Дверь открыла сама Хильда. Несмотря на свое возбужденное состояние, Лариса мельком успела заметить, как чем-то напуганное выражение лица ее любезной наставницы внезапно сменилось не поддающимся описанию удивлением. Она уставилась на Ларису широко вытаращенными глазами, словно на явившееся ее взору привидение — то ли карающее, то ли просящее о помощи. И казалось, не знала, как поступить.

— Гут-тен таг, фр-рау!.. — раскрыло рот привидение. И по вырвавшемуся вместе с этой запинающейся фразой ликеро-водочному аромату Хильда поняла, что Лариса вдребезги пьяна.

Хильда мгновенно пришла в себя и тут же успокоилась. Презрительная улыбка заиграла на ее губах. Она посторонилась, пропуская свою нежданную гостью в квартиру. И накрепко заперла дверь.

Лариса не обратила на это никакого внимания. Она гордой, нарочито уверенной походкой самодовольного забулдыги вошла в прихожую. Театрально-широким жестом руки дернула с пола линолеум. И, уцепившись что было сил за железное кольцо, потянула его на себя. Затем, сильно покачиваясь и помогая себе руками, чтобы не грохнуться со ступеней, спустилась в погреб. Подошла к потайной двери. Целенаправленно сунулась в какой-то угол, где, как она знала, находится скрытая пружина. И с какой-то тупой и зловещей улыбкой дождалась, пока задняя стенка отодвинется и освободит проход в подземелье.

Хильда молчала. И как тень следовала за ней, с интересом наблюдая за Ларисиными манипуляциями. Страх прошел. С появлением исчезнувшей беглянки вернулась прежняя уверенность в собственных силах и кованым каблуком походного сапога мгновенно раздавила того презренного червя, который уже коварно нашептывал о каком-то раскаянии, о чувстве вины… И паническая расслабленность от свалившихся на голову неудач сегодняшнего утра сменилась сознанием своей неограниченной власти. Власти над всеми. И прежде всего — над этим заключенным в зеркальной плоскости отражением, вынужденным безропотно повторять любые твои движения и беспрекословно подчиняться тебе…

Между тем это безропотное отражение уже спускалось по винтовой лестнице, постоянно оступаясь и спотыкаясь во мраке и, к величайшему изумлению Хильды, довольно смачно матерясь злым шепотом и совершенно при этом не заикаясь.

Добравшись наконец до коридора, Лариса прошагала его до конца, свернула за угол. И, упершись лбом в железную дверь, долго шкрябалась в поисках замочной скважины с торчащим в ней ключом. Потом все-таки нащупала его и вошла в подвал. Щелкнула невидимым выключателем. На стене загорелась полная луна. Глаза черного идола вспыхнули рубиновым светом.

— Ты неплохо освоилась, милочка… — нарушила молчание Хильда. — Ну и что все это означает?..

Лариса ничего не ответила. Скинула плащ. Подошла к жертвенному ложу, распластавшемуся у подножия идола, и так же молча легла на него. Повернулась на спину. Раскинула руки.

— Режь меня ко всем чертям!.. — заплетающимся языком произнесла она. — Надоело все!.. Не хочу больше жить…

Хильда остановилась у входа в подвал. С ядовито-презрительной миной на лице прислонилась к косяку двери. И, скрестив руки на груди, прищурясь, смотрела на разлегшуюся Ларису.

— Ты еще ноги забыла раздвинуть, — усмехнувшись, напомнила она.

Лариса снова чертыхнулась, задрала юбку и раскинула ноги насколько хватило бедренных суставов.

— На!.. Подавись!.. — прошипела она. — Все равно я уже мертва. Мертвее уж некуда… Я сегодня видела свою могилу, где мое имя и год моей смерти… Все совпадает… Так что плевать мне теперь на все!..

Хильда тихо засмеялась. Закурила сигарету, все так же, не отходя от дверного косяка, наблюдая за своей воспитанницей.

