Глава 1
Очевидно, добрая звезда Игоря закатилась. Планеты гороскопа перессорились между собой, войдя друг с другом в какие-то злые аспекты, и все накопившееся за долгие годы раздражение обрушили на своего протеже, найдя в его лице подходящего козла отпущения. По всему было заметно, что вслед за довольно продолжительным, устойчивым благополучием начиналась черная полоса его жизни. И наступивший вечер давал полное основание считать минувший день первым днем начавшегося неприятного периода.
Здоровье, молодость, красивая, престижная жена и безотказное благорасположение приглянувшихся женщин. Стабильная, и притом любимая, работа с прицелом на будущее. Ощущение надежного фундамента и добротной крыши над головой — все это вдруг качнулось, сдвинулось, словно потревоженное первым толчком начавшегося землетрясения.
Весь день в душе накапливалось, росло какое-то непонятное, ни во что конкретно не оформляющееся предчувствие, ожидание надвигающейся беды. И это предчувствие в итоге не обмануло Игоря.
Нечто непоправимое, что так или иначе должно было случиться сегодня, все-таки произошло. И поставило его нос к носу перед свершившимся фактом. Оно, это предчувствие, весь день нависало над ним, невидимой тенью волочилось за каждым его шагом. И хотя Игорь старался избавиться от этого назойливого, насквозь пронизывающего мозг тревожного состояния, разогнать непонятную расслабляющую тоску, безжалостно впившуюся прямо в солнечное сплетение; пытался забыться разговорами, пустым трепом на работе, в баре, где сначала с Серегой, а потом и в одиночку постарался надраться так, чтобы не думать ни о чем… — ничто не помогало.
Муторная тоска заливала все окружающее пространство. Сводила на нет все попытки растворить ее в алкоголе. Обволакивала разум липкой паутиной чего-то неотвратимого, вытягивая из самых затхлых, забытых закоулков подсознания какой-то первобытный, мистический ужас…
И буквально несколько минут назад, приближаясь к дому на еле передвигающихся ногах, он уже почти физически ощущал поджидающее его нечто и сознательно готовился к встрече с ним. Но то, что случилось на самом деле, не лезло ни в какие ворота.
И сейчас он медленно оседал в кресло. Онемевшими, дрожащими пальцами с трудом выковыривал из пачки сигарету. И долго чиркал зажигалкой, прежде чем смог прикурить.
Близилась ночь, и небо темнело на глазах. Игорь курил и, не мигая, тупо смотрел за окно, быстро трезвея и отрешенно фиксируя, как сгущающейся, тяжелеющей синью надвигался на землю занавес ночи. Неумолимо вдавливая медно сияющий диск в хаотичное, сумбурное нагромождение труб, чердаков и мансард. Опускаясь за крыши домов, солнце из последних сил зло плеснуло в окно кровавыми брызгами. И брызги эти алыми пятнами угрожающе запылали на стенах. Зловещими бликами вспыхнули на завитках бронзовых канделябров и, таинственно мерцая, закружились в черной глубине старинного зеркала…
Он курил. Нервно. Глубоко и долго затягиваясь. Не обращая внимания на быстро растущие и падающие вниз серые столбики пепла. Заставляя себя не оборачиваться и не смотреть. Не смотреть на эту нелепую неподвижную груду черно-зеленой ткани, словно подбитой птицей раскинувшуюся возле дивана. На неестественно вывернутую руку с золотым браслетом на запястье. На длинную изогнутую шею и искаженное гримасой жуткой боли лицо, фарфорово белеющее сквозь разметавшиеся черные пряди волос. Старался не встречаться с остановившимся взглядом широко распахнутых глаз, которые сквозь мертво сияющие стекла больших очков, казалось, видели нечто. Нечто такое, что невозможно увидеть живыми глазами, что до поры до времени пряталось где-то над его головой, в темных складках тяжелых гардин…
Он встал. Все еще не желая верить и не оборачиваясь, с усилием сделал пару шагов. Но вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду. Окончательно убедившись в бессмысленности отрицания случившегося. Поняв, что уже больше не имело смысла притворяться страусом.
Зеркало, словно издеваясь над ним, выставило напоказ именно то, что он с таким упрямством отказывался принимать. И даже более жестко, более лаконично. В новом ракурсе. Без лишних деталей интерьера. Словно картину, написанную в каком-то шизофреническом исступлении и всунутую в резную, черного дерева раму.
И в этом зеркале… на этой картине был изображен трижды идиотский, пошлый натюрморт в виде красивой сломанной куклы, небрежно брошенной на пол. И россыпи хрустальных осколков, искрящихся в темном ворсе ковра.
Это была Лариса. Его жена.
Зеркало… Черт бы его побрал! Опять зеркало! Снова оно подсовывает какие-то непонятные, пугающие картины! Именно с него, с этого зеркала, все и началось…
Нет, не с этого. С другого. Совершенно в другой квартире. И не далее как сегодня утром…
А начиналось оно, это сегодняшнее утро, просто великолепно. И по всему было видно, что обещало много, и даже очень много хорошего впереди.
Наконец-то минувшая ночь стала полностью ИХ ночью. А наступившее утро было именно ИХ утром. С этой фантастической ночью ни в какое сравнение не шли их прежние встречи. Пугливые и мимолетные, с непредсказуемыми и порой длительными интервалами. Часто организованные наспех. Как бы оборванные с самого начала и торопливо обрываемые в конце.
Теперь же начиналась новая, счастливая и непрерываемая полоса жизни, конца которой, казалось, не было. Или, по крайней мере, его не наблюдалось в обозримом пространстве. Больше не требовалось выкраивать часок-другой, прикрываясь какой-нибудь вымышленной презентацией, встречей с «нужным человеком», внезапной командировкой… И в конце концов, не нужно было лгать.
Все было высказано вчера. Все, что накипело, наболело и давно стремилось наружу. После долгого изнурительного скандала, истерических криков, обильных слово-и слезоизвержений… Казалось, недовольство друг другом, накопившееся за три года совместной жизни, все уступки, самоограничения, вынужденные компромиссы, густо перемешанные с постоянным враньем ради фальшивого благополучия, каких-то внешних приличий и зыбких надежд на то, что когда-нибудь наконец «стерпится-слюбится», — все это вдруг словно забродило, дошло до критической точки и с грохотом разорвало хрупкий сосуд, который принято называть семейным очагом.
Да и был ли он на самом деле, этот «семейный очаг»?..
Он снова закурил. Оторвался от зеркала и наконец осмелился взглянуть в сторону дивана. На журнальном столике белел небрежно вырванный из блокнота листок. И на нем — крупными буквами:
«Я ухожу. Прощай, Игорек. Забудь меня поскорее. Хотя, думаю, тебе это особого труда не составит. Всех благ! Л.»
В короткой записке внезапно ожили звуки ее голоса. И он с удивлением заметил, что эти звуки словно ослабили какие-то путы, стягивающие его сознание. Облегчили груз, давивший на него с самого утра, и даже принесли некоторое успокоение. Хаотичная круговерть в мозгу приостановилась, позволяя более или менее сориентироваться и кое-что осмыслить.
Сомнений больше не оставалось. Даже тогда, когда он вошел в квартиру. Увидел ее. Бросился к ней. Прикоснулся к ее застывшему лицу, к холодным рукам… И тогда все уже было ясно.
