Книга: Череп императора
Назад: 13
Дальше: 15

14

 

Только в машине я вспомнил — дома, наверное, до сих пор сидит блондинка Жасмин. Что с ней делать, я понятия не имел. Терпеть не могу пускать в дом кого попало.
— За трамвайной остановкой налево. И во двор. Сколько?
Водитель был полным мудаком. Он умудрился остановиться прямо посреди громадной, на полдвора, лужи. Вылезая из машины, я промочил ноги. Дождь, обрадовавшись, швырнул за шиворот порцию холодных капель. Настроение испортилось окончательно.
Жасмин сидела на диване в большой комнате. Выспавшаяся, совершенно трезвая и нарядившаяся в мою лучшую рубашку. На полу валялся глянцевый журнал. Он был раскрыт на репортаже, подписанном моей фамилией.
Я сказал блондинке «привет». Что еще говорят в таких случаях, я не знал и просто пошел переодеваться.
Вместо мокрого «Левайса» я натянул точно такой же, но сухой. Вкусы относительно джинсов сформировались у меня еще в последних классах средней школы. Тогда же я привык, приходя домой, первым делом включать радио. Вернее, сперва это был магнитофон и лишь последние десять лет — радио.
В радио играла песня «I Still Haven't Found What I Look For». Знаете? Это «U2»… такие лысые и старые ирландские клоуны… раньше девушки говорили мне, что я похож на ю-туевского вокалиста.
Жасмин зашла в комнату и сказала:
— Мой руки, журналюга. Будем ужинать.
— Ага. Сейчас помою. И шею тоже. Можно я буду называть тебя «мама»?
— Парень, я потратила целый вечер, чтобы угостить тебя хорошим мясом.
— Увы, я не парень. Я усталый, потрепанный жизнью хам. Негостеприимный и со склонностью к вегетарианству.
Кухня блестела чистотой. Впервые за последние годы. Недельные завалы посуды в раковине исчезли, а на столе красовалась дюжина тарелочек, мисок и кастрюль. Еще на кухне пахло мясом. Вкусным… горячим… таким, каким не пахло в этой квартире черт знает с каких времен.
— Перед моим приходом здесь снимали кино?
Жасмин не реагировала. Она молча курила и смотрела на меня огромными желтыми глазами.
Потрясающе красивая женщина.
Секунду помолчав, я сдался. Я сказал, что не хватает вина, и пошел в комнату проверить, осталось ли чего-нибудь в баре.
Вина, разумеется, не было. Я не люблю вино и ничего в нем не понимаю. Я человек северный. Пью то, что делают из пшеницы, и не пью то, что делают из винограда.
В баре стояли несколько открытых бутылок водки, громадная, как цистерна, бутылка «Мартини Бьянко», купленная Лешей Осокиным в пулковском «Дьюти-фри», и гордость коллекции — дорогая, вся в металлических бляшечках бутылка джина «Бифитер».
Получен был «Бифитер» пару недель назад в качестве взятки от мерзкого типа, категорически не желавшего видеть свою фамилию на страницах городской печати. Напиток был принят мною с чувством собственного достоинства. Весь имеющийся на типа компромат после этого был безвозмездно передан коллегам из конкурирующих изданий. Пусть и они угостятся модным алкоголем.
— Ты пьешь джин?
— Еще как пью.
При виде бутылки глаза у Жасмини загорелись. Я убедился: да, действительно пьет, и еще как. Она вытащила из холодильника решетку со льдом и раскидала кубики по стаканам.
До сих пор я был полностью уверен, что в моем доме нет решетки под лед.
Жасмин выпила почти целый бокал, а я значительно меньше. Мясо оказалось нежным и сочным… таким же, как Жасмин.
— Свинина?
— Говядина. Ты что, мусульманин?
— Буддист. Тантрического направления.
— Налей мне еще джина.
— Воспитанные девушки говорят «пожалуйста».
— Хороший джин. Где ты, пьянь ободранная, его взял?
— Подарили. Поклонники моего литературного таланта.
