Глава 5
Слушания продолжались уже полтора дня. ПРНС нашла союзника в лице бывшего военнопленного, вернувшегося домой после освобождения. В своей волнующей речи он поведал о том, как он и другие военнопленные никогда не теряли надежды и веры в свою страну. Даже когда они подвергались жесточайшим унижениям, сообщил он поглощенной его рассказом аудитории, ни ему, ни его товарищам по несчастью никогда не приходила в голову мысль о том, что их могут покинуть и забыть.
Кили и другие члены ПРНС праздновали маленькую победу, но недолго длилось их ликование. Представитель казначейства сообщил, какие суммы вынуждены жертвовать налогоплательщики, чтобы выплачивать жалованье этим пропавшим без вести солдатам, которых, возможно, давно уже нет в живых. Уолш и несколько других конгрессменов глубокомысленно кивали, слушая этот финансовый отчет. Кили пожелала Уолшу, чтобы его жирное брюхо заболело столь же сильно, насколько оно огромно.
В течение всего этого времени пребывания в замкнутом пространстве зала заседаний она старательно избегала любых встреч с Даксом — намеренных или случайных. Он, очевидно, тоже придерживался такой же линии поведения и не делал попыток заговорить.
Со стороны они казались незнакомцами, не обращающими друг на друга внимания, но за внешним равнодушием скрывалось обоюдоострое ощущение присутствия друг друга. Кили часто ловила на себе взгляд Дакса. Вспоминая их телефонный разговор, состоявшийся рано утром, она вспыхивала до корней волос, независимо от того, встречалась ли она с ним взглядом в тот момент или нет. Устоять от искушения смотреть на него она не могла.
Его манеры становились все более знакомыми и привлекательными. Его со вкусом подобранные галстуки редко оставались завязанными дольше часа. Нетерпеливые, беспокойные пальцы теребили галстук до тех пор, пока он не развязывался. Верхняя пуговица сорочки тоже расстегивалась, выставляя напоказ сильную загорелую шею.
Дакс сидел откинувшись на спинку, поставив локоть на обитую темно-бордовой кожей ручку кресла. Подбородок покоился на большом пальце, три пальца прикрывали верхнюю губу и рот, а указательный палец помещался вдоль щеки, указывая точно на небольшой шрам под его глазом.
Он внимательно слушал, пристально смотрел, поспешно что-то записывал.
Он посмотрел на Кили.
На этот раз его пристальный взгляд был настолько притягательным, что она смело, хотя и неблагоразумно встретила его. Сердце ее, казалось, со скрежетом остановилось. Легкие словно сжались, и ей стало трудно дышать, ладони вспотели. В животе будто затрепетали миллионы крылышек. По его глазам было видно, что он так же, как и она, унесся мыслями далеко от того, что вещал оратор.
Палец, прижатый к щеке, чуть приподнялся в безмолвном привете. Движение было настолько неприметным, что увидеть его мог только тот, к кому было обращено приветствие. Кили увидела его и дала ему это понять, чуть прикрыв веки. Послание означало нечто большее, чем просто привет. Оно говорило: Как жаль, что я не могу поговорить с тобой. Как мне хотелось бы, чтобы мы сейчас находились не в этом месте и делали совсем не то, что делаем. Мне хотелось бы… Так много вещей, которые совершенно невозможны.
В середине следующего дня, когда конгрессмен Паркер объявил перерыв на ланч, он предложил им воспользоваться остатком этого дня и следующим днем для того, чтобы отдохнуть.
— Мы дискутируем три дня, думаю, нам всем нужно время, чтобы усвоить все услышанное, составить собственное мнение, провести собственные изыскания и, так сказать, расчистить паутину перед заключительным обсуждением.
Когда все единодушно согласились с его предложением, он ударил молотком и объявил слушания отложенными.
— Как кстати этот перерыв, — с благодарностью произнесла Бетти. — Мне как раз нужен день, чтобы привести в порядок волосы и ногти. К тому же у меня кончаются деньги и мне необходимо найти банк. А ты, Кили? Хочешь пройтись по магазинам сегодня днем?
Кили улыбнулась, но покачала головой:
— Пожалуй, нет, Бетти, но уверена, что кто-нибудь составит тебе компанию. Если не возражаешь, я откланяюсь. Отправлюсь прямо к себе в номер и полежу с хорошей книгой или вздремну.