Слегка покачиваясь, Игорь медленно прошелся по квартире, обдумывая свои дальнейшие действия.
На кой черт принесло его домой? Идти бы сразу к Илоне и оставаться у нее, как и вчера, до самого утра.
А оттуда на работу. И снова к ней… И так — до бесконечности. И ничего бы этого не знать и не видеть!..
Игорь покачал головой. Да нет, надо было зайти. По многим причинам надо было. Хотя бы шмотки свои забрать… Да и в конце концов, не на бровях же к Илоне являться…
Он остановился. С неприязнью посмотрел на телефон. Как ни крути, как ни изворачивайся, а раз тебя нелегкая домой принесла и заставила быть свидетелем идиотского выкрутаса милой женушки, нужно срочно звонить. Известно куда… И хочешь не хочешь, а на ночь глядя.
Но кто бы знал, как не хочется никого сейчас видеть! С кем-то разговаривать, что-то объяснять, в чем-то оправдываться… Выслушивать пошлые глупости, давно набившие оскомину прописные истины… Сейчас бы исчезнуть куда-нибудь! Или надраться хорошенько. До потери сознания. И провалиться в бездонную пустоту, послав все и всех ко всем чертям! Уснуть и проснуться, когда все это будет уже позади…
Он прошел на кухню. Достал из сумки принесенную с собой недопитую в сквере бутылку водки. И залпом осушил ее до дна.
Там же, на кухне, и очнулся через некоторое время. Было темно. Долго соображал, где находится. Какой сегодня день, который час… Утро или вечер… Потом вспомнил.
Часы показывали начало двенадцатого.
Осторожно заглянул в комнату. Словно надеясь, что увиденное прежде было не более чем дурацким сном или пьяной галлюцинацией… И тут же с досадой убедился, что это не так. В комнате все оставалось по-прежнему. Труп Ларисы. Осколки фужера. И прощальная записка. Все согласно принятым традициям.
Как ни тяни время, как ни пытайся отстраниться от навалившейся на голову мерзости, надо звонить. И как-то пережить, перетерпеть весь этот грядущий бедлам.
Но! В груди горело. В голове стоял нескончаемый звон.
И поэтому для начала не мешало бы чего-нибудь еще выпить. Как там сложится — неизвестно. Вполне вероятно, что теперь не скоро удастся как следует оттянуться. И поэтому имеет смысл заранее принять чего-нибудь анестезирующего.
Итак, нужен стакан. В любом случае…
Игорь задумался, припоминая.
Нет, дома уже ничего такого не было.
А повод был. И стопроцентно оправданный…
Поэтому нужно срочно бежать.
Как только мысль заработала в направлении конкретного поиска, мозг словно ожил. Случившаяся трагедия — как-то незаметно, сама собой — слегка отодвинулась в сторону. Тем более что возможность отдалить ее от себя и чем-то скрасить предстоящее общение с врачами, с ментами и неизвестно с кем там еще давала некоторую разрядку. Да и просто выйти из дому, из этой гнетущей атмосферы. Просифониться на свежем воздухе после всего увиденного не помешает.
Игорь вышел из квартиры и поспешил к «ночнику».
На улице было хорошо. Темно и прохладно. Если бы не проклятая необходимость — и возвращаться бы не стоило.
«Если что и радует в данной ситуации, так это наконец-то появившаяся круглосуточная торговля, — думалось по пути. — По крайней мере, в любое время дня и ночи можно купить все, что душа пожелает. Вот за это — большое спасибо новой власти».
По крайней мере, нет необходимости, как это было в прежние времена, высматривать на пустынных улицах шальное такси и выклянчивать у водителя желанный пузырь. Не надо бродить по бесконечным переплетениям рельсов за Московским вокзалом и выспрашивать у блуждающих в темноте алкашей, где стоит цистерна с вином, прикатившая в Питер с благодатного и некогда мирного юга. Не надо рыскать по сомнительным «пьяным углам», где вместо бутылки запросто можно было схлопотать по голове… Да здравствует демократия!
Магазин находился за углом. Внутри было светло, просторно и спокойно. Покупатели давно разошлись по домам, и сейчас многие из них наверняка давно уже видели десятый сон. Лилась музыка. Полки разноцветно, стеклянно сияли, тесно заставленные всевозможными пузырями. Пара кукольно раскрашенных девчонок-продавщиц, сойдясь за прилавком, вовсю смолили и трепались. На стуле развалился тяжелый, коротко стриженный амбал в пятнистой спецназовке и, посасывая пиво из жестянки, поддерживал светскую беседу.
Игорь вошел как ни в чем не бывало, быстро стерев с лица выражение озабоченности. Какие бы проблемы ни возникли, вовсе не обязательно афишировать это и плакаться в жилетку кому бы то ни было. Свалившиеся на голову неприятности — твоя собственная головная боль. И никому до нее не должно быть никакого дела. Сами перекантуемся.
— О, какие люди пришли! — обернувшись, засмеялась одна из куколок. — Аппетит разыгрался на ночь глядя?
— Игорьку — мое почтение! — Амбал приподнялся, протягивая растопыренную ладонь.
— Привет, Толик. Как жизнь?
— Твоими молитвами… Что-то припозднился сегодня. Опять с презентации?
— Да… Весь в трудах.
— Заметно… Полезное дело, — подмигнул Толик. Поставил банку на пол и полез в карман. — Покурим?
— Извини, спешу. Народ ждет.
— А, ну понятно, понятно… Дело святое… Давай! — Сунул в зубы сигарету. Прикурил от спички.
Игорь подошел к прилавку.
— Что сегодня пить будем? — кокетливо улыбаясь и хлопая ресницами, спросила куколка.
— А то, где отравы поменьше и на водку похоже… Может, «МакКормик»?..
— Возьми лучше «москвича»! — через весь зал громко посоветовал Толик. — Нормальная. Киришская. Сам дегустировал.
— Ну давай ее. Две, — охотно согласился Игорь. И секунду подумав: — Три.
— Во! Уважаю! — прокомментировал Толик, расхохотавшись. — Сразу видно солидного человека… Скажи, где тебя завтра искать.
Дома Игорь прямо с порога проследовал на кухню.
После прогулки, как бы побывав «на людях», а тем более с тремя пузырями в руках, он почти совсем успокоился. И хотя прекрасно понимал, что наступившая ночь в отличие от предыдущей не сулила ничего приятного, чувствовал себя почти бодро. В голове прояснилось. Свернув пробку, наполнил граненый стакан, некогда похищенный из автомата с газированной водой, и жадно, не глотая, вылил его внутрь себя. Выдохнул, откусил колбасы прямо от палки — Лариска, наверное, покупала — и, жуя, решительно направился к телефону…
Через некоторое время вернулся на кухню. Закурил.
Итак, сейчас начнется. Приедет «скорая». Потом менты, лучшие друзья… Или наоборот?.. Черт с ними! Плевать на них на всех!
Выпитый стакан благополучно прижился и безмятежно блаженствовал в желудке, передавая Игорю свое умиротворенное состояние. Резкие грани начинали постепенно сглаживаться. Окружающее радужно расцвечивалось яркими красками. От сердца отлегло. На душе заметно светлело. Сознание того, что рядом в комнате лежала, скажем так, неживая Лариса, мало-помалу притуплялось и все меньше и меньше давало о себе знать. Это, конечно, было не совсем нормально. Но… В конце концов, лежит так лежит. Дело хозяйское, добровольное…
Жаль, конечно. Чисто по-человечески.