— Может, мне тоже пойти в журналисты? Делать ни хрена не надо, пей целыми сутками, а тебе за это еще и зарплату платят. И дарят джинов в бутылке. Поговори с редактором, может, меня тоже возьмут?
— Неужели к своим годам ты уже научилась складывать из букв слова?
— В свое время я даже написала…
— Что ты написала?
— Ничего. Ешь мясо.
— Что ты написала?
— Слово «хрен» на заборе. Тебе не нравится мое мясо?
— Нравится. Я фанат твоего мяса. Я куплю себе тишотку с эмблемой твоего мяса и стану ходить по улице. Я даже выпью за здоровье твоего мяса!
Потом я увидел, что от джина осталась только треть. Потом я посмотрел чуть левее и увидел, что из-под моей рубашки, надетой на Жасмин, торчит кусочек ее груди. Небольшой, но мне хватило.
Первый факт меня расстроил, а второй — нет. Раздумывая об этом, я даже не заметил, как «Бифитер» кончился совсем. Я пообещал, что сейчас приду, и пошел посмотреть, что там еще есть в баре. Выбор пал на почти целую бутылку «Синопской» водки. Типично дамский напиток.
Возвращаясь на кухню, я ударился плечом о косяк и чуть не выронил бутылку из рук.
Под водку Жасмин достала из холодильника несколько железных банок «Спрайта». Мы выпили водки, и я сказал Жасмин, что в следующий раз пьем на брудершафт.
— Разве мы когда-либо были на «вы»?
Потом я заглянул в ванную. Попил воды, сполоснул лицо. Из зеркала на меня смотрел небритый, потрепанный тип.
Я сидел на краю ванной и думал о том, что всего в получасе от моей теплой квартиры на холодном столе в морге ждет отправки в Китай тело бизнесмена Ли. А неподалеку, на двух сдвинутых вместе столах, лежит рыжебородое тело профессора Толкунова. И еще о том, что завтра лениздатовские уборщицы будут с большим трудом оттирать сгустки засохшей крови, заляпавшей пол и стены редакционного лифта.
Глупо и противно. Ты думаешь укрыться от реальности за стенкой из алкоголя, ничего не значащих слов, множества постоянно окружающих тебя лиц. Реальность все равно никуда не девается. Реальность — это такая штука, которая всегда с тобой.
Когда я вернулся на кухню, бутылка водки была более пуста, чем когда я уходил. Жасмин успела приложиться к ней минимум трижды.
Я сел на диван и посмотрел на блондинку. Мне хотелось задать ей много разных вопросов, но я не был уверен, что точно знаю каких. Прежде чем хоть что-то сказать, я тоже выпил.
— Лешу Молчанова застрелили.
Не знаю, на что я рассчитывал. Но ничего особенного не произошло. Стакан из ослабевших пальцев Жасмин так и не выпал.
— Кто это — Леша Молчанов?
— Твой приятель из джипа.
— Из джипа?
— Из джипа. Как-то на Невском я разбил ему физиономию.
— Стогов, тебе плохо?
Я смотрел на Жасмин. Жасмин смотрела на меня. По радио кончилась песня и началась реклама.
— Не надо делать из меня идиота. Ладно?
— Ладно.
— Два дня назад я встретил тебя ночью на Невском. Ты с приятелями ехала на джипе. Если я правильно понял, вы собирались меня подвезти. Помнишь?
— Ну.
— Тот из твоих приятелей, которому я тогда разбил лицо, — убит. Застрелен.
Жасмин презрительно скривила губы и долила себе в стакан остатки водки.
— Скажи чего-нибудь.
— С чего ты взял, что это мои приятели?
— Ты сидела с ними в машине?
— Ты тоже в ней сидел. Всего через десять минут после меня.
Она посмотрела на меня и не морщась выпила все, что было у нее в стакане.
— Только не надо мне рассказывать…
— Заметь, я вообще ничего тебе не рассказываю. И ни о чем тебя не спрашиваю. Сижу себе помалкиваю.
— В смысле?
— Стогов, тебе хочется испортить вечер? Мне — нет. Чего ты завелся? Лучше выпить чего-нибудь принеси…
— Погоди…
— Нет, не погожу. Не будь занудой. Сказано тебе: тащи сюда алкоголь.
Я сходил в комнату и принес еще одну открытую бутылку. Она была последней.
— Объясни, что ты делала в этом джипе?
— Иди на хрен, понял?