Бетти засмеялась и потрепала приятельницу по руке:
— Тогда пока. Увидимся за обедом?
Подумав минуту, Кили ответила:
— Конечно. Позвони мне, когда вернешься в отель.
Бетти развернулась и ушла, но прежде бросила обеспокоенный взгляд куда-то за спину Кили. Прежде чем Кили успела подумать почему, кто-то легонько похлопал ее по плечу. Там стоял Дакс, улыбаясь слишком широко, слишком открыто и жизнерадостно, чтобы вызвать у кого-либо подозрения в интимности.
— Миссис Уилльямз, — поспешно заговорил он. — У меня не было возможности поговорить с вами с тех пор, как мы встретились на днях за ланчем. Надеюсь, вы не считаете слушания слишком долгими и утомительными?
— Вовсе нет, конгрессмен. Я так и думала, что обсуждение будет продвигаться медленно. Полагаю, нам пойдет на пользу, если все вы сможете как следует взвесить этот вопрос.
Закивав с сосредоточенным видом, словно она излагала ему нечто чрезвычайно важное, он приблизился к ней, сложил руки на груди и принялся изучать носки своих полированных туфель, затем заговорил так тихо, что она едва смогла расслышать:
— А как ты на самом деле?
— Хорошо.
— Сегодня вечером мне придется пойти на какой-то чертов коктейль во французское посольство. Мне предложили взять с собой подружку. Ты не могла бы…
Недосказанное предложение повисло в воздухе, но она поняла, что он хотел сказать, и пробормотала:
— Нет, Дакс. Ты же сам понимаешь, что это было бы неблагоразумно.
Мрачное выражение его лица вполне соответствовало теме, которую они должны были обсуждать, — проблеме без вести пропавших.
— Да, понимаю, — тихо согласился он. — Что ж, будем надеяться, что все обернется к лучшему для всех, миссис Уилльямз, — добавил он более громким тоном и протянул ей руку для рукопожатия. Их взгляды встретились, когда руки соединились, и на мгновение окружаюший мир словно исчез, но слишком скоро вернулся обратно.
— Здравствуйте, конгрессмен, — раздался у них за спиной голос Ван Дорфа. — Мне хотелось бы услышать в вашем изложении формулировку законопроекта о росте вооружения, который обсуждается сейчас в комитете.
— Конечно, Эл. Желаю вам хорошо провести освободившееся время, миссис Уилльямз, — вежливо сказал Дакс.
— Спасибо. Я так и сделаю. Мистер Ван Дорф. — Она, кивнув, попрощалась и покинула двоих мужчин. Налившиеся свинцом ноги с трудом вынесли ее из здания Конгресса. Какое-то время ушло на то, чтобы поймать такси на Пенсильвания-авеню, но ее это ничуть не огорчило — она уже почти сожалела о том, что отказалась пройтись по магазинам с Бетти. Перед ней простирались ничем не заполненные скучные часы. Все, что угодно, лучше, чем уныло сидеть в пустом номере отеля, желая того, что не может осуществиться.
Как впоследствии оказалось, ей почти нечего было вспомнить об этом унылом дне. Она вернулась в свой номер, тотчас же заснула и проспала до тех пор, пока Бетти не постучалась к ней в дверь несколько часов спустя. Из-за холодной погоды они решили остаться в отеле и поесть в этническом ресторанчике «Трейдер вик».
Когда они, пообедав, направлялись по вестибюлю к лифту, Бетти сказала:
— Я купила сегодня новый костюм. Может, поднимешься ко мне, и я продемонстрирую его тебе. По телевизору будет старый фильм с Робертом Тейлором и Барбарой Стэнвик. Возможно, ты их не помнишь.
Кили засмеялась:
— Конечно, помню! Так ты не возражаешь, если я составлю тебе компанию? — Сама мысль о том, чтобы вернуться в свой номер, была ей отвратительна. Она уже поспала и знала, что теперь долго не сможет заснуть.
— Не возражаю, мне нравится эта мысль. Давай будем вести себя дурно и закажем бутылку вина, — с юным задором предложила Бетти.
Несколько часов спустя Кили повеселела, выпив, пожалуй, слишком много бокалов вина и посмотрев сентиментальный черно-белый фильм. Они с Бетти хихикали, как школьницы, над бокалами вина и плакали над нежной любовной историей. Она ушла от Бетти, сонно зевая, и побрела по пустынному коридору.
