Антония

Я настаиваю, что поеду в карете скорой помощи вместе с Калли. Теперь я глаз с нее не спущу! Правда, не очень хочется оставлять Бена одного, но Луис обещал привезти его ко мне живым и невредимым. Бедный Бен, вечно ему приходится самому стоять за себя. Во мне просыпается огромная злость. Проклятый Гриф! Вот так всегда… Он бросает меня в трудную минуту, и приходится разбираться со всем самой. Его не оказывается рядом, когда он мне нужен!

В машине Калли сразу засыпает. Ей проверяют пульс, измеряют давление. Медик скорой, пожилая женщина с добрым лицом, ободряюще улыбается мне.

— С ней все будет хорошо, — говорит она. — На первый взгляд все травмы поверхностные. Конечно, в больнице ее осмотрят как следует и вымоют. А пока поставим ей капельницу, у нее явные признаки обезвоживания. — Она смазывает руку Калли спиртом и ловко втыкает иглу. Калли едва заметно дергается. Я вздыхаю с облегчением, и добрая женщина вопросительно смотрит на меня. — Что там произошло?

— Не знаю, но точно ничего хорошего. — Я смотрю на Калли. Моя девочка — единственная, кто может точно рассказать, что случилось на холме за Бродяжьим оврагом. Интересно, заговорит ли она или снова замкнется в молчании? — А можно ехать побыстрее? — спрашиваю я.

Моя собеседница качает головой.

— Мы включаем спецсигналы, только если жизнь пациента под угрозой, — оправдывается она.

— Мой сын до сих пор где-то там, наверху. Чем скорее я устрою Калли, тем скорее вернусь сюда и выясню, что случилось с Беном.

— Мужчина на снимке — их отец? — спрашивает медсестра, и я вслушиваюсь в ее голос. Ищу в нем осуждающие нотки и не нахожу.

— Да, но сейчас его нет, он уехал на рыбалку. Никак не могу до него дозвониться, — объясняю я.

— Жалко. — Медсестра снова смотрит на Калли. — Сколько лет вашему мальчику?

— Двенадцать, — отвечаю я, придвигаясь ближе к Калли.

— Его ищут?

Я киваю.

— На холме еще одна маленькая девочка. Что бы вы сделали на моем месте? — спрашиваю я добрую женщину, которая как будто сочувствует мне.

— У вас есть родственники в городе?

— Нет, никого.

— А друзья, которым вы могли бы позвонить?

— Нет, — шепчу я и в который раз цепенею. Как же я одинока! Одинока даже в родном городке.

— Меня зовут Роуз Кэллахан, моя смена заканчивается в десять, — говорит она. — Как только врачи осмотрят Калли и переведут ее в палату, я с удовольствием с ней посижу. Ее наверняка оставят в больнице на ночь — на всякий случай. Девочка сильно обезвожена, она весь день провела на жаре в лесу. Вот, видите, если ущипнуть ее за руку, кожная складка не сразу расправляется. У нее нарушение кожного тургора. Это быстро проходит, но за ней нужно понаблюдать. Если вам нужно будет куда-то съездить, звоните мне. Я с удовольствием посижу с ней.

Я не знаю, что мне делать, и поэтому молчу.

— В больнице меня все знают, спросите кого хотите. У меня трое внуков, но они живут далеко, на Западе.

— Не знаю… — нерешительно говорю я.

— В общем, если надумаете, звоните. Я дам вам свой телефон. Не стесняйтесь, звоните в любое время. Я сейчас тоже осталась одна. Вы местная?

— Родилась и выросла в Уиллоу-Крик.

Мы подъезжаем к приемному покою, Роуз записывает телефон на клочке бумаги и дает мне.

— Значит, договорились. Если вам что-то понадобится, сразу звоните.

— Хорошо, спасибо.

К нам подходят санитары — они осторожно выносят Калли из машины и катят ее в отделение неотложной помощи, а Роуз и ее напарник рассказывают им, что случилось с Калли.

— Это Тони Кларк, мать Калли, — сообщает Роуз.

— Пойдемте со мной, миссис Кларк, — приглашает медбрат, и я следом за ним иду в смотровую. На ходу оборачиваюсь, чтобы помахать Роуз рукой, но она уже ушла. — Расскажите, что случилось с Калли, — просит медбрат.

— Я не знаю, что именно с ней случилось. Утром ее не оказалось в собственной комнате; мы нигде не могли ее найти. Еще одна девочка, Петра Грегори, до сих пор где-то в лесу. Полиция весь день ищет их. Моя дочь выбежала из леса… вот такая. — Я показываю ее исцарапанные, посеченные ноги, окровавленные ступни, грязную ночную рубашку.

