Глава 17
— Придется надеть шлем? — спросила Уинтер.
— Таков закон в нашем округе, — объяснил я.
Она замерла в нерешительности, явно сомневаясь в целесообразности предстоящего приключения. Да и я тоже, по правде говоря. Идея уже не казалась такой удачной. К тому же она явилась в совершенно неподходящем для велосипедной прогулки брючном костюме. Брючины, расширяющиеся книзу, наверняка накрутятся на цепь. Но когда я это заметил, было поздно переодеваться. Я нашел в гараже пару металлических зажимов и заколол ими избыток ткани. На ногах Уинтер были неуместные шлепки с висюльками из хрустальных шариков. Я нашел велосипедные туфли Ханны и предложил ей поменять обувь — их размеры почти совпадали.
Посадив ее на велосипед, я походил рядом, чтобы она освоилась, и через несколько минут, убедившись, что она прилично держит равновесие, решил, что можно отправляться в путь. Мы покатили вниз по дороге.
— Как ты? — спросил я.
— Замечательно.
Все-таки прежде, чем выехать на шоссе, мы объехали вокруг квартала.
Ханна отлично каталась, но, напомнил я себе, не стоит их сравнивать. Надо ценить самоотверженные усилия Уинтер, она пошла мне навстречу, хотя могла отказаться. Я надеялся, что, освоившись в седле, она начнет получать такое же удовольствие от велосипедной прогулки, какое всегда получал я. Это мой любимый вид спорта.
Я давно не садился на велосипед. Когда-то мы с Ханной даже собирались принять участие в двухдневной гонке Сиэтл — Портленд, которая проводилась каждый июль. Мы уже записались на участие, когда Ханна неожиданно заболела. Она настаивала, чтобы я ехал один, но без нее все теряло смысл.
Ричи на наших занятиях использовал велосипед-тренажер, но велосипедной ездой не увлекался и едва ли мог участвовать в серьезных гонках. Я не сомневался в его атлетизме, но увлечением шурина был бейсбол. Яростный фанат «Сиэтл маринерс», он посещал каждую игру с их участием, помнил имена всех игроков, детали матчей, был кладезем бесполезной, с моей точки зрения, информации. Хотя я никогда не скажу ему об этом прямо.
Задумавшись, я вдруг заметил, что укатил вперед, и, поспешно оглянувшись, увидел далеко позади Уинтер. Велосипед ее опасно вилял из стороны в сторону. Я не стал ждать, а, развернувшись, поехал ей навстречу. Увидев мой маневр, она зачем-то решила остановиться.
Я видел, как она заваливается на бок, но не успел вовремя помочь. При падении она не смогла достаточно быстро выдернуть ногу и в результате с криком рухнула, причем велосипед оказался сверху. Все произошло как в замедленной съемке. Для меня. Что касается Уинтер, думаю, все было наоборот.
— Уинтер?
Я мгновенно оказался рядом, в одну секунду соскочил с велосипеда. Как я и думал, зажим слетел, брючина намоталась на цепь и порвалась. Я снял с нее велосипед, отвел его в сторону, прислонил к дереву и, вернувшись, осмотрел ушибы Уинтер.
На локте была большая ссадина, она кровоточила, на колене тоже, с ним дело обстояло хуже.
— Не трогай! — вскрикнула она, когда я наклонился, чтобы рассмотреть поближе.
— Не буду.
Я посмотрел в обе стороны пустой дороги. Машин не было. Уинтер закрыла глаза и судорожно вздохнула.
— Ничего не сломала, как думаешь? — Я сразу превратился в доктора.
— Нет… Кажется…
— Лежи спокойно. Подумай. Где болит?
— Локоть и колено, но перелома нет, я уверена.
Она с трудом попыталась подняться, но, когда я захотел помочь, потрясла головой и села без посторонней помощи.
Сначала согнула руку и осмотрела локоть. Потом колено. Ей наверняка было больно. Это в детстве все мгновенно проходило и заживало. Другое дело — со взрослыми.
— Не тошнит? — Я боялся, что она получила сотрясение, несмотря на шлем.
— Нет.
— Голова не кружится?
— Кажется, нет.
— Для этого мы и надеваем шлем. Знаешь, сколько детей приводят ко мне с ушибами головы, а все из-за того, что пренебрегают правилами и катаются без шлема.
Она усмехнулась.
— Надеюсь, ты не из тех мужчин, которые постоянно говорят: я тебя предупреждал.
Я улыбнулся.