— Нет, не понял.
— Какое именно слово тебе незнакомо?
— Никакое! Ты можешь не выпендриваться?
— Shit! Так хорошо сидели! Охота тебе влезать во все это дерьмо?.. Ну, сидела я в тот вечер дома. Вдруг звонок. Открываю — стоят, красавцы. Леша этот твой… Как его? Молчанов. И еще двое. Одевайся, говорят, поедешь с нами. Я не ты — по зубам давать не умею. Пришлось ехать. Ну, отвезли они меня куда-то за город. Спрашивали про какую-то бумагу. Зануды — хуже тебя… Ну а где-то часа в два ночи поехали за тобой.
— А дальше?
— Дальше сам знаешь… Минут сорок сидели в машине. Ждали, пока ты накачаешься пивом… Думаю, если бы ты не принялся демонстрировать ребятам бойцовские дарования, они просто покатали бы тебя в машине, порасспросили и отпустили. Обошлось бы без синяков.
— А потом?
— Когда тебя запихнули в машину, мне места уже не хватило. Меня оставили на Невском, а сами уехали.
Я налил себе водки, добавил туда же «Спрайта» и отхлебнул. Коктейль получился так себе. То, что рассказала Жасмин, было интересно, но бесполезно.
— Больше ничего не просили? Только бумагу?
— Даже за коленки не трогали. Только бумагу.
— И у меня… тоже… только бумагу. Я еще удивился: зачем им какая-то бумага? Они же тупорылые…
Я допил коктейль, сходил в комнату и принес конверт с бумагами:
— Вот эта бумага.
Жасмин раскрыла конверт и вынула листки. Покрутила в руках мантру Кострюкова. Я пояснил:
— Это мантра. Типа заклинание. Инструкция, как вводить во влагалище тибетским теткам сияющие бриллианты…
— Круто. Зачем эта пердула нужна? В смысле, нужна тем, кто не хочет вдуть тибетским теткам? Ты понимаешь?
— Понимаю.
— Все-все-все понимаешь?
— На самом деле я очень умный. Только тс-с…
— Расскажешь?
— Отчего не рассказать?
— Только сперва выпьем?
— Только сперва выпьем!
Мы выпили, и я заговорил. Говорил я долго. Жасмин слушала не перебивая. Джи-лама… вырезанное сердце… востоковед Кострюков… этнографическая коллекция… эрго: востоковед расстрелян, куда делась привезенная им ценность, неизвестно.
Потом Жасмин прикурила сигарету и сказала:
— Короче, осталось узнать, что именно привез сюда из Тибета твой востоковедный дядька и куда он его дел.
— Смотри-ка! Ты пьяная, но умная!
— Выпьем еще?
— На самом деле, что привез и куда дел, я тоже знаю.
— Иди ты!
— Я же говорю: я умный. И ты умный… ум… мная… Не выпить ли нам за это?
— Ну и что же это за сокровище?
— Главное на свете сокровище — длинноногие блондинки.
— Не надо меня в себе разочаровывать.
— Меня… В себе… Как ты сказала? А-а! Ну ладно, скажу. Вообще-то это бриллиант. Я узнал об этом только сегодня. Мне в больнице сказал подстреленный Молчанов. Скорее всего, крупный камень из награбленных Джи-ламой. Не поцеловаться ли нам?
— С какой целью ты расстегиваешь мою рубашку?
— Это не твоя. Это моя рубашка.
— Где теперь находится камень, ты тоже знаешь?
— Тоже. Знаю.
— Но мне не скажешь?
— Почему это не скажу? Скажу.
— Где он?
Я потянулся за водкой, рукой по дороге задел остатки «Спрайта», уронил и его и водку, начал вытирать лужу прямо ладонью, что-то говорил девушке, потом выпил… причем похоже, что выпил все-таки на брудершафт, потому что сразу после этого мы поцеловались… поцелуй был долгим… я чувствовал, как она дышит… она сказала: «Ух ты!»… и я целовал ее лицо, а она сжимала мои горящие щеки своими мягкими ладошками и что-то шептала… и у нее была восхитительная нежная кожа, а когда я целовал ее, то от нее пахло сигаретами и духами… наверное, ужасно дорогими… остановиться я уже не мог, а она говорила «Милый…» и задыхалась, и вся была моя, вся абсолютно.
А потом была темнота. И только музыка еще долго что-то шептала в этой замечательной темноте.

 

Назад: 13
Дальше: 15