Из высоких окон в темный коридор пробивался тусклый голубой свет. Пронзительный сигнал сирены отзывался эхом и тонул во тьме. Эндрю на мгновение остановился и потер веки. Господи, как же он устал. Скорая помощь этой ночью, должно быть, тоже не дремлет. Лето всегда приносит на южное побережье толпы туристов из промышленных районов Англии. А с ними растет и число несчастных случаев. Скорбные стоны то и дело доносились до Эндрю, пока он оперировал дочь Бэкеттов.

Почему? Он не мог выкинуть из головы этот вопрос. Черт возьми, ну почему он не смог ее спасти? Три недели малышка держалась изо всех сил, а когда он уже был уверен в том, что улучшение лишь вопрос времени, она сдалась. Эндрю опустился на край стула возле распашной двери, ведущей в коридор из отделения преждевременных родов.

Обычно, узнав о том, что Эндрю работает педиатром, люди говорили что-то вроде: «Должно быть, здорово работать с детьми. Не представляю, как можно каждый день выносить зрелище страданий и смерти стариков». Он откинулся на стуле и прислонил голову к стене. Неужели они думают, что умирают только старые? Или, может быть, полагают, что это проще — наблюдать за тем, как навсегда смыкаются веки тех, кто почти ничего не успел увидеть? Когда-то и он был убежден в том, что помогать детям — сплошная радость. Это действительно так — когда удается.

Уже почти наступила полночь. Грир Бэкетт, должно быть, сейчас спит. Сжав губы, Эндрю ощутил, как напряглись мышцы его лица. Неужели недостаточно страданий для двадцатичетырехлетней женщины — потерять мужа в автомобильной катастрофе, в которой она сама получила сложный перелом бедра? Через несколько часов после аварии у Грир начались схватки, и в том положении не оставалось ничего, кроме кесарева сечения. Врачам пришлось пойти на большой риск: ребенку полагалось жить в утробе матери еще целых два месяца. Но малышка оказалась настоящим борцом. И она почти выкарабкалась.

Только сегодня он общался с юной американкой и передавал ей хорошие новости о состоянии малышки Коллин. Его передернуло. Когда Грир оповестила всех о том, какое имя она выбрала для дочери, даже самые искушенные медсестры в палате не удержались от смеха. Женщина назвала девочку в честь мужа — Колина. А теперь маленькую Коллин похоронят рядом с отцом на английском церковном кладбище, за тысячи километров от дома Бэкеттов в Сиэтле.

Эндрю нужно было увидеться с Грир. Внезапная вспышка боли пронзила его, и он зажмурился. Долгие годы обучения и практики не помогли Эндрю спасти ребенка Грир Бэкетт. В смерти девочки не было его вины, и все же Эндрю не покидало чувство ответственности.

Тебе не безразлична эта женщина. Эндрю поднялся со стула и толкнул кулаками двери. Металлические пластины зазвенели от его ожесточенного удара. Ты хотел бы оказаться с ней рядом, в другое время и в другом месте. Правило, Монтхэвен, всегда помни золотое правило: никогда не позволяй себе проникаться чувством к пациентам.

Завернув за угол, Эндрю нажал кнопку лифта. Он изнемогал от усталости. Грир Бэкетт сейчас совсем одна в чужой стране. Вполне естественно, что он сочувствует ей. Двери лифта плавно разъехались, и он зашел в кабину, щурясь от ослепляющего белого света. Эндрю никак не мог вспомнить, зачем Бэкетты приехали в графство Дорсет. Наверняка просто отдохнуть. В качестве контакта при экстренной ситуации в паспортах обоих супругов были указаны имена друг друга. Грир настояла на том, чтобы врачи не извещали их семьи. Она упоминала о младшей сестре, которая живет в Штатах, но запретила ей звонить. «Иначе Кейси сразу сорвется сюда. Мы и сами справимся. К тому времени, как мы вернемся, худшее будет позади», — рассудила Грир. Говоря «мы», она имела в виду себя и ребенка.

Грир написала только одно письмо, и Эндрю вызвался его отослать. Она пояснила, что это касается работы. Письмо предназначалось Джошу Филду, и обратного адреса на конверте не было. Грир, со свойственной ей силой духа, решила пройти это тяжелое испытание в одиночку. Эндрю оставалось только уповать на то, что силы не изменят ей и теперь.

