Антония
Бен пока не вернулся, и я волнуюсь и за него. Как будто мне мало… Все время вспоминаю упреки Фильды и Мартина, и мне еще горше. В Бене я уверена. Он девочек пальцем не тронул бы. Да и Грифа я хорошо знаю, он не способен по-настоящему обидеть детей. Часто он к ним просто равнодушен. И потом, утром в гостиной я насчитала гораздо меньше пивных банок, чем обычно. Если бы он дошел до последней стадии, у меня было бы больше поводов для беспокойства.
Луис так мне и не перезвонил. Знаю, он ведет следствие, ищет девочек и еще должен заниматься другими делами. Просто странно, что его здесь нет. Луис всегда был рядом со мной, кроме тех лет, когда он учился в колледже. Даже я понимаю, что не имела права просить его остаться. Луис заступился за меня в пятом классе, когда мне не давал прохода один хулиган — нам с ним тогда было по девять лет. Он утешал меня, когда я психовала перед докладом по литературе в десятом классе. Он был рядом, когда умерла мама.
Хотя мы с мамой были очень разными и у нас было мало общего, Луис понимал: потеряв маму, я понесла самую большую утрату. Мама медленно угасала от рака груди, а мы с отцом ухаживали за ней. Те дни оставили в моей душе глубокий след. Луис, бывало, возил меня в публичную библиотеку, и я брала книги, которые заказывала мама, и читала ей вслух, дожидаясь, когда она заснет после укола морфия.
Моя мама очень любила читать. Я — нет. В моей жизни не оставалось времени на книги. Я никогда не пыталась читать в перерывах между школой, работой в магазине и свиданиями с Луисом. Мама частенько подкладывала мне книги на тумбочку у кровати, надеясь, что какая-нибудь из них меня заинтересует и мы потом ее обсудим. Но я не любила читать — до тех пор, пока она не заболела. Тогда, наверное, из чувства вины, я начала читать маме вслух. Однажды, перед самым концом, мама попросила найти ей старую книжку Уиллы Кейтер «Моя Антония». Эту книгу я уже видела раньше, мама много раз клала ее на мою прикроватную тумбочку. Я так и не выбрала времени прочесть ее, хотя и знала, что меня назвали в честь главной героини. Я не могла представить, что общего может быть у меня с Антонией Уиллы Кейтер, которая жила сто лет назад. Но по маминой просьбе начала читать. Нехотя я погрузилась в Небраску рубежа веков — и полюбила новый мир. Луис часто сидел рядом со мной, пока я читала маме вслух. Сначала я очень стеснялась, потому что не привыкла слушать собственный голос, но ему, кажется, нравилось, как я читаю, а у мамы на губах во время чтения часто появлялась слабая улыбка.
Однажды вечером, недели за три до смерти, мама похлопала по матрасу больничной кровати, которую мы привезли ей, когда поняли, что она умрет. Я опустила металлическую планку, не дававшую ей выпасть, и робко присела рядом.
— Наклонись пониже, Антония, — сказала мама.
Она никогда не называла меня Тони, а только Антония. Я придвинулась ближе, стараясь не задеть катетер, воткнутый ей в запястье. Смотреть на маму в таком состоянии было невыразимо тяжело. Мама всегда была очень красивой, настоящей красавицей, и от нее пахло духами «Шанель»… В последние дни ее окружал другой запах — неприятный запах старости и болезни. Когда-то светло-золотистые волосы стали бесцветными, какими-то мышиными, пряди безвольно обвисли, лицо побледнело и часто искажалось гримасой боли.
— Антония, моя Антония! — прошептала она. В глубине души мне нравилось, что мама так меня называет. — Я хотела тебе кое-что сказать перед тем… перед тем как… — Она сглотнула подступивший к горлу ком. — Перед тем, как я умру, — закончила она.
— Мама, не говори так, — прохрипела я и тут же залилась слезами, хотя всегда терпеть не могла плакать.
— Антония, я умру… Уже очень скоро. Не успела я как следует нарадоваться тебе. — Она вздохнула. — За мальчиков-то я спокойна, но вот ты — другое дело.
— Мам, да я в порядке. — Я шмыгала носом, стараясь, чтобы она не заметила моих слез.