— Русиш швайн… — пробормотала она. — Как вас ни учи уму-разуму, все равно остаетесь свиньями… Вот, думаешь, наконец-то встретила более-менее цивилизованного человека… А он улучит момент — и опять рылом в свое дерьмо…

Лариса лежала не шевелясь. Только изредка зыркала скошенными глазами в сторону Хильды.

— Ну и что ты тут разлеглась? — не вытерпела та наконец. — Что ты этим мне хочешь доказать?..

И вдруг, неожиданно разозлившись, сорвалась на крик.

— Проваливай! Катись отсюда, пока я не передумала!.. Тоже мне нашлась!.. Ифигения!.. в подвале…

Лариса удивленно подняла голову.

Потом медленно села. И непонимающе уставилась на Хильду. Только длинные ресницы излишне часто хлопали, делая выражение лица еще более глупым.

Хильда отбросила сигарету.

— Я старалась сделать из тебя сверхчеловека! Хотела, чтобы ты продолжила мое дело!.. Властвовала над толпами тупоумных тварей!.. Готовила тебя к великому таинству! К великой миссии!.. К великому посвящению, в конце концов!.. — Хильда все более и более распалялась. — Ты могла бы стать Великой Жрицей!.. С моими валькириями ты поднялась бы на недосягаемую высоту!.. А ты?.. Подло, трусливо сбежала! Натравила на меня каких-то сопляков на мотоциклах!.. Да! Я все знаю!..

Лариса опустила глаза.

— Неужели ты до сих пор не веришь в мою силу?!. — кричала Хильда. — Где они, твои рокеры?!. Где, спрашиваю?!. У меня! Они мне служат теперь!.. Вот где они у меня!..

Она вытянула руку и крепко сжала ее в кулак.

— Все здесь! И еще будет!.. Сколько я захочу — столько и будет! А ты зачем сюда притащилась?.. Подыхать?!. Ну так и подыхай, если собственной силы испугалась!.. Если такая дура беспросветная!..

Хильда быстрыми шагами ходила по подвалу. От стены к стене. Словно разъяренная львица. Зло сверкая синими огнями прищуренных глаз сквозь стекла золотых очков. Остановилась. Вытащила из пачки сигарету. Переломила ее пальцами. Отбросила в сторону. Уставилась на столик с разложенными на нем сияющими острыми ножами и крючьями…

Глаза загорелись хищным огнем. Лицо осветилось странной блуждающей улыбкой. Сверкнул жуткий оскал угрожающе белоснежных зубов.

— Так, значит, жить тебе надоело?.. — пробормотала она. — Плевать, говоришь тебе на все?..

И все-таки она приняла это решение. Единственное верное решение в данный момент. Она долго не решалась на этот шаг. Считая его самой крайней мерой. И мерой чрезвычайно дорогой. Запредельно высокой. Шаг решительный и необратимый в своей последовательности.

Шаг на новую ступень своего могущества.

И Лариса словно почувствовала это. Явилась в самый последний момент. Словно специально для того, чтобы она, Хильда, смогла сделать этот последний шаг…

Она повернулась к Ларисе, в немом ужасе наблюдавшей за постепенно меняющимся выражением ее лица.

— Что вскочила?!. — рявкнула на нее Хильда. — Ложись на место! Я — человек покладистый. Если просят — всегда готова пойти навстречу. Жизнь надоела?.. Гут! Хорошо!.. Ложись как лежала!..

Ларису затрясло. Она испуганно озиралась по сторонам. Но только черные стены окружали ее в этом подвале. Только сверкающий кроваво-красными фарами идол возвышался над ее головой…

— Лечь! — приказала Хильда. — Лечь и не двигаться!

Лариса, совершенно протрезвевшая от ужаса, не понимающая, зачем на свою голову вернулась в это кошмарное место, широко раскрыла глаза и в безнадежном отчаянии опустилась на ложе.

— Лечь как положено!

