Игорь совершенно не помнил, как добрался до дома, на каких трамваях, на каких троллейбусах, какими окольными путями, чтобы, упаси Господи, не нарваться на ментов. А когда наконец оказался в своей квартире, не раздеваясь рухнул на койку и проспал до утра.

В голове стучало и забивало раскаленные гвозди в гудящий от напряжения мозг: беги, беги, беги!.. Теперь уже не отвертеться, не оправдаться…

Естественно, непредвиденным случайностям отведена известная роль в непредсказуемом течении жизни. Но когда одна случайность тянет за собой другую, когда выстраивается целая, почти не прерывающаяся цепь подобных случайностей, впору задуматься о какой-то, пусть даже необъяснимой, но целенаправленной закономерности… И никто не станет ломать голову, почему один и тот же человек постоянно вдруг оказывается одним из главных действующих лиц непрекращающейся череды роковых событий… Значит, в чем-то виновен. И все тут.

Вывод один. Необходимо срочно исчезать. Пусть даже на время.

Но утром надо было «хоронить урну».

Сначала — тащиться за ней в крематорий. Затем — уже с ней — на кладбище… И все — на людях… Везде предъявлять документы, светиться… Чтобы всему миру было видно: вот он, Бирюков Игорь Анатольевич! Спокойно разгуливает по городу и как ни в чем не бывало занимается своими делами… Берите его голыми руками!..

И без того забот было предостаточно, а как на грех за ним увязалась (не дай Бог, чтоб на свою голову!) и эта перезрелая Психея…

Подошли Эдичка с Иришкой (эти-то зачем?!) и почему-то… рыженькая адептка учения Порфирия Иванова.

И вот теперь они все собрались здесь. На унылом кладбище. Среди серых могильных камней, среди мокрых деревьев. Под сочащимся какой-то сырой гадостью небом, возле зияющей, словно вырытой для столба, дыркой будущей могилы…

Наконец притащился и сам мэтр этого действа — рыжий мужик в робе, с лопатой и изжеванной «Примой» в зубах.

Он объяснил вкратце, как и что надо делать, принял у Игоря урну с пеплом, опустил ее в мокрое от дождя и с грязной лужей на дне отверстие и приказал всем собравшимся бросить по горсти земли. Затем закопал черную дыру, которая отныне стала местом последнего Ларисиного успокоения, и установил небольшую серую плитку с ее предельно краткими биографическими данными. Потом подошел к Игорю переговорить о дальнейших планах насчет благоустройства могилы.

Женщины принялись украшать ее принесенными с собой венками и печальными букетиками осенних цветов.

— Ой!..

Валя вдруг отдернула руки. Побледнела. Испуганно посмотрела на окружающих.

— А вы знаете?.. — заикаясь, пролепетала она. — Ее там нет… То есть, есть… Но кто-то другой…

— Ты что, подруга!.. — покосилась на нее Иришка. — Того?..

Могильщик пренебрежительно окинул взглядом рыженькую Валю. Потом повернулся к Игорю и молча покрутил пальцем у виска.

У Вали на глаза навернулись слезы. То ли от презрительного недоверия окружающих, то ли от какого-то непонятного страха.

— Я руками почувствовала, — сидя на корточках перед могилой, жалобно проговорила она. — Нас учили этому… Это не Ларисина энергетика. Я помню. Мы с ней занимались этим…

— А куда ж делись твои экстрасенсорные способности, когда ты в крематории ей цветочки раскладывала? — усмехнулась Иришка. — Там ведь был не пепел в банке, да еще и под землей…

— Сама не знаю… — смущенно улыбнувшись, пробормотала Валя. — Действительно… Там вроде все нормально было… кажется…

Нина Леонидовна стояла с испуганным выражением лица и держалась рукой за сердце, забившееся вдруг особенно тяжело, с какими-то неровными перестуками.

Эдичка сквозь толстые очки с каким-то любопытством переводил глаза с одного лица на другое.

Иришка курила и с нескрываемой иронией неодобрительно смотрела на Валю.

— Ну, подруга, и приколола же ты нас всех… — хмыкнула она наконец.

Игорь не обратил на слова придурковатой Ларисиной подруги никакого внимания. После вчерашнего бодуна и нелепой гибели Мишки, сбитого черным «джипом», ему, казалось, было уже все безразлично. То, что происходило с ним в последние дни, воспринималось теперь как нечто само собой разумеющееся. Единственно, чего ему сейчас хотелось больше всего, так это поскорее помянуть усопшую (кто бы она там ни была) из принесенной с собой для этого случая бутылки. И поскорее, пока не взяли за задницу, слинять из города…

Он вновь повернулся к могильщику и продолжил деловую беседу.

Наконец мужик ушел.

Постояли. Похвалили покойницу за ее непогрешимый образ жизни. Вспомнили, кстати, что сегодняшний день как-то странно совпал с девятым днем ее смерти. Согласно русскому обычаю выпили по стопке водки и выплеснули одну на Ларисину могилу. Подошли к ее родителям, лежащим буквально в двух шагах от своей дочери, поправили что-то…

Еще постояли. Перекинулись между собой парой ни к чему не обязывающих фраз. И разошлись в разные стороны.

Отдав последнюю дань памяти своей подруги — хотя Игорь ни разу не видел ее вместе с Ларисой, — по каким-то неотложным делам заторопилась сумасшедшенькая Валя. Он подумал почему-то, что она наверняка будет наведываться сюда и время от времени приводить могилу в порядок…

Вслед за ней потянулась и молодежь, не горевшая желанием мерзнуть среди унылых кладбищенских пейзажей. Иришка уцепилась за Эдичку и уволокла компьютерного гения в какие-то более жизнеутверждающие места…

Игорь подумал было проводить Нину Леонидовну хотя бы до ближайшего метро, но она как-то нервно засуетилась, забормотала что-то невнятное и, быстро засеменив по дорожке, исчезла за поворотом.

Он остался один.

вспомнилось ему.