— Она сумела рассказать, что с ней произошло?

— Нет. — Я качаю головой. — Но она произнесла имя брата, «Бен». Он до сих пор там.

Медбрат смущенно смотрит на меня:

— Значит, оба ваших ребенка пропали?

— Нет, Бен не пропадал. Пропали только Калли и ее подружка. Бен отправился их искать. Калли вернулась без Бена… Его пока нет. — Я так устала; мой рассказ даже мне кажется бессмысленным. — Их сейчас ищут полицейские.

— Не волнуйтесь! — успокаивает меня медбрат. — Полицейские скоро обязательно приедут сюда. Им наверняка хочется допросить Калли и выяснить, что случилось. Но мы успеем осмотреть и выкупать ее.

— Хорошо, спасибо, — говорю я.

— Доктор Хигби сейчас придет. — Медбрат оставляет меня в ярко освещенной смотровой наедине с Калли. Я подхожу к дочери и убираю с ее лба слипшуюся челку.

Калли пытается свернуться в комочек, но стол, на который ее уложили, очень узкий. Она засовывает в рот грязный пальчик. Каждые несколько секунд ее веки подрагивают, как будто она хочет открыть глаза.

За спиной у меня распахивается дверь. В смотровую входит мужчина — наверное, врач, потому что на нем белый халат. Он совершенно лысый; его лысина блестит под яркими лампами дневного света. На нем очки в красной оправе и галстук со смеющимися рожицами.

— Я доктор Хигби, — представляется он, протягивая мне руку. Хватка у него крепкая — совсем как у Грифа, я даже невольно вздрагиваю. — Рассказывайте, что тут у нас, — говорит он, глядя сверху вниз на Калли. Малышке холодно — она заворачивается в простыню, пытаясь согреться.

— Это Калли Кларк, а я — Тони, ее мать. Она весь день плутала по лесу. Не знаю, что с ней случилось.

— В таком виде ее и нашли?

— Она сама вышла из леса, но она была измучена. Едва ее посадили в машину, она сразу заснула.

Доктор Хигби сверяется с записями в карте, которую он держит в руке.

— Пульс, дыхание, температура, давление у нее в норме. Давайте осмотрим ее и поймем, с чем мы имеем дело. Придется разбудить ее, миссис Кларк, — продолжает доктор, как бы извиняясь. — Если она проснется и скажет, что у нее болит, мы скорее сумеем ей помочь. Пожалуйста, разбудите ее сами. Девочка еще испугается, если, проснувшись, увидит мою страшную физиономию. — Доктор улыбается.

— Калли, детка. — Я подхожу к ней и глажу ее по плечу. — Калли, проснись, пожалуйста! — Я осторожно стаскиваю с нее простыню, и она сразу же открывает глаза и в страхе озирается по сторонам. — Все хорошо, Калли, мама здесь, — шепчу я. — Ты в больнице. Извини, что мы тебя разбудили, но нам нужно знать, где у тебя болит. Это доктор Хигби. Он тебе поможет.

Доктор Хигби подходит ближе, сначала она смотрит на него настороженно, оглядывает его красные очки и галстук.

— Здравствуй, Калли! Я доктор Хигби. Твоя мама все правильно сказала. Сейчас я тебя посмотрю, и ты скажешь, где у тебя болит. Я слышал, сегодня у тебя был трудный день.

Калли ничего не отвечает, а продолжает наблюдать за врачом.

— Калли, не бойся, у нас тебе ничто не угрожает, — уверяет ее доктор Хигби. — Здесь, в больнице, с тобой не случится ничего плохого. Мы все хотим тебе помочь, понимаешь?

Калли не отвечает.

— Доктор Хигби, можно вас на минутку? Калли, мы сейчас придем. Подождешь?

Она кивает, и мы с доктором Хигби выходим в коридор.

— Калли не говорит. Точнее, сегодня она заговорила в первый раз за четыре года. Она произнесла имя брата. Вот и все, что она сказала, но для нас это очень важно. Не знаю, чего теперь ожидать, не знаю, что будет дальше…

— У Калли селективный мутизм? — спрашивает доктор Хигби. — Никаких проблем с речевым аппаратом у нее нет?

— Да, нам так сказали. Я почти оставила надежду на то, что она заговорит, и вот сегодня она вдруг произнесла одно слово. Назвала имя брата. — Когда я рассказываю доктору Хигби, что сегодня произошло, я вдруг вижу впереди искру надежды.

