21.
— Что бы ты надел, собираясь допросить своего отца о его тайном ребенке? — спросила Оливия Баркиса.
Маленькая собака шалила в комнате, пока она сушила ногти, только что накрашенные розовым лаком с ароматом конфетки.
— Лили Пулитцер , — заключила она, залезая в шкаф.
Это было крахмальное летнее платье с красивым морским рисунком, в котором она будет чувствовать себя удобно во время долгой поездки, но также будет хорошо выглядеть в городе. Когда она надела невесомые сандалии, схватила сумку с длинной ручкой и надела сережки, она осознала, что прекрасна даже в 6.30. Недели работы по восстановлению лагеря превратили ее в плохо одетую женщину. Теперь, с уложенными волосами и накрашенными ногтями, она чувствовала себя новым человеком.
Последнее, однако, чего она ожидала, это что Коннор Дэвис тоже принарядится для поездки в город. Когда он заехал за ней, она едва его узнала. На нем были слаксы, которые выглядели так, словно были специально скроены для его узких бедер, отличная белая рубашка с закатанными рукавами, куртка висела на крючке заднего сиденья автомобиля. Он не надел свою обычную бейсболку и что-то сделал со своими волосами, это что-то включало в себя гель и причесывание пальцами, подозревала она. На его чисто выбритом загорелом лице синие глаза казались голубее, чем озеро под ясным небом.
— Bay, — восхитилась она, ощущая теплую волну симпатии. — Посмотри на себя. Ты по-настоящему привел себя в порядок.
— Bay, — сказал он. — Ты выглядишь словно звезда эпизода в «Сексе в городе».
Комплименты от мужчин всегда делали Оливию подозрительной. «Смотрят ли парни этот сериал? — подумала она. Она вспомнила о Фредди. — Да, смотрят».
Джулиан показался со стороны хижины, которую он делил с Коннором. В растянутой толстовке и без рубашки он выглядел так, словно старший брат только что вырвал его из сладкого сна.
— Доброе утро, — сказал он Оливии.
— Ты встал рано, — ответила она, улыбаясь ему.
— Не по своей воле.
— Я хочу убедиться, что ты встанешь к тому времени, как мой отец приедет сюда. — Коннор повернулся к Оливии: — Он приедет, чтобы сделать кое-какую строительную работу.
— Ха, — догадался Джулиан. — Он собирается присматривать за мной.
— Не обижайся, но твое поведение говорит о том, что за тобой стоит присмотреть.
— Это все дерьмо. Когда мы только что приехали сюда, ты сказал, что мое единственное правило не дурить. Разве я дурил? — Он взглянул на Коннора, затем на Оливию. — Разве я дурил, черт вас побери?
— Следи за тем, что ты говоришь, — предостерег его Коннор.
— Ты очень нам помог, — улыбнулась Оливия, — и я благодарна тебе за это.
— Мы вернемся уже ночью, — сказал Коннор. — Может быть, даже позже.
— Я постараюсь не слишком сильно по тебе скучать.
— Я просто предупредил…
— Я знаю. — Джулиан махнул рукой и улыбнулся.
Оливия пристегнула Баркису поводок.
— Можешь взять его? Его нужно кормить в обед и за ужином.
— Нет проблем. — Джулиан взял поводок. — Гм, эта машина в офисе работает?
— Я думаю да, нам подключили телефон. Тебе нужно отправить кому-нибудь факс?
— Кое-какая бумажная работа. — Он избегал смотреть на Коннора.
Оливия спрятала улыбку. Она разговаривала с Джулианом о его будущем, и парнишка был на удивление открыт всяким предложениям. Он сам выступил с мыслью об армейской службе и академии военно-воздушных сил, и Оливия настаивала, чтобы он узнал, что ему для этого потребуется. Когда ему стало ясно, что у него есть шанс летать на реактивных самолетах, он пришел в восторг от этой мысли.
— Ты можешь пользоваться факсом, когда пожелаешь. — Она уселась на пассажирское сиденье автомобиля, набросив свитер через спинку, и надела солнечные очки.
— Готова, — сообщила она Коннору.