Свежезакопанная могила всем своим видом словно утверждала его в мысли, что какой-то значительный период его жизни близился к завершению. А впереди, после крутого виража открываются новые, пока еще неясные туманные дали. И чтобы добраться до них, необходимо начинать все сначала.

Но пока что он только-только вошел в этот вираж, и тому, что еще какой-нибудь непредвиденный случай не выбросит его на обочину, не было никакой гарантии.

Он помнил предупреждение вчерашней гадалки и даже, независимо от ее угрожающих предсказаний, сам прекрасно понимал, что вырваться из создавшейся ситуации, устроенной ему кем-то западни он сможет лишь ценой неизбежных потерь.

Конечно, не очень хотелось быть безропотным футбольным мячом, который пинают все, кому он ни попадется под ногу, и посылают в ту сторону, в которую направлен удар…

Но какую месть своим обидчикам может выбрать этот подневольный мяч? Растрепаться по швам и поскорее лопнуть, навсегда избавившись от ежедневных избиений, и в итоге, приведя себя в полную негодность для чужой забавы, быть выброшенным на свалку?..

Либо со всей силой пославшего его удара влепиться в чью-нибудь осточертевшую, мерзкую физиономию, с наслаждением расквасив ее в кровавый блин…

Второе приятнее.

А поэтому — хрен с ним! Действительно, имеет смысл перекантоваться некоторое время в лодейнопольских лесах. А затем, воспрянув духом и накопив побольше сил и энергии, вернуться. И тут уже… Берегитесь!

Когда ничто не держит, когда не трясешься за какую-нибудь незначительную по большому счету навешенную на себя безделушку, когда плевать на все, и даже на собственную жизнь, ибо ее все равно отберут у тебя рано или поздно… тогда ты по-настоящему страшен.

Но это потом. А сейчас…

Сейчас, несмотря ни на что, необходимо все-таки узнать, кто из этих троих, украшавших гроб Ларисы, участвовал в той кровавой оргии, которую он видел на злополучной видеокассете. Без этого Игорь просто не мог спокойно уехать.

«Да, — подумал он, — Валя действительно была одной из них».

Но только в абсурдном видении кошмарного сна можно было представить себе эту рыженькую пугливую девчушку, с тоненькими, красными от холода пальцами, в роли жрицы похотливого идола. Она словно излучала некое сияние беззащитности и робкого доброжелательства. И глядеть на нее можно было только со снисходительно-покровительственной улыбкой…

У Нины Леонидовны просто-напросто не было никакого, пусть даже малоприметного шрама ни на одной руке. Руки ее он хорошо рассмотрел. И когда она полоскалась в мойке с грязной посудой, и за столом, и после… Игорь с какой-то странной грустью вспомнил о своей мимолетной страсти к аппетитной на вид соседке…

Что же касается неизвестной «дамы екатерининских времен», то, вспоминая о ней, он все больше и больше убеждался в беспочвенности своих подозрений. И объяснялось это очень просто.

Строгая и молчаливая, какая-то уж чересчур вертикальная, словно памятник в известном саду имени своей повелительницы, она невольно привлекала взоры окружающих, и в том числе — самого Игоря. И пока они вчетвером раскладывали принесенные цветы, он изредка бросал на нее свой любопытный и по-мужски оценивающий взгляд. И наверняка сразу бы узнал ее руки. Хотя бы потому, что внимательно разглядел все, что позволяло разглядеть ее строгое одеяние.

Кто же тогда?

И вдруг его осенило. Была еще и четвертая женщина!

Но не тогда, когда украшался гроб Ларисы, а чуть позже. В тот миг, когда все уже собрались в зале и окружили покойную, она взяла цветы у какого-то припозднившегося родственника и бережно, цветок к цветку, уложила их в общий букет. И при этом на какое-то мгновение у нее, кажется, задрался рукав ее черного плаща…

— Неужели она?!. — пробормотал Игорь, ослепленный внезапной догадкой.

Неужели это ее руки держали чашку с наркотическим зельем? Неужели это она так безжалостно и жестоко расправилась с Илоной, размозжив ей голову тяжелым бронзовым канделябром?..

И неужели именно по ее вине происходит вся эта фантасмагорическая круговерть?

Но если это действительно так, то именно она, и никто другой, отравила Ларису, представив случившееся заурядным до пошлости самоубийством…

Он медленно шел по дорожке кладбища, а вокруг становилось все темнее и темнее. Сумеречное небо заволакивалось низкими, налитыми свинцовой тяжестью облаками, медленно оседающими на землю и смешивающимися с затхлыми, тягучими испарениями, плавающими над землей.

Одна дорожка сменяла другую, так же, как и предыдущая, петляя между черных деревьев и густо переплетенных голых ветвей. Большие кресты вырастали из земли и, словно раскинувшие тощие руки призраки, вставали на его пути, заставляя сворачивать на какие-то узкие, неприметные извивающиеся тропинки. Старинные склепы темнели каменными нагромождениями. Кое-где провалившиеся от времени, они притягивали взор своей таинственной затхлостью, маня спуститься по обрушившимся ступеням вниз, под землю, в молчаливую обитель истлевших останков, белеющих в глубокой темноте осколков человеческих костей и сырой трухи сгнивших саванов.

Из черных проемов зазывно мерцали голубоватые огоньки, и где-то высоко над головой воздушными волнами проносилось отраженное тоскливым эхом многоголосье заупокойных песнопений…

В сгустившемся мраке наплывали из глухой темноты неясные силуэты, мокро гладили по лицу мертвые, почерневшие листья. Ноги путались в сырых нитях невидимой травы, натыкались на замшелые кочки заросших могил, на затянутые в глубь земли надгробные камни с неразличимыми, затушеванными временем и утонувшими в темноте забытыми именами…

Где-то в глубине непроглядной тьмы вдруг замерцала одинокая свечка. Игорь попытался ускорить шаг, чтобы приблизиться к ней. Но, несмотря на все его попытки, слабый огонек, казалось, не приближался, но, оставаясь единственным хоть каким-то ориентиром, давал возможность идти более или менее осмысленно.

