрения, повалился на спину, открыв стоявшего за ним лысого с ножом в руке.
«Как в тире», — подумал Алексей. Вдруг пришло равнодушие. Захотелось лечь и заснуть часов на десять. Он нехотя сел, взял автомат наизготовку и выпустил короткую очередь в лысого. Нажимая на курок, он отвернулся, а после прогремевших выстрелов даже не посмотрел вперед. Отбросил автомат в сторону и упал лицом в ладони.
Алексей открыл глаза и посмотрел на часы. После всего — он старался не формулировать случившееся, не давать этому названия, запереть все последние события в черный ящик и спрятать в самый дальний уголок памяти — после всего прошло двадцать минут. «Анализ потом. Все потом. Сейчас надо выбираться отсюда». Он повернулся на спину, встал на четвереньки и огляделся по сторонам.
Перед ним лежала небольшая балочка, по склонам поросшая редким ельником, за которым начиналась густая и непролазная путаница высоких деревьев, переплетенная по низу разросшимся кустарником, пройти через который можно было, лишь предварительно разведав и запомнив небольшие прогалины.
Алексей посмотрел на два лежащих рядом тела. Лица пятнистого он старался не замечать, лысый лежал на животе, подвернув под себя правую руку с ножом. Следов от путь не было видно — по крайней мере, на спине. Обрез пятнистого валялся рядом с Лешкиной амуницией.
«Анализ потом. Все потом. Марш-бросок, солдат!» — приказал он себе и поднялся на ноги. Медленно и аккуратно, стараясь ничего не пропустить, он собрал свои вещи — лопатку, планшет с картами и компасом, аптечку, — нашел в траве окурок и спрятал его в карман штанов, развинтил и засунул в чехол щуп, закинул его за спину вместе с автоматом. Окинув взглядом в последний раз поле боя, он повернулся, глубоко вдохнул и побежал по балке. Лицо выламывало изнутри, словно в черепе накачивали хороший волейбольный мяч, кровь продолжала сочиться со лба и изо рта, стекая под гимнастерку вместе с потом. Иногда он переходил на шаг, потом снова бежал по знакомому маршруту…
Лысый, шатаясь, поднялся на ноги. В глазах зеленело, мелькали красные точки, шелест деревьев и поскрипывание мелких сучков под ногами звучали страшно отчетливо и отдельно друг от друга. Земля и лес качались и выглядели совершенно нереально, как на экране кинотеатра. Он повернул голову и увидел, как вдалеке раздвинулись кусты и из них показалась огромная фигура в спортивном костюме.
— Железный, сюда, — прохрипел лысый и сел на траву.
Тот, кого называли Железным, быстро подбежал к лысому, присел на корточки, озираясь по сторонам, потом быстро спросил:
— Кто?
— Не знаю, потом. Помоги.
Здоровяк начал расстегивать заляпанную травяной зеленью и порванную на плече потемневшую куртку лысого, но тот остановил его:
— Не лезь. Пошли к машине. Возьми ствол.
Железный осторожно взял его под мышки, легко поставил на ноги и, придерживая одной рукой, повел вверх по склону.
Алексей рухнул на землю рядом с гранитной скалой, грязно-серой от времени, но в некоторых местах просвечивающей яркими жилками породы. «Не думать ни о чем, сейчас только уходить. Быстро и спокойно». Он расстегнул аптечку, достал маленькое круглое зеркальце и поднес его к лицу. Куском ваты вытер со лба и щек грязь, смешанную с кровью. Челюсть распухла и посинела, но это было не слишком заметно под суточной щетиной. В основном в глаза бросался неприятного вида багрово-синий рог, выросший чуть выше переносицы и своим основанием захвативший брови, теперь удивленно поднятые. Шок проходил, и с каждой минутой боль становилась ощутимей.
Сняв с пояса фляжку и сделав несколько глотков, он плеснул разводы воды на лицо, смыл разводы грязи и быстро обработал ссадины перекисью. Потом, аккуратно закрыв аптечку и положив ее рядом в собой, привстал и, запустив пальцы глубоко в землю, снял квадрат дерна прямо у основания камня. Под дерном находился кусок доски, уходившей под скалу. Алексей лопаткой подцепил его край, приподнял и подсунул под доску толстый сук.
Засунув руку почти по локоть в образовавшееся отверстие, он вытащил полиэтиленовый мешок с одеждой. Быстро разобрал автомат и вместе со щупом аккуратно запаковал его в тряпки и пленку. Потом снял сапоги, портянки, галифе, ватник и гимнастерку, оделся в свою обычную одежду — джинсы, теплый свитер, спортивную защитного цвета куртку, крепкие кожаные ботинки. На голову надел кепку с длинным козырьком. «Почти как у него…», — вздрогнув, подумал Алексей, натянув козырек пониже, чтобы хоть как-то прикрыть разбитый лоб.
«Уже могли начать искать. Автомат слышен далеко. На станцию в любом случае нельзя. Только на шоссе». Алексей посмотрел в последний раз на два свертка — с оружием и с одеждой, в который он сунул также флягу, аптечку, куда хотел было пихнуть и планшет, но потом решил взять его с собой — была не была… Уложив свертки в яму, он вытащил сук, и доска с тупым хлопком легла на прежнее место. Прикрыв ее дерном, он потоптался на нем, постоял на месте, оглядываясь, и двинулся к шоссе. Голова кружилась и разламывалась, его подташнивало, он шел, уже не обращая внимания на надвигающиеся сумерки, на треск сучьев под ногами, на ветки, хлеставшие его по лицу. До шоссе оставалось еще километра три…