— Послушай, — сказал он, — я рад, что ты поладила с Джулианом, но он — моя головная боль. Тебе нет нужды… реабилитировать его или что там ты делаешь.
— Исцеление. Я называю это исцелением. Я говорю ему, что поступление в колледж не так уж и невозможно. — Оливия слишком поздно заметила, какой эффект ее слова произвели на Коннора. Она знала, что он сам когда-то мечтал о колледже. Но этого не случилось, и она не знала, как спросить его, почему.
— У него нет денег или подходящих оценок, — просто сказал Коннор.
— Разве нет чего-нибудь после несчастного случая, который произошел с его отцом? Социальной страховки? Пенсии из Тулэйна?
— Я не в курсе всех этих деталей, но понимаю, что несчастный случай произошел не по небрежности. Часть Джулиана была истрачена на юристов, родственников и мою мать. Даже если бы у него были деньги, не думаю, что колледж — его стезя, поскольку у него нет к этому правильного отношения.
— Не разочаровывай его. Ему только семнадцать. — Ей нравился Джулиан, с лицом ангела и мозгами лауреата Нобелевской премии, с его страстью к опасности и высоте. — И не думай, что ему не подойдет армейская стипендия. Он сможет многое сделать со всей этой его энергией.
Выражение лица Коннора стало скептическим.
— Это требует сильной мотивации.
— Может быть, у него она как раз присутствует. — Она изучала Коннора. Боже, он был так хорош собой, его профиль, чистый и мужественный, его сияющие глаза… — Значит, ты не думаешь, что ему следует пойти в армию?
— Я думаю, что он не понимает всего риска.
— Как военная служба может быть рискованнее, чем то, что он делает сейчас? — спросила она.
Он нахмурился:
— Хорошо сказано.
— Ты расстроен, что я говорила с ним об этих возможностях?
— Черт, нет. Просто до этого еще далеко.
Конечно, это так и выглядело для кого-то, кто рос, как Коннор. В его мире только найти себе место для жилья выглядело далекой перспективой. Но было кое-что еще, думала она.
— Ты тревожишься о нем, не так ли? О своем брате.
— Иногда я думаю, что я единственный, кто о нем тревожится.
— Ему повезло, что у него есть ты, — сказала она, услышав боль в его голосе. — Ты думаешь, с ним все будет в порядке?
— Все зависит от того, сможет ли он избежать записей в полицейском участке и решить, что делать со своей жизнью.
Это было именно то, в чем Оливия пыталась помочь мальчишке. Но казалось, Коннором ее усилия не воспринимаются с радостью. Сейчас она направлялась в город с ним. Это казалось нереальным, она ехала с Коннором, чтобы спросить отца, был ли у него внебрачный ребенок, когда он поступил в колледж. От этой мысли у нее сжало живот, и она попыталась сконцентрироваться на видах из окна, медленно меняющихся буколических деревеньках, фермах и холмах, бензозаправках и магазинчиках.
— Ты слишком тихая, — сказал он. — Ты едва ли произнесла несколько слов за сорок миль. Не будь такой напряженной.
— Могу быть напряженной, если захочу. Ты думаешь, это легко — спросить у отца, есть ли у него дочь, о которой он мне ничего не говорил?
— Может быть, он не знает о Дженни Маески.
Оливии хотелось оставить этот разговор. Это было так неестественно, вся эта параллельная история жизни ее отца, о которой она не знала. Когда она сложила вместе части головоломки — фотографию, серебряную запонку, информацию от Терри Дэвиса, — все, во что она когда-то верила, вылетело в окно.
— Я совершенно не в себе из-за этого, — призналась она. — Если я права и Дженни — моя сестра, тогда ее не хватало в моей жизни, а она должна была быть ее частью.
— Это хорошо, что ты ничего не знала, — сказал он ой низким голосом. — Для меня расти и знать, что у меня есть маленький брат, было просто… больно.
О боже. Она попыталась представить его маленьким мальчиком, с младенцем-братом на одну минуту и потом снова единственным ребенком. Может быть, он был прав. Может быть, это слишком больно — знать.