Игорь наткнулся на что-то и, не удержавшись, упал, выставив вперед руки, на вспучившуюся под ногами темную массу. Пальцы наткнулись на чье-то окоченевшее мокрое лицо, соскользнули в провал полуоткрытого рта, ткнулись в студенистые, безжизненные глаза…

Игорь отпрянул… И провалился в слепую, бездонную пустоту.

Чьи-то мягкие невидимые руки подхватили его. Липкой, густой паутиной спеленали тело и бережно понесли вдоль длинного узкого коридора, изредка озаряемого бледно-голубыми всполохами.

Внезапно в лицо ударил ослепительный свет.

Игорь лежал на спине, крепко стянутый невидимыми нитями. Не в силах шелохнуться и в сознании обреченной беспомощности. Над головой что-то блистало, направляя свои яркие, жгучие лучи в глаза и окутывая беспросветным мраком окружающее пространство. Создавалось впечатление гигантской операционной комнаты с белыми, сияющими кафелем стенами. К его лицу склонялись зыбкие, постоянно меняющие свои очертания и пристально-внимательные тени, что-то одобрительно нашептывая ему и ласково уговаривая согласиться на что-то…

Неожиданно прямо из пола комнаты стремительными ростками начали вырываться длинные змеящиеся стебли. Они мгновенно распахивали свои огромные, несколько похожие на подсолнечники, цветки. Но вместо темного диска, наполненного семенами, раскрывались большие овальные светящиеся изнутри глаза без зрачков, напоминающие своеобразные экраны компьютерных мониторов.

Гипнотически шептавшиеся тени, панически завихрившись, растворились в пространстве. Покачивающиеся на извивающихся длинных стеблях мониторы пристально уставились на Игоря, словно впитывая в себя его биоэнергетическое поле, считывая информацию и высасывая из сердца сознание его человеческой сущности…

Игорь чувствовал себя выпиваемым этими странными существами. Он пытался вырваться из этого паутинного кокона, разорвать путы, но силы постепенно угасали, сознание растворялось в мертвенно сияющем свете…

Внезапно все погасло.

Он лежал на сырой пожухлой осенней траве. Над головой каким-то металлически фосфоресцирующим светом бледно сияло низкое небо. Рядом темнел силуэт холодного каменного надгробия, на котором, скорбно склоняясь, белела женская фигура. Мраморное лицо статуи напоминало лицо женщины, совсем еще недавно бывшей рядом с ним и теперь безвозвратно потерянной…

Он поднялся. Заглянул в печальное лицо.

Лариса, его жена, его «античная статуя», печально опустив голову и не глядя перед собой, словно бы каялась в чем-то или смиренно просила кого-то дать успокоение то ли своей собственной, то ли его, Игоря, душе…

Он опустился на колени перед ней. И оба они, одна — на каменном пьедестале, другой — на мокрой холодной земле, молча молили, казалось, об одном и том же…

Он открыл глаза. Поднял голову. Лариса смотрела на него, печально улыбаясь. Затем встала и, поманив за собой, сошла с могильного камня. И белой тенью не спеша заскользила в глубину кладбищенских зарослей, переплетенных черных ветвей и распростертых объятий неподвижных крестов…

Игорь оглянулся.

Белая статуя стояла на коленях и, опустив голову, по-прежнему тихо скорбела о чьей-то преждевременной кончине. Мраморная складка белого савана плавно стекала на гранитную плиту…

Из тумана выскользнула еще одна, далекая и робкая тень. Прозрачная и склоненная, она проплывала мимо него, и он заметил, как трепещущий огонек тоненькой свечки в молитвенно сложенных пальцах дрожал в сумеречном воздухе. Приветливый и какой-то рассеянно-опустошенный взгляд, удаляясь, прощался с Игорем. И он долго еще смотрел туда, где растаяла в надвигающейся темноте уходящая тень его мимолетной подруги…

Неожиданно вечерний воздух закружило, заискрило сияющими снежинками. Он вдруг ехал куда-то в тряском, громыхающем по рельсам старинном трамвае, с раздвижными деревянными дверями, совершенно один, по совершенно пустому зимнему городу.

Тусклая желтоватая лампочка слабо освещала дальний конец вагона, и черные поручни на длинных ремнях рядами свисали с потолка, покачиваясь на стыках рельсов, как философски равнодушные ко всему петли осиротевшей виселицы…

Эти ремни вытягивались, сползая на пол вагона, переплетались между собой, образуя прихотливо извивающиеся узоры тянущихся и разрастающихся в разные стороны стеблей белоснежных лотосов, черных лиан, тягучих линий, перетекающих в изысканно-утонченные, нервные пальцы, плавно перебирающие длинные шелковистые волосы, обтекающие безжизненно-томные черты умирающего лица…

Тихий, приглушенный смех заставил его обернуться.

Но как он ни всматривался в окружающий его полумрак, как ни поворачивал голову, этот смех все сильнее и громче звучал у него за спиной. Наполняясь силой, циничным сознанием вседозволенности, чувством собственного превосходства, этот смех рос за спиной, заполнял пространство и, наконец, разразился над самой головой Игоря громким торжествующим хохотом.

Он поднял глаза. В черном зеркале отражалось его бледное, неудержимо хохочущее до гримасы боли лицо. Он смотрел на свое отражение, тыча пальцем в обезумевшие глаза, и хохотал. Яростно и бессильно.

Он был в своей квартире.