— Каждый мужчина ждет такой возможности.
— Что верно, то верно. — Она хотела встать.
— Хорошо, что не отъехали далеко. Надо вернуться и обработать твои раны.
Она захромала к дому, а я покатил следом оба велосипеда.
— Прости, что так случилось, Уинтер.
— Тебе незачем извиняться. Сама виновата.
— Я должен был предложить что-то другое.
Когда пришли, я поставил велосипеды в гараж и, обняв ее за талию, провел на кухню. Посадил на стул и пошел за антисептиком и пластырем. Налил в чашку холодной воды, промыл все ссадины, наложил мазь и повязку.
Она поморщилась от боли.
— Я — нетерпеливый пациент.
— Ты очень хороший пациент.
Она улыбнулась, и наши взгляды встретились.
Закончив, я все убрал и поставил на место. Мне свойственна была педантичность, профессиональное качество, и Ханна часто подтрунивала надо мной по этому поводу. Впрочем, я с детства привык наводить порядок, эта привычка укоренилась, когда я жил в одной комнате с братом, а тот был страшный неряха, и приходилось подбирать за ним разбросанные повсюду вещи.
— Когда я в детстве падала, моя мать старалась меня утешить и обычно баловала чем-нибудь, — когда я вернулся на кухню, заявила Уинтер.
— Каким образом?
— Иногда это была чашка горячего какао или домашнее печенье. Когда я сломала руку, она разрешила спать на ее постели и целый день смотреть телевизор. — Она вдруг покраснела и отвела глаза. — Не подумай, что я намекаю, Майкл. Я не собираюсь проситься в твою постель.
Я и не думал, поэтому рассмеялся.
— Не волнуйся.
Она ответила благодарной улыбкой.
— Хочешь посмотреть фильм на DVD? — предложил я.
— У тебя есть попкорн?
— Сейчас посмотрю.
Я редко заходил в бакалею и к своей радости обнаружил неначатую пачку попкорна на полке над холодильником. Не знаю, сколько она там простояла, но вполне годилась для случая.
Пока я разогревал попкорн в микроволновой печи, Уинтер просмотрела все мои диски. Я не помнил, когда смотрел фильм в последний раз. Хотя у нас была довольно большая коллекция. Ханна любила кино, поэтому у нас было все: от черно-белых старых картин до современных зарубежных и голливудских блокбастеров. Я смотрел вместе с ней, но в основном чтобы просто посидеть рядом, а сами фильмы меня мало интересовали — я считал их просмотр пустой тратой времени.
Уинтер вошла на кухню, держа в руке диск «Королева Африки».
— Вот один из моих любимых.
— И Ханны тоже.
— Я знаю. Она покупала?
— Да, конечно.
Звонок таймера как нельзя кстати прервал наш разговор. Воспоминания о Ханне в данный момент казались мне неуместными. Уинтер, вероятно, поняла это, потому что больше не упоминала о Ханне.
Телевизор находился в гостиной, и, поставив фильм, я присел на софу рядом с Уинтер, оставив между нами расстояние в несколько дюймов. Мы смотрели фильм, держа каждый свою миску с попкорном.
Прошло года четыре с тех пор, как я видел этот старый фильм с Хэмфри Богартом и Кэтрин Хепберн в главной роли. Любовная история, настолько трогательная, что Ханна каждый раз плакала в конце.
Когда замелькали заключительные титры, Уинтер вопросительно взглянула на меня. Никто из нас за все время так и не подвинулся ближе, сохраняя дистанцию.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.
— Ничего, я потерплю.
— Я принесу аспирин.
Надо было раньше предложить, боль должна была обязательно возникнуть, хотя и не сразу.
Она покачала головой:
— Не стоит, почти не болит.
— Завтра будет хуже. — Я ругал себя за невнимательность.
— Как ты мог уже понять — я домашняя женщина. Больше привыкла возиться на кухне с новыми рецептами, чем бывать на свежем воздухе. Я абсолютно не спортивная натура.
Ханна тоже любила готовить, но при этом обожала всевозможные виды игр. Она любила всякие приключения, не помню, чтобы хоть раз отказалась от моей новой идеи, например участвовать в велосипедном двухдневном пробеге до Орегона, преодолевая сто пятьдесят миль, или записаться на рафтинг по реке.
— Могу приготовить тебе обед, такой, что пальчики оближешь, — пообещала Уинтер.
— Не сомневаюсь.