По большому счету, неплохая баба была…
Ну, так и поминаем… Царствие ей небесное…
А Толик — молодец. Не надул. Водка оказалась действительно удачной…
Вот уж и полночь, однако…
Игорь до отказа вывернул ручку радиотранслятора. Он любил, когда что-то бубнит над ухом, создавая иллюзию общения. Но сейчас из динамика доносились лишь сухие щелчки метронома. Словно кто-то постукивал ногтем по картонной коробке. Зато с утра пораньше заголосит на всю квартиру, оповещая всех и каждого о том, что случилось в мире за прошедший день и минувшую ночь.
А что, собственно, происходило в минувшую ночь?..
Они почти не спали прошлой ночью. Но, услышав будильник, заставили себя встать. Поскольку работа, на которой во что бы то ни стало необходимо было появиться, пусть даже с некоторым опозданием, была такой же неотъемлемой частью его жизни, как и любовь.
Илона отказалась, а он допил остатки «Алазани» прямо из горлышка. Затем — по чашке крепкого кофе. Сигарету в зубы… А теперь, поскольку еще не горело, продлевал кайф, развалясь на диване. И, размеренно плывя в звуках старого блюза, с удовольствием любовался отражением в зеркале. Словно заключенным в овальную раму портретом кисти Ренуара… А в том (другом!) зеркале отражалась Илона.
Она молча улыбалась чему-то, старательно укладывая и фиксируя невидимками тяжелые, отливающие старинной бронзой длинные пряди, упрямо норовившие выскользнуть из ее тонких пальцев. Небрежно накинутый кремовый с белыми воланами халатик распахнулся спереди, позволяя вовсю любоваться сочной, зовущей к бесконечным наслаждениям грудью. Загорелые упругие бедра, длинные стройные ноги…
Сознание того, что вся эта красота принадлежала ему, что всей этой роскошью он полностью обладал сегодня ночью и теперь будет обладать всегда — в чем он ни на секунду не сомневался, — приятно ласкало самолюбие и возбуждало Игоря.
Метроном стих.
Первый стакан, казалось, заскучал в одиночестве. Душа просила добавить. Ну так давай, приятель, второй — составь собрату компанию. Затем колбаска… Сигарета…
Как там поется в песне? «А жизнь продолжается»?.. Вот и мы продолжим.
Тем более что никакая зараза не едет…
Кажется, он что-то сказал. Потому что Илона вдруг резко откинула голову и захохотала, отчего несколько прядей вырвались и, разрушая прическу, раскрывшимся веером упали на плечи. Упругие груди запрыгали в ритме веселого смеха.
— А как же Лорочка, твоя античная красавица? — наконец спросила она.
— Ну как?.. Как и все остальные, — пожал плечами Игорь. — В конце концов, развод — дело совершенно обычное. Подадим заявление, я или она. Разделим шмотки и разбежимся в разные стороны. А на все ее старинные побрякушки я не претендую…
— Мне кажется, у нее для развода больше оснований, — вновь засмеялась Илона. — Супруг весь в работе. В творческих командировках. А вот теперь и в ночных… — Она помолчала немного. — Ерунда. Помиритесь…
— Нет, Илонка, не помиримся. Тем более что никто из нас этого и не хочет. — Он снова закурил. — Вчера мы такого друг другу наговорили…
— Ну вот и выговорились. Теперь еще дружнее станете.
— Нет уж…
— Ну-ну… — Илона фыркнула. Достала сигарету и тоже закурила. Выпустила тоненькую струйку дыма. — Вот выйдешь за тебя сдуру, а потом бегай тут… Ищи да вызванивай по всему городу. Да выясняй, куда тебя в очередной раз услали… А я, между прочим, в отличие от некоторых баба ревнивая. Это уж с Лоркой смирилась, поскольку она, так сказать, твоя подруга жизни…
— С какой же стати за мной бегать? Вот он я — весь при тебе.
— Ох-хо-хо! Какие мы вдруг образцово-показательные стали!
— А может, и прежде были бы. Образцово-показательными… Если бы было кому оценить. И вообще… Раз уж на то пошло, то от добра добра не ищут.
— Ин-те-рес-нень-ко… — насмешливо протянула Илонка и развернулась к Игорю, отчего ее крупные упругие груди нахально уставились на него. — А я, значит, оценила… Надо же!..
Она снова затянулась, выпустила дым и продолжала, пристально глядя Игорю прямо в глаза:
— Выходит, что ты от злой, бесчувственной Лариски сбегаешь, а ко мне, добренькой, пристроиться хочешь? Ну-ну…
Шутки шутками, но настроение у Игоря начинало портиться. Слова Илоны вселяли в душу определенный дискомфорт, разочаровывали и больно ущемляли самолюбие. Радужные грезы теряли свое обаяние, быстро заволакивались чем-то сереньким и противным. Но Илона, казалось, не заметила перепада в его настроении. Она вдруг погрустнела. Задумчиво опустила глаза.
— Ладно, Игорек. Не бери в голову… Просто мне что-то тоскливо сегодня, — тихо произнесла она. — Словно кошки на сердце скребутся… Предчувствие какое-то… — Она помолчала. Мотнула головой, словно отгоняя навязчивую мысль. Вздохнула. — Оценила, конечно… О чем тут говорить… Только ничего у нас с тобой не получится. Увы!.. — Она подняла голову. Усмехнулась. — Скажу тебе в утешение, что я ведь тоже не подарок. Сама знаю. И честно тебе в этом признаюсь. Я, понимаешь, только потому такая добренькая, что свободная. И оттого, что ты мужик что надо. И оттого, что приходящий… Извини, конечно… И оттого, что каждая наша встреча — приключение. В этом-то и весь шарм. А ну как будем мы с тобой каждое утро нос к носу…
— Ну так и что? — с раздражением в голосе спросил Игорь.
— Да ничего, милый… Понимаешь, любовь любовью, а семья — дело ответственное. Сам знаешь… Я ведь, как помнишь, тоже обожглась в свое время… — Илона встрепенулась и снова переключилась на шутливо-ироническую волну. Она широко улыбнулась и, словно не обращая внимания на разочарованную физиономию Игоря, с увлечением принялась развивать тему: — Вот считается, что все бабы воют от одиночества. С одной стороны это, может быть, и справедливо. Но!.. Хотя одиночество — вещь, разумеется, преотвратительная, однако, как и все другое, обладает некоторыми плюсами. Тут одна, сама с собой, и повздыхаешь иногда расслабишься… Лишний раз посуду вымыть лень — да и пусть она в раковине валяется. Никто не видит. Зато к твоему приходу — вот она я! Веселая, красивая и даю хорошо… Правда ведь, что хорошо даю?
Илона расхохоталась.
— Не то слово, — кивнул головой Игорь.
Сказано было искренне. Но с нескрываемым унынием в голосе.
— Во! А допустим, заживем мы с тобой в одной клетке — тут и хвори всякие. И мигрени. И раздражение. Ну и… всякое такое бабское… Да что я тебе все это рассказываю, будто девочке! Не дурак вроде.