Он с изумительной легкостью ехал по городу, лавируя среди потока машин терпеливо и умело. В других обстоятельствах она могла бы устроить ему экскурсию по району ее отца, однако ее желудок сжала боль, и ее горло саднило. Когда он притормозил у тротуара перед длинным тентом у дома ее отца, она сказала:
— Мне предоставляется огромная честь попросить тебя…
Он ухмыльнулся и покачал головой.
— О-хо-хо.
— Пожалуйста…
— Я не нужен тебе там, Лолли. Поверь мне, я тебе не понадоблюсь.
Конечно, он был прав. Она не должна просить его войти вместе с ней. У нее и без того была странная миссия.
— Ты сильнее, чем думаешь, — сказал Коннор.
Оливия не могла и представить, как хорошо, что кто-то верит в нее, без всяких завышенных ожиданий, а просто убежден в ее способностях. Волна нежности окатила ее, слегка рассеяв напряжение. Это было что-то новенькое — быть с мужчиной, который заставляет ее слегка расслабиться.
— Позвони мне, когда закончишь здесь, — предложил он. — Я съезжу в центр.
— В центр? — Она попыталась представить себе его глазеющим на витрины в Виллидж или на Челеса-Пайерс. — У тебя что-то конкретное на уме? Или ты открыт предложениям?
— Я не собираюсь играть в туриста. У меня назначена встреча в городе.
— О, вот что… Боже, послушай меня. Я в ужасе. Я лезу совершенно не в свое дело.
— Я встречаюсь со своим брокером, — сказал он. Должно быть, ее взгляд был слишком удивленным, потому что он закашлялся.
— Даже захолустные строители иногда имеют кое-какие акции.
— Я не имела в виду…
— Разумеется, имела. Все в порядке, Оливия. Желаю тe6e счастливо повидаться с отцом.
— Спасибо. — Она взяла сумочку и набросила ее на плечо.
Он обернулся, чтобы посмотреть на нее, и в который раз она была очарована его голубыми, словно озеро, глазами, темными волосами, — всем его обликом. Она могла поклясться, что ему хочется поцеловать ее. Это была минута напряжения, и им много нужно было сказать друг другу, но не сейчас. Она расстегнула ремень безопасности. Затем, повинуясь импульсу, приблизилась и поцеловала его в щеку. «Один-ноль», — подумала она. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее в ответ. В то мгновение, когда она прикасалась губами к его теплой щеке и вдыхала запах его крема для бритья, ей хотелось даже большего.
— На счастье, — торопливо объяснила она, затем вылезла из машины. Если он и произнес что-то, она этого уже не слышала.
Заметив, что швейцар следит за ней, она стояла на тротуаре и смотрела, как Коннор отъезжает. В центр. Чтобы встретиться со своим брокером. Ее не должно было удивлять, что у него были связи такого рода. Для человека, выросшего в опасности и без всякого присмотра, контролировать собственные финансы, вероятно, стало второй натурой. Она видела его каждый день в лагере и зачастую забывала, что он живет какой-то отдельной жизнью, о которой она ничего не знает, что у него есть другие клиенты и другие проекты. У него даже могла быть девушка, хотя часть ее была бы в отчаянии, если бы это было так.
Кого она пытается одурачить? Не часть ее, она была бы в полном отчаянии, если бы так оно и было. Но не может быть, сказала она себе. Он не смотрел бы на нее так, если бы у него была подружка. Этот жар в его взгляде был бы предательством.
Поправив сумку на плече, она повернулась и двинулась к зданию.
— Мисс Беллами. — Швейцар склонил голову.
Ее отец переехал сюда после развода. Будучи ребенком, Оливия иногда проводила здесь ночи, например, после посещения оперы или перед путешествием куда-нибудь вместе. По большей части все они понимали, что ее дом — это квартира ее матери на Пятой авеню. Там Оливия держала все свои вещи, включая пианино, любимые книги и своего обожаемого кота по имени Дегас. Однако ее отец все еще держал для нее комнату. Его гладкий, средневековый и одновременно современный дом имел маленькую спальню специально для нее, со встроенным столом, кроватью и белым пушистым ковром.