С легким толчком лифт остановился на третьем этаже дорчестерского медицинского центра, и его дверцы бесшумно разъехались. Эндрю направился было к посту медсестер, но в нерешительности остановился, глядя на табличку с надписью «Операционная». Наверняка Грир уже давно спит. Лучше подождать до завтра.

— Здравствуйте, доктор Монтхэвен. Вас нечасто здесь встретишь.

Эндрю взглянул на сестру:

— Да.

Он потеребил стетоскоп, висевший на шее, и ответил на улыбку практикантки, лица которой не помнил. Она еще совсем ребенок. Восторженный. Видит жизнь в розово-белых тонах.

Девушка заправила за ухо прядь светлых волос.

— Доктор Монтхэвен?.. — В серьезном взгляде ее голубых глаз отразилась озадаченность.

— Все в порядке, сестра. Продолжайте работу. Мне не нужна помощь.

Он стремительно прошагал мимо практикантки, сопровождаемый ее ошеломленным взглядом. В следующий перерыв на кофе «этот красавчик доктор Монтхэвен» станет главной темой для обсуждений. Эндрю поморщился. Он, всеми желанный и притом до сих пор свободный красавчик — ему было известно, что женская половина персонала больницы называла его именно так, — на сегодня утратил свою привлекательность. Этой ночью он чувствовал себя скорее на сто, чем на свои тридцать три. А единственная женщина, заинтересованный взгляд которой в последнее время стал пределом его мечтаний, сейчас оправлялась от операции в одной из этих больничных палат. Он что, сошел с ума?

Его поведение уж точно нельзя было назвать разумным. То, что он зачем-то поднялся сюда в середине ночи, доказывало его помешательство. Что он намеревался сделать? Зайти в палату к спящей Грир и оставить записку в изголовье кровати? «Дорогая миссис Бэкетт. Я не хотел вас будить, но думаю, вам лучше узнать о том, что ваша дочь умерла сегодня в 23:07. Мы сделали все, что смогли. Мне очень жаль...»

Эндрю замер. Он попытался сделать вдох, но воздух словно застрял у него в груди. В конце коридора виднелась бледная полоска, освещавшая черепичный пол напротив палаты Грир. Должно быть, она не спит.

В одно мгновение кровь отхлынула от его лица и тут же прилила снова, бешено запульсировав в висках. Это было личное, сомнений не возникало. Эндрю имел слишком большую врачебную практику и слишком часто видел, как умирают люди, чтобы настолько бурно реагировать на каждый несчастный случай.

Когда Эндрю впервые увидел Грир Бэкетт, его поразила ее миниатюрность. Казалось бы, он привык к тому, что был намного выше большинства женщин, да и многих мужчин тоже; к тому же Грир тогда лежала в кровати. Но через несколько часов после родов Грир, когда Эндрю пришел к ней в палату, чтобы обсудить состояние Коллин, и увидел эту мальчишескую фигурку, вырисовавшуюся под одеялом, он почувствовал себя просто гигантом. Копна ее темно-рыжих волос разметалась по подушке, большие голубые глаза сверкали на бледном лице. И, несмотря на все раны и синяки, на выражение муки в этих прекрасных глазах, она пробудила в Эндрю эмоции, которые выбили почву у него из-под ног. Ему вдруг безотчетно захотелось, чтобы эта женщина принадлежала только ему, чтобы Коллин была их ребенком и чтобы он мог защитить их от всех бед.

Все это случилось три недели назад. За три недели он почти забыл о том, каким был его мир до появления Грир Бэкетт. Он то и дело изобретал предлоги, чтобы подняться к ней в палату. И с каждой минутой, проведенной рядом с этой женщиной, в Эндрю росло желание защитить ее. Казалось, она была столь же вынослива, как и ее дочь, отважно боровшаяся за жизнь, — словно они вдохновляли друг друга на эту схватку со смертью.

Эндрю медленно двинулся к ее палате, сосредоточенно вслушиваясь в собственные шаги. Его посетило мимолетное желание развернуться и уйти, но он преодолел свой страх. Для того чтобы сделать то, что он обязан сделать, все равно никогда не будет подходящего момента. На десятом шаге Эндрю ступил в полосу света, струившегося из палаты Грир. Повернув ручку двери, он заглянул в комнату.

