Часть четвертая
…горя огнем, себя сжигают души

Мои глаза открыты, и я уверен в двух вещах.

Я жив.

И в моей груди бьется чье-то сердце. Не мое…

Одна из медсестер с сильными опытными руками, покрытыми темными волосками и родимыми пятнами, на которые стоило взглянуть, протирала мне губкой промежность и меняла простыни. Как только я смог заставить собственный рот издавать нормальные членораздельные звуки, я снова и снова задавал ей один и тот же вопрос:

– Чье у меня сердце?

– Солнце мое, говори громче. Мои уши уже не те, что прежде.

– Чье сердце я получил?

– О-о! Нам нельзя об этом…

– Я никому не скажу.

Женщина аккуратно расправила края простыни у меня на груди, заботливо подоткнула их. За это время она решила все-таки нарушить правила.

– Это была автомобильная авария, – сказала она. – Травма головного мозга, несовместимая с жизнью. Мы ничего не могли сделать. Зато на остальном ее теле не было практически ни царапины. То, что мы называем идеальный донор.

– Ее?

Улыбка угасла на ее полных, покрытых пушком губах.

– Это была девушка… Шестнадцати лет…

Уилла ударилась в религию. Она прочитала в больничной часовне все молитвы, какие знала, заклиная Господа, чтобы ее сын и муж вернулись к ней. И пообещала всегда молиться, если ее услышат.

– Никогда не была особенно набожной девушкой, – сказала она мне, – но, пожалуй, теперь придется, правда? В конце концов, договор есть договор.

Я сказал, что мы можем ходить в церковь каждое воскресенье, да хоть каждый день недели, если ей так хочется. Вообще мы сделаем все, что она пожелает.

– Хочу поехать домой и хоть немного пожить нормально, – сказала она.

– И только-то?

– Дэнни, а ты считаешь, что этого мало?

Это – много.

На второй или третий день после того, как я возвратился и пришел в сознание, она привезла Эдди повидаться со мной. Я попросил ее дать нам пару минут побыть наедине. Уилла сделала удивленные глаза, но выскользнула из палаты, не задавая лишних вопросов.

Я сказал мальчику:

– Мы можем поговорить о случившемся и обсудить все, что захочешь. Или больше никогда об этом не разговаривать. Но я думаю, ты должен знать, что ты был со мной. На Той стороне. И ты меня спас. Помнишь что-нибудь об этом?

Эдди оглянулся, чтобы удостовериться, что мы в комнате одни.

– Я спрашивал об этом… Но доктора сказали, что в состоянии комы не может быть никаких видений.

– Это не было видением.

– Знаю. Я просто говорю, что нам никто не поверит.

– А это вообще ничего не значит. До других нам нет дела.

Он запомнил не все, но вполне достаточно.

Он помнил, как искал меня в пустынном городе, зная, что я один и нуждаюсь в помощи. И следовал за моим голосом. И когда Эдди меня нашел, там было еще что-то. Нечто такое, о чем он знал, что если на это посмотреть, то лишишься возможности двигаться и мыслить. Поэтому Эдди стал смотреть на меня. И я смог уйти.

– Прости меня, Эдди, за то, что я позволил ей сделать все это с тобой. Я не должен был вмешивать тебя во все это. Мне надо было все решать самому.

– Ты не сделал ничего плохого. Это все она. А потом, никто не должен оставаться в одиночестве. Кроме того, ты ведь хотел ей помочь, да?

– Да, пытался…

– Плохо закончилось? Я имею в виду, для нее? Это было больно?

– Да, для нее все кончилось скверно. И ужасно мучительно.

– Хорошо. – Больше Эдди ничего не хотел об этом слышать. – Тогда мы с нею в расчете.

Операцию по пересадке сердца проводил тот самый кардиохирург, который понравился мне еще в первый раз. Понятно, в тот момент я об этом не знал. Однако теперь мысль о том, что именно он поменял мой забарахливший маятник и поместил сердце другого человека туда, где оно сейчас бьется, придавала мне уверенности. Все-таки приятно думать, что наши сердца держали в своих руках друзья.

– Так-так, мистер Орчард, – хмыкнул он, когда сознание вернулось ко мне в первый раз. – Похоже, вы собираете материал для новой книги. Скоро ожидать?

– Не думаю. На этот раз все тайны останутся при мне.

– Ах, вот как? Не хотите, чтобы жена узнала обо всех гуриях, которые вас там ублажали?

– Ну, вроде того…

Он проверил мой пульс, измерил давление, прочитал что-то в истории болезни. И покачал головой.

– Вы в такой форме, что трудно поверить. Хотя и выглядите слегка с похмелья.

– У вас у самого такой вид, будто вчера вы крепко поддали.

– Так оно и есть.

Я поблагодарил его. На это ушло некоторое время. Я попытался сказать хирургу, что сделанное им изменило не только мою жизнь, но и жизни других людей и я теперь постараюсь помогать им всеми возможными способами. Что, может быть, для него это и не важно, но я обещаю не тратить впустую подаренное мне дополнительное время. Я спросил доктора, как его зовут, и заверил, что, если у нас с Уиллой когда-нибудь появится общий ребенок, или мы подарим Эдди щенка, или я все-таки приобрету когда-нибудь яхту, мы непременно назовем их в его честь – Стивен. Мой спаситель выслушал все это с ироничной улыбкой – как наверняка выслушивал подобные благодарности от других больных. Для него подобный чудесный исход чередовался с разочарованиями, так что он ко всему относился философски.