— То, что Калли заговорила, очень хорошо. Миссис Кларк, мне почти не приходилось иметь дело с такими пациентами, но в штате нашей больницы имеется психиатр. Скорее всего, она лучше разбирается в проблеме. Хотите, она посмотрит вашу дочь?

— Калли не сумасшедшая, — говорю я. Надо же, а ведь вначале доктор Хигби мне понравился! Теперь он падает в моих глазах все ниже.

— Разумеется, она не сумасшедшая. Я вовсе не имел это в виду. Доктор Келсинг опытный врач, доктор медицины. Возможно, она сумеет вам помочь. — Доктор Хигби терпеливо ждет, пока я переварю его слова.

— Значит, вы считаете, что она сильный специалист? — спрашиваю я. — По-вашему, она может помочь Калли?

— Миссис Кларк, я всецело доверяю ее суждениям, — отвечает доктор.

— Тогда ладно, я согласна, — говорю я и вижу, что в отделение скорой помощи входят двое полицейских.

— Тогда я предупрежу ее, а потом примемся за Калли. — Доктор Хигби похлопывает меня по плечу, а затем уходит звать доктора Келсинг.

Двое полицейских беседуют со служащей приемного покоя. Заметив меня, они решительно направляются ко мне. Я заглядываю в застекленную дверь смотровой — проверить, как там Калли. Она машет мне рукой. Я улыбаюсь, поднимаю вверх палец, чтобы показать, что сейчас приду, и поворачиваюсь к полицейским. У обоих знакомые лица; кажется, они учились в одной со мной школе, только на несколько лет позже меня.

— Миссис Кларк? — спрашивает тот, что повыше. Я киваю. — Моя фамилия Байс, а моего коллеги — Тамзер. Вы учились в одном классе с моей сестрой, Черил.

Я рассеянно киваю.

— Вы нашли моего сына? — спрашиваю я.

— Да, миссис Кларк. Сейчас его везут сюда, в больницу, на осмотр.

— Что с ним? — Я невольно прижимаю руки к груди.

— Ничего страшного, миссис Кларк. Примерно через час он будет здесь. Нам нужно поговорить с вашей дочерью.

— Вы нашли Петру? Как она?

— Извините, миссис Кларк, но пока я не имею права ничего сообщать о Петре Грегори. Нам в самом деле очень нужно побеседовать с вашей дочерью. Она — главный свидетель…

Возвращается доктор Хигби:

— А, Майк, Расс! Добрый вечер. Чем я сегодня могу вам помочь?

— Мы как раз объясняли миссис Кларк, что нам нужно поговорить с Калли о сегодняшних событиях.

— Прежде чем пускать кого-то к девочке, мы должны убедиться в том, что ее состояние достаточно стабильное. Вы меня понимаете?

— Да, понимаем. Как по-вашему, скоро ли мы сможем с ней поговорить?

Мы с доктором Хигби переглядываемся, и я киваю, разрешая объяснить, что с Калли.

— Калли не очень-то разговорчива. Возможно, она не сумеет рассказать вам то, что вы хотите узнать. Мы пригласили к девочке нашего штатного психиатра. На нее нельзя давить…

Полицейские явно разочарованы, но они не дураки и потому не вступают в спор.

— Позвоните нам, пожалуйста, когда она будет готова к беседе. Дело очень важное. Миссис Кларк, после того, как вашего сына осмотрят, нам нужно будет побеседовать и с ним. И с вами тоже.

— Со мной? — удивляюсь я. — Зачем?

— У нас к вам несколько вопросов. Мы наконец нашли Роджера Хогана, с которым ваш муж договорился поехать на рыбалку. Нам почти ничего не удалось узнать у мистера Хогана, однако вашего мужа с ним не оказалось. Удачи, миссис Кларк! — говорит мне высокий. — Рад, что ваша девочка жива и невредима.

Я замираю на месте. В чем дело? Что значит — Грифа не оказалось с Роджером? Где же он тогда? Я не позволяю себе думать о том, что все это значит. Мы с доктором Хигби возвращаемся к Калли. Калли уже совсем проснулась и дрожит — в смотровой холодно.

— Да, Калли, здесь нежарко, — кивает доктор Хигби. — Скоро мы переведем тебя в другую палату. Там уютно, тепло и хорошо. А пока я расскажу тебе, чем мы займемся. Не возражаешь? Если у тебя появятся вопросы, спрашивай, не стесняйся.

В смотровую входит молодая медсестра в розовом сестринском костюме. Она весело улыбается.