Дверь лифта открылась, и Кили вмиг протрезвела, увидев прислонившегося к задней стенке Дакса. Его прежняя унылая ссутулившаяся поза вмиг сменилась почти военной выправкой, словно он услышал приказ, который прокричал сержант-строевик, нетерпимый к лени. Он выпрямил ноги и уронил пальто, накинутое на плечо и придерживаемое одним пальцем. Лицо его расплылось в широкой улыбке.
— Поднимаешься наверх?
— Нет, вниз.
— Заходи, прокатимся, — предложил он, а когда увидел, как она колеблется и осторожно озирается, добавил: — Никто не сможет осудить нас за то, что мы случайно встретились в лифте, если мы живем в одном и том же отеле. К тому же что может случиться в лифте? — Он явно поддразнивал, но ее глаза невольно, но многозначительно опустились на покрытый ковром пол кабины. — Забудь о том, что я это сказал, — проворчал он. — Заходи.
Кили шагнула через раздвижные двери, и они закрылись за ее спиной, изолировав их, отделив от остального мира и создав их собственную вселенную.
Она откашлялась и робко спросила:
— Как прошел вечер?
— Громко. Накурено. Много народу.
— Похоже, весело.
Ему было совершенно наплевать на вечер, он едва помнил его, хотя покинул его всего несколько минут назад. Время, проведенное там, казалось ему ужасным. Он ел великолепные канапе, все время размышляя о том, какую еду предпочитает Кили, и, мечтая о том, чтобы есть вместе с нею сэндвич с арахисовым маслом и попкорн перед камином, на кушетке, в постели…
Возможно, он выпил немного больше нормы, размышляя, любит ли она охлажденное белое вино. Слыша пронзительный голос пухленькой, слишком увешанной драгоценностями жены иностранного дипломата, он видел перед собой рот Кили, поблескивающий от пролитого вина. Он представлял, как его язык слизывает золотистые капельки с нежных, как лепестки, губ.
Все остальные присутствовавшие на празднике мужчины с вожделением поглядывали на секретаршу сенатора, хорошо известная фигура, которой обсуждалась или была испробована на вкус почти каждым мужчиной Капитолийского холма. Сегодня вечером это обильное тело было заключено в обтягивающее красное платье. Огромные груди и широкие бедра соблазнительно покачивались. Еще неделю назад комментарии Дакса по поводу анатомического строения этой женщины были бы столь же остроумными и образными, как у любого другого мужчины. Сегодня же она казалась ему непристойной и глупой. Все его мысли сосредоточились на более стройной фигуре, нежной, женственной и в то же время изящной, изобилующей округлостями и в то же время компактной. Осязаемой и в то же время… недоступной.
— Вот ты и дома, — тихо сказала она.
Лифт поднялся на последний этаж, и двери раскрылись. На противоположной стороне коридора располагались его холодные апартаменты. Единственный источник тепла, в котором он находил утешение сегодня вечером, стоял рядом с ним в лифте, смущенно глядя на него.
— Где ты сейчас была? — спросил он.
— В номере у Бетти. Мы посмотрели старый фильм и опустошили бутылку вина.
— Красного или белого?
Она закрыла глаза, словно смакуя вино, и прошептала:
— Золотого.
Глаза ее широко распахнулись, когда его горестный стон заполнил маленькую кабинку, словно рев разъяренного тигра. Его палец нажал на кнопку седьмого этажа, она зажглась, и дверь закрылась.
— Что?..
— Проедусь с тобой до твоего этажа, — объяснил Дакс.
— Не следует этого делать.
— Не надо напоминать мне об этом.
Она отвернулась, оскорбленная его резким тоном.
— Извини, — сказал он с раскаянием в голосе. — Я сержусь не на тебя. Меня выводит из себя…
— Знаю, — поспешно перебила она. Чем меньше сказано, тем лучше.
Лифт остановился на ее этаже, и дверь открылась, но прежде, чем она успела выйти, он нажал на другую кнопку, она не заметила на какую, да это и не имело значения. Двери снова закрылись.
— Дакс…
— Я буду ждать тебя завтра утром перед отелем. В десять часов. Оденься попроще.
— Не могу, — возразила она, покачав головой.
— Не можешь одеться попроще? — поддразнивая, спросил он, и впервые за этот вечер она увидела знакомую улыбку, от которой углубилась ямочка, а глаза изменили цвет, из черных став шоколадными.