Голые, темные стены в скудном свете настольной лампы, непривычно опустошенные стены. Разбросанные по полу груды тряпья и ненужных безделушек. Откинутые за ненадобностью стулья и журнальный столик. Все, что не представляло какой-нибудь значительной ценности, было сдвинуто, отброшено, сломано…

Исчезли картины, бронза, серебро… Исчез весь поражающий блеском и роскошью знаменитый антиквариат господ Липских. Не постеснялись содрать даже люстру. И в полумраке ночника Игорь с каким-то непристойным весельем хохотал, глядя на нелепо торчащие в разные стороны из потолка оборванные поросячьи хвостики проводов…

— Ай да гадалка!.. Ай да Эличка!.. — повторял он в паузах между приступами рыдающего смеха. — Четко подметила! Как в воду смотрела!.. Нечего будет тебе, лох подставленный, после себя оставлять!..

Над пианино, на пустом, голом пространстве темных обоев, на том самом месте, где прежде висел мистически-мрачный пейзаж Рейсдаля, на гвоздь был небрежно насажен нелепый шарж — удивленное лицо Игоря. С черным галстуком-бабочкой, с нимбом над головой, глупо уставившееся прямо перед собой…

Игорь скользнул взглядом по своему изображению и вдруг почему-то успокоился. Хотел было сорвать этот дурацкий рисунок, но потом безразлично махнул рукой — пусть висит. Прошелся по комнате. Заглянул в свой тайничок и со злорадным удовлетворением отметил, что он был пуст. Ни денег, ни пистолета…

— Все правильно… — резюмировал он.

Оглянулся на зеркало. Оно насмешливо громоздилось в углу, ничего на этот раз не отражая и слепо сияя равнодушной гладью старинного стекла. Игорь подошел к нему. Сел на стул, облокотившись на полированную столешницу. Заглянул в черную глубину, но ничего не увидел внутри, кроме призрачно проплывающих дымчато-прозрачных теней. Закурил. Но огонек зажигалки, слабо скользнув по стеклянной плоскости, мгновенно утонул в бездонном провале.

Игорь повернулся на стуле и, случайно задев точеную ножку зеркала носком своего ботинка, вдруг почувствовал, как она легко отскочила в сторону и с деревянным стуком покатилась по полу. Громада зеркала накренилась и начала медленно оседать…

И едва Игорь успел отпрыгнуть, как оно с ужасающим стеклянным грохотом обрушилось вниз, вдребезги расколовшись и, словно взрывом, разметав по комнате черные сверкающие осколки…

Игорь равнодушно поддал их ногой и вышел на кухню.

К его величайшему удивлению, грабители не позарились на продовольственные запасы. И поэтому можно было посидеть и не спеша обдумать свое положение в свете новых событий уже уходящего дня.

Игорь сидел на подоконнике и задумчиво глядел в глубину темного неба…

Сколько же раз собирался он поставить квартиру на сигнализацию! И все руки не доходили. Все надеялся, что пронесет, и, честно говоря, не хотел этим привлекать излишнее внимание к своему жилищу. И поэтому ограничился только каким-то замысловатым импортным замком. И вот результат…

В том, что обнос квартиры был Гошиных рук делом, он почему-то не сомневался ни в малейшей степени. Наверняка тот подговорил кого-нибудь из своих благодарных клиентов, которые вынесли все, на что указал его бывший шурин.

Единственное, чего было по-настоящему жаль, так это случайно обретенного и так же случайно исчезнувшего парабеллума. Эта вещица действительно пригодилась бы Игорю в настоящий момент, особенно в лесах, при разборках с крутой деревенской публикой. Но что упало, то… В данном случае Игорь не мог не признать, конечно, что в конце концов Гоша в большей степени имеет право на этот ствол как память о своем отце.

И тем не менее это было неприятно.

Но гораздо больше, чем пропажа парабеллума и обнос квартиры, Игоря беспокоило другое. А именно — эти странные, неожиданно рождающиеся в мозгу видения. Словно кошмарные сны наяву…

С психикой у него никогда не было проблем. В этом Игорь не сомневался. К наркоте относился с презрением. Разве что от стакана не отказывался… Но похоже, причина этих галлюцинаций находилась не в этом, а где-то вне его. И очень возможно, что она находилась буквально рядом с ним и исходила от того, кто либо стремится помочь ему в критически-острый момент, как это произошло тогда, на пустынной магистрали, либо наводит на него нечто вроде порчи… Иначе говоря, кто-то неведомый время от времени вклинивается в его мозг.

А уж это было неприятнее всего.

Игорь, как и все нормальные люди, не любил быть объектом сомнительных экспериментов. И всегда пресекал попытки проводить над ним какие бы то ни было опыты или влиять на его волю… Короче, превращаться в зомби он категорически не желал!

Игорь посмотрел на часы.

После похорон он болтался по городу часов шесть. Невероятно! Словно кто-то нарочно затуманил его мозг и заставил плутать по лабиринтам кладбищенских дорожек, затем ставил препоны, уводя куда-то в сторону автобусы и трамваи, на которых он пытался добраться до метро. Он черт знает сколько времени кружил по городу, пересаживаясь из одного транспорта в другой… Но, в конечном итоге, в метро так и не попал. И все это происходило словно в полнейшей пьяной отключке, на автопилоте…

Ему разрешили прийти в себя только у зеркала.

И вот сунули под нос неопровержимое подтверждение правоты вчерашней гадалки, что ему действительно уже нечего здесь бросать…

Чушь собачья! Не было никакой гадалки! Как не было и никакой такой конторы. Очередное наваждение.

Игорь отыскал записную книжку. Перелистал.

Вот оно, название какого-то эзотерического общества, обведенное зеленым фломастером. И телефон, начинающийся с двойки, семерки, еще семерки… Центр. И никакая это не Петроградская сторона. И не было там никакой глазастенькой гадалки. В природе не было!

Просто-напросто она возникла вдруг в его фантастическом видении, когда он собрался пойти на Кронверкский и еще раз принять на грудь. И, естественно, он давно когда-то уже видел и запомнил ее там, в той забегаловке. А может, случайно увидел однажды, мельком отметил про себя ее миловидную мордашку, а потом и думать о ней забыл, об этой Эличке. И ассоциативно, стремясь в это заведение, на каком-то подсознательном уровне вспомнил именно о ней, а галлюцинация наделила ее внешностью этот навязанный чьим-то потусторонним влиянием призрак…

Как же все просто объясняется, если ко всему на первый взгляд загадочному подходить строго рационально, без всяких уступок шизофреническим оправданиям о допустимости существования потусторонней белиберды!