Она прошла мимо лифта и поднялась по ступенькам. Ее отец, предупрежденный швейцаром, стоял в широко распахнутых дверях, ожидая ее. Хотя день был достаточно теплым для того, чтобы открыть окна, на нем был легкий кардиган. Это было забавно, она никогда прежде не видела его в кардигане. Из-за него он показался ей старше. Она не любила думать о своем отце как о старике. До самого последнего времени он был для нее просто «Папа». Сейчас она думала о нем как о личности, о ком-то с нуждами и страстями и мотивациями, которых она никогда не знала. Что сделало его кредитоспособным? Он был успешный юрист, послушный сын, преданный отец, но что еще? Она знала, что он всегда хотел писать, но они никогда не говорили об этом, а сейчас она хотела, чтобы они говорили о многом.
— Привет, папа. — Она приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку.
— Как поживает моя счастливая скаутка? — спросил он.
— Я потрясающе счастлива, — ответила она, — учитывая, что это лагерь «Киога». Приводить этот лагерь в порядок значительно интереснее, чем быть в нем скауткой.
— Что тебе предложить? — спросил он. — Лимонад? Сельтерскую?
— Мне нужно освежиться, а потом я сама себе что-нибудь налью. — Она посетила ванную, затем задержалась в кухне, изучая содержимое холодильника, вытащила себе бутылку сельтерской и присоединилась к отцу в гостиной.
Ее отец сидел на своем любимом крутящемся стуле. Кое-что насчет лагеря «Киога» надо согласовать с ним. «Давай, девочка, твой ход. Вот что делают с девушкой три часа в автомобиле с Коннором Дэвисом», — подумала она.
Она отхлебнула сельтерской.
— Это потрясающе, папа, — сказала она, — сколько воспоминаний возвращается в этом месте. У всех у нас. Может быть, это результат отсутствия современного оснащения. Мы должны развлекать себя сами самым старомодным способом.
— Как поживает Грег?
— Поначалу ему было не так уж и хорошо. — Она смотрела, как брови отца разочарованно сошлись вместе. Хотя Грег был на десять лет младше Филиппа, братья были близки. Она торопливо добавила: — Но он с каждым днем справляется все лучше. Надо сказать — все трое. Я думаю, большая часть проблем дяди Грега заключалась в том, что он потерял контакт с детьми. Когда они только приехали в лагерь, они с Дэзи едва разговаривали и с Максом были словно два незнакомца. Теперь они гребут вместе в каноэ, ходят на рыбалку, играют в игры и вместе читают книжки. У них все будет в порядке, папа.
— А ты? — спросил он. — Как твои дела?
Она поставила сельтерскую на стол.
— Ты знаешь, это забавно. Я так быстро пришла в себя после Рэнда. Слишком быстро. Это было как заусеница. Поначалу она так болит, что ты не можешь ни о чем другом думать. Но если ты ее правильно залечиваешь, боль уходит так быстро, что ты забываешь о том, что она вообще была.
— Обновление лагеря — отличный способ сохранить себя. Или ты с самого начала была не права.
— Тогда почему я думала, что он моя судьба?
— Желание — это огромная сила.
Оливия начала думать, не была ли задета только ее гордость. Ее беспокоило, что она может быть такой поверхностной. Она представляла себе свою жизнь и делала выбор в соответствии с этим видением — дом, муж, семья. Или, как предположил ее отец, все это было только одними лишь голыми желаниями?
— Ты видела бабушку с дедушкой? — спросил ее отец.
— Я не уверена, что у меня сегодня найдется для этого время. Скорее всего, я позвоню им. И маме тоже, — осторожно добавила она. Ей пришло в голову заехать домой и проверить, все ли там в порядке, но в этом не было нужды. Эрл содержал квартиру в порядке, поливал цветы и присматривал за всем. Она не была уверена, стоит ли приводить туда Коннора Дэвиса, показывать ему, как она живет.
Она чувствовала, что кружит вокруг реальной причины, которая привела ее сюда. «Просто скажи», — убеждала она себя. Она сделал глубокий вдох и… струсила.
— Не знаю, говорила я тебе или нет. Все работы по лагерю делает Коннор Дэвис.
Ее отец нахмурился, потер подбородок.
— Коннор… должно быть, это мальчишка Терри Дэвиса.
— Он больше не мальчишка.
— Ты думаешь, я не помню?
— А ты помнишь? — Она была поражена.