Лариса поспешила исполнить приказание.

— Вот так и лежи! — чуть более спокойным голосом бросила Хильда, ткнув пальцем ей прямо в лицо.

Она встала над поверженной, дрожащей в смертельном ужасе Ларисой. Слегка наклонилась над ней. В правой руке сверкнул длинный кинжал.

— Ты пыталась скрыться от меня?.. — хищно улыбаясь прошептала Хильда. — Нет… Я не допущу этого… Ты — мое создание. И ты сама, добровольно, вернулась ко мне… Я ждала тебя…

Глаза Ларисы, не мигая, смотрели на мертво сияющую сталь. По щекам струились слезы. Чуть слышно она что-то быстро шептала едва шевелящимися губами…

— Смотри мне в глаза! — приказала Хильда. — Ты — мое черное зеркало. Ты — мое отражение. Ты — это я! И теперь именно ты продолжишь мое дело!..

Она высоко подняла руку. Широко раскрытые глаза ее сверкали холодными синими огнями. Искрились. Радужно переливались, смешиваясь с рубиновыми отблесками. Словно отсвет фантастического ледяного пламени в острых сколах горного хрусталя… Пронзающие лучи раскаленного света устремились в обреченно остановившиеся глаза Ларисы.

— Живи и продолжай! — воскликнула Хильда.

Словно молния сверкнуло стальное лезвие. И вонзилось в грудь старой эсэсовки.

Хильда стояла еще несколько мгновений. Затем-с силой выдернула кинжал из своей груди и отбросила в сторону.

— Ненависть моего сердца да наполнит тебя! — прошептала она.

Последним усилием воли она коснулась своей раны и приложила окровавленные пальцы к дрожащим губам Ларисы.

И как подкошенная рухнула на нее…

Лариса долго лежала, придавленная неподвижным телом, боясь пошевелиться. Затем попыталась как-то выползти из-под навалившейся на нее Хильды, освободиться от этого своеобразного прощального объятия своего бывшего кумира. Наконец, собрав все свои силы, она все-таки смогла сдвинуть тело в сторону. И, опрокинув его на спину, кое-как выкарабкалась из-под него. Встала на ноги. Оглянулась.

Хильда лежала на полу. И совершенно спокойным взглядом смотрела куда-то вверх. Одетая в свой обычный серый костюм, в золотых очках, она, казалось, совсем не изменилась с тех пор, как ходила по классной комнате и бесстрастным, сухим, с металлическим отливом голосом рассказывала о каких-то лепестках, тычинках, инфузориях и дезоксирибонуклеиновых кислотах…

Уголки губ, чуть приподнятые, казалось, вот-вот слегка растянутся в привычной усмешке, глаза презрительно сверкнут из-под отражающих широкие школьные окна стекол очков, и ровный, до боли знакомый голос прорежет тишину затаившего дыхание класса:

— Липская. Будьте любезны к доске…

Лариса зажмурила глаза. Отпрянула, словно в самом деле услышала этот голос. И опрометью бросилась из подвала.

Стремглав промчалась по сводчатому коридору. Взвилась вверх по винтовой лестнице. Ринулась вперед.

И со всего размаху врезалась в кирпичную стену.

Остановилась, ничего не понимая. Выставила руки перед собой. Заметалась ладонями по шершавому холодному кирпичу…

Но выхода не было.

В изнеможении, не веря уже никаким своим ощущениям, она снова, осторожно, более тщательно, чтобы не дай Бог не пропустить какой-нибудь с первого раза не замеченной щели, прощупала кирпичную кладку. Сначала прямо перед собой. Затем по сторонам — справа, слева… Сзади, прямо над ступеньками лестницы… Затаив дыхание, подняла голову к потолку, словно каким-то неведомым образом именно туда могло переместиться спасительное отверстие…

