Книга: Убийство в «Долине царей»
Назад: УБИЙСТВО В «ДОЛИНЕ ЦАРЕЙ»
На главную: Предисловие

СКАЗКА В ПЕРЬЯХ

(детектив с припадками)
В Доме творчества курортного города Атля на пятом этаже в номере, записанном как «люкс», но весьма далеком даже от второго класса, в отсутствие любви, смерти и администрации остывал труп писателя-детективиста Сергея Анатольевича Чернилова. Беспечно раскинув руки, труп коченел на полу при запертой двери, закрытых фрамугах и в темноте, составляя диссонанс внешнему миру — неугомонному, полупьяному и фривольному…
…С. А. Чернилов прибыл в Дом творчества неделю назад («Поработать вдали от жены», — объяснил он в Литфонде), ни с кем не сошелся на короткой ноге, скорее, обратно — рассорился, накатав жалобу на соседей сверху — из семинара начинающих фантастов, которым полюбилось в полночь собираться над головой Чернилова, петь спьяну и стучать пятками в пол. Наутро похмельные фантасты кое-как замяли дело в кабинете директора, но потом открыто поносили матом детективиста за неуважение чужих традиций и кляузничество. Особенно старался некий Чеймберс, написавший объяснительную буйства галактическим алфавитом собственного приготовления. Для остальных же обитателей дома С. А. Чернилов был темной полуграмотной лошадкой, отсиживающейся за дверью («Небось ежедневно по пятьдесят страниц катает, а предложения соплями склеивает!»); престранным деградирующим на глазах типом («Сначала говорит, а потом долго думает»); психопатом на свободе («Какой-то дерганый») и просто трамвайным хамом («Он не уступил мне место в лифте!»).
Из-за всего из-за этого за ужином его не хватились, на завтраке — тоже.
Впрочем, отсутствие в столовой было обычным в нравах Дома творчества, и соседи С. А. Чернилова по столику совершенно не встревожились. По первой гипотезе: куда он мог деться? — решили, что с тоски и творческого бессилия уехал до срока по-английски. А по второй: куда он мог пропасть? — вспомнили анекдот с бородой о драматурге, который пятнадцать дней пьянствовал, не высовывая нос из номера, пока горничная не пришла за пустыми бутылками и не посоветовала хоть к морю сходить, проветриться. Драматург вытаращил глаза и спросил: «А чего, тут еще и море есть?»
Увеличивая напор смеха за столом, рассказчик — известный народу и неизвестный быдлу прозаик Частников — прибавил отсебятину:
— А море занимало весь вид из его окна! — и сам захохотал надолго.
Но даже если бы популярный прозаик и два других соседа по приему пищи — певец гор Чудачкава и критикесса молодых дарований Ниночка Чайкина, охотно откликавшаяся на Ничайкину, — проявили долю сердобольства после обильного завтрака, поднялись бы в номер пятьсот три, то утерлись бы и ушли, недоумевая в шутку и всерьез. Все было привычно в номере, ни одна деталь не колола взгляда, не возбуждала тревожного любопытства, даже беспорядок, оставляемый вместо себя любым писателем, смотрелся тривиально: раскрытый чемодан выглядывал оцинкованным боком из-под кровати; пятерка разнокалиберных банок и бутылок скрашивала убогость подоконника в отсутствие цветов; домашние тапочки у стола — свидетели, что хозяин вне; рукопись, оборванная на полуслове-полуфразе; стопка изданных-переизданных творений для подарков нужным людям и ручка для автографов; носовой платок в засохших соплях и прочая мало говорящая обывателю ерунда. Зашедшая в полдень горничная смела и эти следы, наградив пинком чемодан, который от страха сразу спрятался подальше, забрав бутылки вместо чаевых, выбросив тапочки в прихожую, но брезгливо оставила следствию носовой платок…
…В полдень же скорый московский подвозил к курортному городку Атля рядового инспектора МУРа Семена Андреевича Черепова. Такими инспекторами — как на подбор, морально устойчивыми, трудолюбивыми до кровавых мозолей, мужественными до остервенения, верными женам до признания в импотенции подругам и добросовестными членами всех добровольных обществ — по горло напичканы советские детективные романы или приключенческие штучки с участием милиции на худой конец. Поэтому сверхоперативное прибытие — до поступления сигнала с места — выглядело своего рода ответной любезностью покойному классику детективного жанра, долгом памяти и как бы надгробным словом: «Спи спокойно в могиле, дорогой друг. Ты воспел наш нелегкий труд, мы за тебя по-товарищески отомстим».
Надо заметить, что Черепов с определенной личной, не достойной общественника радостью ухватился за «живое» дело и подвернувшуюся командировку. В последний месяц его доконали два рутинных следствия — кажется со стороны, ерунда, чушь на постном масле, а поди ж ты, закрой их! Первое — о директоре, который вместе с заявлением о приеме на работу требовал заявление об уходе по собственному желанию без числа, после чего издевался над подчиненными как хотел, но строго в рамках КЗоТа, приходил на допросы и нагло смотрел в глаза Черепова, как бы говоря: «Берите меня голыми руками, мне ничего не страшно, хоть сейчас в тюрьму!» Вторым подспудным делом была жалоба на мужа, который запрещал жене вставлять зубы, аргументируя свой деспотизм тем, что с зубами она уйдет к другому и разрушит семью или по углам целоваться начнет с кем ни попадя. Вот от этой ерунды и сбежал детектив Черепов, более чем странно объяснив начальству скоропалительный отъезд и известие об убийстве Чернилова:
— Это, знаете ли, товарищ полковник, нашло вроде импульса от внеземной цивилизации. Вот осенило и все тут! А как? — черт его знает. Да и он, поди, не знает. Откуда ему, черту-то?..
Каждый инспектор владел своими каналами информации, поэтому полковник ничему не удивился (попробуй удиви такого!), только спросил на всякий случай:
— А не пьян ли ты в стельку, братец?
Черепов даже промолчал от обиды, сжавшей горло, но сотворил усмешку на губах, легко переводимую на слова как: «Ну люди!»
— Источник информации надежен? Проверен неоднократно? — допытывался полковник.
— Сто один процент вероятности.
— Поезжай и привези бандитов сюда, — решил начальник, подмахивая командировочное удостоверение. — Но помни, ты нужен здесь как воздух: рутины все прибавляется, а штат не растет и в отпуск просится.
Полковник знал Черепова без малого двадцать пять лет. Он подобрал его пацаном, стреляющим из рогатки, и вырастил оперативником заместо отца. Он гордился методами работы Семена, хотя получал за них шишки в прокуратуре. Но Черепов умел — не отнимешь! — целиком положиться на интуицию, отринуть полуфакты, забыть намеки, презреть недоговоренности, от которых начинали пляску смерти вокруг трупа и вокруг «дела» другие сыщики. А Черепов шел напролом за интуицией и иной раз приводил преступника за руку, хотя тот даже в свидетелях не числился и вообще непонятно, с какого бока угодил. Когда коллеги беспомощно опускали руки и от стыда убирали с глаз нераскрытое «дело», Черепов вставал в шесть утра, ехал на «шестом» трамвае шесть остановок и у пивного ларька арестовывал шестого в очереди — крупного махинатора, — прикидывая, что следующая благодарность у него по счету — шестая… Изредка, правда, отличался оригинальными идеями и товарищ полковник. В таких случаях они с Череповым щупали друг у друга уши и «версию с холодными ушами» отбрасывали…
В вагоне воняло недоеденной курицей, город наползал окраинами, от обилия запасных путей двоилось в глазах, которые Черепов не смыкал всю ночь, охраняя с верхней полки свои ботинки от сновавших цыган и шантрапы, листая прихваченные в дорогу страницы «дела» о бревне, упавшем и никого не убившем, мучительно размышляя: «Почему? Почему никого не убило бревно? Почему люди разошлись в разгар рабочего дня?..»
Детектив снял с полки портфель, попрощался с попутчиками и вышел в тамбур.
— Почему у нас все поезда зеленого цвета? — в ожидании платформы заговорил он с проводницей.
— Шоб, кода состыкуешь вагоны, у сцепщиков не рябило, — объяснила проводница — простая баба, вытащенная каким-то развратным типом из деревни совсем недавно, брошенная без жилплощади в городе и теперь коротающая ночи в поездах дальнего следования, — наметанным глазом определил детектив.
— А я думал, чтобы люди по зеленому цвету могли отличать поезда от других предметов.
Открылась дверь, и Черепов с грехом пополам сполз вниз. В кармане зашуршали небрежно сложенные бумажки: десять ордеров на обыск, пять — на арест и двадцать повесток на допрос, — оставалось лишь вынуть ручку и вписать фамилии.
Детектив вышел на привокзальную площадь, миновал наискось газон с проборами тропинок и залысинами по углам, остановился у киоска и передернулся: думал-то, что едет на юг, греться, а тут, как и в Москве, был месяц март и кошачий холод. «Разживусь-ка местной газетой, — подумал Черепов. — Если городские следопыты пронюхали о Чернилове — все дело насмарку. Мне шума не надо, я в тишине люблю брать преступника, лишь бы у того шиворот был пришит суровыми нитками».
Среди всевозможных «Организация купит», «Продам дешево», «Пущу на койку двух студенток», «Меняю марки и прочую дребедень» он с трудом отыскал колонку «Хроника происшествий» и облегченно вздохнул. Упоминаемое происшествие под названием «Цена баловства» не касалось смерти Чернилова и случилось в другом конце города:
«В 14 часов 38 минут на пульт дежурного поступил сигнал, что в дом № 8 по улице Ал. Матросова ворвался грабитель с самодельным ножом, находящийся в стадии алкогольного возбуждения. Уже через пять минут участковые Аможнов и Анельзин прибыли к месту происшествия. Однако подняться на 8-й этаж, где бесчинствовал преступник и откуда неслись крики о помощи, милиционерам не удалось, так как оба лифта были заняты. Битый час протолкались участковые в парадном, ожидая лифта, и что же?! Оказалось, пятиклассник Павлик Корчажкин, один (!!!) катался (!!!) сразу на двух лифтах (!!!), таким вот образом заполняя пионерский досуг и растлевая в себе остатки коммунистического воспитания. Юный хулиган доставлен в детскую комнату милиции. Остается спросить: до каких пор от безалаберности учителей и родителей будут грабить неповинных граждан?
Дежурили Ф. Коехчук и Ф. Коехгек».
«Ишь пострел! Вылитый я! Надо его найти и рогатку смастерить», — улыбнулся Черепов, хотя в этот момент думал о другом, о том, что на местную, запуганную бандитами милицию надежды никакой и от непорочного в поступках Павлика Корчажкина будет больше проку.