И этот проклятый автомобиль, сбивший Мишку!.. Мало ли, в конце концов, в городе подобных «джипов»!.. Разве нельзя отнести это к самым банальным — хотя от этого и не менее трагичным — ежедневно случающимся на улицах ДТП? Тем более что Мишка чуть ли не сам лез под колеса…

Ну а что касается гибели Сереги, то тут еще более ясно. Скорее всего, это была своеобразная месть по-кавказски. За то, что их соплеменник наконец-то хоть раз в жизни получил по физиономии… Они просто ошиблись, приняв Серегу за своего обидчика, поскольку тот садился в засвеченную «восьмерку».

Либо кто-то, пользуясь темнотой позднего вечера, просто-напросто не спеша «чистил» ее, а в этот момент нагрянул ничего не подозревающий Серега и помешал…

Игорь снова закурил.

Да было ли все это на самом деле? Не сон ли это?.. Не является ли эта круговерть неким странным, необъяснимым переплетением реальности и разыгравшегося воображения?..

Ну, в таком случае пора в психушку. Либо закодироваться от пьянки…

Да… Все это, при желании, объяснить, конечно, очень просто, но… Но от этого не легче.

И вообще, пора собираться к Барину.

А собственно, долго ли собираться? Квартиру никто, по крайней мере пока, не отбирает. А что до вещей, так все необходимое есть. А то, что разбросано нежданными гостями, — пусть пока валяется. Придет время — разберемся. А что до бабок, то в первое время можно располагать выданными Барином расчетом за работу в газете и авансом от него же, предназначенным для предварительного обустройства на новом месте.

Игорь сунул в сумку самое необходимое. Если понадобится что еще, никто не помешает ему приехать и взять что надо. Он выключил холодильник и направился к двери.

Выйдя на площадку, запер квартиру, усмехнувшись при мысли, что делает это лишь для того, чтобы не забегали бродячие кошки… И, собравшись уже нажать кнопку лифта, оглянулся на соседнюю дверь.

«Любопытно, — подумал он. — Неужели они не слышали или не видели, хотя бы в глазок, когда Гошины приятели грохотали на лестнице, вынося из квартиры чуть ли не целый грузовик? Ни за что не поверю».

Он подошел к двери и надавил на кнопку.

Через некоторое время изнутри послышалось шарканье тапок, и слабый, дребезжащий голос Сергея Сергеевича неуверенно спросил:

— Кто там?..

— Это я. Игорь, сосед ваш.

Защелкали замки, звякнула цепочка, и дверь открылась. Сергей Сергеевич стоял на пороге весь какой-то понурый, обвисший, как мятый халат на гвоздике.

— Входите, входите, Игорь… — обреченно упавшим голосом пригласил он.

— Здравствуйте, Сергей Сергеевич…

— Да-да… Конечно, здравствуйте… Проходите, пожалуйста…

— Да я на минутку… Я в обуви.

Старик отрешенно махнул рукой:

— Бог с ним!.. Проходите…

Игорь оказался в уютной комнатке, увешанной всякими салфеточками, уставленной какими-то фарфоровыми собачками… Типичный уголок идиллического успокоения доживающей свой век престарелой супружеской пары.

Он заметил, что хозяйки дома почему-то не было, и вздохнул с некоторым облегчением: встречаться снова было как-то неудобно…

— Беда у нас, — неожиданно выдохнул Сергей Сергеевич. — С Ниной Леонидовной моей плохо…

Думая о своем, Игорь не сразу включился в смысл сказанных слов.

— Что?..

— Да вот, говорю, Ниночка моя… Как пришла с кладбища, уставшая какая-то вся, дерганая… Посидела немного… Потом вдруг надумала в булочную выбежать. Я уж говорю ей: не ходи. Так она все равно… И только вышла… Слышу — лифт вниз поехал. И вдруг звонок. Открываю — она. Стоит бледная как смерть… Словно привидение увидела… Молча в комнату вошла… Села и за сердце схватилась… Пока «скорую» ждали, ей уж совсем, смотрю, нехорошо… Вместе с ней в больницу поехал… Долго там просидел, пока не прогнали. Что, говорят, толку с вас. Идите, мол, отдыхать… А какой же тут отдых… Они говорят, что уж очень плохо с ней… Не знаю, выживет ли… — Сергей Сергеевич тяжело вздохнул, вытер глаза. — И что это она там на лестнице увидала?.. Ума не приложу…

— Квартиру мою обокрали, — тихо, чувствуя, что совсем не к месту, произнес Игорь. — Может быть, увидела кого-нибудь. Вот и испугалась… Или пригрозили ей…

— Ой, Игорек, извините!.. — как-то не слишком сочувственно, занятый своим горем, откликнулся Сергей Сергеевич. — Может быть, может быть… Но никого не было. Я выходил. Посмотрел, чего она могла так испугаться… Да и пока «скорую» ждал, выходил все время… А она молчит. Только и шепчет все время, что «грех» да «грех»… И Господа простить ее просит… А за что же ее прощать-то?.. Она же все для меня…

Игорь сидел как неприкаянный, тупо уставившись в пол. Хотелось исчезнуть отсюда, из этого уютного гнездышка, которое разрушилось далеко не без его участия…

Сергей Сергеевич помолчал. Потом, как будто извиняясь, неуверенно спросил:

— Игорь, простите… А у вас случайно не найдется ли чего-нибудь… такого… Выпить бы немножко… Сейчас бы не помешало, думаю…

Игорь раскрыл сумку. Вытащил из нее захваченную с собой на дорогу бутылку водки, поставил на стол.