Боюсь, в моем голосе не было оптимизма, оставалось надеяться, что она этого не заметит. Помня обеды для друзей, которые с такой любовью устраивала Ханна, я уже не надеялся, что когда-нибудь вновь проявлю интерес к еде, и питался по необходимости, не испытывая прежнего аппетита, просто забрасывая в себя необходимые для жизнедеятельности ингредиенты.
— Чем ты хочешь заняться?
— Ты играешь в карты?
— Больше не играю.
Я когда-то играл в покер с друзьями, но давно забросил это занятие, как и многие другие.
— О… — Она была явно разочарована.
— А как ты проводишь свои выходные?
— Толкусь на кухне. — Глаза ее вспыхнули. — Давай я приготовлю обед!
— Но тебе и так приходится готовить всю неделю. Не хватало еще работать и в выходные.
— Но это мое любимое дело. В кафе мне приходится заниматься всякими бумагами, отдавать распоряжения, и очень редко я получаю возможность поэкспериментировать на кухне. Есть несколько рецептов, которые я давно хотела бы опробовать, но готовить для одного неинтересно.
— Но я не помню, когда последний раз был в супермаркете, можешь поискать на кухне, но не найдешь ничего, кроме нескольких упаковок супа и замороженных продуктов.
— И это прекрасно. Я обожаю сама выбирать все, что нужно.
— Ладно, придется ехать за продуктами, — смирился я и пошел взять ключи от машины.
Она встретила мое согласие широкой довольной улыбкой. Не так я думал провести свой выходной, но раз ей хочется готовить, я не стану спорить. С порога магазина я уже понял, что это ее стихия. Она как заправский профессионал обошла ряды, время от времени что-то бросая в тележку. Но прежде внимательно читала этикетки, спрашивала о чем-то мясника, просила нарезать ей куски особой толщины, нюхала и сжимала фрукты и овощи. Кажется, я мог набраться опыта по этой части, и, таскаясь за ней с тележкой, я тоже немного воодушевился, заразившись ее энтузиазмом.
— Ты взяла свой рецепт?
Она непонимающе уставилась на меня.
— Ну, того блюда, что ты собираешься приготовить.
Она посмотрела на меня, как на инопланетянина, и засмеялась.
— Мне не нужна бумажка с записью рецепта. Недавно я попробовала у друзей одно блюдо, и мне не терпится приготовить его.
— Понятно.
— Вот увидишь — мое блюдо будет достойным пира у Генриха Восьмого.
— А если нет — голова с плеч?
Мне показалось, шутку она оценила.
Когда приехали домой, она прошла на кухню, а я стал разгружать багажник. И вскоре овощи уже были в мойке, остальное разложено на кухонном столе. Я видел толсто нарезанные ломти свежего тунца; куриного филе и гадал, как можно совместить это.
— А мне что делать?
Я стоял рядом, засунув руки в карманы. Никогда не был полезен на кухне.
В ее взгляде я вдруг поймал мгновенную грусть.
— Ты подумала сейчас о Ханне?
Странно было видеть на нашей кухне другую женщину, даже если я пригласил ее сам. Понял вдруг, что только что нарушил одно из своих правил — сам заговорил о Ханне, хотя решил этого не делать.
— Нет, не о Ханне. — Она сделала паузу, прежде чем ответить.
— Тогда о ком?
— О Пьере. Я же тебе говорила, он дипломированный шеф-повар, и мы любили готовить вместе, дурачились и поддразнивали друг друга.
Я молча кивнул, показывая, что понимаю ее. Она резко отвернулась.
— Я, кажется, тебе говорила, что мы с ним расстались в очередной раз, и, судя по всему, окончательно.
Она принялась готовить, и по ее задумчивому виду было ясно, что она вспоминает того, кто разделял ее кулинарные пристрастия.
Я тоже пригласил ее на велосипедную прогулку, думая о Ханне. По воскресеньям мы часто садились на велосипеды и отправлялись путешествовать.
А Уинтер с Пьером вместе готовили, изобретали новые блюда. Я представил, как они смеются, предлагают друг другу попробовать и оценить приготовленное блюдо, спорят, шутят и целуются.
— Так что все-таки случилось между вами?
Она пожала плечами.
— Я не знаю. — Голос был глух и полон затаенной боли.
Я подошел и обнял ее за плечи, чтобы поддержать и успокоить.
— Даже сама до конца не пойму. Просто не нахожу объяснения.
Я, Уинтер, Линн — все мы испытывали горечь потери, каждый по-своему.