— Здравствуй, Калли! Меня зовут Молли. Пока ты у нас гостишь, я буду твоей медсестрой. Все время буду рядом с тобой.

Калли поспешно оборачивается ко мне и хватает меня за руку.

— Не волнуйся, детка, мама тоже останется с тобой, — уверяет ее Молли.

Доктор Хигби хлопает меня по спине и направляется к выходу со словами:

— Иногда дамам легче договориться между собой. Скоро я к вам присоединюсь. — Он сочувственно улыбается и выходит.

Я наклоняюсь поцеловать дочку и впервые за вечер чувствую резкий запах мочи. Что же с ней сегодня случилось? У меня внутри все сжимается от нехорошего предчувствия…

— Итак, первым делом мы снимем с тебя испачканную ночную рубашку и наденем другую, красивую. — Молли осторожно снимает с Калли розовую ночнушку и кладет ее в целлофановый пакет.

Калли любит свою ночнушку — она часто расхаживает в ней даже днем. Наверное, ей нравится кружевная оборка. Иногда я незаметно подглядываю за дочкой. Когда Калли кажется, будто на нее никто не смотрит, она часто танцует, кружится в своей розовой ночнушке под музыку, которую слышит только она сама. Фигурка у нее грациозная, стройная — когда она танцует, она напоминает мне одуванчиковый пух, который мы ловим и отпускаем, загадав желание. Глядя, как она кружится на цыпочках, я всегда загадываю одно и то же желание: «Прошу тебя, Калли, поговори со мной!» Глядя, как медсестра переодевает дочку, я даю себе слово: когда все закончится, я куплю Калли самую красивую ночную рубашку на свете. Шелковистую, мягкую, струистую, как вода…

— А теперь, Калли, я устрою тебе экзамен. Ты знаешь, что такое экзамен? — спрашивает Молли. Калли едва заметно кивает. — Ну да, конечно, ты знаешь. Сколько тебе лет? Шестнадцать? Семнадцать?

Калли улыбается, качает головой и поднимает ладошку с растопыренными пальцами и вторую ладошку — с двумя.

— Как, всего семь? — удивляется Молли. — Ну надо же! На вид ты гораздо старше! — Калли снова улыбается. Молли мне сразу нравится. — Ну, Калли, я начну с макушки головы и дойду до самых мизинчиков на ногах. Я буду спрашивать, где у тебя болит. А ты отвечай: «Да» или «Нет», ладно?

Калли снова кивает.

— Ох, сдается мне, ты у нас будешь супер-пупер-пациенткой. Итак, начинаем с волос. Они у тебя болят?

Калли морщит нос и недоверчиво смотрит на Молли.

— Болят? — снова спрашивает медсестра.

Калли качает головой.

— Отлично! Это хорошая новость. Теперь голова. Голова болит? А шея? А затылок, а лоб и так далее?

Калли снова качает головой. Я вижу, что игра ей понравилась. К тому времени, как Молли добирается до мизинчиков на ее ногах, выясняется, что у Калли болят только живот и ноги.

Повернувшись ко мне, чтобы Калли не слышала, Молли тихо говорит, что должна взять у девочки кое-какие мазки и анализы. Едва я слышу слово «изнасилование», меня начинает трясти.

— Так надо? — ошеломленно спрашиваю я.

— Мы обязаны исключить подозрение на любые насильственные действия. Я постараюсь доставить ей как можно меньше неприятных ощущений при сборе улик… Отвлеките ее. — Молли натягивает резиновые перчатки.

Сначала она берет большую ватную палочку, просит Калли открыть рот и быстро берет у нее мазок со слизистых оболочек. Я отгоняю страшные мысли — одну хуже другой. Молли уверенно и аккуратно «собирает улики»: причесывает Калли и снимает с расчески несколько волосков, делает анализы и соскобы, в общем, работает с грязью и ужасом сегодняшнего дня. Смотри, говорю я себе. Видишь, что случилось из-за твоей беспечности? Смотри внимательно, вот что бывает, если не уделять дочке достаточного внимания! Целый день малышка провела в лесу. Она бежала, спасая свою жизнь от злобного маньяка… Догнал он ее или она оказалась проворнее? Только бы она оказалась проворнее… Я разглядываю дочкино смущенное личико — в ее глазах недоумение и обида. Калли, Калли, чем мне тебя утешить? Во время унизительного «сбора улик» мне не приходит в голову ни одного ласкового, ободряющего слова. Мы с ней обе молчим.

— На первый взгляд признаков сексуального насилия нет, но материалы необходимо отправить в лабораторию, тогда мы во всем убедимся окончательно.