Правда, детектив еще в поезде решил обходить боком городские власти: на курортах — кругом мафия, воры и лихоимцы. И вот небольшая заметка подтвердила дедуктивность его решения.
Черепов смял газету, уготовив ей другое применение, и пошел в гору, в Дом творчества, — дорогу он знал…
Администратор сидела в холле за столом и ковыряла в носу от безделья. «Сама вся в бриллиантах и конфеты жрет приличные, — профессионально зафиксировал детектив. — Надо ее потрясти в негромкой беседе без посторонних, тем более фамилия всплывала в деле — Алевтина Тимофеевна Чуждая, сорока лет, разведена, один беспризорный ребенок, не курит, но балуется, не пьет, но выпивает, питается сладким и горьким, по ночам принимает гостей на рабочем месте».
Он показал администратору удостоверение, не выпуская из своих рук, и сказал:
— Вам должны были позвонить и предупредить.
Чуждая жеманно улыбнулась и вынула палец из носа:
— Они все такие скучные, эти телефонные «должны»…
— Я не шучу и не играю. Вам звонили или нет? Отвечайте без проволочек!
— Ну звонили, звонили, пять раз уже звонили с утра, — выдавила администратор как признание.
— Мне нужны ключи от номера Чернилова, от пятьсот третьего, — подсказал он.
Чуждая сунула ему ключ, как взятку, и полезла пальцем в нос. Брелок с выцарапанными цифрами 503 оказался чугунной заготовкой для колокольчика: при желании такой болванкой вполне можно было убить или ранить. На всякий случай Черепов осмотрел брелок, но ничего интересного не обнаружил, кроме сгустка запекшейся крови, и спросил:
— А где буду жить я?
— Там и будете, — сказала Чуждая. — Вы там записаны.
«Странная запись. По меньшей мере странная и многообещающая», — подумал детектив, хотя думать и не оставалось времени, надо было воспользоваться расслабленностью администратора, взять ее с пылу, с жару, атаковать до победы.
— Два вопроса, — предложил он, как билеты в кино.
— Хоть десять, — легкомысленно отозвалась Чуждая.
— Когда вы последний раз видели Чернилова?
— Во сне. Два дня назад. Вернее, две ночи: я дежурю через сутки, — объяснила она. — Чернилов поругался с фантастом Чеймберсом, номер шестьсот третий, и крадучись пошел в номер Ниночки Чайкиной на глазах у всех участников скандала.
— Это все, что вы можете сообщить следствию?
— А-а-а! — улыбнулась Чуждая и засунула второй палец в нос. — Вы следователь?
Черепов сообразил, что проговорился, и с досады прикусил язык до крови.
— Продолжайте рассказ, — выкрутился он.
— Ничайкина его выставила. И правильно сделала, одобряю! Совсем стыд потерял, кобель литературный! Разве к дамам ходят с гнусными намерениями при честном народе!.. Потом все разошлись и к ней заглянул Чудачкава с бутылкой. Только не подумайте чего-нибудь плохого, хоть Ничайкина не ангел, если не сказать прямо. Он просил статью о своем творчестве в центральной прессе и, напросившись, ушел резвиться к юным фантасткам, допился там до того, что надел платье и с воплем: «Я в скафандре! Полет проходит нормально!» — упал с лестницы.
«Знаю я эти заказные статьи! Тут бутылкой не отделаешься, — подумал Черепов. — Тут и ящик вряд ли поможет».
— Вы кому-нибудь давали ключ от номера Чернилова?
— Нет. А у горничной свой ключ. Впрочем, может, сменщица вчера давала. У нее спросите…
Черепов поднялся на пятый этаж и замер перед табличкой «503». Откуда-то из стены, из неприметной двери выпорхнула женщина цвета спелой сливы и, легонько хлопнув детектива по щеке, спросила:
— Почему вы забываете бриться, сосед?
«Действительно, — подумал Черепов, — почему я забываю бриться?» — и тут же забыл об этом. В голове вертелась юлой дилемма: вызвать милицию и понятых или самому осмотреть труп и номер в тишине и спокойствии? Как лицо должностное и ответственное, Черепов выбрал вторую посылку, хотя был убежден в ее ошибочности. Он оторвал кусок от газеты, запихнул в рот и нажевал два катыша, какими в детстве пулял из рогатки. Но теперь — взрослым — Черепов засунул их в ноздри, спасая обоняние от трупного запаха.
Наконец, собравшись с духом, а мужества ему было не занимать, Черепов на цыпочках проник в номер. Интуиция не подвела его и на этот раз, зато подвел разум, потому что труп не валялся посреди комнаты. Детектив высморкал катыши в ладонь и первым делом обнюхал ванну: кислотой не пахло, никто не растворял тело Чернилова. Но детектив нутром чувствовал: труп где-то рядом, может быть, доспевает в соседнем номере в полиэтиленовом мешке, хотя именно этому чувству нутра детектив доверял меньше, чем разуму, которому никогда не доверял. «Сам найдется, — подумал Черепов. — И часа не пройдет, как кто-нибудь завизжит на этаже или гаркнет в парке», — и вернулся в прихожую, внутренне напрягшись и сосредоточившись перед осмотром места происшествия.
В прихожей валялись тапочки. Черепов взял их двумя пальцами и, не обнаружив ничего интересного, смутился по привычке, как мальчик в гостях. А привычка такая выработалась, когда он по долгу службы приходил в чужие дома и мялся в коридоре, не зная, разуваться или нет, — и хозяин мялся вместе с ним, не зная, предлагать официальному гостю переобуться или протянуть запястья для наручников. Черепову очень хотелось — был такой грех — сбросить с ног дерматино-бетонные кандалы фабрики «Скороход», юркнуть в теплые домашние туфли преступника и торжествовать, развалившись в мягком кресле, которое наутро будет конфисковано, но он топил свое желание, как нагулянных котят. Теперь ничего топить не требовалось, кроме батарей, тапочки остались в наследство от жертвы, — и, боясь наследить в комнате, Черепов переобулся. Простая мысль, что тапочки могли быть не Чернилова, принесены извне или брошены преступниками, — не посетила утомившуюся голову детектива, тем более и размер совпал.
Первым делом он вооружился лупой и, встав на карачки, дотошно обследовал ковер. Выжженные сигаретами дырки он миновал, не анализируя, а вот несколько пятен в центре исследовал более чем внимательно. Одно пятно он даже лизнул и все равно не разобрался в происхождении. Тогда он надергал клочья ворса, спрятал в полиэтиленовый мешочек и поднялся с карачек. Взгляд сразу поймал подоконник и белые круги на фоне пыли. С помощью школьной линейки Черепов без труда определил, что здесь стояли две трехлитровые банки и три бутылки ноль-восемь. В шкафу скучал костюм-тройка. «Похоронный», — окрестил его Черепов и в карманах нашел сиротливую бумажку, оказавшуюся рецептом. Латинского детектив не знал, потому что в годы познавания мастерил рогатки, и убрал рецепт до выяснения. Затем обшарил письменный стол: стопки чистой бумаги, книжка с автографом Частникова (нечитаная), ручки, штрих, канцелярская ерунда и на дне тетрадь, обложка которой разукрашена надписью: «Дневник Чернилова. Начат два месяца назад».
«Ну вот! — порадовался детектив. — Уж какая-нибудь зацепка меня здесь ждет-дожидается, и я ее, родную, непременно рассекречу!» Но он не сел тут же читать взахлеб с карандашом, а решил осмотреть все до конца. Взял с полки книгу Чернилова и… ошарашенный, побежал в ванную к зеркалу. Глядя то на фотографию Чернилова в книжке, то на себя в зеркало, Черепов обнаружил необычайную схожесть черт их физиономий, хотя и различий было предостаточно.
Наружность Чернилова выглядела поупитанней и гримасой выражала самодовольство, на лице же Черепова без конца что-нибудь дергалось и возилось, да и сам он весь дергался и повизгивал. Взгляд Чернилова был рассеян и блудлив, словно старался зацепить каждую проходящую женщину, взгляд же Черепова словно высасывал что-то из одной точки. Имелись и другие расхождения, например, покойный писатель явно мылся перед съемкой, детективу же с его сыскными заботами было не до ванн, умыться не всегда получалось. Вообще, вглядевшись детально: нос в нос, рот в рот, уши в уши, — детектив усомнился в схожести физиономий, хотя схожесть все-таки была налицо и каким-то непонятным образом достигалась трехдневной щетиной Черепова. «Принц и нищий, одним словом», — подумал он и сразу смекнул, что для пользы следствия перед людьми, видевшими Чернилова мельком или в сумерках, вполне сойдет за убиенного, если не будет бриться и мыться. «А понадобится для дела, — решил детектив, — не постесняюсь, надену костюм Чернилова, надвину шляпу и явлюсь преступнику мстителем с того света! Вот уж он перетрухнет, а я похохочу с удовольствием!»
Но что бы Черепов не думал, а мыться по привычке не хотелось, но неизвестное желание настаивало, но детектив не поддался желанию, но чуть-чуть уступил и полежал в ванной в одежде и без воды. Потом вернулся в комнату и еще раз осмотрел, все ли он осмотрел? Оказалось, не все, оказался еще под кроватью чемодан с несмываемой надписью на боку: «Сережа Чернилов. 5-й отряд. Пионерский лагерь им. П. Морозова».
«Почему он засунул чемодан под кровать, а не убрал в шкаф?» — подумал Черепов одну секунду, потому что в следующую уже решил, что ничего существенного в разгадке не найдет.
Сбитый в эпоху обобществления обобществленным умельцем, чемодан открывался одним пальцем и им же закрывался на ключ. Внутри ожидал применения гардероб потасканного джентльмена: штопаные носки, прожженная сорочка («А ведь Чернилов не курил!» — мелькнула и погасла мысль), рукодельный свитер со стоячим воротом и десяток носовых платков. «По всему видно, болел парень часто от сквозняков, не берег себя, вот и доигрался», — отметил детектив. Этот вывод подтверждался и грязным платком на столе. Черепов рассмотрел его со всех углов и точек зрения, но никаких интересных монограмм не сыскал, неинтересных — тоже, одни цветочки и разводы высохших соплей. «В лаборатории разберутся», — решил он, сунул находку в полиэтилен и сам поперхнулся, закашлялся, засморкался и чихнул три раза. Не найдя ничего подходящего в собственных карманах и не церемонясь с тактом, Черепов стащил один платок из чемодана и только хотел утереться, как!..