Он ожидал застать ее лежащей в кровати, но Грир сидела на стуле возле окна, устремив взгляд в ночную тьму. Вытянув правую ногу, она перенесла центр тяжести на левое бедро. Грир уже несколько дней ходила с помощью костылей, но это до сих пор ужасно изматывало ее. Хирург, наблюдавший ее, отметил выносливость своей пациентки, но посоветовал не перенапрягаться.

Грир подняла голову и внезапно вскочила. Эндрю посмотрел в окно и понял, что она заметила его отражение в стекле.

— Я не хотел вас испугать, миссис Бэкетт. — Думая о ней, он называл ее Грир, но никогда не обращался к женщине по имени.

Она обернулась:

— Здравствуйте. Тоже бессонница или вы так преданы работе, что никогда не уходите домой? — В мягкой улыбке обнажились белоснежные зубы.

Такое ощущение, что у всех американцев идеальные зубы, подумалось ему не к месту.

— Ни то ни другое, — отозвался он. — Просто много дел. — Не следовало ему так говорить — это не поможет уклониться от ответа.

— Здесь, наверху?

— Нет. Я зашел сюда к вам. Только что освободился.

Откашлявшись, она снова улыбнулась:

— Вы так добры ко мне, доктор Монтхэвен. Присаживайтесь.

Эндрю подошел к ней. Каждый мускул, каждый нерв его тела был напряжен. Он был настолько сосредоточен, что, казалось, слышал движение молекул воздуха вокруг. Эндрю был на взводе и даже не думал садиться, он лишь молча изучал лицо Грир, игнорируя вопрос, застывший в ее блестящих глазах.

Ее медные волосы, прежде спутанные, теперь были аккуратно расчесаны и ниспадали на плечи волнистыми прядями. Ее прекрасные, плавно очерченные губы приобрели прежний цвет, на кремовой коже проступили милые веснушки, разбросанные на носу и щеках. Синевато-багровые следы от шва подчеркивали маленький шрам над правой бровью, но синяк под глазом уже исчез, и опухоль тоже прошла. На Грир была только больничная рубашка, и маленькая упругая грудь вздымалась под тонкой тканью при каждом вздохе.

Ее правая нога и бедро были в гипсе, но левая, наполовину обнаженная, не оставляла сомнений в стройности и привлекательности фигуры.

Перезвон музыкальной мелодии вывел Эндрю из оцепенения. Грир держала в руках музыкальную шкатулку, которую он подарил ей для Коллин, и, должно быть, машинально заводила ее в ожидании того, что скажет Эндрю.

— Колыбельная Брамса.

Если бы он подарил ей цветы, это было бы слишком очевидным знаком внимания. Шкатулка Гуммеля показалась Эндрю отличным решением: мелодия придется по душе ребенку, подумал он... и тронет душу матери, которая, в очередной раз услышав музыку, быть может, вспомнит человека, сделавшего этот подарок.

Эндрю запустил в волосы длинные пальцы и резко отвернулся.

— Мне надо что-то сказать вам.

— Да, — едва расслышал он.

— Коллин... — Эндрю взглянул на Грир и на мгновение испугался, что заплачет, не договорив до конца. — Она не выдержала. Ее сердце остановилось. Мы почти час пытались запустить его вновь, но... — Он умолк, в ужасе наблюдая за тем, как постепенно меняется выражение лица женщины. Потом он взял себя в руки и продолжил: — Иногда такое случается, и нельзя точно сказать из-за чего. Легкие еще не успели как следует развиться, и кровеносная система тоже. Но всю неделю она дышала самостоятельно — без всякой помощи. Все говорило о том, что она идет на поправку. Семимесячный срок — переломный момент для дыхательной системы. Детское сердце могло не выдержать этой нагрузки, хотя мы и были так уверены в успехе. — Стоило Эндрю взглянуть на Грир, как он тут же понял, что никакие объяснения ей не помогут.

Ее зрачки расширились, мышцы на заостренном лице напряглись. С преувеличенным вниманием Грир поставила шкатулку на подоконник и стала выпрямляться.