Она взяла меня за обе руки, и я стала крутить ее обручальное кольцо, как много лет назад, в церкви, когда была маленькая. Кольцо свободно вращалось на пальце — за несколько месяцев мама очень похудела. Ее руки как будто принадлежали другой женщине, гораздо старше: они были испещрены толстыми синеватыми прожилками.
— Луис славный молодой человек, — сказала мама.
— Ну да, — согласилась я.
— Антония, на твоей свадьбе меня не будет… — начала она.
— Мама, пожалуйста, не говори так, — просила я. У меня потекло из носа, пришлось вырвать у нее руку и вытереться. — Пожалуйста, не говори так!
— На твоей свадьбе меня не будет, поэтому я хочу кое-что сказать тебе о том, что значит быть женой и матерью. — Она терпеливо ждала, пока мои рыдания не сменятся частыми, порывистыми всхлипами. — Говорят, для женщины быть матерью важнее всего на свете. Да, быть хорошей матерью очень важно. Но еще важнее, по-моему, быть женой, хорошей женой.
Должно быть, я смерила ее недоверчивым взглядом, потому что она засмеялась, но тут же скривилась от боли.
— Я вовсе не призываю тебя стать ковриком, о который муж вытирает ноги. Но хочу сказать, что, выбирая мужчину, с которым ты пройдешь по жизни, ты принимаешь самое важное в жизни решение. У тебя родятся дети, ты будешь их любить, потому что они твои и потому что они будут чудесными. Такими же, как ты. — Мама наморщила нос и улыбнулась мне. — Но мужа ты выбираешь сама. Мужчина, которого ты выберешь, должен сделать тебя счастливой. Он должен во всем поддерживать тебя, радоваться твоим мечтам, большим и малым.
— Как было у вас с папой? — спросила я. Наступала ночь, в тени мама казалась мягче, моложе, и уже не так верилось, что она умирает.
— Да. Правда, ни о чем особенном я и не мечтала. Я хотела быть просто женой и матерью. Вот и все, в сущности. Запомни это, Антония. В конце концов я получила все, о чем мечтала. Любимого, дорогого мужа и любимых, дорогих детей. Жалею только об одном… Что не уделяла больше времени тебе. — Она тихо заплакала.
Я кинулась ее утешать:
— Мама, все хорошо, все в порядке! Обещаю, я запомню все, что ты сказала.
Она кивнула и попыталась улыбнуться, но снова скривилась от боли. Я подняла книгу, лежащую рядом с кроватью.
— Может, почитаем Карсон Маккалерс? — предложила я.
Я начала читать, и через несколько минут мама заснула. Впервые на моей памяти я нагнулась и поцеловала ее спящую. Губы у нее были теплыми, а кожа на них — тонкой, как папиросная бумага. Ее окружал запах болезни, она боролась за свою жизнь. И все же мне тогда удалось уловить ее подлинный аромат. Я закрыла глаза и поклялась, что запомню его навсегда. Но потом я, конечно, все забыла. И ее наставления забыла тоже.
Помню, я сидела на уроке истории, как вдруг в класс вошел директор. Учительница перестала писать мелом на доске и подошла к нему, некоторое время они перешептывались, сблизив головы, а потом оба посмотрели на меня. У меня от страха защемило в груди. Я подумала: «Мама, я так и не успела по-настоящему узнать тебя… Я так мало времени провела с тобой». Я медленно встала, оставив учебники. Помню, Луис шел рядом, поддерживая меня под локоть. Он посадил меня в машину и отвез домой. В ту страшную ночь он остался со мной. Мы не разговаривали — нам не нужно было разговаривать, — и теперь я думаю, что нас с ним соединяла такая же дружба, которая теперь объединяет Калли и Петру.