— Кто сказал «как»?! — закричал Черепов. — Признавайтесь немедленно, а то пристрелю, и ничего мне за это не будет:
— Какакак… — сбежало в прихожую испуганное эхо и скончалось в дальнем углу.
Но это он сам сказал от удивления, потому что под носовыми платками на дне чемодана лежали топор, обернутый в рабочую рукавицу, нож, пеньковая, ловко скрученная удавка с куском непользованного мыла и пачка снотворного.
Топор был чист и отточен, пенька хоть и отдавала на запах мылом, но это от близкого соседства в чемодане, с ножом последний раз ходили по грибы осенью — сморщенный опенок прилип к лезвию (Черепов его съел на всякий случай), только пачка снотворного оказалась пуста.
Черепов сравнил названия на коробке и в рецепте и расстроился — разные.
«Зачем? Для чего? Для кого он приготовил столько? Кого Чернилов хотел зарубить, заколоть, отравить и подвесить, заботливо смазав удавку? — переполошились в голове мысли, как голуби на чердаке, поднимая из подсознания новые, неоформившиеся, словно пузыри в закипевшем чайнике. — Боялся ли Чернилов? Сам ли угрожал и пал жертвой собственных угроз, накушавшись снотворного? Всегда ли был честен и кому врал, не стесняясь?.. Как мало я знаю в свои-то годы!»
Зажав уши ладонями и прикрыв глаза, Черепов рухнул в кресло и забылся в анализе фактов.
Между тем минуло три, четыре часа, а криков нашедшего или нашедшей труп ни на этаже, ни в парке не раздавалось. Впрочем, детектив — весь в анализах и размышлениях — все равно не смог бы разделить радости находки. Очнулся он, когда его тронули за плечо. Черепов подскочил и закричал:
— Кто вы? Что вам? Как вы вошли сквозь дверь? На счет «три» стреляю! Раз, два, три, четыре, пять…
Женщина отвечала мычанием и показывала пальцем на бумажку, приколотую к стене и озаглавленную как «Распорядок дня», вернее, показывала на строку со словом «Обед».
«Горничная!» — угадал с первого раза Черепов и убрал пистолет.
— У меня к вам два вопроса. — Это был излюбленный метод детектива: один-два вопроса — и ушел от ответа. Через час вернулся, еще парочку задал — и исчез надолго. И так до полной ясности или чистосердечного смягчающего признания.
— Мы-мы-мы, — упиралась горничная.
— Говорите по-человечески! Вам некого бояться, а я и сам все знаю, — стоял на своем Черепов.
Но горничная отвечала тем же.
«Тоже мне, фифа! Вошла без стука и еще изображает из себя тайну мадридского двора!» Но тут горничная на пальцах объяснила, что она глухонемая, и Черепов прогнал ее взмахами рук и движениями напуганной птицы, опасаясь порчи следов, потом тщательно сфотографировал место происшествия разными планами и, почувствовав тоску в животе, решил последовать совету горничной.
На часах было семь. «Глухонемая перепутала обед с ужином». Впрочем, часы стояли. Черепов завел их по солнцу, которое уже село, и запер за собой номер. Порог он присыпал мукой на случай непрошеных визитеров и, размышляя, кому мог понадобиться труп писателя Чернилова, кроме убийц и близких родственников, спустился в холл. Администратор как-то залихватски ему подмигнула, хотя рядом стоял человек с мятым лицом и в перепачканном костюме — ненужный свидетель их знакомства.
— И что за человек моя жена! Да и человек ли? — жаловался он Чуждой. — Вот столб встретишь, скажешь: «Здравствуй, столб», ответит. А эта промолчит!.. Нет, уйду, не буду возвращаться. Там сыро, но хоть не тошно, и свободы — пруд пруди. Сяду на кочку, захочу и посмеюсь вволю, а как надоест — поплачу. Тут-то мне и полегчает. — И убежал прочь, хлопнув входной дверью.
«В своей работе ты должен учесть, что писатели — народ странный, двинутый и легко ранимый, — вспомнил Черепов пестования товарища полковника. — Допрашивать их следует осторожно, играючи, намеками и прикидываясь дураком, но не перебарщивая для достоверности. А то ведь, сволочи и паразиты, во все газеты затрубят, что приезжал, дескать, инспектор МУРа и всячески мешал заслуженному отдыху».
— Кто такой? — спросил детектив, возвращаясь из воспоминаний в реальную жизнь.
— Да сосед ваш.
— Кто такой, я спрашиваю, — повторил Черепов.
— Сосед ваш Частисветов — кастрированный каскадер, как его зовут, хотя на самом деле он просто прыгнул из окна в седло не совсем удачно. Теперь присосался к Литфонду и чешет мемуары за мемуарами, — выдала справку администратор. — Кому он их только не писал! Говорят, что и за самого, который помер, тоже он старался.
— Псих, что ли?
— Да вы все тут чокнутые! — ни с того ни с сего огрызнулась Чуждая.
— А вы все там нормальные?
— Уходите! — закричала Чуждая. — Не мешайте работать на благо родины!
Черепов недоуменно пожал плечами и побрел в столовую, размышляя, что каскадеру (псих он или нет) раз плюнуть перелезть из одного окна в другое, накормить снотворным Чернилова, спустить труп на веревке и вернуться тем же путем, а сообщник в кустах… «Все хорошо, все логично и достоверно, но мотив!»
Из-за угла вышел человек, никогда не причесывавшийся и скорее ковырявший в голове граблями, чем пятерней. Он остановил Черепова вопросом:
— Кто доказал, что под Калугой отлично вызревает капуста? Отвечайте без подготовки!
Черепов отшатнулся и закатил глаза.
— Циолковский доказал своей жизнью! А ведь мы даже не представляем, как это: ночи напролет смотреть в трубу, а спозаранку уже пахать и сеять! Сидим тут упитанные, трескаем в три горла… Кстати, вы не знаете, чем размножается капуста? Кочерыжкой, что ли?
«Фантаст, — сообразил Черепов. — Скорее всего искомый Чеймберс, с которым повздорил Чернилов перед смертью».
— Идите и проспитесь, — посоветовал детектив.
— Устал я дрыхнуть! — искренне возмутился Чеймберс. — Я же не медведь в берлоге, я фантаст в Доме творчества!
Черепов решил взять его на испуг и, бросив резкий пронзительный взгляд, выпалил:
— Вы знали Чернилова?
— Нет, не знал. Я вообще с такими не знаюсь.
— Что вы можете о нем рассказать плохого и хорошего?
— Да вот, что не знал, и могу.
— А врать в вашем возрасте неприлично, — напомнил детектив.
— Не имею обыкновения. Я фантазирую, наглая твоя рожа. — И плюнул Черепову под ноги.
Но детектив только рассмеялся в лицо похмельному негодяю, растер тапочком плевок и пошел в столовую.
«Чеймберс скорее всего псевдоним, — мелькнула догадка. — Стащил зарубежную кличку, чтобы охотней раскупали его фантастическую белиберду. Срочно уточнить, кто он по паспорту… Но как права Чуждая: натуральные психи, санитаров вот не хватает. А я на что? Я и есть самый натуральный санитар общества».
Задача — любым способом занять место Чернилова за столом и заставить соседей сболтнуть лишнего. Где-то ведь прячется зацепка! Шило в мешке или иголка в стогу — какая разница, когда твердо уверен, что найдешь… Черепов оперативно решил поставленную задачу: на скатертях лежали персональные меню с фамилиями сидящих за столом. Место Чернилова оказалось в дальнем углу. Чудачкава, Чайкина и Частников, от чьих фотографий распухло «дело», уже колдовали вилками, ножами и зубами над рагу. Черепов упал на свободный стул и изобразил добродушие на физиономии, которое не встретило понимания и не вызвало взаимности.
Подошла официантка, ляпнула:
— Вы ничего не заказывали — мы ничего персонального не готовили.
— Принесите что есть, — скомандовал детектив, — хоть сухарей.
Когда она отошла, он улыбнулся еще добродушней — прямо американский миллионер, которому за здорово живешь дали доллар, — и предложил:
— Давайте знакомиться!
Ничайкина выронила вилку умышленно и громко, оглядела Черепова, как неполноценного, и спросила, помахивая ножом:
— С чего вдруг?
— И есть ли у вас что выпить за знакомство? — спросил Чудачкава.
«Они уже знают! — догадался Черепов. — Знают и боятся опрометчивого шага-слова-поступка. Но от кого пошла информация? Удостоверение видела только Чуждая… А я-то хотел взять ее в помощники!.. Ну что ж, знают, тем лучше. Или хуже. Или наплевать. Я тоже знаю их почти как облупленных. Пора открывать карты, а прикуп уже кто-то выиграл».
— Когда вы последний раз видели Чернилова? — пошел напролом детектив.
Частников засмеялся чуть-чуть истерично:
— А-а-а! Понимаю!.. Это допрос. Контора пишет, конторе нечем заняться, — и подмигнул Ничайкиной, которая перемигнулась с Чудачкавой, а тот еще с кем-то за соседним столиком.
Официантка поставила перед Череповым тарелку сухарей, но, увлеченный перемигиванием, он к тарелке не притронулся.
— Когда вы последний раз видели Чернилова? — Повторяя, Черепов напустил в голос строгости и сразу впал в меланхолическое забытье.
— Два дня назад, вот здесь, за ужином, — с некоторым любопытством для самого себя сознался Частников. — Вы сейчас произведете арест или можно доесть рагу без наручников?
— О чем говорили? — спросил дотошный Черепов. — Рассказывайте подробно, я не хочу тянуть из вас клещами каждое слово, каждую деталь, каждый факт, столь необходимые в моем деле.
— Говорил Чернилов, трещал без умолку, а мы слушали вполуха. О том, как красива Атля ранней весной, — сказал Частников.
— И что умирать не хочется, но придется, — сказала Ничайкина, — потому что жена смастерит ему памятник.
— А наговорившись, он поднялся, — сказал Чудачкава.
— А поднявшись, пошел к выходу, — сказал Частников.
— А подойдя к выходу, он достал носовой платок, — сказала Ничайкина.
— А достав носовой платок, он высморкался, — сказал Чудачкава.
— А высморкавшись, о чем-то задумался, — сказал Частников.
— И вполне надумавшись, опять высморкался, — сказала Ничайкина.
— Высморкался дважды и ушел, — досказал Чудачкава. — Кажется, ничего не упустили: все слова, все детали и фактики.
Черепов достал полиэтиленовый мешочек и спросил:
— Сморкался сюда?