— Вот, возьмите. Оставьте себе, — сказал он. — Выпейте за ее здоровье…

— Спасибо, спасибо!.. — заблагодарил Сергей Сергеевич. — Я немножко… Только чтобы успокоиться…

Спустя некоторое время, попрощавшись с разграбленным домом и с обреченным, оставшимся в одиночестве соседом, Игорь шел по освещенным призрачными фонарями улицам вечернего города и философически размышлял о странных, непредсказуемых поворотах судьбы. И с особенным сожалением вспоминая этого беспомощного и доброго старика. Он с какой-то болью представлял себе его безрадостные, но жестоко реальные перспективы. Ибо, если Нины Леонидовны действительно не станет, тот либо в ближайшем будущем загремит в какую-нибудь богаделку и растворится в безликой серой массе таких же, как и он, неприкаянных теней, либо просто-напросто сопьется и станет легкой добычей заботливых молодцов, которые оформят на него опекунство и участливо помогут незадачливому вдовцу поскорее избавиться от тяжкого бремени одинокой старости…

События последних дней, преследовавшие Игоря, зловещим эхом ворвались в мирное существование этих милых стариков, скомкали и изгадили умиротворенный покой их угасающей жизни.

«Какая же я сволочь!» — крутилось в мозгу.

Барин кинулся навстречу, радужно и счастливо сияя.

— Маришка нашлась! — с порога объявил он. — Она мне из дому позвонила. Я ее оттуда забрал — и вот она, здесь! Никуда ее больше не отпущу!..

Марина сидела на диване и, как всегда, поражала своей привлекательной яркостью. Но, несмотря на радостную, приветливую улыбку, было видно, что в глазах ее застыл какой-то надолго запечатлившийся ужас.

— Сейчас кости в тачку — и вперед! — бодрым голосом гремел Барин, хозяйничая над письменным столом. Юрик сидел рядом со стаканом шипучки в руке и покуривал.

На столе возвышались неизменная бутылка коньяка и темно-зеленая бомба со спрайтом. Тут же была разбросана закуска: сыр, колбаса, наполовину опустошенная банка с красной икрой… Груда крекеров, и раскатившиеся по столу фрукты.

— Ну так где ты пропадала? — поинтересовался Игорь.

— И не спрашивай!.. — отмахнулась Марина. — Кошмар какой-то… Вон, ему рассказала, — она кивнула на Барина, — так он до сих пор в себя прийти не может…

— Ну, тогда уж и не стоит вспоминать… Если захочешь, потом как-нибудь расскажешь…

Игорь принял предложенный ему стакан, с удовольствием отхлебнул из него. Надкусил яблоко.

— Нет уж… — с каким-то капризным упрямством в голосе произнесла Марина. — Я лучше сейчас. И тебе в особенности. Потому что тебя это тоже касается.

— Что, серьезно?..

— Серьезнее некуда… Мне Леша про кассету все рассказал…

— Ты послушай, послушай ее! — вклинился Барин, жуя бутерброд и тыча пальцем в сторону Марины. — Она тебе сейчас такого нарасскажет!.. За голову схватишься!

Марина пригубила коньяк. Закурила сигарету. И, как-то странно быстро оглянувшись в темный угол, начала:

— Ну, короче, Игорек, в тот вечер, как ты помнишь, поехали мы с Лешей к нему… Ну, сам понимаешь… Утром выхожу из парадной… Леша хотел меня до дому подбросить, но я, как умная Маша, решила одна пойти, проветриться на воздухе… Так вот, выхожу я, иду по улице. Стоит тачка. «Ауди»… Как сейчас помню, вишневая такая… Прохожу мимо, никого не трогаю, ни о чем не подозреваю… Вдруг распахивается дверца и… Я даже пискнуть не успела, как влетела в нее. На лицо — тряпка мокрая. И все. Я чуть потрепыхалась — и в отключке. Короче, тьма полная… И очухиваюсь в какой-то темной комнате. На стуле. Привязанная так, что ни рукой, ни ногой не шевельнуть. В голове туман, в висках стук, точно гвозди забивают… И пить хочется — сил нету. Знаешь, Игорек, такая дикая жажда, что уж не знаю, чего напилась бы… Лишь бы капельку… Ну так вот, сижу я, вся из себя жаждущая, и постепенно начинаю кое-что различать во тьме. Да такое, что и в голове не укладывается… А в комнате этой начинает постепенно светлеть. Как будто луна восходит… И открывается мне, Игорек, такая картина, какая только в бредовом сне привидеться может. Или, разве что, по иллюстрациям знакомая. В книгах о каменном веке или о каких-то шаманских обрядах. Короче, стоит идол. Самый что ни на есть настоящий идол. И все при нем, как и положено для такого страшилища. И глаза горят, как две красные фары, и орнамент соответствующий. И зубами скалится, словно сожрать собирается… Жуть. И самое-то страшное — так это ложе перед ним. Нутром чувствую, что для меня приготовленное. А рядом — какие-то блестящие ножи, крючки, топоры… Я как впилась в них глазами, так и оторваться не могу. Все внутри упало… Ей-Богу, Игорек, была бы беременна — так тут же выкидыш случился бы… До сих пор страшно! И вдруг вижу: из темноты какая-то рожа страхолюдная высовывается. И сам выползает… Весь в каких-то перьях, бубенцы какие-то… позвякивают… Ручищи волосатые, пальцы корявые, будто крючки… А снизу — весь голый!..

Марина перевела дух. Допила рюмку. Глубоко затянулась.

— Представляешь, и ноги, и живот — все голое. И… прости, Игорек, называть не могу… Короче, как говорится, к бою готовый и прямо на меня нацеленный… Меня трясет. Крупной дрожью колотит. Так, что чувствую даже, как стул подо мной ходуном ходит… И голоса нет. Крикнуть не могу…

Игорь посмотрел на Барина. Тот сосредоточенно чиркал спичками, пытаясь прикурить и ломая их в дрожащих пальцах. Юрик, с застывшим стаканом в руке, затаив дыхание, сидел словно окаменевший и, чувствовалось, безуспешно пытался врубиться…

— Ну и?.. — хрипло проговорил Игорь. — Как же ты спаслась?..