Шатаясь от осознания надвигающегося ужаса, отказываясь поверить в то, что оказалась заживо замурованной в этом подземном склепе, еле передвигая непослушные ватные ноги, Лариса спустилась по винтовой лестнице. Медленно пошла по коридору в обратную сторону, ощупывая стены, заглядывая в каждую нишу… Надеясь, что ошиблась. Что попала не на ту лестницу. Что существует какая-то другая. И именно та, другая, доселе неизвестная ей лестница и ведет к опрометчиво утраченной свободе…

Но не найдя и намека на что-либо подобное, она вновь вернулась к задвинувшейся каким-то непостижимым образом стене. Снова долго обшаривала, царапала холодный кирпич. Ломала ногти, пытаясь найти хоть какой-нибудь зазор, зацепку, трещинку… Чтобы раздвинуть кирпичи, выковырять их из стены… Пусть даже один. Любой из них… Словно надеясь сузиться, сжаться, вытянуться шнуром, тесьмой, шпагатом… Змеей, наконец… Но чтобы любым способом как-нибудь выбраться, выползти из этого проклятого подземелья…

Но все было бесполезно.

Она и сама уже начала шипеть, словно какая-то змея. Сначала злобно, угрожающе. Потом все более просяще и умоляюще. А затем — и просто жалобно, в отчаянии и полном изнеможении…

Она не понимала, почему, зачем и как она издает это тонкое шипение. Либо оно возникло в ее мозгу. И навязчиво, не смолкая ни на секунду, заполняет все пространство коридора, назойливо заползает в уши, в голову, пронизывает все ее существо…

Лариса снова спустилась в коридор. И медленно, скрупулезно ощупывая каждый сантиметр стены, покачиваясь побрела в сторону подвала.

Она знала, что где-то здесь — то ли в этом коридоре, то ли в каком-нибудь неизвестном ей закутке или ярусе этого бесконечного подземного лабиринта — существует вход в апартаменты самой Хильды. Но где конкретно он расположен и какую такую незаметную пружину или выемку необходимо найти, чтобы проникнуть туда, ей было не известно.

Внезапно руки ее провалились в какую-то темную и глубокую нишу. Она с неожиданной радостью вспыхнувшей надежды устремилась туда. Нащупав железную дверь, повернула ручку замка. Та щелкнула со звоном, и дверь распахнулась…

Сначала Лариса ничего не поняла.

Она стояла в освещенной комнате. Стены были завешаны коврами и зеркалами. Прямо перед ней стоял широкий диван, на котором, безжизненно раскинув руки, лежал чему-то слегка улыбающийся незнакомый мужчина. Светловолосый. С начинающей пробиваться бородкой и усиками…

Лариса забыла обо всем. Удивленно раскрыв глаза, она на цыпочках подошла к нему. И долго смотрела в упор на этого человека…

Она прекрасно понимала, кто он. Но ни за что не хотела признаться себе самой, что узнала его. Сознание не принимало этого. Потому что все это было настолько невероятно. Настолько нереально… И потому что этого ни в коем случае не должно было произойти…

Лариса медленно сползла на пол. И наконец-то, впервые за все это время забилась в судорожных рыданиях…

Становилось трудно дышать.

Шипение не прекращалось. И Лариса наконец поняла, что это вовсе не галлюцинация уставшего, одурманенного мозга. Что оно, это шипение, исходит отовсюду — от стен, от потолка, из щелей в углах… Из многочисленных скрытых от глаз небольших форсунок, из которых невидимыми удушливыми струями со змеиным шипением вытекал смертоносный газ…

Где-то что-то звякнуло.

Лариса с трудом поднялась. Бросила последний взгляд на Игоря. Прикусив губу и еле сдерживая слезы, повернулась и вышла из комнаты.

Снова какие-то звуки донеслись из подвала. Чье-то сопение и бормотание почудились ей. Кто-то кряхтел, ворочался и скреб подошвами о каменный пол.