— Может быть, и сюда, может быть, на пол, — ответил Частников.
— Я имею в виду не мешок, а платок в мешке, — уточнил детектив.
— Ну кто на такие мелочи обращает внимание! — удивился Частников. — Вы же не первый день занимаетесь своим ремеслом, должны знать или догадываться.
Черепов побагровел:
— Вы лжете! Все трое лжете нагло и корыстно! Вы видели Чернилова поздно вечером во время скандала с Чеймберсом!
Литераторы покраснели, как дети, укравшие из буфета варенье и вымазавшиеся в нем.
— Какого скандала в благородном семействе? — спросили они.
— Как какого?! Чеймберс стучал пятками в пол? Стучал! Это доказано логикой происшедшего!
— Может, и стучал. Нам все равно, что делает Чеймберс перед сном. Вполне вероятно, он звал инопланетян в гости. Он любит это дело.
Детектив смешался, пробубнил что-то про заведомо ложные показания и выскочил из-за стола, надеясь тут же провести очную ставку с Чуждой, но кресло администратора пустовало. Черепов подождал пять минут для очистки совести, потом вспомнил, что больше пяти минут он никого не ждет, и поднялся в пятьсот третий. Мука лежала нетронутой вдоль порога. Сдувая ее, детектив вспомнил, что забыл… Забыл поужинать сухарями.
«И вот так всегда в моей работе! Хоть бы сухой паек в командировки давали. Как приятно погрызть или пососать что-нибудь в засаде!»
До девяти он размышлял, кто ему морочит голову, кто принимает за дурака, кто сознательно врет, и рассматривал вещественные доказательства вторично. Особенно полюбился топор, себе бы приобрел такой же: ребра порубить баранине или колышек обстругать для палатки. Жаль, Чернилова не спросишь, где ими торгуют… Но что имела в виду Ничайкина под словами «придется умирать», кроме лжи и фальши?
В девять ноль-ноль, как всякий добропорядочный гражданин, Черепов вышел в холл на своем этаже посмотреть программу «Время» и узнать, чем дышит страна на ладан. Иссиня-черная красавица, кастрированный супруг которой сказывался в нетях, уже коротала вечер перед телевизором. Детектив плюхнулся в соседнее кресло и спросил:
— Вы здесь одна? — заранее предвкушая ответ и следующий вопрос.
— Как будто вы не знаете, что я с мужем. Но он ушел в горы тренироваться два дня назад и как сквозь землю провалился.
«Ну Чуждая! Ну дрянь! Всем разнесла-растрепала!» — выругался Черепов, а вслух сказал:
— Я видел его сегодня, он забегал с разминки весь в грязи, очень озабоченный вашим невниманием.
— Черт с ним. Мне и одной весело.
— Можно вопрос? — спросил детектив.
— Отстаньте, я фригидна.
— Как вас зовут?
Иссиня-черная красавица встала, ушла в номер и заперлась на ключ.
«Ну и черт с тобой, бриться не буду», — подумал Черепов.
Он честно посмотрел «Время», факультативно прихватил «Актуальное интервью» и, выключив телевизор из чувства государственной экономии, тоже вернулся в номер: ему не терпелось сесть за дневник Чернилова.
Вложив его для солидности и по милицейской грамоте в папку с грифом «ДЕЛО № 12 345», детектив начал изучение с последней записи:
«Таинственный и неизвестный науке недуг поражает меня две последние ночи: все, что я делаю во сне, повторяется наяву. Взмахну, например, во сне рукой, с кем-то прощаясь, — и наяву взмахну, вывихнув плечо. Покажу кому-нибудь язык в шутку — да так и просыпаюсь с высунутым языком по самый подбородок. А сегодня до того разругался во сне с рецензентом („Утренняя запись“, — отметил детектив), что сосед, не достучавшись в стену, в дверь, залез через фортку (Черепов даже подпрыгнул на этой строке: „Вот она, близость разгадки!“) и потребовал уняться. Сейчас сунулся к доктору Сковородкину за диагнозом — помощи уж не жду от нашей медицины, — а он не знает что и ответить, только ухмыляется и совсем не по-дружески, словно убить решил исподтишка гадким бандитским способом…» — дальше шли чистые страницы: доктор Сковородкин как решил, так и сделал, недолго думая. Или за него кто-то наемный постарался? Уверенный в безнаказанности, наглый, подлый и чреватый последствиями. Нет, такие приметы постовым не раздашь, до зарезу нужен шрам на ухо или бельмо на глаз.
Черепов смахнул скупую слезу, по-мужски пожалев Чернилова. От подозреваемых рябило в мозгах. С лупой он обследовал форточку, нашел клок шерстяных красных волокон и запаковал в полиэтилен на тот случай, если Частисветов упрется, будто не лазал в форточку. «А если лазал сам Чернилов? Если его труп выбросили вниз и оттуда утащили в неизвестном направлении? Ночью было шумно, пьяный Чеймберс горланил „Заправлены в планшеты космические карты…“» — детектив схватил фонарь и опрометью побежал вниз, перескакивая ступеньки и перемахивая через поручни.
Безнравственный администратор спала, сняв телефонную трубку. Черепов выбежал в ночь и сразу промок до нитки, до мозга костей и до костей мозга, только мозги сохранил сухими. Даже глупец не стал бы искать следов без зонтика под таким тропическим ливнем посреди зимы. Детектив вернулся и растолкал Чуждую:
— У Чернилова был красный свитер?
— Дайте подумать…
— Отвечайте не задумываясь! Ответ — это мой приказ и ваш гражданский долг.
— Чудачкава одевается в красное, когда идет к женщинам, — сказала администратор, — хочет выглядеть зазывным фонарем.
— Зачем вы обманули меня днем, Алевтина Тимофеевна? Зачем придумали какую-то полуночную ссору два дня назад?
— Но мне действительно приснился Чернилов. Как он был зол на Чеймберса!
«Либо она набитая дура, либо хитрая бестия, либо и то, и другое, и третье, — решил детектив. — Ничего, голубушка, запрошу Москву, там всегда найдут, чем тебя прижать к стенке. А тебя приятно прижать, только не к стенке!» — подумал он и сразу прогнал эту мысль, как увязавшуюся дворняжку.
— Не угрожал ли вам Чернилов топором?
— Нет, слава Богу.
— А не обещал ли он вас повесить за что-нибудь?
— Точно не помню, — ответила Чуждая. — Мне иной раз такое постояльцы наобещают — голова кругом.
— А нет ли у вас чего-нибудь пожевать вкусненького? — спросил Черепов, чувствуя бурление в животе.
— Зажевать? — переспросила Чуждая. — Закусить? — удивилась она же. — Пить и распивать у нас запрещено с восемьдесят пятого года.
Детектив махнул рукой безнадежно и пошел наверх. Уже на лестнице он подумал, что надо бы переписать из регистрационного журнала, кто где живет из подозреваемых и кто такой Чеймберс по паспорту. Но поленился спускаться, вспомнил лишь с радостью, что и в их управлении не пьют и не курят с восемьдесят пятого, а под праздники товарищ полковник собирает подчиненных на посиделки, раздает всем по конфискованной жвачке, и так они проводят время в приятных беседах и взаимном уважении.
Когда Черепов вошел в холл, захлопнулись сразу три двери. Этого еще не хватало! — за ним следили, его «вели», и не в открытую, а исподтишка. Взглядом детектив успел лишь схватить дверь Частисветовых. Впрочем, иссиня-черная ведьма могла караулить беспутного мужа. «А кто у меня сосед справа?» — подумал Черепов и решительно постучался. Ему не ответили, хотя свет пробивался из всех щелей и распалял любопытство. Черепов вспомнил, что молчание — знак согласия, и вошел. Старый дед развалился в кресле-качалке и делал губами «тпру-у» каждые десять секунд. «Слава Богу, жив пока! Будить — не будить?» — погадал детектив и разбудил недрогнувшей рукой.
— Добрый вечер, я — следователь. Вы не слышали какого-нибудь шума, возни под окнами две ночи назад?
— Чего? — спросил дед.
— Шума, говорю, не слышали?! — закричал Черепов в стариковское ухо.
Но дед опять взялся останавливать несуществующую клячу, безразличный к гостю и алчный до покоя.
«Так и второе пришествие проспит. Обломов какой-то, а не дед. Я в его годы буду за девками бегать, а он уж на боковую!» — пожалел его Черепов и, приоткрыв дверь, выглянул в коридор, в надежде сейчас отловить с поличным тех, кто шпионит за ним. Но коридор спал в лучших, традициях ночи, если не считать, что в номер Ничайкиной, крадучись и озираясь, как два отпетых бандита, зашли Частников и Чудачкава на цыпочках. Тотчас повернулся ключ, и опять все стихло, хотя и без них не шумело.
Детектив, не мешкая, последовал примеру двух литераторов с той только разницей, что у замочной скважины присел и засунул в нее глаз. Преступная троица держала совет, но о чем — оставалось гадать. Черепов вынул глаз и всунул ухо. Замелькали обрывки фраз, замельтешили слова, поскакали звуки. Черепов настроил мозг на дешифровку и осмысление. Частников убеждал, Ничайкина оспаривала, отбрыкивалась словами и междометиями. Наконец удалось кое-что разобрать цельным отрывком.
— Подумаешь! — сказал Чудачкава. — Одним детективистом больше, одним меньше. Никто бы и не заметил.
— Он играет с нами, а мы сыграем с ним по-крупному, — сказал Частников.
Я не бирюлька какая-нибудь, — сказала Ничайкина.
— В этом-то и дело, — согласился Частников.
На минуту все притихли, потом Чудачкава сказал:
— Хорошо, я согласен участвовать в уничтожении. Только пусть он не носит сопливые платки к столу. Они ему не помогут.
— Один за всех и все за колхоз! — сказал как будто обрадованный Частников.
— Спокойной ночи, — ответила Ничайкина, выпроваживая заговорщиков.
Черепов опрометью бросился в свой номер, заперся и замер под дверью, как мышка. Отдышавшись, он решил еще раз осмотреть фортку и сделал очевидный вывод, что из нее не могли выбросить труп на газон, разве что сильно размахнувшись и не промахнувшись, так как периметр этажа опоясывал балкон. По балкону скакали и плясали капли, уже загубившие сыскное дело на этом участке сыска.