— А мы не будем ссориться… — попытался возразить Игорь.
Илона подозрительно покосилась на него. Фыркнула:
— Прости, ошиблась.
— В смысле?..
— В смысле, что не дурак.
Она всплеснула руками. Повернулась к зеркалу. И с деланным возмущением обратилась к собственному отражению:
— Посмотрите на этого человека! Отпад! — Снова посмотрела на Игоря: — Ну как же это так! А на кого же свое раздражение выплескивать? А? Да на тебя и придется. Потому что рядом. А раз так — то и всему виной… Ну а ты, естественно, — на меня. Мы же нормальные, надеюсь, люди. А не какие-то вечно радостные, зомбированные, бесчувственные идиоты!
Она помолчала немного. Закурила другую сигарету. И спокойно, уже без шутовства спросила:
— Да чем тебе Лорка-то не угодила? Я понимаю, что по мне это как бы и к лучшему. Но просто любопытно… Я ж ее уже сто лет знаю. Во-первых, далеко не дура. Во-вторых, красивая. В нее и в школе все парни втрескавшись были. Да только она ото всех шарахалась… Это же как бы и не женщина. Это какая-то древнегреческая статуя.
— Вот именно поэтому. Потому что статуя, — раздраженно резюмировал Игорь, сильно вдавливая окурок в дно керамической пепельницы. Тонкая голубая струйка прощально взвилась к потолку и растаяла.
— Ну так и оживил бы. Как Пигмалион Галатею.
— Не получается. Я уж с ней и так и этак… Я, как тебе известно, у нее первый. И, думаю, единственный… Да и вообще иногда мне кажется, что в постели она лишь отбывает трудовую повинность… Действительно — статуя. Целуешь — только ресницами хлопает. И улыбается. Чему — непонятно. То ли виновато, то ли снисходительно…
— Действительно, любопытно… — протянула Илона. — Очень любопытно… И как только ты умудрился жениться на ней!
— А то не помнишь! Предки между собой снюхались. Познакомили… Да кто ж знал! — Игорь вскочил и, размахивая руками, заходил по комнате. — Понимаешь, Илонка, мне часто кажется, что она какая-то не такая. Не от мира сего… Особенно после того… два года назад. Помнить? — Илона молча кивнула. — Глядишь, идет, смотрит сквозь очки куда-то в пространство и как бы вроде ничего и не видит… Где она витает в это время — черт ее знает! Рассеянная — дальше некуда. То одно забудет, то другое… Если чайник на газ поставит, то можешь быть уверенным — чайник будет стоять там, пока не распаяется… Вся где-то там… В каких-то эмпиреях… Бывает, гляжу на нее и не могу представить себе, что она в туалет ходит.
— Точно! — рассмеялась Илона. — Именно такой она всегда и была. Одно слово — Лора…
— Лариса. Лора… Интересно… Соседка тоже ее так называет: «Лорочка»… Слушай, Илонка! А как, кстати, тебя в школе называли?
Илона округлила зеленые глаза. Скрючила пальцы и, нацелив на Игоря длинные лакированные ногти, страшно зашипела:
— Лошка — Рыжая Кошка!
Потом залилась веселым смехом.
Но глаза ее вдруг стали неподвижны. Они словно остановились на какой-то невидимой точке. И, казалось, излучали странное внутреннее свечение.
Затем она замолчала. Снова отвернулась. И, уставившись в зеркало, усиленно занялась реконструкцией прически, вполголоса напевая что-то неопределенное.
Игорь курил и слонялся по комнате. Подошел к книжному шкафу, рассеянно скользя взглядом по заставленным полкам. Книги, книги… Собрания сочинений. Альбомы. Длинные неровные ряды разрозненных изданий…
Внезапно перед ним, в глубине прозрачного отражения застекленного шкафа, словно зыбкой, колеблющейся тенью возникло лицо Ларисы, в упор уставившееся на него каким-то неопределенным и вопросительным выражением полуопущенных глаз…
«Странно, странно… — вспоминал Игорь, сидя на кухне и глубокомысленно вертя в руке пустой стакан. — Очень странно вела себя Илонка сегодня утром… Совершенно необъяснимые перепады настроения. То какая-то понурая. То вдруг хохочущая, словно помешанная… Странно…»
Незаметно первая бутылка кончилась. Снова повело. Голова заметно кружилась. Предметы теряли свои очертания, контуры. Дрожа и размываясь в мерцающей ряби…
«А я, кажется, окончательно нажрался, — с некоторым удовлетворением удивился Игорь. — Все! Не гони лошадей, приятель! — сказал он сам себе. — Вот с народом пообщаемся, тогда и продолжим… может быть… А пока посидим. Подождем. Покурим…»
Внезапно Илона замолчала. Руки ее застыли, не окончив движения. Зеленые глаза, отраженные в зеркале, как в темном таинственном омуте, глядели на него. И, не оборачиваясь, взмахнув длинными махровыми ресницами и почти не шевеля губами, словно в сомнении, она тихо произнесла:
— А может быть, ты прав? Может быть, я действительно и есть — твоя жена?..
Игорь вздрогнул. Отвернулся от книжного шкафа. Образ Ларисы, во всей своей холодной красоте, каким-то призраком неожиданно явившийся его внутреннему взору, мгновенно исчез. Словно в погасшем экране телевизора. Теперь он видел лишь стеклянную плоскость овального зеркала, перед которым сидела Илона и из глубины которого загадочно и странно улыбалось ее отражение. Бронзовые пряди, замысловато уложенные, причудливо переливались в лучах утреннего солнца.
— Представляешь, я тво-я же-на! — сквозь смех, медленно, с расстановкой произнесла она. Смех ее становился все громче. — Потрясающе!
Она повернулась. Вскочила. Подбежала к нему. Распахнула халат. Тесно прижалась к его телу. И резкими рывками начала рвать ремень его брюк.
— Ну так давай! Скорее! К черту Лорку! К черту твою работу!.. — И вдруг отпрянула в ужасе. — Что с тобой?!
Но Игорь точно окаменел и не отрываясь глядел мимо нее.
Илона была рядом. Обнимала его и вопросительно смотрела ему в глаза. Но он не видел ничего вокруг, кроме зеркального отражения ее лица, которое, почему-то никуда не исчезая, в упор, с вызовом уставилось на него из темной мерцающей глубины. И беззвучно смеялось.
Его руки лежали на ее обнаженных плечах, он чувствовал тепло ее тела. И в то же время лицо в зеркале издевательски хохотало, дразня и насмешливо маня его к себе.
Спустя мгновение краски исчезли с этого лица, превратив его в бледную, истерично смеющуюся маску.
Внезапно смех прекратился. Губы остановились. Лицо мертвенно побелело, исказилось гримасой боли. Изо рта выплеснулась струйка алой крови. Кровь запузырилась на губах, стекая на подбородок. Глаза быстро закатились вверх, — под черную бахрому длинных ресниц, и внезапно вылупились вперед бессмысленными бело-голубыми фарфоровыми шарами…
Вдруг что-то задрожало в глубине. Вспыхнуло и погасло.
И зеркало, как бы легкой волной смыв прежнюю картину, вновь спокойно отражало привычную обстановку комнаты.