– Я в этой истории всего лишь ремесленник, – сказал он. – Это вы, Дэнни, нашли дорогу назад, не я.

– Ну, что тут скажешь. Мне просто здесь нравится.

– И неудивительно. Большую часть времени тут чертовски хорошо. – Хирург подошел ко мне поближе, и лицо его сделалось серьезным. – Позвольте задать вам один вопрос. Раз уж вы так привязаны к нашему грешному миру, чего ради вы устроили этот спринтерский забег по улицам города? За вами кто-то с ножом гнался? Или опаздывали на самолет?

Мне не хотелось лгать этому человеку. И что-то подсказывало мне, что, если сказать ему правду, он удовольствуется моим рассказом. По крайней мере, убедится, что я верю в эту историю, даже если он сам в нее не верит. Но насколько далеко можно зайти в рассказе о ситуации, подобной той, в которой я оказался?

Расскажешь мало – и во всем этом не будет смысла. Начнешь рассказывать в подробностях – и, чего доброго, посчитают, что мне самое место в психиатрической лечебнице.

– Мне надо было там… кое о чем позаботиться, – осторожно ответил я.

– Надо понимать, «там», о котором речь, – это Там, а не на Бойлстон-стрит.

– Если бы это была Бойлстон-стрит, я заказал бы такси.

Похоже, хирурга такой ответ практически устроил. В любом случае, больше он не стал задавать никаких вопросов. Просто кивнул головой в свойственной ему манере, словно он соглашается с собеседником. И отошел от моей кровати, давая понять, что серьезный разговор окончен.

Затем я спросил, когда, по его мнению, мне можно будет отправиться домой. Доктор сделал скорбное лицо, хотя его глаза явно смеялись.

– Осталось последнее обследование. Правда, боюсь, довольно неприятное.

– Ладно, а что это?

– Придется проверить вашу задницу.

– Зачем?!

– Посмотреть, нет ли на ней следа копыта, которым вас вышибли сюда с того света.

Впоследствии, получив предварительное согласие родственников, администратор больницы сообщил мне имя девушки, погибшей в той аварии и чье сердце теперь билось у меня в груди.

Ее звали Надин.

Все оставшееся время в больнице я писал письмо ее матери, отцу, ее родным и «всем, кто ее любил».

Наверное, это стало самым ненормальным выражением благодарности в истории. Однако я добавил постскриптум, который, как мне хотелось верить, мог их хоть как-то утешить. Я был уверен, что место, где теперь пребывает Надин, прекрасно. Она вновь и вновь переживает самый счастливый день своей жизни.

Закончив письмо, я сложил листки и упаковал их вместе с экземпляром своей книги в коробку «Федерал Экспресс». А прежде чем запечатать посылку и передать Уилле, чтобы она отправила ее по сообщенному мне адресу, я положил туда же и часы «Омега».

Я солгал кардиохирургу, когда сказал, что не собираюсь писать новую книгу.

Всего через пару месяцев, проведенных дома, я погрузился в новый проект. Это повесть о том, что такое ПОСЛЕ, рассказанная человеком, побывавшим в месте, которое, как мы опасаемся, может существовать и где мы можем оказаться, если оно существует. Это повесть о том месте, о котором рассказывала Вайлет Григ и которое, по словам Лайла Кирка, сделало ее обитателем Преисподней. Соответственно, меня тоже теперь можно считать обитателем Преисподней.

Моя книга будет о том, что случилось с моими матерью и отцом, о сгоревшем доме и об Эш. Это книга о судьбах, с которыми мы рождаемся и которые сами для себя определяем. Я хочу рассказать подлинную историю об одиночестве и отсутствии покоя, о мучительных поисках и возможности найти неожиданный способ стать счастливым, хотя и кажется порой, что счастье находится на другом берегу реки, через которую нет переправы.

Я назову свою книгу «Проклятые».

Правда, закончить ее будет непросто.

Есть вопросы, на которые у меня нет ответа. И они, как всегда, связаны с будущим. Например, Уилла и Эдди. Сложится ли их жизнь так, как мне хочется. Сколько времени сердце Надин сможет выполнять свои обязанности в своем новом «доме». А еще: вернется или нет Эш.

Впрочем, теперь вы знаете то, что знаю я. И вы находитесь к настоящему настолько близко, насколько это возможно. Следите за тем, что уже определилось.

Эшли ушла под лед. А я – нет.

Теперь она где-то далеко внизу, намного ниже Детройта, там, где она заключена в воде, твердой как камень. Это место настолько далеко от мира света, что ей будет невозможно добраться туда, чтобы меня разыскать. Хотя она непременно попытается.

Теперь Эш стала чем-то иным, превратилась в то, чего я никогда бы не хотел увидеть. И все-таки она навсегда останется моей сестрой.

А значит, она всегда будет меня искать.