Детектив с несвойственной ему прежде злостью захлопнул форточку кивком головы, минут пять побродил по комнате среди кресел и стульев, обдумывая план нового дня, и собрался спать, ничего не надумав. Когда он взбил углы подушки и снял покрывало, то обнаружил, что горничная не перестелила за покойным белье. Как ответная реакция, в мозгу засвербило и щелкнуло: убийца — женщина! Интуитивно Черепов всегда был готов помериться силой с этими лживыми натурами по-пионерски, а теперь вспомнил пронзительный, пронзающий взгляд горничной — и словно пелена спала. Почему бы не она с собственным ключом? Чернилов не ждал от глухонемой подвоха, чем сильно упрощал ее задачу. Горничной же никакие допросы и суды не страшны, если она не умеет читать. Впрочем, объяснила она Черепову на пальцах, что глухонемая, на тех же пальцах сознается и в содеянном. Кстати, в номере Ничайкиной стоит ваза, а в этом номере нет. Уж не ваза ли орудие убийства? В этом случае осколки на газоне не смоет даже кислотный дождь…
Черепов разделся, погасил свет и юркнул под одеяло. И тут что-то очень острое врезалось в зад. Первой мыслью было схватиться за пистолет, но детектив не доверял первой попавшейся мысли. Одну руку он резко выпростал к выключателю ночника, другой выдернул «занозу» из ягодицы. На ладони появилась серьга в каплях крови. «Золотая ли? Не подделка? — пронеслось в голове. — Завтра проверю. И заодно поищу владелицу по ушам. Но каков Чернилов при жизни! Я думал о нем лучше». Впрочем, тут же пришел на память случай из практики, когда бандит и бандитка, прибив топором жертву, полюбили друг друга на месте преступления, из-за чего и попались со временем. «Ой! — пронеслось опять со скоростью экспресса. — А если кончик был вымазан кураре или мышьяком?..»
Не зная, чем еще заняться на сон грядущий, Черепов прислонил к стене ухо и подслушал такой разговор в номере Частисветовых:
— Явился — не запылился! Иди к нему и живи с ним.
— Да ему самому жить негде.
— Вот и слоняйтесь вместе по улицам…
«Очень важный разговор», — решил детектив…
С серьгой в кулаке и с тоской в животе Черепов заснул. Беспокойный Чернилов мельтешил перед ним во сне, угощал пирожками с капустой и беляшами с отравой…
Очнулся детектив под утро в мокрых простынях: то ли от пота, то ли от сырости, то ли еще от чего — не догадаешься. На балконе сделал нехитрую зарядку, разгоняя клубы тумана ребром ладони и криками «ха!», подумал: «Преступник хитер и коварен, затаился и выжидает. Он хочет поиграть со следствием в кошки-мышки. Что ж! Он получит в напарники взбесившегося голодного кота, который истомился в засаде!» Животные метафоры вызвали в подсознании и по кромке мозга мысль: неплохо бы привести к пятнам на ковре кинолога с овчаркой, — хотя собак детектив терпеть не мог с тех пор, как прочитал, что объем обонятельных луковиц у лошади в четыре раза больше, чем у собаки. Пять рапортов послал он наверх с предложением использовать лошадей в угрозыске и ни на один не получил ответа. В последнем он советовал использовать пони, которая по размерам близка к собаке, и даже нарисовал архитектурный план, как без лишних затрат, на милицейском энтузиазме переоборудовать собачий питомник в понницу. Но и тут тупоголовое начальство никак не отозвалось: серость, к сожалению, пустила корни-ветви и там…
Задумавшись над судьбой лошади и правопорядка, детектив машинально распахнул дневник и прочитал предпоследнюю запись: «Хорошая фраза пришла мне на ум: „Все течет, все изменяется“. Услышал за обедом от Частникова. Сильно опасаюсь, что он процитировал себя. А так хотелось бы самому использовать!» — «Вот, значит, о чем думал писатель детективного жанра, сморкаясь перед выходом. Что ж, картина преступления выходит из тумана, как месяц. Не пора ли вынимать ножик из кармана? Все равно мне водить», — подумал детектив и собрался завтракать, но попутно решил заглянуть в подсобку горничной из праздного любопытства. Удивился, обнаружив дверь незапертой, еще удивился, обнаружив под кучей веников мешок, и опять удивился, обнаружив в мешке соль с песком. Зачем в субтропическом климате держать соль с песком на пятом этаже? Кто тут устраивает гололедицу и заморозки? Ответ не приходил в голову на голодный живот.
На вахте по-прежнему сидела Чуждая. Сменщицей не пахло: у нее был специфический запах. «Одно из одного, — подумал детектив, — или я не спал, или спал больше суток, или смена администраторов после завтрака». Гипотезы требовали проверки фактами, пытливый ум был бессилен.
Усаживая непокорное тело на стул, здороваясь с Чудачкавой и Частниковым, Черепов вспомнил, что опять не заказал поесть вкусненького. Одновременно он отметил-сфотографировал на память: натура поэта совершенно тождественна его физиономии, и у прозаика характер читается на лице.
— Я сегодня без платков, — прозрачно намекнул детектив Чудачкаве.
— Ну и слава Богу, — отмахнулся тот.
Ничайкина словно спорхнула на свое место, платье парашютом накрыло стул, в нос Черепова шибануло духами, какими эксперт их отдела забивал трупный запах при опознании.
— Допросы сегодня будут? — вежливо спросил Частников у детектива.
— Не надо превращать серьезное дело в фарс, — ответил Черепов.
— Я не ожидал, что все настолько серьезно, — Частников заговорщически переглянулся с Ничайкиной и Чудачкавой. — Впрочем, юный друг не лучше ль старых двух? — мысль Сократа, слова народные…
— Оказывается, в Атле есть цирк, а в цирке — медведь по кличке Шарик, — сообщила Ничайкина. — Отнесу-ка я ему конфет.
— Вам не хватает цирка за этим столом? — спросил Чудачкава.
После вопроса поэта молчали и ели, задумавшись о своем, только, перейдя к кофе, Частников открыл рот для слов, а не пище:
— Утром невзначай задумался над проблематикой «Трех мушкетеров» и обнаружил, что это совершенно развратная и гадкая книжонка. Как ее можно рекомендовать подросткам? — уму непостижимо. Вот уголовникам…
— А что такое? — встрепенулся Черепов, который в трудные минуты перечитывал страницы о мужественном д’Артаньяне.
— Посудите сами. Четыре здоровых бугая по каждому поводу и без распускают кулаки, убивают, нигде не работают — только числятся охранниками, пьют запоем, скандалят, уводят чужих жен, избив мужей, ждут смерти мужей, чтобы альфонсировать вдов, и — что самое печальное в их поведении! — готовы жизнью заплатить, лишь бы увенчать любимого короля рогами. Миледи рядом с ними — ангел, патриот земли французской.
— У меня идея — лекарство от пансионной скуки, — сказал Чудачкава. — Давайте перенесем сюжет на современную почву и поставим спектакль, тем более концертный зал пансионата в нашем распоряжении благодаря моей дружбе с директором, которую я питаю продовольственными заказами.
— А не выбрать ли нам для постановки детектив с убийством в самом начале? — спросил Частников.
— Разве бывают детективы с убийством в конце? — удивился и поразился Черепов.
— Бывают, — ответил маститый и общепризнанный, — вот ваш, например.
— Нет, «Три мушкетера», — решила за всех Ничайкина. — Я буду миледи и с радостью отравлю какую-нибудь стерву из писательских жен. Хотя Частисветова, конечно, больше подходит и на стерву, и на отравительницу.
— Я берусь накатать пьесу, — сказал Частников. — Мне это проще, чем некоторым разрешиться детективом на девятом месяце.
Черепов резко встал и вышел: слова прозаика он воспринял как оскорбление покойного. В тот же миг, подскочив со стула, за детективом понесся Чеймберс, сверкая пятками в воздухе, но Черепов — непонятно почему — спрятался от него в нише. Фантаст пролетел, не заметив. Черепов было бросился вслед, чтобы сбить подножкой и заломить за спину руки Чеймберсу, но не придумал с ходу, чего спросить у поверженного фантаста. «В конце концов, он мог бежать и не за мной, — подумал детектив. — Мало ли дел у человека после завтрака. Не убил — и на том спасибо».
Минуя холл, Черепов почувствовал, как его опять неудержимо влечет к администраторскому креслу. И опять за столом таращила бессонные глаза Чуждая, а желанной сменщицы, которая два дня назад сигнализировала в Москву об убийстве Чернилова, опять не было. Сменщица являлась информатором Черепова и в свете собранных им на месте данных могла бы кое-что уточнить, подсказать и объяснить. Заранее условились они по телефону делать вид поверхностного знакомства, чтобы не спугнуть преступника, заранее обсудили детали, как приготовить ловушку преступнику, заранее наметили экстренные меры по борьбе с преступником — и вот! — словно в воду канула! Куда она могла исчезнуть, испариться, рассеяться? Не к бандитам же подалась, соблазнившись материальной выгодой.
— Вы уже спрашивали, — сказала Чуждая. — Я вам ответила: она в вынужденном отпуске.
«Когда это я спрашивал? Не перепутала ли она меня с другим? И кто этот другой? И зачем он интересовался? И каким размером обуви он наследит на моей муке? А есть ли в его домашней библиотеке „Три мушкетера“? Есть ли библиотека или сам дом?» — пронеслось водоворотом по голове и кануло в Лету.
— Поэтому я и дежурю сутками, — добавила Чуждая. — Между прочим, без согласия профсоюза.
Как же ему выкручиваться без помощника? И жива ли еще его информатор? Может, неспроста упало на язык «как в воду канула»? Там, в воде, и надо ее искать водолазам?
— Она уехала на похороны по телеграмме, там и ищите, — подсказала Чуждая. — У директора есть заявление.
«Телеграмма — хитро и тривиально расставленные силки. И думать нечего! И нечем. Кто-то хочет нагрузить меня заботами по самые уши, а я давно сыт по горло».
— У вас должен быть регистрационный журнал с паспортными данными отдыхающих, — сказал Черепов. — Мне необходимо взглянуть краем глаза и кое-что запомнить краешком мозгов.
Безропотный администратор подвинула тетрадь со следами чаепитий на клеенчатой обложке.
— Черт побери! — выругался детектив, скользя по фамилиям украдкой. — Чеймберс и по паспорту Чеймберс! А вот это что за фрукт? Злодеев?!
— Вас удивляет, что Чудачкава — псевдоним? — спросила Чуждая.
— Значит, певец гор — лишь ширма? — ужаснулся догадке Черепов.
— Национальным меньшинствам всегда легче живется в многонациональной культуре, — ответила администратор.