Лариса осторожно подошла к железной двери, ведущей в подвал. К задрапированному черной тканью языческому капищу, где лежала мертвая Хильда. Где угрожающе сверкал злобными рубиновыми глазами ненасытный кровавый идол. Распахнула дверь.

Ноги ее подкосились. И она снова опустилась на ледяные плиты каменного пола.

Ничего более омерзительного, чем представшее ее глазам зрелище, Лариса не могла себе представить…

Хильда, каким-то необъяснимым образом внезапно постаревшая на десятки лет, какая-то ссохшаяся, сморщенная, с провалившимся беззубым ртом, в изодранной в клочья юбке и распахнутой, оголившей сплюснутые вялые груди блузке, валялась на полу.

Над ней, в каком-то страстном исступлении корячился Иохан, ее сын. Окровавленный, уродливый, похожий на изнемогающего от похоти большого белого паука, забрызганного кетчупом, он ползал по обмякшему истерзанному телу, покрывая его слюнявыми поцелуями…

— Наконец-то ты моя!.. — дрожа от вожделения, хрипло шептал он. — Моя! Моя!.. Полностью моя!.. И теперь не загрызешь!.. Не загрызешь…

Лицо Ларисы исказилось. От желудка к горлу подкатила тошнота. Она судорожно ловила ртом напоенный ядовитой газовой вонью воздух… Липкие спазмы сдавливали горло. Началась икота…

Иохан резко обернулся. Испугался было… Но вдруг заклокотал каким-то булькающим смехом, ни на секунду не отпуская своей долгожданной добычи.

— Явилась!.. Явилась… — с какой-то безумной радостью бормотал он. — Все явились. Все собрались… Смотри! Смотри… Любуйся на свою ненаглядную!.. Смотри, как Иохан платит за материнскую любовь… За материнскую ласку…

Он поднялся. Лариса крепко зажмурила глаза, чтобы не видеть эту отвратительную наготу двух противоестественно слившихся тел.

— Что глазенки-то прикрыла, сучка?.. — захохотал Иохан. — Твой вкус утонченный коробит?.. Может быть, неэстетично, по-твоему?.. А я вот считаю, что самое то… Самая естественная и гармоничная композиция… Моя милая мамочка всегда ненавидела меня!.. Уродом считала… Я, видишь ли, не соответствовал ее представлениям об истинном типе арийской расы… Стыдилась меня. В комнате запирала, чтобы никто из посторонних не увидел, что у нее, этакой Кримхильды из Нибелунгов, сынок несоответствующий… Пугалом для всех вас меня сделала. Валькирий своих, дур тупоумных, мною пугала… Зато сама-то она была сильной личностью!.. Сверхчеловеком!.. И вот гляди, стерва, — вот он, этот сверхчеловек на полу валяется!.. А я с ним делаю что хочу!.. И теперь уже никого не загрызет!.. Никто из вас меня не загрызет…

Иохан задыхался. Многочисленные свежие шрамы на всем теле сочились сукровицей. В груди клокотало…

— Она убила меня… Сына своего убила… За то, что я твоего кобеля-муженечка порешил…

Лариса в ужасе подняла голову.

— Да! Именно я!.. Я!.. Потому что моя милая мамочка хотела из него для себя очередную игрушку сделать. И в кроватке с ним побарахтаться… С молоденьким… Она у меня такая!.. И по мужикам и по бабам специализировалась… И вас приучила… Так же как и ее в лагерях бабы научили друг друга вылизывать… Сверхчеловек!.. Прежде, небось, Роман ее прихоти ублажал… Потом сама же и прикончила… Свеженького мясца захотелось…

Иохан закашлялся. Выплюнул густой комок красной слизи.

— А тебя, сука, я всегда ненавидел! Ты, стерва очкастая, всю голову ей задурила… Она наплевала на меня. А тебя холила да лелеяла, как собственного ребенка… А меня и видеть не хотела… А я, между прочим, любил ее!.. Действительно любил!.. И не так, как ты сейчас видишь. А по-настоящему… Как сын… Почитал. Боготворил… А она… Знаю! Ты тоже считаешь себя сильной личностью. Сверхчеловеком! Так и подыхай же в этом подвале!..