Она бросила на него испепеляющий взгляд:
— Я не могу встретиться с тобой.
— Конечно, можешь.
Лифт остановился, дверь открылась, и Кили с Даксом с изумлением увидели пожилую пару, стоящую на площадке. Они почти забыли, что, кроме них, в мире существуют и другие люди.
— Добрый вечер, — добродушно произнес Дакс. — Вам какой?
— Третий, — ответил мужчина.
Дакс нажал на нужную кнопку и небрежно облокотился на стенку лифта, изображая из себя случайного пассажира.
— Вы приезжие? — спросил он.
— Нью-Мексико. Лас-Крузес, — ответил мужчина.
Женщина устремила пристальный взгляд на все еще валяющееся на полу пальто Дакса, затем подняла близорукие подозрительные глаза на слабо улыбавшуюся Кили и сжала руку мужа, словно ища защиты от этих аморальных жителей больших городов.
— А… В Лас-Крузесе есть хороший университет, — заметил Дакс.
— Университет штата Нью-Мексико, — с гордостью сказал мужчина.
— Верно! — щелкнул пальцами Дакс. Казалось, он наслаждался ситуацией и упивался собой. А Кили хотелось его задушить.
Лифт остановился, и мужчина вывел свою всем своим видом выражающую осуждение жену.
— Желаю вам хорошо провести здесь время, — сказал Дакс с улыбкой, которая могла бы украсить любую торговую рекламу. Двери снова закрылись. — А теперь, как я уже говорил…
— Нет, это я говорила, что не могу никуда пойти с тобой, Дакс.
— Мы берем выходной. Устраиваем пикник. Мы оба сидели взаперти в этой душной комнате слишком много времени, и это начинает действовать мне на нервы. И если ты позволишь мне высказать свое мнение, ты и сама выглядишь несколько осунувшейся.
По правде говоря, совсем наоборот, ее щеки раскраснелись от недавнего смущения и выпитого вина. Глаза казались большими и сияющими после никем не прерванного дневного сна и наслаждения сентиментальным фильмом. Волосы — в соблазнительном беспорядке. Никогда еще она не казалась более красивой, более привлекательной и сексуальной.
Его глаза задержались на ее губах, чуть приоткрытых с намерением продолжить спор, но все ее аргументы умерли так и непроизнесенными. Даже без помощи искусственного блеска ее губы сияли от собственной влажной нежности, и он жаждал испить ее.
— Почему двое друзей не могут провести несколько часов в обществе друг друга?
Но они не были друзьями и никогда не будут, и они оба знали это. Но его серьезные слова заняли время и место, необходимые для того, чтобы удержать его от искушения прижать ее к груди, упиваясь этим влекущим ртом.
Они больше не разговаривали — только смотрели друг на друга, и это безмолвное общение позволяло им сказать друг другу больше, чем позволили бы слова. На этот раз, когда двери открылись на ее этаже, он нажал на кнопку «Двери».
— Завтра в десять.
— Кто-нибудь может увидеть нас. Ван Дорф…
Ее возражения ничего не значили. Не было никакого сомнения в том, что она встретится с ним.
— Никто не обратит внимания. Я одолжил машину у друга. Это серебристый «датсун». Я буду кружить вокруг квартала, пока ты не выйдешь на сторону К-стрит. Не следует принимать таинственный или виноватый вид. Просто открой дверь машины и садись в нее.
— Дакс…
— Спокойной ночи.
Он положил указательный палец ей на грудь и осторожно подтолкнул к выходу из лифта. Он пытался избавиться не от нее, а от искушения нанести ей смертельное оскорбление. Он снова нажал на кнопку на панели, и двери закрылись между ними.
Кили еще долго смотрела на двери, не видя их, не видя ничего. В полубессознательном состоянии повернув к своему номеру, она уже погрузилась в размышления, что надеть на следующий день.
Ее окончательный выбор пал на серые фланелевые слаксы, черный свитер с воротником «хомут» и блейзер с рисунком «в елочку», гармонирующий по цвету и с тем и с другим. Чтобы сохранить ноги в тепле, придется надеть черные замшевые ботинки, поскольку погода стоит холодная и дождливая — совершенно не ощущается приближения весны. Она не имела ни малейшего представления, куда Дакс повезет их, так что хотела быть готова к любым случайностям. Без пяти десять она взяла пальто и вышла из комнаты.