В какой-то миг детектив позавидовал ее жизненному опыту и пожалел логические цепи собственных рассуждений: «Только не Злодеев! Человек с такой фамилией обречен быть убийцей. Я могу прямо сейчас арестовать его и отвезти в Москву в наручниках, плюнув на дедуктивный метод, так сказать, растоптав основу многолетней работы…»
— А почему тут нет моих паспортных данных? — спросил Черепов и без ответа Чуждой сообразил кое-как, что он не отдыхает в Доме творчества, а работает с надрывом для здоровья. Он — такой же член коллектива, как и Чуждая, только его трудовая книжка лежит в другой организации. Хотя, как ни крути, Чуждая обязана была проверить его паспортные данные: мало ли какой уголовный элемент мог воспользоваться добрым именем Черепова и загадить его до неузнаваемости, смешать с дерьмом, выставить на общественное осуждение.
От новой информации трещала голова, ладони самовольно сжимались в кулаки и бесцельно хватали посторонние для следствия предметы. Черепов поспешил в номер и в спешке поскользнулся перед дверью на зеркальном полу. Хорошо хоть голова его упала в муку и он отделался шишкой посреди лба и синяком на кобчике. А вот часы встали. А может, и не ходили с вечера. Детектив включил репродуктор и хотел уточнить время по радио, но от шишки и синяка что-то в нем надломилось, и он сбился, считая: «Пик — раз, пик — два, пик — три или опять два? — пик-пик…»
Он лег на кровать, расслабился и попытался собрать внутреннюю энергию, наложив на грудь металлические предметы. На третьей попытке в дверь постучали. После призыва войти вошел Частников.
— Вы переутомились от завтрака? — участливо спросил знаменитый.
— Нет. — Черепов сел из вежливости. — Прошу вас не ступать на ковер и занять кресло, а не стул.
— А что с креслом?
— Так, — намекнул детектив, — кое-что. Признавайтесь побыстрей, я домой хочу.
— Я по поводу высказанной идеи. В самом деле, почему бы нам не сыграть «капустник»? Всем известен сюжет «Трех мушкетеров», я напишу первые два акта, а дальше будем действовать экспромтом. Все мы люди творческие, и, я надеюсь, повеселимся на славу, высмеем эту глупую безнравственную книжонку. А там, глядишь, замахнемся и на что-нибудь более популярное у быдла. Как вам, к примеру, пьеска под названием «Анжелика — дура из дур»? Или — «У Фантомаса проснулась совесть»?
— Вы что ж думаете, я в дом отдыха приехал отдыхать и веселиться? — спросил Черепов.
— Помилуйте! В те редкие минуты, когда вы, так сказать, не при исполнении и мозг ваш отдыхает, хоть и в доме отдыха, почему бы не развлечь друг друга представлением, в котором все и актеры, и зрители, и одновременно просто приличные люди? Я уже переговорил со многими. Все в восторге. Упираетесь только вы.
— Я слишком занят преступлением, — отрезал Черепов. — Да и не фигляр я площадный.
— Простите за дилетантский совет, но у меня — поклонника серьезного детективного жанра — часто складывалось впечатление, что бандиты, шпионы и убийцы совершают преступления только в те моменты, когда следователь собирается в отпуск, или проводит уик-энд с семьей, или сидит в ложе театра с другом детства, или сам, наконец, выбегая из состава драмкружка, замечает что-то неладное… Вот тут-то, мешая его культурному отдыху и развитию творческих задатков…
Заговоренный до одури, Черепов не заметил, как Частников закурил без разрешения и уже прожег три дырки в ковре, аналогичные тем, что детектив обнаружил накануне и бросил неисследованными. «С какой целью он втягивает меня? — мелькнуло между мыслями о ковре. — Что за намеки о следователе на отдыхе? Уж не готовится ли еще одно убийство, еще одна смерть под занавес? Частников явно что-то вынюхал или предчувствует, сам не решается и тащит меня!» Объятый ужасом от собственных предположений, Черепов согласился.
— Вот и отлично. Я знал, что уговорю вас, дело нехитрое. — Прозаик бросил окурок в приоткрытую фортку, но промахнулся, но не заметил промаха. — Вы представите нам д’Артаньяна в виде студента, изгнанного на колхозные поля за врожденную безалаберность. Завтра после обеда мы соберемся в холле и я прочту сценарий, ха-ха-ха…
Он ушел почти счастливый. Детектив выбросил окурок и сразу пожалел: ведь в окурке могла быть какая-то информация. «Играть я, конечно, не собираюсь: нашел медведя плясать под дудку! Надо было ему в открытый рот плюнуть, отомстить за дырки в ковре. Но смысл присутствия есть: подозреваемые будут кривляться перед глазами, а допросы пойдут в порядке дружеской беседы на отвлеченные темы, — думал Черепов. — Кто же меня дурит? А главное — цель дурения? Нет! Не поддаваться на провокации, остерегаться ловушек, пытливым умом постигать преступника — вот чем я должен заняться немедленно!»
Жаль, что такие правильные теории детектива никак не оформлялись в конкретный план работы. Дело выглядело чересчур запутанным — ни одного конца, только узлы. С тоской в голове Черепов вспомнил преступление, раскрытое за пять минут: водитель сбил лося и уехал, не заметив, что номер грузовика застрял в рогах.
Детектив выработал план экстренных мер, а дальше решил действовать по интуиции: а) разыскать доктора Сковородкина; б) купить азотной и соляной кислоты; в) справиться в морге о невостребованных трупах; г) проверить рецепт Чернилова в аптеке. Все меры заставляли его покинуть Дом творчества и спуститься в курортный центр. Пятым пунктом детектив наметил розыск Павлика Корчажкина. Пропавшая сменщица требовала замены. В одиночку Черепов работать не умел и не хотел, поэтому звал в соратники пионеров и юных следопытов из числа бездельников и лоботрясов. Что ж! Тут нет ничего удивительного и порочащего: сам Шерлок Холмс не брезговал их услугами. Последний подручный Черепова из третьего класса отлично зарекомендовал себя в одном темном деле, но — как на грех — впоследствии помешался на кружке дзюдо и теперь отдыхал в Кащенке. Впрочем, Черепов был уверен, что Павлик в трудную минуту не подкачает.
Уже собравшись на выход, детектив открыл дневник Чернилова наобум, как гадательную книгу, и прочитал: «Самый лучший самогон в округе у бабки Марфы».
«Для кого отметил писатель этот факт? Кто она, бабка Марфа? Что общего у нее с непьющим Черниловым? Или выпивающим? Или злоупотребляющим? Пятна на подоконнике! Что было в посуде? А ведь Чернилов брился, наверняка брился. А одеколона нет! Неужто выпил от безысходности? — полетели мысли. — Вроде была Марфа-посадница, проходила по какому-то делу, но жива ли? А если жива, здесь ли проживает? Ладно, понадобится — спрошу в местном угрозыске».
Детектив решил и впредь читать дневник Чернилова наобум, по прочитанному выстраивать гипотезы и делать следующие шаги в работе.
У входа в Дом творчества на площадке детектив увидел Чудачкаву, «в миру» Злодеева. Против поэта гор у Черепова были две улики: красный свитер и собственная машина, на которой можно было бы бесхлопотно вывезти труп на свалку и, созвав крыс, замести следы. Чудачкава как раз в красном свитере стоял у машины и улыбался солнцу.
— Подвезти вас в центр?
«Что ж, — подумал Черепов минут пять, — ехать недалеко. Успею задать пару вопросов и надергать шерстинок из свитера для экспертизы».
…С того момента, как детектив забрался в машину и пристегнулся ремнем, ясные картинки следствия навсегда померкли в его глазах. Мир предстал перед Череповым в ватном и кисельном обличье; выкованные им железные прутья логики, готовые по кивку головы одеться в бетон нарсуда, вдруг превратились в веревки, в сети, наброшенные на детектива убийцами-пауками. Может, зря он попросил Чудачкаву для затравки разговора прочитать какой-нибудь сокровенный стих.
О горы, горы!
Кто же вас засеял
Камнями вместо винограда? —

прочитал Чудачкава.
Может быть, отсюда и пошли все злосчастья дня? И ему — детективу, которому опыта не занимать и другим не одалживать, — не стоило отвлекать себя проалкогольной поэзией, ущемляя интересы сыска, а стоило сразу поймать увертливый взгляд Чудачкавы и сразу спросить-выведать о Чуждой:
— Что она тут днюет и ночует? Дома у нее нет, что ли?
— Понравилась? — скабрезно ухмыльнулся Злодеев, лишь на секунду сбросив маску Чудачкавы. — Могу совет дать, как подобраться к ней быстро и без шума.
— Дайте! — попросил детектив, обнимая певца гор.
— Не лапайте меня без толку и не щипайте, — передернулся водитель. — Я не педераст и могу врезаться с непривычки.
— Извиняюсь, — пробормотал Черепов и убрал руку, сжимая выдранные для экспертизы шерстинки.
— Слабость у Алевтины одна, — досказал Злодеев, — пестрая наклейка, лучше с загранбуквами. Содержимое ее не интересует. Если хотите втереться в доверие или на ночь, возьмите… ну хоть засохшую какашку, заверните во что-нибудь пестренькое и подарите. Она с ума сойдет от счастья. Сами рады не будете.
«Только сумасшедшей в мою компанию не хватало!» — подумал детектив, но сам решил, что эксперимент стоит свеч, где бы только фантик взять? А какашка у него есть! Полудрагоценная!
— Женщина она отзывчивая, любит многих в отсутствие мужа, — продолжал Чудачкава. — Помните? У Аристофана в «Лисистрате»: «Я собрала вас и хочу всех вместе…» По сути, именно этим и должен заниматься честный администратор — ублажать постояльцев.
— Жалко Чернилова, — как бы ни к селу ни к городу ляпнул Черепов, хотя сказал и к селу и к городу, интуитивно ощутив необходимость такой фразы.
— А я с самого начала твердил: не закладывай бабку Марфу, не плюй в колодец, дрожжевая мафия тебе не простит, а клиенты покусают! — рявкнул певец гор.
— И что же? — с надеждой спросил Черепов.
— А черт его знает! — ответил Чудачкава, поворачивая руль во все стороны. — Вы у него и спросите.
«Спросить-то язык не отвалится, ответит — вряд ли», — подумал детектив и без труда прикинулся этакой дубинного ловушкой:
— Я и не слышал никогда про дрожжевую мафию.
— Деревня! — обозвал Чудачкава.
— Что там делают?