Я закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Может, все еще окончится хорошо. Молли продолжает:

— Эксперты во всем разберутся. Ножки у нее сильно изрезаны. Сейчас отвезем ее на рентген, потом промоем и перевяжем раны. — Она оборачивается к Калли: — Спорим, после того, как ты примешь ванну, тебе сразу станет гораздо легче. Вот сейчас сфотографируемся и вкусно поужинаем. Хочешь?

Калли энергично кивает. Мне очень хочется, чтобы она ответила словами, но она молчит. Терпение, терпение! По крайней мере теперь я знаю, что Калли может говорить, когда это по-настоящему нужно.

Молли сажает Калли на каталку, и мы везем ее в рентгенкабинет. По пути мы проезжаем мимо дверей приемного покоя, и я замечаю, что уже наступила ночь. Как там Бен и Петра? Я задерживаюсь у сестринского поста и спрашиваю, нет ли известий о моем сыне. Дежурная сестра говорит, что Бена уже везут в больницу.

— Его везут в патрульной машине; значит, у него не тяжелое состояние, иначе повезли бы на «скорой». — Сестра улыбается. — Наверное, он неплохо себя чувствует, миссис Кларк.

Я вздыхаю с облегчением:

— Да, спасибо вам большое. Если вам не трудно, найдите меня, пожалуйста, когда его привезут. Сейчас я иду на рентген с Калли.

— Да, конечно. Кстати, когда у вас будет свободная минутка, заполните анкеты. Не волнуйтесь, это не срочно. Сначала убедитесь, что с вашими детьми все в порядке.

— Спасибо, — говорю я. Здесь все так добры, мне даже хочется ненадолго самой полежать в этой больнице — тогда и со мной все будут так же внимательны и предупредительны.

Молли толкает каталку по коридору; навстречу нам идут доктор Хигби с какой-то женщиной. Она уже немолода, на вид ей шестьдесят с небольшим, у нее волосы серо-стального цвета и великолепный цвет лица. Совсем как у мамы до того, как она заболела, но раньше мне и в голову не приходило любоваться ею.

— Миссис Кларк, это доктор Келсинг, — говорит доктор Хигби. — Она работает и в нашей больнице, и в Уиннере.

— Очень приятно, доктор Келсинг.

— Мне тоже приятно с вами познакомиться, миссис Кларк. Насколько я понимаю, у Калли выдался довольно трудный день.

— Да. — Я внезапно робею под взглядом доктора Келсинг. У нее проницательные и умные глаза; мне кажется, от нее ничего не скроешь.

— Семьи, пережившие стрессовые ситуации, вроде вашей, обычно очень неохотно принимают постороннюю помощь. Чаще всего они замыкаются в себе и стараются справиться с бедой самостоятельно…

Мы доходим до двери рентгенкабинета. Молли снова улыбается моей дочке:

— Калли, детка, сейчас мы тебя сфотографируем. Мама пусть постоит здесь, потому что ее мы сегодня снимать не будем. Только тебя. Но тебе будет видно маму вот в это окошко. Ну как, согласна?

Калли кивает.

— Калли, я здесь. Я буду смотреть на тебя в окошко, — говорю я. Молли вкатывает Калли в кабинет. Я смотрю, как мою малышку кладут на стол, по-разному сгибают ей ручки и ножки, стараясь добиться лучшего качества снимка. Калли такая маленькая, такая хрупкая. У меня щиплет глаза; я усиленно моргаю — не хочется плакать при чужих.

Я поворачиваюсь к доктору Келсинг:

— Сама я, наверное, не справлюсь. Вы можете нам помочь? Можете сделать так, чтобы Калли заговорила?

— Миссис Кларк, я ничего не могу обещать, но мы можем объединить усилия и сделать то, что вы считаете лучшим для Калли. Мне уже приходилось сталкиваться со случаями селективного мутизма. Если вы не против, я могу кое-что вам рассказать. Возможно, мой рассказ окажется для вас полезным.

По какой-то странной, непонятной причине я решаю довериться этой женщине, у которой великолепная кожа, как у моей матери.

— Я боюсь, — говорю я, стараясь не разреветься. — Очень боюсь узнать, почему она вдруг перестала говорить. И еще больше я боюсь… — Из глаз брызжут слезы, и я закусываю губу, молясь, чтобы они остановились. Доктор Келсинг ничего не говорит; она ждет, пока я не соберусь с духом, за что она мне еще больше нравится. — Еще больше я боюсь того, что с ней случилось там, в лесу… Из-за чего она снова заговорила.