— Сидите спокойно. Пожалуйста. — Эндрю сделал движение, чтобы дотронуться до нее, но она отшатнулась от него. — Пожалуйста, — повторил он, скрестив руки и крепко прижав их к груди, чтобы желание заключить ее в объятия не возобладало над ним.

С огромным трудом женщине удалось встать, и ее голова оказалась едва ли на уровне его плеч. Она подняла на него взгляд.

— Вы ведь сказали, что с ней все нормально. — Ее голос был так же напряжен, как и мышцы тела. — Еще сегодня днем вы говорили, что Коллин поправляется. Вы так сказали.

— Все так и было, Грир, это правда. Я не в состоянии объяснить, что произошло, но такая вероятность всегда существует, даже если есть все признаки того, что ребенок поправляется. Она не мучилась... просто угасла. У вас еще будут дети. — Эти ужасные банальности, вслед за именем женщины, невольно сорвались с его губ.

— И что, это должно меня утешить? Разве я найду мужчину, который сможет заменить мне Колина? Нет — уж теперь, после того, что вы мне сообщили, доктор... Монтхэвен, никто мне больше не нужен. Я хочу оказаться там же, где они. Я хочу умереть.

Прежде чем Эндрю нашелся что ответить, она метнулась к прикроватному столику и опрокинула на пол графин с водой. Он разбился вдребезги — мелкие кусочки стекла вперемешку с прозрачными каплями разлетелись по комнате, подобно миллиону слезинок. Рука Грир судорожно обхватила маленькую вазу с желтыми гвоздиками. Он ожидал, что она сбросит и ее. Но женщина крепко сжала вазу и смяла цветы в кулаке.

— Грир, прошу вас.

Она резко обернулась к нему и тут же потеряла равновесие. Инстинктивно схватившись пальцами за волосы Эндрю, она оцарапала короткими ногтями его шею, не прикрытую рубашкой. Стетоскоп впился в его кожу, а затем соскользнул на пол и упал в осколки графина. Эндрю удерживал Грир, и его пальцы почти соединялись на ее талии. На мгновение они застыли в таком положении. Грир прерывисто и шумно дышала, пока болезненная энергия ее тела окончательно не иссякла, и тогда она безвольно повисла на нем, вцепившись в лацканы его белого халата.

Эндрю обхватил ее руками, ощущая под пальцами мягкий шелк ее кожи на обнаженной спине — там, где больничная рубашка, застегиваясь на пуговицу, имела круглый вырез. Грир дрожала всем телом, и ему ничего не оставалось, кроме как удерживать ее в объятиях и, уткнувшись ей в волосы, бормотать вполголоса бессмысленные фразы. От нее пахло розами — теми же, что росли в его саду и, источая сочный аромат, трепетали от каждого дуновения бриза. Малейшее движение Грир усиливало его пробужденную страсть. Но Грир никогда не будет принадлежать ему — хрупкая надежда, которую он до сих пор питал, окончательно исчезла в эти пять минут.

Эндрю без малейшего усилия опустил ее и бережно удерживал ее правую ногу, пока она устраивалась на кровати. Он одернул ее рубашку, заботливо укрывая полуобнаженное тело, хотя женщина, казалось, не обращала внимания на свою наготу.

Грир закрыла глаза, но Эндрю знал, что она не спит. Он ждал.

— Дайте мне музыкальную шкатулку, — спокойно произнесла она, не глядя на него.

Эндрю выполнил просьбу.

Она завела шкатулку, сделав один поворот ключа, и знакомые мотивы наполнили комнату. Вскоре мелодия затихла, прервавшись последними отчетливыми звуками, и вокруг Эндрю мгновенно сгустилась давящая тишина. Была середина августа, теплая влажная ночь; капельки пота проступили у Эндрю между лопаток.

— Держите. — Грир протянула ему шкатулку. — Мне она больше не нужна. Скоро меня выпишут, и я собираюсь к сестре — хочу поехать налегке.

— Разумеется. — Она уже думала о том, как поскорее уехать из Англии. Да и как иначе? Это место для нее теперь сущий ад на земле. — А теперь поспите. Я посижу возле вас, если хотите.

— Нет, не стоит утруждать себя.

— Мне бы очень этого хотелось. Ну тогда зайду завтра.

— Нет-нет, спасибо. Лучше не заходите. Со мной все будет в порядке. Я не ваша пациентка, и, уверена, у вас и без меня уйма дел.