Он засмеялся.

— Ты хотела… Ты пришла сюда, намереваясь умереть красиво?.. Да?.. На жертвенном алтаре?.. Черта с два, сука! — засверкал налившимися кровью глазами Иохан. — Будешь ползать по полу и блевать, пока не сдохнешь от удушья!.. Я мог бы сию же минуту свернуть тебе шею. Но я нарочно не стану этого делать. Потому что хочу, чтобы ты сдохла в этой газовой камере, которую я тебе устроил!.. Чтобы ты на собственной шкуре испытала то, что испытывали те, кого вы с моей матушкой приволакивали сюда… Сверхчеловеки!.. Фашисты!.. Эсэсовки!.. Мне на вас всегда было смешно смотреть!.. Я трахал… Мне позволено было трахать тех, кого мне подсовывала моя заботливая мамаша… А вы визжали от восторга… От своей власти… От своей исключительности…

Он снова закашлялся, брызгая кровавой слюной.

— Великая идея… Романтика!.. Прежде чем играть в фашистов, не мешало бы хорошенько подумать сначала, что это такое на самом деле… Примерить на себя этот языческий восторг… Это великое таинство… Это жертвоприношение… На себе испытать то, что испытывали те, кого вы травили и кромсали!..

Он разразился клокочущим хохотом.

— И я сейчас — тоже!.. Совершаю великое таинство!.. Разложил на жертвенном алтаре великую пророчицу… И ее саму посвящаю этому деревянному бревну с подфарниками вместо глаз… Которое мы с Романом сами же на какой-то свалке и подобрали. Приволокли… И вырезали все эти глупые, ничего не значащие буквы и символы… Так просто… Что в голову взбрело, то и вырезали… И заранее потешались над всеми вами, будущими жрицами и валькириями… Это у нее, у моей маменьки, был как бы Вотан… А подвал этот — Валгалла… Со смеху подохнешь… Да, я урод!.. Не соответствую эталонам великого Рейха!.. Достаточно начитался обо всей этой чепухе… Спасибо мамочке… Просвещала меня время от времени… Я слышал… Она сказала, что ты хорошо здесь освоилась… Черта с два!.. Да, ты сумела войти сюда. Ты знаешь, как войти… Многие входили… Но ты никогда не интересовалась, как отсюда выйти… Попробовала было один раз… И не получилось. Правда ведь, не получилось?

Иохан закашлялся в смехе.

— И сейчас не получится! Я открыл все газовые форсунки. И тебе ни за что не найти вентили от них… Пока будешь искать — четырежды сдохнешь… В мучениях сдохнешь!.. А если и найдешь случайно — то все равно от голода околеешь. Ты будешь жрать наши гниющие трупы!.. И все равно сдохнешь!.. Потому что ты здесь замурована! Заживо! И навсегда!..

Иохан бросил к ногам Ларисы какой-то металлический обломок, громко и бессмысленно звякнувший о каменный пол.

— Тебе, небось, нужен ключ? Тот самый, от потайной двери наверху… Нужен?.. Ну так на!.. Подними его!.. Я запер дверь за собой, а потом расплющил его здесь. Молотком… Пока ты там своего муженька оплакивала…

Он замолчал. Покачивался, схватившись рукой за горло. Пот струился по его окровавленному уродливому лицу. Он пытался вдохнуть, но силы уже покидали его тело… С трудом, словно прорвав какой-то комок, заложивший ему горло, Иохан чуть слышно прошептал:

— Она убила меня из-за него… Из-за твоего муженька… Исхлестала… Сил не пожалела… Плеть измочалила… А потом — из пистолета… Своего… собственного сына… Но я выжил!.. Да!.. Я нарочно выжил, чтобы сделать это… Приполз сюда вслед за вами… С трудом приполз… Чтобы отомстить ей за все… Своей любовью отомстить… Чтобы тебя, гадину, задушить в этой газовой камере… И наконец-то… Получил ее… Все получил… Что и хотел получить… О чем давно мечтал… С того самого дня… В сибирской избе…

Иохан задыхался все сильнее. Изо рта брызнула алая кровь. Он все ниже и ниже склонялся над растерзанной Хильдой.