Илона обернулась вслед за его взглядом:
— Что ты там увидел?
— Ничего, ничего, — глухо прошептал Игорь. — Так. Чушь собачья…
— Ты весь бледный. Что с тобой?
Она внимательно посмотрела на него. Помрачнела, отошла. Застегнула халат. Медленно села на диван. Закурила.
В комнате воцарилась напряженная тишина. Игорь, взъерошенный, со вспученной смятой рубашкой и расстегнутым ремнем, опустился рядом. Илона отодвинулась. Смяла сигарету. Отбросила в сторону. И словно сама с собой, вполголоса:
— Не меня ты любишь. А ее… Не обманывайся. И даже во мне — ты все-таки любишь ее… Вот такие дела, Игорек… Больше не приходи… Миритесь и живите. Ну вас!.. Так-то лучше будет…
…Но когда он уже распахнул дверь. Когда, уже уходя, занес над порогом ногу… Илона вдруг вскинулась, ухватилась за него, втащила обратно в квартиру и…
Нет, это даже нельзя было назвать любовью…
Какое-то ритуальное соитие. Какое-то жертвоприношение перед языческим алтарем кровавой и похотливой Астарты… Какая-то древневавилонская или шумерская мистерия Кибелы, Митры… Посвящение в некое космическое таинство… Любовь. Животная страсть. Первобытный ужас…
И змеящиеся переплетения длинных черных стеблей. Стремительное цветение белоснежных лотосов. И рубиновые капли, тревожно горящие в темной зелени пальмовых листьев…
— Так… — Игорь прервал воспоминания. — Началось-то хорошо. А вот закончилось… странно… Пора вторую открывать.
Потрясение, вызванное смертью Ларисы, еще сказывалось. Настроение портилось. Алкогольная эйфория постепенно переходила в смутное, нарастающее раздражение. Голова заполнялась тяжелой мутью. Нервы натягивались. Несмотря на уже опустошенную бутылку, хмель надолго не задерживался, и над желудком снова неприятно сосало.
— Где эти-то? Скорей бы уж все кончилось… Впрочем, и в лучшие времена они не слишком-то торопились. А уж в нынешнем бардаке…
Еще один стакан пробулькал несколько секунд, вливаясь в горло, и опустился на дно…
В редакцию он, конечно, опоздал. Намного.
— Всем привет!
Встречали весело.
— Никак господин Бирюков пожаловал! — словно осчастливленный приятной неожиданностью, воскликнул Серега, главный спец по рекламе. — Уже и не ждали… Собираетесь объявление подать? Какой объем? В рамочке или без? С рисунком?.. А сертификат качества имеете?
— Сертификат у него, может, и имеется, но думаю, в плачевном состоянии. Как говорится, вышел из лона прекрасной Илоны, — заржал Петька, художник-карикатурист, ошибочно полагающий, что он так же блещет остроумием в беседе, как и в своих довольно забавных рисунках.
— Да, фейс несколько помят, — озабоченно отметил Серега.
Эдичка, самый молодой в коллективе, сидел за компьютером и, восторженно глядя на Игоря, широко улыбался.
— Учись, Эдичка, как совмещать приятное с полезным, — наставительно произнес спец по рекламе. — Ты у нас, конечно, бесценный компьютерный гений, а вот этот тип на всех фронтах успевает. И заметь, небезуспешно.
— Ладно, мужики, ну вас, — отозвался Игорь, открывая стол. В ящике царил беспорядок. — Кто рылся в моем столе?
— И сломал его… — продолжил Петька.
— Да нет, я серьезно. Ничего, правда, вроде не взяли, но бардак устроили — заколебаешься в порядок приводить… И в тумбах тоже. Странно…
— Нам-то на хрена? — скривился Серега.
— Да я не о вас… Ладно, потом разберемся. — Игорь принялся за бумаги. — Барин интересовался?
— Бог миловал.
— Кстати! К тебе тут блондиночка одна заходила, — вспомнил Петька. — Тебя очень хотела. Но не дождалась.
— Что за блондиночка? — заинтересовался Игорь.
— Хрен ее знает. Видная вся из себя такая. Ноги — от плеч. Глазищи огромные. Синие. Словно фарфоровые…
— Жаль, что не застал… — с досадой произнес Игорь.
Петька подошел к нему, протянул какую-то газету:
— Вот, посмотри лучше. Здесь статья любопытная. О сатанистах в Восточной Европе. Ты вроде этим интересуешься.
— Ну-ка…
Дверь распахнулась. В кабинет вошла Марина, коротко стриженная длинноногая брюнетка в красной мини-юбке и черных колготках.
— Привет, мальчики!
— Привет, девочка!
Марина легко треснула Петьку по взъерошенной шевелюре свернутыми в трубочку машинописными листками.
— Это тебе. Нарисуй что-нибудь к этому материалу.
— О чем он?
— О…
Длинный, требовательный звонок ворвался в сознание Игоря.
Он очнулся, совершенно ничего не соображая. Редакция исчезла. Из колеблющегося тумана выплыла кухня с двумя пустыми бутылками и недопитым стаканом на столе. Звонок завывал громко. Беспрерывно и неотвратимо. Выплеснув наскоро содержимое стакана в глотку, Игорь, качаясь от стенки к стенке и спросонья натыкаясь на мебель, ринулся к двери.
— Иду!
Квартира наполнилась толпой белых халатов.
— Где больная? — раздалось из толпы.
— К-какая… б-больная?.. — ничего не понимая, пожал плечами Игорь. — Ах да!.. Забыл… Там… на полу… — Он неопределенно махнул рукой.
— А ты чего такой тепленький? Ну-ка, подвинься. Не болтайся под ногами.
Жесткие руки отодвинули его. Зажегся яркий свет. Белые силуэты закружились по комнате, сгрудились вокруг дивана, забубнили что-то…
Игорь сел. Мерцающий ослепительный свет заливал окружающее. Мелькали какие-то всполохи. Все плыло. В ушах звенело. Мозг был забит давящим шорохом, как бы далекими радиопомехами…
«Во нажрался!» — успел подумать он.
Внезапно в нос ударил едкий, до мозга прошибающий запах. Из глаз потекли слезы. И откуда-то, словно из космоса, громко рявкнуло:
— Еще нюхай, придурок! Морду не отворачивай!
В голове снова шарахнуло, разбивая черепную коробку. В глазах прояснилось. Из мерцающего тумана, словно на проявляемой фотографии, выплывало изображение презрительно усмехающегося, злого очкастого лица.
— Очухался немного?
— Д-да…
— Потерпеть не мог? Рассказывай, что случилось.
— Н-не мог. — Игорь попытался кивнуть головой. — Не мог…
— Значит так, — продолжало греметь над ним. — Давай все по порядку. Когда пришел? Что увидел? И так далее…
— Воды ему дать… — откуда-то издалека донесся женский голос.
— Не надо. Еще больше развезет… Рассказывай!
Халатов оказалось всего два… А, собственно, почему?..
Ведь если двоилось в глазах, то должно было бы быть… четыре… А было много… Странно… Странно…
— Ты говорить-то можешь?
— М-могу, — выдохнул Игорь.
— Ну так давай, рассказывай. Какого черта «скорую» к покойнику вызывал? Нам что, больше делать нечего?