— Ясно — что! Не пироги пекут. Дрожжи с хлебокомбината тырят, самогонку варят, стригут «капусту», — объяснил Чудачкава бестолковому. — Заправляют всем Батон и Сайка — семейный подряд. Где-то у них цех в горах. Охраняют его Бубл и Пряник и подружка их общая — Четвертинка Черного. Она и проговорилась, полюбила меня как поэта гор и выложила как на духу.
— Надо же! — легко прикинулся полным дураком Черепов, а в голове уже образовался вопрос: «Чего это Частисветов скрывается в горах?»
— Да, — сказал Чудачкава, хотя мог бы и не говорить. — А бабка Марфа держит сбыт. А Чернилов, с вашего позволения, такой честный, что решил ее заложить. Или заложил. Тогда я ему не завидую.
— Вот бы мне Четвертинку Черного, — помечтал Черепов, как закоренелый бабник.
Певец гор резко затормозил:
— «Булочная» напротив.
Повинуясь команде, как зомби, детектив вышел на тротуар, а Чудачкава тотчас подхватил двух девиц на заднее сиденье и, гогоча, умчался по загородному шоссе.
Стоило бы сесть и задуматься, но не было времени. «Чего думать без толку! Все равно в конце будет так, как хочу я, то есть правда восторжествует». Черепов купил хлеба и, пока жевал, кормя голубей крошками, вспомнил, что азотная и соляная кислота есть в его походной лаборатории, в портфеле. Этот пункт отпал сам собой, и детектив поплелся в морг, спрашивая дорогу у каждого встречного.
Почему-то прохожие озирались на него, смотрели вслед, даже улыбались. Черепов подумал: «Может, пистолет торчит и выпирает?» — и переложил его в задний карман брюк.
«А вот и морг!» — скоро обрадовался детектив, глядя на закрашенные окна, лихо взбежал по ступенькам и рывком заставил дверь открыться. Темнота и спертый воздух с привкусом формалина, аптеки и сивушных масел объяли Черепова. На ощупь он сунул кулак и распахнул им еще одну дверь. Раздался звон, похожий на сигнал «тревоги» и на телефонный одновременно, замелькали, чередуясь, две фиолетовые лампы, кто-то прогавкал. Детектив не успел сообразить кто и не догадался, но успел краем глаза схватить груды мешков, бочки, трубы, оцинкованную стену… Перед ним вырос мордоворот, сюзюрюлевый в сумерках, в перепачканном халате и, сграбастав детектива за лацканы пиджака, дыша перегаром, прохрипел:
— Ах ты засранец!
Черепов выхватил удостоверение вместо пистолета, сунул в мордоворота, нагло заявив: «Видел?» — но пропустил удар коленом в пах. Разгибаясь, детектив открыл рот для произнесения коронного «й-а-а!» и ответного удара, но получил по уху.
— Я… — тихо начал Черепов, протягивая удостоверение вторично, но волосатый кулак заткнул его и второй раз. Заткнутым же Черепов испытал ощущение бесконечного полета, за ним — внезапную боль пониже поясницы и яркий уличный свет. Лязгнул засов с той стороны двери, женский голос спросил:
— Что там стряслось опять?
— Курортник чересчур любопытный, — ответил мордоворот. — Козел, щеколду сорвал!
— Что-то подозрительно много у тебя курортников зимой шляется.
— Точно курортник, мешок с дерьмом. Небось сортир искал…
Черепов шустро вскочил, выхватил пистолет и забарабанил в дверь:
— Откройте именем закона!
Мордоворот ответил фразой, переводимой на язык приличных людей как: «Иди, родись обратно».
— Я буду стекла бить! — закричал Черепов. — Считаю до трех! А потом — до пяти! Стреляю без промаха одним пальцем!
«Нет. Зачем же я буду бить стекла? — опомнился он. — А голова на что? Да и нет тут никаких стекол, они с противоположной стороны».
Черепов отбежал за угол и по очереди ощупал зубы: два шатались.
«Быстро я подобрался к преступникам! — похвалил он себя. — Но и этот Батон — не промах. Надо же придумать: в морге устроили самогонный цех — чудесное прикрытие! Любопытные за километр такие места от греха обходят. А Чудачкава про какие-то горы мне мозги вкручивал, совсем дураком посчитал. Частисветов теперь вне подозрений, надо только выяснить, с кем он шляется по улицам… Ну что ж, устроим наблюдение, подготовим засаду и возьмем с поличным — все как всегда. Наблюдение можно было бы установить прямо сейчас, но сейчас главное — сберечь зубы для будущих схваток. В моей работе зубы — первое дело».
Черепов выбрался на улицу и спросил первого встречного:
— Фде полифлиника?
— За углом, — ответил встречный и показал большим пальцем направление.
Шлепая по мокрому снегу и держась за поясницу, Черепов кое-как добрел до входа, миновал вестибюль под пристальными взглядами больных и выздоравливающих, оттеснил очередь плечами, просунул голову в окошко регистратуры и, оскалившись, как страшный зверь из фильма ужасов, попросил талончик к стоматологу не своим голосом. Медсестра попыталась спровадить его в травмапункт, но он быстро урезонил ее попытки, помахав удостоверением красноречиво и ненавязчиво. Исколобродив четыре раза коридор, детектив наконец обнаружил кабинет стоматолога рядом с черно-красным плакатиком: «Члены тела, требуйте отдыха!» И опять не подвела его интуиция: он легко нашел искомое, — ведь табличка на двери извещала: «Доктор Д. Р. Сковородкин».
Черепов вошел, как к себе домой, но готовый ко всему. Навстречу поднялся чуть ли не с объятьями человек: полулысый, полубородатый — не поймешь что, Ильич, одним словом.
— Всегда рад порядочному пациенту! — сказал он.
Детектив выказал удивление гримасой.
— Надоело заниматься неблагодарной работой, — пояснил Д. Р. Сковородкин, усаживая пациента в кресло, как дорогого гостя. — Что за интерес вставлять протезы пенсионерам? Мало того что у них денег на взятки нет, еще и труд напрасный: все равно скоро помрут. — Он ослепил Черепова лампой. — Откройте рот… Шире! Еще шире!.. Так… так… и так… Надо драть — выбора нет. Все, что шатается, надо драть, драть и драть. Гвоздями не прибьешь, ха-ха-ха!.. Подумайте о чем-нибудь приятном — сейчас будет больно. Очень больно. Заморозка кончилась, а я вообще садист по натуре…
— А-а-а! — закричал детектив и через секунду потерял сознание…
В себя приходить не хотелось, туманные картинки радовали подсознательный глаз, пестрые зайчики прыгали в извилинах, но Д. Р. Сковородкин без умолку трещал, но ничего ценного для следствия не выбалтывал, но и Черепов сейчас не мог учинить допрос, наслаждаясь туманом и резвостью зайчиков.
— В былые времена я дергал ведро зубов за смену. Двенадцатилитровое! Один раз челюсть отхватил, все отделение укатывалось…
Детектив, шатаясь, пошел к двери.
— Приходите завтра, — пригласил любезный Д. Р. Сковородкин, не переставая хохотать. — Посмотрим, что я там натворил… Если кровь долго не будет останавливаться, заткните дырку языком, — крикнул он уже в коридор…
Детектив хотел возразить, что одним языком две дырки не заткнешь, не змея он все-таки, но передумал, выбрался из поликлиники, глотнул свежего воздуха и рухнул на скамейку. «Почему Д. Р. Сковородкин не удивился моему внешнему виду? Все засматривались, только этот фон-барон проигнорировал! Неужели его предупредил мордоворот?» Боль парализовывала очумевшее сознание, но сложившаяся ситуация требовала немедленного осмысления и немедленных героических поступков. По-другому Черепов работать не умел в свои годы. Вспомнив лишь, что у него осталось одиннадцать зубов, детектив взялся отрабатывать версии. Через два часа одна ему приглянулась: «Он знает Батона в лицо — раз. Батон морочит ему голову — два. Батон его не боится — два с хвостиком. Батон скорее всего — Д. Р. Сковородкин. Стоматолог — единственный подозреваемый в деле, чья фамилия не начинается на букву „Ч“. Следовательно, либо он главарь и убийца Чернилова, либо его фамилия Чковородкин. В остальном все стройно и логично, все в голове сходится, тем более Батон по-грузински — большой начальник, а Чудачкава хоть и Злодеев, но вполне может оказаться законспирированным грузином. Чем черт не шутит. Хотя при чем тут Чудачкава? А при том, что Злодеев!»
Детектив встал и собрался идти, подумав: «Не время рассиживать на лавках. Нужны улики, из версий Батону робу не сошьешь». Неожиданно рядом оказался мальчик, который показал Черепову язык, «нос», хотел еще показать кузькину мать, но передумал и спросил:
— Дядь, ты чего по улицам в тапочках ходишь? Из больницы удрал?
— Тебя как звать, пострел? — спросил Черепов.
— Павлик.
— А фамилия твоя Корчажкин.
— Откуда знаешь?!
— Я в уголовном розыске работаю, я, брат, все знаю, даже где раки зимуют. Давай с тобой дружить. Я тебе рогатку смастерю.
— То-то я смотрю, у тебя от драк морда опухла.
— Всяко бывает, работа специфичная, — сознался Черепов. — Хочешь, вместе будем бандитов ловить после уроков?
— А меня не прибьют?
— Бандиты детей не убивают, — соврал Черепов для пользы дела.
— А в тапочках по снегу ходить не заставишь?
— Вот тебе первое задание: возьми рецепт и купи в аптеке лекарство.
— Яд, что ли?
— Ты купи — там посмотрим, попробуем.
Павлик обернулся мухой: видно было, что к существованию очереди в аптеке он отнесся так же, как к существованию географической Америки на уроке географии. Но лекарство по рецепту, найденному в пиджаке Чернилова, Павлик не принес.
— Сказали, пусть мамка сама придет, а мне рано.
— Вот оно что, — задумался Черепов и внимательно изучил рецепт. Возглас негодования вырвался из его глотки: рецепт был выписан на фамилию «Чайкина» доктором Сковородкиным.
У детектива голова пошла кругом и по спирали, приняла квадратную форму и опростоволосилась. Павлик отвел его на лавочку, тихой беседой и хлопками по щекам привел в чувство.