— Смотри, гадина… Смотри… Великая Жрица… Дура ты!.. Дура!.. Мне смешно… Жаль, не успею увидеть… как ты подохнешь… Потому что… мать моя… меня убила… во имя… своего… великого дела…

Иохан бессильно упал на тело Хильды. Попытался было пошевелить рукой, сдвинуться с места, приподняться… Но только дернулся несколько раз. Вытянулся. И обмяк…

То ли эхо, то ли какой-то едва уловимый язвительный смешок пронесся под сводчатым потолком.

И Ларисе почему-то вдруг показалось, что Хильда смотрит на нее сквозь свои золотые очки и заговорщически улыбается…

Она вскочила и, спотыкаясь, опрометью бросилась из подвала. Ей вдруг стало до тошноты омерзительно при воспоминании о том, к чему ее принуждала эта сморщенная, высохшая, похотливая старуха, затуманившая ей глаза и подчинившая своей воле ее разум…

Она сплевывала, яростно терла губы рукавом, чтобы соскоблить с нее малейшие остатки крови, которой измазала ее Хильда, чтобы полностью очистить рот от солоноватого, тошнотворного привкуса…

Все пространство коридора уже заволокло сизым туманом.

Удушливый газ уже проникал во все поры. Едкой пеленой обволакивал тело. Щипал глаза… Кислая вонь заливала горло…

Лариса упала. Цепляясь за ворс, скрывавший каменный пол ковровой дорожки, пыталась из последних сил перебирать руками, все слабеющими и слабеющими с каждым мгновением…

Старалась уползти куда-нибудь. Как можно дальше. Забиться в самый укромный уголок, проскользнуть в самую неприметную щель, куда не проникли еще ядовитые пары… Но все было бесполезно. Газ тяжелыми волнами плыл в пространстве коридора, стелился по полу и давил, давил своей массой, все более и более сгущающейся и тяжелеющей…

Лариса потеряла сознание.

И лишь каким-то далеким, мерцающим, словно чуть теплющимся огоньком угасающей свечи, последней клеточкой замирающего мозга она — даже не услышала, а, скорее, почувствовала, что шипение вдруг прекратилось. Она провалилась в сверкающую бездну, и ее понесло куда-то. Быстро, стремительно…

Она мчалась сквозь бесконечный зеркальный коридор. И отовсюду — со стен, с потолка — смотрели на нее отраженные мириадами зеркальных осколков либо безумно вытаращенные, либо отупело измученные глаза. Мелькали бледные, искаженные гримасой страдания лица, шевелящие сухими, потрескавшимися от нестерпимой жажды губами, согласные ради единственного глотка неведомой влаги на любую добровольную жертву…

Нестройное многоголосое бормотание, шелестящий шепот, отраженные мятущимся эхом, уносились в бесконечное пространство одной единственной молитвой, одним заклинанием:

— Пить!.. Пить!.. Пить!..

Лариса… Дух Ларисы мчался вдоль зеркального коридора. Рядом с ней нечеткой бесплотной тенью, словно отражение в заледеневшем окне, не отставая и как бы поддерживая ее, стремился в сверкающую даль другой образ… видение этого образа, окруженное бронзово-золотым ореолом развевающихся в полете волос и озаренное теплым сиянием лучистых изумрудно-зеленых глаз…

Внезапно все вокруг заискрилось, заблистало. Вспыхнуло миллионами ярких огней. Завертелось в бешеном вихре. И, зажмурив глаза от нестерпимого света, Лариса ринулась вниз…