— А я что, знал?.. Пришел… Леж-жит…
— Хорошо излагаешь. Главное, лаконично и содержательно. Ну а когда пришел?
Теперь Игорь более-менее отчетливо различал стоящие перед ним две фигуры в белом: одну — повыше, с лысым черепом и блестящими золотыми очками на носу, другую — низенькую, кругленькую, со скрещенными руками и ярко красным ртом.
— Веч-чером…
— А вечером это во сколько?
— Не помню… Темно было…
— Ясно. Где до этого был?
— Н-на работе.
— А что за работа такая? Где работаешь?
Игорь полез в куртку, вывернул карман. На пол упали журналистское удостоверение, водительские права, магнитная таксофонная карточка, разодранная пачка «стиморола»…
Указал пальцем в пол:
— Там.
— Крутой, — усмехнулся врач. Нагнулся, поднял корочки, раскрыл. — Так-так… Ишь ты!.. Значит, вы, уважаемый господин Бирюков Игорь Анатольевич, являетесь представителем средств массовой информации. Пресса, можно сказать… Что ж вы так, Игорь Анатольевич?
— Не знаю. — Он неопределенно пожал плечами. — Стресс…
Внезапно квартира заполнилась тяжелым хозяйским топотом.
— Что случилось? — раздался громкий командный голос.
«Менты!» Внутри все сконцентрировалось. Мозг мгновенно мобилизовался. Игорь почувствовал, что быстро трезвеет.
— По всей видимости, суицидный случай, — ответил врач, оборачиваясь. — Молодая женщина. Муж — вон сидит, лыка не вяжет.
— Так дайте ему что-нибудь! Таблетку какую…
Вмешалась медсестра:
— Простите, но мы не бригада по прерыванию запоев на дому. Здесь находимся по другому поводу. И покойников не реанимируем. И вообще нам тут делать нечего. Этот балбес к трупу «скорую» вызвал. А нас ждут люди, которым действительно помощь нужна.
— Ну-ну… Подождите. Хорошо, что вы здесь оказались. Понятыми заодно будете. Мы вас не надолго задержим.
Их было трое. Один — высокий, с капитанскими погонами на черной милицейской кожанке, второй — пониже, но мощнее, с гладкой ухмыляющейся физиономией и нагло сияющими глазами навыкате. Третий, пожилой, невысокого роста, был одет в серенький в клеточку пиджачок, на плече болтался тяжелый темно-коричневый кофр. Он с каким-то детским любопытством оглядел стены комнаты, после чего уставился на мертвую Ларису.
Высокий, очевидно следователь, медленно прошелся по комнате. Наклонился над трупом. Второй, с сержантскими нашивками, подошел к нему. Тоже наклонился, внимательно вглядываясь в лицо.
— Красивая была девка, — заметил он. — Где-то я ее видел…
Высокий не ответил. Цепким взглядом окинул комнату, стены. Задержался на картинах. Прошел в другую комнату. Побродил там и проследовал на кухню.
— Эй! — Сержант расхлябанно подошел к Игорю, постучал дубинкой по плечу. — Как самочувствие? — Обратился к врачу: — Его бы в вытрезвитель. Самый что ни на есть наш клиент.
— Я дома, — угрюмо проговорил Игорь. — И общественный порядок не нарушаю.
— Гляди-ка! — сыронизировал врач. — Голос прорезался. Шоковая терапия сработала.
— Со страха небось надрался. Думал, сразу на нары, — хмыкнул сержант, плюхаясь в кресло.
— Им, сволочам, и без всякого страха… Лишь бы повод найти. А бабы бедные — мучайся из-за них! — зло проворчала медсестра. — Жена мертвая лежит, а у самого ни слезинки! Взял да шары залил! — Отвернулась и уселась на стул, сложив руки на коленях.
— Ну, давайте беседовать, — сказал капитан, входя в комнату. Подошел к Игорю: — Во-первых, документы. Ваши и жены.
Игорь, покачиваясь, встал. Выдвинул ящик письменного стола. Порылся в нем и вытащил из вороха бумаг паспорт Ларисы. Из кармана куртки вынул свой. Затем нагнулся, подобрал то, что валялось на полу, и положил на стол. Капитан полистал паспорт Игоря, внимательно посмотрел в лицо.
— Вот еще документик, — сказал врач, протягивая удостоверение.
Капитан стрельнул взглядом. Усмехнулся:
— Журналист? Знаком с этой публикой… Ладно, тут вроде все правильно. — Бросил документы на стол. Подошел к Ларисе. Наклонился, сличил фотографию на паспорте. — Вроде она… Она? — обратился он к Игорю.
— Кто ж еще?
— Липская Лариса Михайловна… Что ж она, осталась на своей фамилии?
— Осталась.
— Как я понимаю, этот паспорт выдан взамен утраченного. Верно?
— Да, в прошлом году. В троллейбусе сумку срезали. Надеялись, что хоть документы подбросят. Хрен!
— Ясно. Бывает…
Капитан повернулся к врачу:
— Как, по-вашему, доктор, это цианид?
— Похоже на то. Видите, губы посинели.
— Да… А когда умерла приблизительно?
— Ну, если плюс-минус… то часов десять-двенадцать назад. Или, иначе выражаясь, смерть наступила где-то с часу до трех дня. Но сами понимаете, это только на глаз.
Врач отвернулся, словно потеряв интерес к происходящему, и занялся созерцанием интерьера.
— Понятно. А вы где были в это время? — обратился капитан к Игорю.
— Пахал. Можете проверить.
— Да уж не без того…
— Пахарь! — фыркнула медсестра.
— Борис Александрович, — следователь повернулся к фотографу, — вы тут пощелкайте ее в разных видах.
— Сейчас, Коленька, сделаем.
Серенький пиджачок засуетился вокруг Ларисы.
Капитан заглянул в угол. Нагнулся и вытянул из-за дивана бутылку «Амаретто», в которой плескалось еще немного ликера.
— Вместе пили?
— Нет, — удивленно ответил Игорь. — Я ее и не заметил…
— А если б заметил, то ее бы уже не было, — осклабился сержант, из глубины кресла наблюдая за происходящим.
— Что ж я, совсем того? — обиделся Игорь. — Это ж улика.
— А вы откуда знаете, что улика? — подозрительно прищурился следователь. Посмотрел бутылку на свет. — Ясненько… — Потом осторожно понюхал и показал врачу.
Тот тоже понюхал. Пожал плечами. И, бросив: «Миндаль, он и есть миндаль», — отвернулся к картинам.
— Опохмелиться не желаете? — Капитан протянул бутылку Игорю.
— А что, вправду можно? Давайте… — Он привстал со стула.
Сержант хохотнул. Следователь быстро убрал руку с бутылкой.
— Шутка, — сухо сказал он. — Бутылку я с собой на экспертизу заберу. Так что с опохмелкой повремените.
— Шуточки у вас… — обиделся Игорь.
«Ясно, — зло подумал он. — Реакцию проверяли. Не я ли отравил… А выпить бы на самом деле не помешало…»
Следователь взял со стола письмо:
— Это тоже со мной… И это… А это спрячьте.
Он сунул Игорю золотой браслет, снятый с Ларисиной руки, малахитовые серьги и обручальное кольцо. Затем нагнулся, положил на ковер чистый лист бумаги и пинцетом осторожно начал собирать осколки.