— Чудом!.. — Марина перекрестилась. Неумело, слева направо. Но, видимо, этот нюанс мало беспокоил ее. — Чудом каким-то… — повторила она. — Вижу я этого сумасшедшего, и все… Ну, думаю, прощай, Марина. Только об одном молю. Чтобы только побыстрее и не очень больно… Больше уже ни на что не надеюсь. Только бы побыстрее… И вдруг… Что-то как будто оборвалось. Гляжу — нет никого. И свет вдруг как-то мелькнул и погас совсем. И — полная тишина… Только слышу, что сзади кто-то шевелится… Ну все, думаю… Начинается!.. Конец… Но только чувствую, веревки с рук и ног упали. Кто-то меня за руку хватает и тянет за собой… А у меня и ноги не идут. Как не мои… Не помню, по какому коридору… Обо что-то головой стукнулась — и полный провал… Открываю глаза — я дома. В своей кровати… В своей!!! Наверное, думаете, померещилось?.. Думаете, сон кошмарный?.. Черта с два! Вот, посмотрите!..

Марина вытянула руку. Оголила ее, задрав чуть ли не до плеча рукав свитера.

На белой нежной коже сине-фиолетовым пятном разливался огромный синяк, прорезанный багровеющими полосами, словно кто-то стегал по этой руке железными прутьями… Марина всхлипнула.

— У меня даже от легкого удара синяк сразу вскакивает… А тут…

Барин подскочил к ней, нежно обнял и, ласково поглаживая, со слезами на глазах принялся осторожно целовать ее изуродованные руки.

Игорь смотрел на Марину, и ему хотелось так же ее жалеть и так же целовать, нежно и бесконечно…

— Но кто же это был? — прошептал он. — Кто спас тебя?.. Я, кажется, догадываюсь, кто это мог быть… Это была Лариса! Да?

— Знаешь, Игорек, — еле сдерживая слезы, пробормотала Марина, — там действительно была какая-то тень. В моей квартире… Я сначала не разобрала, не всматривалась… А потом она куда-то исчезла… Но только она… — Марина задумалась. — Может быть, ты и прав, — прошептала она. — Может быть, и Лариса… Но мне все-таки кажется, что она была больше похожа на… — Марина взглянула в глаза Игорю. — Мне показалось, что это была… Илона… Ведь это она была такая?.. Рыжеватая?..

«Лошка — Рыжая Кошка!» — вдруг явственно прозвучал в мозгу у Игоря Илонин голос.

Где-то приблизительно через пару часов после этого ночное шоссе уносило белый «мерседес» в неизвестную даль. Подальше от Питера. И как можно дальше от всех этих бредовых наваждений и необъяснимых загадок.

И лишь раз, когда Игорь случайно обернулся, ему почудилось, что на обочине дороги вместо обычного указателя вдруг выскочил из земли длинный стебель какого-то странного подсолнуха с мертво сияющим экраном компьютерного монитора посредине…

Люлько повернулся к Гаврилову.

— Что у тебя там по делу Липской-Бутенко? Продвигаешься?

— Есть кое-что… Итак, Бутенко. Илона Львовна. Тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения… Найдена убитой в своей квартире… Пуля в голову из пистолета германского производства типа парабеллум… Смерть наступила от удара подсвечником… Стреляли уже в труп… Пистолет в квартире не обнаружен… Выстрела никто не слышал…

— Да если б кто и слышал… — буркнул Люлько. — Салажня в каждом дворе петарды рвет. Пообвыклись… А что, кстати, салажня?

— Нашли мы этого Джавада и шайку его. Долго упрямились. Но кое-кто из его команды раскололся. Действительно, были они в квартире Бутенко в день ее гибели. И труп видели. Сначала, конечно, обгадились от страха, но потом похватали что под руку попалось и слиняли… Дверь была открыта. Просто за ручку дернули на авось… Но все хором заявляют, что никакого пистолета в квартире не было. Мы их, конечно, еще потрясли… Так вот этот Джавад долго ломался, затем вдруг заявил, что вспомнил, будто видел такой пистолет, о котором мы говорим, у одного парня, который на них набросился, когда они в парадной пепси лакали. И говорит, что этот парень пьяный был и пистолетом им угрожал. Я порасспросил, что за парадная, что за парень… Так вот. Парадная — та, где расположена квартира покончившей с собой Липской. А парень этот по приметам похож на Бирюкова… Вот такие дела… Врет, наверное…

— А может, и не врет… — задумчиво произнес Люлько. — Уж больно совпадений многовато… И друга Бирюкова возле его машины убили… И вообще… Что-то не нравится мне твой Бирюков…

— А я почему-то не думаю, что он в чем-то виноват, — сказал Гаврилов. — Просто не повезло мужику… Какая-то полоса нашла на него.

— Не думаешь… — проворчал Люлько. — А ты дело раскрывать думаешь?.. Гуманист… И так уже все пальцами тычут, что милиция ни хрена не делает… Где он сейчас болтается? Наблюдаешь?

— Вчера жену хоронил…

— А дальше что?

— А ничего. Что ж я — под руку с ним ходить должен? И без того дел по горло…

— Ясно… Еще есть что?

— На тот антиквариат, что в его квартире, один адвокатишка глаз положил. Брат Липской по отцу. Он на Бирюкова иск подал в суд. И бумажками, официально заверенными, трясет. Мол, якобы этот антиквариат ему принадлежит. А Липской, то есть сестре своей, давал его на временное хранение, пока за кордоном ошивался. Да все времени не было забрать…

— Объявился, сукин сын… — хмыкнул Люлько. — Вот этот как раз, может быть, и на самом деле врет… Только где там Бирюкову с ним тягаться!.. Отсудит…

— Со мной все? — спросил Гаврилов, вставая из-за стола.