Сердце ее глухо стучало от чувства вины, когда она проходила через переполненный народом вестибюль, стараясь принять беззаботный вид. Как только подошла к широким дверям отеля, сразу же увидела, как низкий глянцевый серебристый «датсун» сбавил ход у обочины. Преодолевая сопротивление сильного ветра, с трудом распахнула дверь и протиснулась в нее, предварительно заглянув в машину, чтобы удостовериться, что за рулем Дакс. Оба засмеялись, когда она плюхнулась на глубокое кожаное сиденье, и они отъехали.
— Доброе утро, — сказал он и, воспользовавшись преимуществом, дарованным ему красным светом, повернул голову, чтобы посмотреть на нее.
— Доброе утро.
— Ты как раз вовремя.
— Пунктуальность — одна из моих добродетелей. Сколько раз ты успел объехать вокруг квартала?
— Три. Нетерпение — одна из моих добродетелей. — Они снова засмеялись, явно испытывая наслаждение оттого, что находились наедине. С раздражением он заметил, что свет переключается на зеленый, это заставило его сосредоточиться на дороге.
— Куда мы едем? — спросила Кили, хотя ей было все равно.
— В Маунт-Вернон.
— В Маунт-Вернон?! — Она посмотрела сквозь тонированные стекла на изморось и на низко повисшие зловещие тучи. — Сегодня? Кто бы решился поехать в Маунт-Вернон в такой день, как сегодня?
Он ответил только тогда, когда остановился у следующего светофора. Повернувшись к ней, он легонько ущипнул ее за нос.
— Никто. Поэтому-то мы и едем туда.
Она одобрила его хитрость легким кивком.
— Вы не зря баллотируетесь в Сенат, мистер Деверекс. Вы просто выдающаяся личность.
— Порой я проявляю такую находчивость, что даже страшно, — похвастался он и тотчас же получил в наказание удар локтем под ребра.
Кили не отвлекала его, когда он прокладывал путь о запруженной транспортом Конститьюшн-авеню по направлению к мемориалу Линкольна. Она свернула пальто и положила за ковшеобразное сиденье, поместила сумку на ремешке под ноги и настроила радио на приятную им обоим волну.
Они переехали через реку Потомак по Арлингтонскому мемориальному мосту и отправились по Мемориальной автостраде вдоль реки по направлению к усадьбе Джорджа Вашингтона. Уже потерявшие листву деревья, выстроившиеся вдоль дороги, напоминали о зиме.
— Это место будет выглядеть прелестно через несколько недель, когда зацветут кизил и багряник, — мечтательно произнесла Кили.
— Да. Мне так нравится дома, когда все цветы расцветают. Наш дом со всех четырех сторон окружен азалиями. Это изумительное зрелище, когда все они цветут. Мы нанимаем человека специально для того, чтобы ухаживать за цветущими кустами.
— Мы?
— Ну, я не совсем точно выразился. Я по-прежнему считаю главный дом домом моих родителей. Несколько лет назад они переехали в меньший дом в другом конце имения под предлогом того, чтобы уберечь отца от необходимости подниматься по лестнице. Но я подозреваю, что это было сделано для того, чтобы заставить меня почувствовать себя одиноким, бродя по этому огромному дому, и чтобы у меня возникло желание найти себе жену и нарожать детей.
— А почему ты это не сделал?
— Не нашел ту, с которой захотелось бы разделить жизнь. — Его взгляд переместился с живописной автострады сквозь узкое пространство машины на нее. — А когда найду ее, буду сражаться изо всех сил, чтобы заполучить ее и поселить в этом доме вместе со мной.
Ее горло сжало так же, как сжались руки в кулаки на коленях. Она отвернулась, чтобы избавиться от непреодолимой силы его глаз.
— Какой он? Ваш дом. Построен до Гражданской войны?
Он снова посмотрел на дорогу.
— Нет. Деверексам принадлежал старинный дом, но он был разрушен до основания союзной армией во время войны. Только к 1912 году нам удалось оправиться после потерь, вызванных войной и Реконструкцией, и построить другой дом. Я люблю его, но не хочу подробно рассказывать тебе о нем. Надеюсь, когда-нибудь увидишь его сама.
— Он находится в Батон-Руже?
— В двадцати милях от него.
— А сколько у вас земли?
Он скромно пожал плечами.
— Достаточно для того, чтобы вести прибыльное фермерское хозяйство и разводить лошадей.