— Здесь потом пропылесосьте хорошенько, чтобы на стекло не напороться. И замойте как следует…
Все происходящее уже порядком надоело Игорю. Более того, осточертело до глубины души.
Раздражало все. И шныряющие по его квартире и бесцеремонно в ней распоряжающиеся посторонние люди. И бесконечные идиотские вопросы. И стреляющие в упор враждебные взгляды. И откровенное подозрение.
Бесил пренебрежительный тон обращаемых к нему фраз. Презрение и насмешка, которыми было пропитано каждое слово, брошенное в его адрес. Бесило то, что каждый из этих придурков, пользуясь ситуацией, старается то на что-то указать, то что-то приказать. А в принципе, как можно глубже втоптать в дерьмо человека, случайно оказавшегося в хреновом положении.
И лишь потому, что он напился.
Да, пьяный. Но у себя дома. И заметьте, на вполне законном основании… Интересно, как бы они сами выглядели, обнаружив у себя дома подобный сюрприз!
Косятся и злятся только за то, что их оторвали от лежанки в служебной каптерке, нарушив ночной покой. За то, что их заставили исполнять свои прямые обязанности.
А на то, что у мужика жена умерла, — так им трижды плевать!
Тем более что появилась лишняя возможность своеобразно самоутвердиться, покуражиться над пьяным, подавленным и беспомощным человеком, всем своим видом нагнетая такую атмосферу, в которой волей-неволей начинаешь ощущать себя причиной всех бед и несчастий. А в данном случае — преступником. Убийцей.
В конце концов, пошли они все к чертовой матери!
Заодно Игорь разозлился и на Ларису. Если бы не ее идиотская выходка, то он всю эту шоблу и на порог бы не пустил!
Следователь вышел в прихожую, позвонил куда-то. Затем вернулся в комнату, уселся за обеденный стол, достал лист бумаги и, держа перед глазами раскрытый Ларисин паспорт, стал списывать его данные. Не оборачиваясь, спросил:
— Работала где-нибудь?
— Сейчас нет, — угрюмо ответил Игорь. — Раньше в медучилище латынь преподавала. Потом ушла. Экстрасенсорикой занималась. Собиралась свою практику открыть.
— Ясно. Нынче у нас колдунов и экстрасенсов всяких развелось больше, чем врачей. Значит, и она туда же?..
Игорь не ответил. Врач стоял у книжного шкафа и листал какой-то журнал. Услышав слова капитана, поднял голову и презрительно усмехнулся.
— Ну а сами-то вы чем объясняете ее поступок? — повернулся капитан к Игорю. — Что, ссорились часто?
— Нет. Спокойно жили, — не вдаваясь в подробности, ответил он.
— Спокойно! — взорвалась медсестра. — Жеребец! Довел девку! Небось сам и угробил!
Игорю захотелось уложить ее рядом с Ларисой…
— Клавдия Михайловна! — оборвал ее врач недовольным голосом. — Уймитесь, пожалуйста. Не отвлекайте людей.
— Да уж, — согласился следователь, не поднимая головы и быстро, почти механически, заполняя лист бумаги черными строчками. — Я бы тоже попросил повременить с выводами.
— Мы вам еще нужны? — блеснул очками врач, отложив журнал. — И так уж задержались сверх всякой меры.
— Сейчас, доктор. В протоколе распишетесь и можете ехать.
— Тогда позвоню пока.
Он вышел в прихожую, защелкал кнопками телефона.
— Алло! Леночка? — Это Плоткин… Ничего страшного. Так, тривиальный суицид… Ну… Народ развлекается как умеет… Куда?.. Записываю. Выезжаем.
Врач вернулся в комнату, внимательно прочитал протянутый ему протокол и расписался в нем.
— Спокойной ночи! — бросил он, закрывая за собой входную дверь.
Когда медики удалились, капитан достал пачку сигарет, закурил одну. Предложил Игорю.
— Ну что, Игорь Анатольевич, — он окинул взглядом комнату, — сейчас машина приедет, уже с нашими специалистами. И поскольку смерть вашей жены вызывает немало сомнений и вопросов, то ее в судебный морг отвезут… А к вам у меня вот какая просьба. Найдите что-нибудь такое, с чем можно было бы почерк сличить. На всякий случай. Понимаете?
— Конечно. — Игорь полез по ящикам, порылся в бумагах. — Вот письмо. Из Лозанны. Пойдет?
— Она сама, что ли, там была? — поинтересовался сержант, ковыряя в зубах спичкой. — Не хреново живете.
— К подруге ездила, — не оборачиваясь, бросил Игорь, продолжая копаться в бумагах. — Записка какая-то с ее почерком… — Задумался. — Кстати! У телефона записная книжка лежит. Адреса, телефоны на скорую руку записываем… Там и мой, и ее почерки имеются. Все, что мне нужно, уже переписано. Так что сличайте на здоровье.
— Пожалуй, это самое то, — согласился следователь. — Заберу на время. Зайдете в отделение, вернем. Не пропадет. А у меня к вам еще вопросы появятся… Сегодня с вами какой уж разговор… На днях вызовем. Телефон рабочий есть?.. Записал. И домашний заодно… Так. Мой запишите… Гаврилов. Николай Николаевич.
Он встал из-за стола. Еще раз прошелся по квартире. Постоял над Ларисой. Подошел к книжному шкафу и вытащил из-за стекла стоящую там фотографию. Посмотрел внимательно. Затем еще раз взглянул в лицо Ларисы. Обернулся к Игорю:
— Это ее фото?
— Ее, — слегка повернувшись, ответил тот.
Этот снимок появился пару месяцев тому назад, когда Ларису, куда-то идущую по Невскому проспекту, неожиданно запечатлел уличный фотограф. Лариса сначала не хотела выкупать эту фотографию. Затем любопытство взяло верх, и она все-таки съездила к этому фотографу и взяла ее. А затем поставила за стекло книжного шкафа. Игорь довольно критически отнесся к этому, заметив, что у нее есть снимки, намного точнее запечатлевшие ее облик. На что Лариса обиделась. И, бросив, что она здесь себе нравится, оставила фотографию на месте.
— Она вам нужна? — спросил капитан.
— Да нет… У меня еще и свадебные остались. Так что если она для дела пригодится, берите.
— Хорошо, спасибо. К делу подошьем.
Сержант, кряхтя, вылез из кресла. Размялся немного. Тоже подошел к Ларисе. Встал перед ней на корточки, притронулся к волосам.
— Слушай, журналист… — начал было он. Затем махнул рукой. — А вообще не суть…
— Что? — поднял голову Игорь.
— Да нет, я так…
— Саня, ты там не топчись, — обернулся капитан. — Сейчас наша гвардия прибудет — без тебя разберутся.
Он обратился к Игорю:
— Вы к ней подходили?
— Да, конечно… Лоб потрогал… Ну, зеркальце, как учили, поднес… Вижу — холодная…
Игорь передернулся.
— Что, трупов не видели? — насмешливо спросил следователь.
— Почему? Видел, конечно… Но руками не трогал.
— Жена ваша ведь… Не чужой человек вроде…
— Жена… — кивнул головой Игорь. Вздохнул.