— Грир, миссис Бэкетт. Позвольте мне что-нибудь сделать для вас.

Она повернула к нему голову. Свет в ее глазах совсем потух.

— Вы и так сделали достаточно, доктор Монтхэвен. Вы позволили моему ребенку умереть — этого вполне достаточно.

Два дня спустя Эндрю стоял возле крошечной могилки, которая находилась у подножия другой, засыпанной еще свежей землей. Он был единственным, кто пришел на похороны Коллин Бэкетт, дочери Колина и Грир Бэкетт.

— Коллин будет покоиться рядом со своим отцом, — монотонно пропел священник и, прижав закрытую Библию к груди, устремил взор к небу.

Эндрю слушал вполуха эту странную надгробную речь в честь человека, который едва существовал. Обряд совершался только ради него, и Эндрю сомневался в том, что Коллин удостоилась бы хоть слова, если бы он не пришел. Одинокий могильщик потянулся к термосу с чаем, сжимая между пальцами тонкую сигарету, которую только что скрутил.

Закончив проповедь, священник протянул руку Эндрю.

— Как это грустно. Очень грустно, — проговорил он.

Эндрю пожал его тонкие пальцы.

— Как глупо, — проговорил он в ответ.

Затем он наклонился, взял в руку горсть земли и медленно высыпал в яму твердые серые комья.

Прежде чем последний земляной комок глухо стукнул о деревянную крышку белого гробика, Эндрю поднялся с колен и быстро пошел к зеленым металлическим воротам, ведущим прочь с церковного кладбища. Садясь в машину, он удивился, почему все-таки Грир решила похоронить семью в Ферндэйл, этой захолустной деревеньке. Если она не хотела лететь с ними в Штаты, могла бы заказать могилы на кладбище в Дорчестере, возле госпиталя. Он подумал об этом же, когда сотрудник больницы сообщил ему, что Колин Бэкетт был погребен в Ферндэйл. Но Грир не упоминала об этом сама, а подходящего момента спросить так и не подвернулось.

Несчастный случай произошел поздно ночью, когда они с мужем уже приехали в Дорсет. Из Лондона они добирались на машине и, насколько Эндрю было известно, не могли по пути заехать в эту отдаленную деревню. Ферндэйл была мирным местечком. Должно быть, кладбище предложила одна из медсестер. На этом он и остановился.

Прошло уже три недели с тех пор, как выписали Грир Бэкетт. Череда дней и ночей, прошедших в борьбе с желанием навестить ее, смешалась для Эндрю в одно монотонное мучение. Ему безумно хотелось увидеть Грир, но он прекрасно понимал, что является лишь частью ее кошмара, который она, конечно, стремится забыть.

В тот же вечер, 28 сентября, он срезал одну из припозднившихся роз с решетки своего сада. Ночной воздух опьянял, а Эндрю совсем не чувствовал себя уставшим. Он слетел по каменным ступенькам на тропинку и продолжал бежать, пока не уперся в отвесный берег океана.

Неужели прошло уже четыре дня с того момента, когда он наблюдал через окно больницы за тем, как Грир помогают сесть в такси? Она только раз оглянулась через плечо на здание медицинского центра и исчезла, откинувшись на заднем сиденье машины. Последнее, о чем подумал Эндрю, когда автомобиль заворачивал за угол, было то, что Грир не права, обвиняя его в смерти ребенка, но в то же время он понимал, что никак не может злиться на нее за эту ошибку.

Однажды, когда боль утихнет, она перестанет его ненавидеть. И когда-нибудь, со временем, другой мужчина поможет ей забыть об ужасной потере. Эндрю нахмурился. Бессмысленно было ревновать ее к тому, о ком он даже никогда не узнает, — но он ревновал.

Прижав лепестки розы к губам, Эндрю стал вглядываться в морскую даль. Вода начинала приливать к берегу. Полная луна отражалась серебристой дорожкой на водной глади, словно превращая темное вулканическое стекло в глянец оттенка индиго — цвета, которым отливали глаза Грир Бэкетт, когда она впервые взглянула на него в ту ночь — ночь смерти Коллин. В те самые первые мгновения в них плескались та же цветущая жизненная сила и то же радушие, что и в этом лунном приливе.