— Ты увиливаешь от моих вопросов? Вы не даете мне прямых ответов, мистер Деверекс, талант, который вы, несомненно, усовершенствовали, имея дело с репортерами.
Он засмеялся:
— Ты разгадала меня.
Она не стала настаивать, он же не проявил желания предоставить более подробную информацию. Он явно испытывал смущение из-за богатства своей семьи. Оно стало темой множества нелестных статей.
Оставшаяся часть пятнадцатимильного пути прошла в дружелюбном молчании. Подъехав к стоянке, машина присоединилась к нескольким уже стоящим там машинам. Там, где обычно теснились дюжины туристических автобусов, сегодня был припаркован только один.
— Вот видишь? Что я говорил? — радостно вопрошал Дакс. — Это место фактически будет принадлежать нам двоим. Сомневаюсь, было ли когда-нибудь здесь так же хорошо и спокойно Джорджу и Марте. — Он потрепал ее по подбородку, взял свое пальто из-за сиденья и вышел.
Дакс открыл ей дверь и подержал ее пальто, пока она просовывала руки в рукава. Его руки всего лишь на мгновение слегка коснулись ее плеч, прежде чем он сжал ее локоть и повел к воротам.
Дама в колониальном костюме за зарешеченным окошечком сказала:
— Вы, безусловно, выбрали не самый лучший день, чтобы посетить нас, но, надеюсь, вы не испугаетесь дождя и осмотрите все надворные строения. Экскурсии начинаются примерно через каждые двадцать минут. Мы не придерживаемся строгого расписания, разве что летом, когда у нас полно народу. Уже собралась группа, чтобы пройти в дом. Можете к ним присоединиться. Гид придет с минуты на минуту.
— Спасибо. — Лицо Дакса озарилось его знаменитой улыбкой. — Я хотел приехать летом, но моя сестра смогла приехать только сегодня.
Кили изумленно уставилась на него. Она почувствовала, как у нее глупо открылся рот. А Дакс тем временем отходил легкой, беспечной походкой.
— С ума сошел! — тихо возмутилась Кили.
Дакс не смотрел на нее. Он сосредоточенно доставал из глубокого кармана пальто свой складной зонт. Нажал на кнопку — и зонт с громким хлопком раскрылся.
— Неужели ты действительно думаешь, что люди поверят, будто я твоя сестра? — спросила она, ступая на посыпанную гравием тропинку, ведущую к дому.
Держа над ними зонт, защищающий от легкого дождя, он опустил на нее глаза и принялся внимательно ее рассматривать.
— Нет, пожалуй, не поверят. Нам стоит попрактиковаться играть роль брата и сестры. Вот, держи. — И к ее крайнему изумлению, он сунул ручку зонта ей в руку. — Сестренка! — воскликнул он, схватив ее за плечи. — Подумать только, в какую красавицу ты превратилась! — Он наклонился и крепко поцеловал ее в губы. — Дай-ка на себя посмотреть.
Ошеломленная его игрой, Кили покорно стояла, пока он, ничуть не смущаясь, расстегивал ее пальто, затем раздвинул лацканы жакета и оценивающе окинул взором обтянутую свитером грудь.
— Кто мог бы подумать, когда ты была плоскогрудой девчонкой — кожа да кости, что у тебя возникнут такие милые округлости.
Рассерженная Кили открыла было рот, чтобы сделать ему выговор, но он не дал ей такой возможности, поскольку не умолкал.
— Ты великолепна в одежде любого цвета. Знаешь ли ты об этом? — На смену добродушному поддразниванию пришел совершенно иной тон. Кончики его пальцев слегка коснулись ее щеки. — Ты замечательно выглядишь в черном. Ты мне очень понравилась в зеленом тогда, в самолете. — Он понизил голос и перешел на хриплый шепот. — А в желтом махровом халате ты была само очарование. Есть ли какой-нибудь цвет радуги, который способен заставить потускнеть твои глаза, испортить цвет лица или оказаться неспособным подчеркнуть красоту твоих волос?
Его большой палец, словно гипнотизируя, скользил по изгибу ее подбородка. Она видела свое отражение в темных глубинах его глаз и была потрясена выражением томления на своем собственном лице. Не следовало ему становиться так близко к ней, но ей не хотелось говорить ему об этом и нарушать подобное мгновение.
Не следовало ему прикасаться пальцами к ее губам — это был слишком интимный жест, он нарушал игру в брата и сестру. Но хотя ее разум возражал, губы подчинились его настойчивому прикосновению и слегка приоткрылись.