— Что-то не больно ты по ней сокрушаешься, — сыронизировал сержант. — Скорее, за собственную шкуру очко играет…
— А что ж я, по-вашему, должен на стенку лезть? Или слезами умываться?.. Я, может быть, внутри себя переживаю… Может, и принял из-за этого…
— И ты что, теперь один в этой фазенде остаешься? — с любопытством покосился сержант. — Тут добра столько, что в жизнь не пропить.
— Это смотря с какой скоростью.
— Вот тут я с тобой согласен…
Внезапно в комнату вошел серенький пиджачок, что-то делавший то ли на кухне, то ли в туалете.
— Простите, молодой человек, — обратился он к Игорю. — А что, ваша супруга всегда в таком виде по дому ходила?
— Действительно!.. — встрепенулся капитан.
— Нет, конечно… — озадаченно проведя рукой по лбу, ответил Игорь. — В халате ходила…
Вмешался сержант:
— Небось решила покрасивше уйти. С этой публикой подобное бывает. Самоубийцы, особенно бабы, любят перед смертью марафет навести…
Игорь сразу вспомнил вчерашнюю Ларисину генеральную уборку. Но промолчал.
Следователь о чем-то пошептался с фотографом. Потом вышел в прихожую. Пошуровал там. Затем вернулся с записной книжкой и длинной расческой, которую аккуратно держал двумя пальцами.
— Она красилась?
— Конечно… Все красятся… В черный цвет. В свой любимый.
— Хорошо. Все правильно…
В дверь снова позвонили.
Прибыла какая-то спецбригада. Началось натуральное расследование, как это показывают в кино, — и снятие отпечатков, и повторные съемки с различных точек, и снова вопросы, вопросы… от которых Игорь едва успевал отбиваться…
И только сама виновница всей этой кутерьмы, Лариса, оставалась пренебрежительно-равнодушной к этим ритуальным пляскам вокруг своего тела.
Она лежала неподвижно, словно упавший манекен.
Подол черно-зеленого платья высоко задрался, оголяя белое бедро. Очки с витиеватыми золотыми дужками слепо мерцали на журнальном столике. Кто-то из пришедших опустил ее веки, и пугающая гипнотическая глубина мертвых глаз была уже не в силах притягивать к себе взгляд, парализуя волю и сознание, как это было накануне вечером.
Лицо Ларисы казалось матово-бледной маской с перекошенным сине-фиолетовым ртом и растрепанными черными волосами. Лишенное привычных очков, оно стало совершенно незнакомым и напоминало мертвую голову убитой Горгоны.
И казалось странным, что еще вчера вечером эти глаза сверкали ненавистью. Голос наполнял пространство квартиры. Беспощадными словами, словно картечью, хлестал по лицу, обвиняя во всех грехах, в загубленной, истраченной на него, Игоря, молодости. И обрушивал на его голову полный набор банальных упреков рассвирепевшей базарной бабы.
«Плохо расстались», — подумал Игорь, отворачиваясь от нее.
Следственная бригада наконец закончила свою работу и удалилась. На смену ей в квартиру ввалились два здоровых мужика и потребовали чистую простыню или скатерть. Игорь залез в шкаф, вывалил оттуда все, вытянул какое-то белое полотнище и сунул мужикам. Те расстелили его, откинув в сторону мешающий журнальный столик, подняли тело Ларисы за ноги, за голову, опустили на простыню, бросили длинные безжизненные руки вдоль туловища, запахнули ткань и, оставив на столе какую-то бумажку, выволокли длинный белый скаток из квартиры.
— Юмористы эти врачи! — хмыкнул сержант, неохотно поднимаясь из кресла. — «Спокойной ночи!» — передразнил он врача. — Слышишь, журналист? Это тебе — спокойной ночи…
Игорь ничего не ответил. Курил.
Милиционеры покидали квартиру.
Уходя, капитан повернулся к Игорю:
— Вы уж как-нибудь до утра продержитесь… Ну, бывайте! Дня через два вызовем…
Гулко захлопнулась дверь. Наступила тишина.
После шума и гомона, мельтешения белых халатов и милицейских кожанок эта тишина плотнее, чем прежде, обступила Игоря. Нелепо сверкающая хрустальная люстра освещала покинутую жизнью комнату. Стоящие в углу старинные часы глухо постукивали, словно забивая гвозди в сухую деревяшку. Позолота на резных багетах тускло сияла, и чье-то бледное лицо насмешливо смотрело на Игоря из буро-торфяной глубины портрета позапрошлого столетия…
В зеркале не отражалось ничего.
Игорь подошел к креслу, поправил плед, сбившийся под веселым сержантом, выключил свет и пошел на кухню.
Сел за стол и налил себе новый стакан…
Кухня. По большому счету, самое жилое место в квартире. На кухне готовили, на кухне обедали, на кухне принимали близких друзей. На кухне можно было просидеть всю ночь. Покурить, поговорить, никому не мешая. Выпить. (И если вдруг не хватило, сбегать на угол за следующей бутылкой.) Здесь же достать из холодильника закусон и при большом желании на скорую руку чего-нибудь разогреть. И даже тихонько послушать музыку. На кухне всегда жила и никогда не умирала хваленая с недавнего времени гласность. На кухне можно было говорить обо всем, ругать все и вся, рассказывать анекдоты и весело смеяться, не озираясь по сторонам. Да что хам! Она даже функционально всегда была посвящена жизни и существовала ради поддержания жизни. На кухне, за крайне редким исключением, не принято ни рождаться, ни умирать. И поэтому в отличие от комнаты она никогда не была связана ни с какими фатальными переходами: из небытия — в жизнь или из жизни — в небытие.
Короче, кухня — это самое подходящее в данной ситуации место.
Тем временем по ночному городу катился милицейский «уазик».
— Что там стряслось? — не оборачиваясь, полюбопытствовал шофер.
— Да так, девка молодая крякнула, — ответил сержант. — Напилась чего-то.
— Ханыга, что ли?
— Да нет, ядом. Интеллигенция… — Сержант закурил, причмокнул. — Представляешь, не квартира, а целый музей!
— Что ж она тогда? Долбанутая? Или по тому принципу, что, мол, богатые тоже плачут? — зло усмехнулся шофер.
— Черт ее знает…
— С жиру, сволочи, бесятся. Потому что жареный петух в задницу не клевал… Вот поэтому и… Чуть что — и лапки кверху.
— А у вас какие соображения на сей счет, Борис Александрович? — обратился сержант к фотографу.
— Ну какие такие соображения, Саня?.. — пожал плечами серенький пиджачок. — Разве я Господь Бог? Жизнь — она и есть жизнь. Сам знаешь… И горе — оно всегда горе. Что бедный, что богатый — проблемы, в принципе, одинаковы… Ну сам посуди. Бедного бросила жена и богатого бросила жена — кому легче?
— Так-то оно так, — согласился шофер, сплюнув в окошко. — Но только с той разницей, что богатому утешиться легче. Взял да и поехал куда-нибудь на Канары тосковать… А тут, горе не горе — один хрен двенадцать метров в коммуналке с занудой-женой и неясельным огрызком…
— А я так думаю, — категорично заявил сержант, отщелкнув окурок в открытое окно автомобиля. — Не было смысла ей травиться! Надо журналиста этого потрясти.
— Потрясем, — коротко отозвался следователь.