Расчувствовавшись, Черепов не сделал даже робкой попытки проанализировать свалившийся на него факт. Все равно такого количества комбинаций, которые складывались из кучи улик, мозги его были не в состоянии просчитать. Требовалось оправдать хотя бы половину подозреваемых, но за что? Не было никому оправдания в мыслях Черепова, тем более он твердо знал: по действующему законодательству можно посадить любого человека, и только врожденная лень милиции позволяет кое-кому еще шляться на свободе. Да и самих милиционеров давно пора упечь подальше, и тогда наконец наступит счастье народное, придет день, когда Черепов останется без работы. В этот день детектив встанет пораньше, выйдет во двор тюрьмы, увидит, что преступники унывают за решеткой, и вздохнет полной грудью… Какие светлые картинки из далекого будущего! А пока тяжелые наследники царского режима не давали покоя Черепову, пока перед мысленным взором детектива лежал временно утерянный труп писателя Чернилова и одним видом взывал к мести.
— Помоги-ка мне, Павлик, — сказал Черепов и, оперевшись на плечо юного друга, побрел к моргу, высматривая в кустах удобные места для засад и наблюдений.
Плохо было Черепову, но он крепился изо всех потусторонних сил. Такая работа — ничего не поделаешь. Напрасно писатели (кстати, и покойные тоже) рисуют ее в романтических тонах захватывающими мазками: погони, схватки, перестрелки, прыжки с высоты птичьего полета на высоту птичьего помета, хмурая харя преступника, обезоруженного следовательской логикой. Ничего этого Черепов давно уже не видел уцелевшим глазом, а на теле его много лет назад свели последние живые места беспощадные бандитские кулаки и кастеты. И так — изо дня в день: только уймешь синяк мокрым полотенцем — глядь, на том же месте, как грибы, еще пять высыпались. И синяк — вроде милости, могли ведь и пальнуть с близкого расстояния, пырнуть в пьяном угаре, скинуть в пропасть, как мешок с г…, д… и ф…, украсть партбилет в автобусе, замучить пытками жену, которой нет, — да мало ли чего низменного в арсенале пройдох и убийц. Кому, кроме следователя, придет в голову по утрам рассматривать собственное тело в зеркале: все ли при мне? все ли руки-ноги сберег во вчерашнем поединке? — подсчитывать уцелевшие зубы, гадать, как высморкаться из перебитого носа? А до пенсии — бездна лет, тридцать переломов, десять пуль, восемьсот ссадин и одна реанимация. Да и какая к черту пенсия, пока по земле бродят преступники — группами и в одиночку, шарят лихоимцы, шуруют пройдохи, ищут, чем поживиться у трудового народа, ищут, ищут и не могут найти, благодаря таким, как Черепов…
— Дядь, а ты какой оклад мне положишь, чтобы у меня была материальная заинтересованность? — прервал мысли Черепова меркантильный Павлик.
— Оклад? — Детектив задумался надолго, чуть ли не навсегда. — Я тебя почетной грамотой награжу. Посмертно или перед всей школой.
— А часами именными?
Но мозги Черепова уже переключились, издав едва уловимый щелчок:
— Вот, Павлик, видишь дом? Внутри него живут преступники. Как с ними совладать — я еще не решил, но ты незаметно следи за всеми, кто входит и выходит, а по утрам докладывай мне. Дай честное слово, что с честью выполнишь задание.
Буду следить, пока не надоест, — серьезно ответил Павлик.
— Вот и слава Богу, — успокоился Черепов. — А с докладом приходи в номер пятьсот три, в Дом творчества. Знаешь такой? На горе.
— Знаю, — сказал Павлик. — У меня там мамка администратором. Я и без доклада хожу туда обедать.
— Так ты сын Алевтины Тимофеевны Чуждой? — удивился скоропалительной догадке Черепов.
— Да, — сознался пионер и смущенно потупился, словно его мать была героиней или кинозвездой.
— А я пойду отдыхать, набираться сил к схватке, — решил детектив.
— Сам дойдешь? — спросил Павлик. — Может, костыль тебе принести?
— Не впервой, — ответил детектив и сердечно попрощался с рукой юного друга.
Но, проковыляв километр, или чуть больше-меньше (он не считал, хотя должен был по инструкции), Черепов понял, что после дневных передряг вряд ли доберется на своих двоих, а не свалится в кусты на обочине. К тому же он потерял тапочек Чернилова, а где — не заметил, задумавшись о постороннем. «Господи, опомни меня, сам я уже не в силах!» — попросил детектив и посмотрел на сновавшие такси с вожделением, достал бумажник и долго разглядывал радужные купюры. «Как можно тратить такие красивые картинки без крайней необходимости? Не расстанусь с ними никогда!» — решил он и оставшийся путь пропрыгал на одной ноге, обутой в уцелевший тапочек. «Куплю Чернилову новые, белые», — утешал он себя в потере…
В холле привычно пробавлялась бездельем Чуждая. Недолго думая (да и времени думать не было), детектив подмигнул ей и вызвал лифт кнопкой, раздумывая в ожидании, зачем подмигнул заговорщически и почему Чуждая не ответила взаимностью. Неожиданно двери разошлись, из лифта выскочил чудной Чеймберс — трезвый и с перекошенным от страха (ненависти? зависти? дурости?) лицом. Черепов по-лошадиному прянул в сторону, очищая путь разъяренному фантасту, хотя успел подумать, что успел бы, изловчившись, в прыжке вывернуть Чеймберсу руку и задать пару нескромных вопросов на засыпку. Но пока он размышлял в сторонке, фантаст порвал какие-то бумаги в клочья и убежал в непонятном направлении, постреливая молниями в волосах. Детектив собрал за Чеймберсом мусор, как уборщица, фотографию которой только что обещали повесить на Доску почета, поднялся на пятый этаж и возле двери вспомнил, что, уходя на задание, не присыпал порог мучицей, а значит — наверняка упустил размер обуви того, кто попытался бы в отсутствие детектива тайком подобраться к секретам следствия с помощью отмычки или дубликата ключа. От удивления («Как я мог забыть?!»), злости на себя («Остолоп безответственный!») и удара кулаком в лоб («Вот тебе, халтурщик!») ослабевший после драк и врачей Черепов поскользнулся на зеркальном полу уцелевшим тапочком, рассыпал ценный мусор, брошенный Чеймберсом, и набил шишку с кулак возле правого уха. «Ну уж она мне вовсе ни к чему, — подумал Черепов. — Одно дело, когда бандиты уродуют и издеваются, тут еще можно стерпеть как-нибудь, но когда сам летишь на ровном месте — это форменная рассеянность. А я должен быть постоянно собранным, ждать выстрелов и нападений из-за всех углов». Прочитав себе короткую нотацию и вновь собрав клочки, Черепов поднялся, но так неудачно и бестолково, оперевшись на ногу в скользком тапочке, что опять не удержался, шлепнулся и набил шишку под левым ухом. Держась за уши и как бы не пуская боль в голову, детектив на коленях одолел расстояние до входной двери и без сил рухнул в номер, захлопнув дверь ногой…
Черепов не ведал, сколько времени и как провел он на полу, свернувшись калачом, но, видимо, много и бесполезно, так как сквозняк основательно потрудился над поясницей детектива. «Еще пару дней активного розыска, — подумал Черепов, — и бандиты от радости будут носить мне передачи в больницу. Надо спешить изо всех оставшихся сил».
Быстро наметав в голове извилинами оперативный план действий, Черепов, кряхтя и охая, открыл портфель и выудил из походной лаборатории два пузырька с соляной и азотной кислотой. Резиновые перчатки, обязательные техникой безопасности («Хорошо еще техникой, а не комитетом», — мрачно пошутил он и мрачно улыбнулся), Черепов забыл на работе. Но грустить и проклинать себя по такому поводу не было времени. Оставив графин без стакана и боясь нажечь дыр в ковре или на полировке неосторожным движением, так как руки от волнения плохо слушались, а плечи подпрыгивали от нетерпения, детектив перебрался в ванную комнату и без труда приготовил «царскую водку» — три объема соляной на один объем азотной кислоты. «Царская водка» понадобилась Черепову для эксперимента над серьгой, обнаруженной накануне в постели. Видимо, когда-то где-то какой-то царь проверял таким напитком крепость духа подданных, но времена поменялись, царь помер, и теперь вот криминалисты пользовались старыми рецептами в повседневной работе.
Черепов без сожаления уронил серьгу в стакан, понимая всю необходимость эксперимента, и, подперев щеку ладонью, сел на край ванны смотреть, что будет. Но ничего интересного моментально не произошло, даже пустячного взрыва, разметавшего бы все в ванной комнате и убившего детектива. Не зная, чем себя занять в ожидании какого-нибудь результата, и не имея в походной лаборатории других химических препаратов, Черепов побросал в стакан шерстинки из свитера Чудачкавы, а за ними — и носовой платок Чернилова. Шерстинки и платок не стали испытывать адское терпение следователя и мгновенно растворились. Все-таки действовала «царская водка»! Не подкачала! Черепов даже пальцами щелкнул от удовольствия, хотя серьга держалась из последних сил, морщилась, кукожилась, худела не по часам, а по минутам, выжимая из себя примеси, но держалась…
И тут Черепов краем уха услышал, как кто-то возится с дверным замком. Он хотел крикнуть: «Входите, незаперто!» — но, увлеченный опытом, затаился, как мышка, и даже свет погасил от страха. Между тем кто-то, навалившись плечом, и без телепатических подсказок детектива сообразил, что дверь открыта, бесшумно проник в номер и сразу прошмыгнул в комнату. Черепов досчитал до пятидесяти, загибая пальцы и давая преступнику возможность освоиться как дома, и выпрыгнул из ванной, готовый к схватке, щупая пистолет в привычном месте и вспоминая, что убрал его в задний карман брюк. Но пистолет не понадобился: возле кровати Черепова стояла безоружная и беззащитная с виду Ничайкина и трясла простыни.
— Вот это подарок! — завопил детектив, подкравшись, как барс, и схватил критикессу за бока.
— Я… я… просто заглянула, дверь меня пустила…
— Без стука, без приглашения, собственным ключом… — подсчитывал Черепов.
— Просто положить некуда, карманов нет.
— А зачем вам куда-то класть ключ от моего номера?
— Тут во всех номерах такие замки, что к ним любой ключ подходит и даже палец к некоторым.
— А что вы потеряли в моих простынях?
Ничайкина стушевалась и сникла, по розовой щеке поплыла черная слеза.
— Этого я вам никогда не скажу, хоть под пыткой.
— Немедленно признавайтесь в содеянном, — посоветовал Черепов, — и советский народ в лице советского самого гуманного суда немедленно вас простит так, как вы этого заслуживаете!
— Но в чем сознаваться? Посоветуйте!
— Лучше во всем сразу, даже в побочном.
Назад: УБИЙСТВО В «ДОЛИНЕ ЦАРЕЙ»
На главную: Предисловие