Его голова опасно близко склонилась, когда позади них на тропинке появилась группа из четырех человек. Дакс отстранился.
— Пойдем, сестренка, — пробормотал он, забирая у нее зонтик и подводя ее к маленькой группе туристов, ожидавшей у основания холма, на котором располагался величественный дом.
После непродолжительного ожидания по тропинке спустилась женщина-экскурсовод и повела промокшую, но неустрашимую группу вверх по холму к дому. Речь экскурсовода была отрепетированной, но, к счастью, рассказ ее был достаточно красочным и нескучным. Как и все остальные в группе, Кили и Дакс слушали. Они поднялись по лестнице, осмотрели огороженные веревками комнаты, отметили то, что следовало отметить, но позже ничего не смогли бы припомнить.
Когда официальная экскурсия закончилась, им снова предложили осмотреть надворные постройки и сад. Большинство посетителей потянулось к кухне и к инвентарной. А Кили и Дакс направились к маленькому зданию, где помещались личные вещи Вашингтонов.
— Ты когда-нибудь думал о том, что если бы стал президентом, то двести лет спустя какие-то люди стали бы бесцельно слоняться по твоему дому и рассматривать твою бритву?
— Я пользуюсь одноразовыми бритвами, но, пожалуйста, напоминай мне чистить вставные зубы. — Они рассмеялись, и он непроизвольно обнял ее.
Затем они направились к могиле, где покоились Вашингтоны. Дакс тихо спросил:
— А ты знаешь, что ходили слухи, будто Вашингтон был влюблен в чужую жену.
— Это правда? — спросила Кили, прерывисто дыша.
— Да, во всяком случае, так говорят.
— Какая трагедия!
— А может, и нет, — возразил Дакс. — Любовь, которую он испытывал к этой женщине, возможно, была чем-то совершенно особенным в его жизни.
— Да, может быть. — Почему ей так захотелось плакать?
— Это, безусловно, не умаляет его заслуг перед страной. Я не придаю этому существенного значения.
— Сейчас — да, — еле ворочая языком, произнесла Кили, — но тогда, когда все это происходило, это очень много значило для тех, кто был замешан в этом.
Его вздох чуть пошевелил ее волосы.
— Пожалуй, ты права.
Они покинули место захоронения и вернулись к главному зданию. Чтобы как-то избавиться от охватившего их грустного настроения, Дакс предложил перекусить перед отъездом.
— Насколько мне известно, ресторан здесь довольно неплохой. И, безусловно, здесь не надо заказывать столик заранее, — сказал он, открывая дверь, ведущую в почти пустую столовую.
Кленовые столы и стулья стояли аккуратными рядами на полах из твердой древесины. На каждом окне висели накрахмаленные белые занавески с гофрированными оборками. Медные подсвечники с высокими узкими трубами украшали каждый стол и отбрасывали мягкий свет на провинциальные, оклеенные бумажными обоями стены.
Только три столика в колониальном стиле были уже заняты. Огонь пылал в каминах, Дакс подвел Кили к столу рядом с одним из каминов и неподалеку от окна, выходившего на ухоженный сад. Официантка поспешила принять у них заказ на густую похлебку из моллюсков со свининой, сухарями и овощами. После того как они отдали должное супу, Дакс подозвал официантку, и она снова поспешно подошла.
— Мы хотим что-нибудь на десерт. Что у вас есть?
— Домашние пироги — наше фирменное блюдо. Вишня, яблоки и орех пекан.
— Замечательно. Нам два с вишней.
— Нет, я хочу пекан, — вмешалась Кили.
Дакс с комическим видом сделал вид, будто ошеломлен ее словами.
— Ты же не можешь приехать в дом Джорджа Вашингтона и не поесть вишневого пирога. Это антиамерикански.
Она засмеялась, но все же сказала официантке:
— Пожалуйста, пекан.
— Хорошо, — неохотно уступил Дакс. — И мы хотим по две ложки ванильного мороженого на каждый.
— Нет, я хочу на свой взбитые сливки.
Он повернулся и бросил на нее злобный взгляд:
— Кто делает заказ, ты или я?
Кили и официантка рассмеялись, глядя на его злобный вид.
— Ты же не спросил, чего я хочу, а я хочу взбитые сливки.
Дакс расстроенно покачал головой, затем спросил с подчеркнутой вежливостью:
— Кофе?