— Пока да… — махнул рукой Люлько. — Только ты вот что. Бирюкова-то насчет пистолета все-таки прощупай… И вот эту версию, что мы с тобой в прошлый раз обсуждали, как-нибудь подработай… В том смысле, что Липская из ревности убила Бутенко, а затем с собой покончила. Потому как и нам пора с этим завязывать…

В коридоре Гаврилова нагнал Борис Александрович:

— Коленька! Коленька, подожди!..

Он стоял перед Гавриловым запыхавшийся, какой-то загадочный и торжествующий. Из внутреннего кармана серенького пиджачка суетливо вытащил две фотографии и протянул их Николаю:

— Ну-ка, посмотри, что у меня есть!..

Гаврилов взял оба снимка, мельком взглянул. Затем усмехнулся и присмотрелся внимательнее:

— Ну и что, Борис Александрович? Да, я узнаю одну из этих красавиц. Вот это — Липская, у которой мы с вами недавно были. У нас есть такое же фото. А это, — он показал на другую фотографию, — какая-то неизвестная мне особа… Действительно, очень похожи… Но что-то есть неуловимое… Вроде и одно лицо, а вроде и нет… Но вот это — точно она.

— Кто «она»? — нетерпеливо спросил Борис Александрович.

Гаврилов подозрительно посмотрел на него:

— То есть вы хотите сказать…

— Именно это я и хочу сказать, Коленька! Это не Липская. Да, именно ее мы с тобой видели мертвой в той квартире, набитой антиквариатом. Но это была не она, — торжествующе заявил Борис Александрович.

— Значит, подмена?..

— Да. И подмена. И убийство. А настоящая Липская — вот она самая.

Гаврилов уставился на фотографию. С нее рассеянно смотрела высокая красивая брюнетка в больших очках, не спеша идущая по Невскому проспекту. На второй фотографии шла точно такая же девушка, почти неотличимо похожая на первую, но в черных очках. И за ее спиной виднелась та же панорама Невского, что и на первой фотографии…

— Такую-то мать!.. — растерянно произнес Гаврилов. — Мы же исходили только из того факта, что это была именно она, Липская. И совсем даже никому не пришло в голову усомниться, что это может быть кто-то другой. Да и вопрос-то стоял иначе: сама ли она себя или ее кто-то… Ведь и соседи подтвердили… И муж, в конце концов… Бирюков…

— Ну, положим, муженек ее в стельку был… И потом — очки, Коленька… Очки всех смутили. И безделушки всякие, на нее навешанные, когда эта особа на полу лежала. И вот эта самая фотография, что она нам подбросила…

— Или Бирюков… — задумчиво произнес Николай.

— Или Бирюков, — подтвердил Борис Александрович. — Да и, сказать по правде, интерьер очень сильно внимание отводил…

— Вы правы. Всех нас здорово провели за нос… Короче, Борис Александрович, откуда у вас эти фотографии? Колитесь до конца…

Серенький пиджачок довольно засмеялся, замахал руками, выразительно жестикулируя:

— А вот откуда, Коленька… Есть, у меня родственничек молодой. Племянник моей любезной Анечки. Так вот он на Невском прохожих фотографирует… Неплохие деньги, кстати, зарабатывает, к слову сказать. Мы в воскресенье у них в гостях были. Ну и он, как фотограф фотографу, решил своими достижениями похвастаться. Альбомчик у него такой есть, куда он особо интересные лица вставляет… Вот листаю я этот альбомчик и вижу вдруг знакомое лицо… А он мне и рассказывает, какой у него случай забавный произошел с этой фотографией. И вторую достает, вот эту… Так вот, приходит к нему одна из этих девиц за снимком. Липская, кстати… А он и выдает ей, как это положено. Она смотрит, смотрит… А потом говорит, что это не ее фотография. Мой родственничек убеждает ее в обратном. Та настаивает… И тут он вспоминает, что еще когда печатал снимки, то подивился тому, что лица-то уж очень похожие были на двух из них… Порылся — и действительно нашел второе фото. И лицо — ну точь-в-точь!.. Так вот Липская эта заинтересовалась вдруг и сказала ему, что если вторая девица объявится, то пусть позвонит ей. У нее якобы возникла мысль одну шутку над знакомым парнем учудить… Мой племянник посмеялся и записал ее телефон…

— Он у вас с собой?

— С собой, с собой! Посмотри…

Гаврилов бросил взгляд на протянутую ему бумажку:

— Да, помню. Мне Бирюков его давал… Ну и что дальше?

— А дальше, собственно, и ничего… Пришла вторая. Тоже заинтересовалась. И, как видишь, позвонила… на свою голову… И смешно, и грустно…

— Постойте, Борис Александрович! А телефон у нее имеется? Имя ее?.. Я про вторую говорю…

— Нет, Коленька. Я спросил у Димы, племянника-то моего. Нет. Вроде, говорит, Наташей назвалась, а ни телефона, ни адреса… Ведь это же не ателье… Захотел — пришел и взял свое фото, не захотел — рукой махнул…

— Борис Александрович! Дорогой! Бегом к Люлько! Тут же все это дело, которое я веду, через задницу переворачивается!..

— А где же логика? — с пасмурным выражением лица спросил Люлько, когда Николай изложил ему свою новую версию. И в то же время с неприязнью поглядывая на торжествующего Бориса Александровича. — Смысл-то какой?.. И как мы теперь узнаем, кто из них живая, а кто убитая?.. Если ее Липская и в самом деле собой подменила, то уж, наверное, понимала, что к чему. И, вероятно, разоблачения не опасается. Так что эта убитая, понимаешь ли, вроде как бы и жива… Что одна, что другая… И искать незачем…

— Надо искать!.. Фотографа поспрошать. Он же видел их обеих? — обратился Николай к Борису Александровичу. — Видел же?..

— Видеть-то видел… — с сомнением согласился тот. — Да что толку? Ни имени, ни адреса…

— Ну как же ни имени!.. А «Наташа»?..