После смерти мамы я не бросила читать. Каждую ночь перед тем, как лечь спать, я прочитывала вслух несколько страниц — для себя. Каждый роман я читала целую вечность, но мне больше не хотелось читать про себя. Понимаю, читать вслух самой себе странно. Гриф высмеивал меня, когда я читала вслух найденные в гараже детские книжки Бену, который еще не родился. Поэтому при муже я больше не читала вслух своему первенцу. Но, оставшись одна, я с удовольствием читала ему вслух, поглаживая небольшой еще животик. Я искренне верила, что Бен меня слышит, он раскачивается во мне и сосет крошечный пальчик. Гораздо удобнее стало читать вслух потом, когда дети уже появились на свет. Вот и сейчас я каждый вечер читаю Калли вслух, и даже Бен изредка позволяет мне прочесть кусок той книги, которую он читает сам. Когда Грифа нет в городе, я заползаю в кровать и читаю себе вслух, пока не засну с книгой в руке.
После смерти мамы Луис несколько раз просил меня почитать ему вслух, но я застеснялась и не стала. Даже разозлилась на него и велела больше никогда не просить меня об этом. Он и отстал… Луис никогда не забывает обо мне и всегда спешит на помощь, если только я не запрещаю. Так было и после смерти папы. Мы с Грифом к тому времени были женаты уже три года, Луис прислал открытку с соболезнованиями. Я сразу поняла, что открытка от него, даже не глядя на обратный адрес. Я запомнила его мелкий аккуратный почерк еще с первого класса. Ту открытку я так и не показала Грифу. Луис подписался: «Всегда твой Луис». Мне не хотелось скандала.
Иногда я вижу Луиса во сне. Мне снится, что мы вместе, как в шестнадцать лет. Во сне мы всегда гуляем рука об руку в лесу Уиллоу-Крик. Он сжимает мне руку своей теплой ладонью, пожимает чуткими пальцами. Даже сейчас, когда я вспоминаю эти сны и сижу неподвижно, я чувствую его прикосновение. Во сне Луис меня целует, и я вспоминаю об этом уже потом, проснувшись. Но даже во сне я то и дело одергиваю себя: «Ты замужем, Антония. Как же твой муж? Как же Гриф?» Даже во сне я заставляю себя отдалиться от Луиса, отделаться от его запаха и от его прикосновений. Потом я просыпаюсь, иногда рядом лежит Гриф, но чаще всего я одна, а Гриф очень далеко, на Аляске. Я просыпаюсь, и мне жарко, а в голове пусто.
Иногда я подолгу не вспоминаю Луиса. Иногда по нескольку дней и даже недель подряд. Но потом вижу его патрульную машину, припаркованную в центре, или встречаю в продуктовом магазине его хорошенькую жену и сынишку, который сидит в тележке для продуктов и сучит толстенькими ножками. Тогда я думаю: «На ее месте могла быть я, это могла быть моя жизнь». За такие мысли я злюсь на себя и на некоторое время закрываю в голове заветную дверцу. Гриф не всегда был таким плохим. До того, как родился Бен, он еще не пил всерьез. А ударил меня в первый раз, когда Бену было три года. Даже не помню, что такого я сделала, отчего он вдруг взбесился, но он поставил мне огромный синяк под глазом — потом я целый месяц не выходила из дому без темных очков. Почти год он держался, а потом опять взялся за старое, но стал умнее. По лицу он больше не бьет, и соседи ничего не замечают… И все же иногда он бывал просто замечательным. Веселым, ласковым и нежным. А как он смешил меня, когда рассказывал о своих приключениях на нефтепроводе! Даже Лу не удавалось так меня рассмешить. Если бы только он перестал пить, все пошло бы по-другому. Нет, я знаю, Гриф любит меня, и он мой муж. Я сама его выбрала, как говорят, чтобы жить в горе и в радости.
Я должна поискать Бена — с Луисом или без него. К тому, что Грифа нет рядом, я уже привыкла. Приятно, когда хоть что-то знаешь наверняка. Я знаю, что на Грифа нельзя положиться. В общем, я не выйду из леса, пока не найду хотя бы Бена. Не уверена, что Калли тоже в лесу, но, скорее всего, она там. Я и ее приведу домой. Миссис Норленд пытается отговорить меня, но в конце концов кладет мне в рюкзак несколько бутылок с водой и обнимает меня. Я закидываю рюкзак на плечи и вижу, что к дому миссис Норленд медленно тащится Мартин Грегори.
«Что там еще?» — думаю я и открываю дверь, чтобы встретить его на полпути.