— Чай, — чопорно ответила она.
Официантка, положив ручку на блокнот, сотрясалась от смеха.
— Сливки? — предложила она.
— Нет.
— Да, — одновременно ответила Кили.
Дакс посмотрел на официантку и произнес громким театральным шепотом:
— Она воображает себя свободной женщиной.
Официантка наклонилась и сказала ему:
— Люблю семейные пары, где ни один из супругов не стремится подавить индивидуальность другого.
Затем она отошла, дерзко покачивая бедрами, так что вслед за ней развевался подол ее юбки.
Кили опустила глаза на свою лежавшую на столе руку. Что ж, вполне естественная ошибка — простое золотое колечко обхватывало ее средний палец. Краем глаза она увидела, как Дакс стал придвигать к ней свою руку и, в конце концов, накрыл ею ее руки.
— Она думает, что ты замужем за мной, — тихо сказал он. — Раз уж она так думает и поскольку она не знает никого из нас, наверное, будет правильно, если мы станем держаться за руки. — Его длинные пальцы переплелись с ее пальцами, и он крепко сжал их.
— Пожалуй, — согласилась Кили, отвечая на его пожатие.
Они смотрели на огонь, весело потрескивавший и шипевший. Они смотрели на дождь, падавший монотонными и обильными струями и сбегавший широкими ручьями по оконному стеклу. Он затуманивал окружающий пейзаж, смягчал острые углы мира и резкий свет реальности. Это давало им возможность на время притвориться, будто все не так сложно, как было на самом деле. Они смотрели друг на друга и не могли отвести глаз.
Теплая атмосфера ресторана окружила их, словно кокон. Звон фарфоровой посуды и столовых приборов, раздававшийся с кухни, не мог помешать молчаливым посланиям, которые они посылали друг другу. Передвижения других посетителей или официанток не отвлекали их, и они продолжали смотреть только друг на друга.
— Я только что обратил внимание, что у тебя проколоты уши, — заметил Дакс. — Было больно?
— Чертовски.
На его лице появилась широкая усмешка, но он не засмеялся вслух.
— Вы никогда не смогли бы стать политиком, мисс Престон, слишком уж вы откровенны.
Мисс Престон. Не миссис Уилльямз. Здесь с ним она действительно была мисс Престон.
— Откуда у тебя этот шрам под глазом?
— Неприглядно выглядит? Я сделаю пластическую операцию.
— Не смей! Он… — Она готова была сказать «прекрасен», но передумала из опасения, что Дакс может обидеться на столь женское определение. Его темные брови вопросительно выгнулись дугой в ожидании, когда же она продолжит, и она закончила: — Он придает тебе весьма лихой вид.
— Я настоящий головорез. По правде говоря, среди Деверексов были довольно подозрительные личности, связанные с пиратом Жаном Лафитом.
Она посмотрела на него искоса и откинула голову.
— Да, могу себе представить тебя в образе пирата.
— Может, и мне следует проколоть себе уши. Нет, пожалуй, одно. Тогда у меня будет еще более… лихой вид.
Когда подошла официантка и опустила перед ними поднос, они продолжали смеяться.
— Хочешь что-нибудь еще? — спросил Дакс, когда они закончили.
— Ты серьезно? Я едва могу дышать, — ответила Кили.
— Можем пробежаться до машины, чтобы сжечь лишние калории?
— Мне повезет, если удастся кое-как доковылять до нее, — призналась она, когда он подавал ей пальто.
Оплатив счет, они с сожалением покинули теплое помещение, вышли на холод и, хлюпая по лужам, побрели к машине. К концу дня дождь усилился.
Потребовались определенные усилия, чтобы запустить охладившийся двигатель, но вскоре он заревел, возвращаясь к жизни, и Дакс осторожно направил машину на автостраду.
— Как льет! — обеспокоенно заметила Кили, когда они проехали несколько миль сквозь пелену дождя. Несмотря на быструю и ритмичную работу «дворников», дороги почти не было видно за стеной воды.
— Просто безумие ехать в таких условиях. Думаю, это… — Дакс умолк, пытаясь рассмотреть сквозь запотевшие окна боковую дорогу. — Вот она! — воскликнул он и нажал на тормоз, машина замедлила ход, и он развернул ее на безопасную боковую дорогу. — Я хочу остановиться здесь и переждать, пока не кончится дождь.