— Что бы я был за отец, если бы не помнил, кто разбил сердце моего единственною ребенка. Я хотел убить маленького сукина сына.
— Папа, я не знала. — Фраза о единственном ребенке сверлила ей голову. — Ну, я это пережила, так же как и с другими, — сказала она. Лгунья. С Коннором Дэвисом все было иначе. Часть ее — и важная часть — осталась там, и она только теперь начала осознавать это. Превосходный момент, чтобы сменить тему разговора: — Насчет единственного ребенка. Я должна кое о чем тебя спросить. Это вроде как личное.
— Все, что угодно. Моя жизнь — открытая книга.
Он в самом деле это имел в виду. Она никогда не считала своего отца обманщиком. Однако вокруг него витали тайны, тайны и ложь. «Ну хорошо, — ободрила она себя. — Просто давай и скажи это».
— Я интересуюсь, папа, тем, как ты проводил время в лагере.
Он ухмыльнулся:
— Ты должна быть более конкретной. Я провел там кучу дней.
Она сделала глубокий вдох. Пауза была длинной и тяжелой, как ей показалось.
— Расскажи мне о лете 1977-го.
Его выражение смягчилось и стало задумчивым.
— Дай вспомнить. В тот год я был вожатым. Почему ты спрашиваешь?
— Я нашла твою старую фотографию, датированную августом 1977 года, и мне стало любопытно. — Она вытащила бумажный конверт из сумки и передала его ему.
Его руки беспокойно двигались, пока он надевал очки для чтения и брал у нее выцветшую фотографию.
— Ну, я почти забыл об этом…
Что-то — может быть, мягкость его голоса или туманность его взгляда — сказало Оливии, что он лжет.
— Забыл о чем? — настаивала она.
— О том, что я выиграл этот трофей. Я все еще люблю теннис. Мне нужно вернуться в игру.
— Копия этой фотографии висит в булочной «Скай-Ривер». Но тебя там отрезали.
— Я… этого не знал.
— Как близки вы были с Маришкой Маески? — спросила Оливия, глядя ему в лицо.
Он повернул снимок. Она знала, что там ничего не было, кроме даты.
— Терри Дэвис сказал мне, что у вас был роман, — объяснила Оливия.
— Ты показывала фотографию Терри Дэвису?
— Так точно. Он живет теперь в «Индиан велл». — Оливии не хотелось переводить разговор с Маришки. — Она была очень красивая, — отважилась сказать Оливия. — Вы были… парой?
Он вздохнул и откинулся назад на стуле.
— Я думаю, ты сама видишь.
— Ты был с ней летом 1977 года, — повторила она. — И позже в том же году ты женился на моей матери.
Он побледнел, его взгляд не встречался с ее взглядом.
— О боже, папа. — Она хотела, чтобы он все отрицал, чтобы защищался.
— Оливия, это древняя история. Это случилось до твоего рождения. Не понимаю, какое это сейчас может иметь значение.
Она вытащила другую бумагу, на этот раз распечатанную в публичной библиотеке Авалона. Она нашла ее, исследуя архивы «Авалонского трубадура». Заголовок гласил: «Булочная «Скай-Ривер» отмечает свой 50-й юбилей». На фотографии были миссис Хелен Маески и ее внучка Дженнифер Маески.
Дженни вышла замечательно, во всей ее темноволосой красе. Было очевидно потрясающее сходство между Маришкой и ее дочерью.
Оливия следила за лицом отца. Он побледнел, и пот выступил у него на лбу. Он был потрясен — это она могла сказать точно. До этой минуты у нее не было улик, но сейчас она была уверена.
— Ее зовут Дженнифер Анастасия Маески, — спокойно сказала Оливия отцу. — Она родилась 23 марта 1978 года. — Дату было достаточно легко выяснить. Коннор спросил шефа полиции Рурка Макнайта, который был его другом. — Видишь, что у нее на цепочке? Ты можешь не разобрать на фото, но вот вторая подвеска, точно такая же. — Она протянула отцу запонку.
Он медленно опустил руку, словно заставляя себя посмотреть на нее.
— Ты уверена? — спросил он.
Она знала, о чем он спрашивает: «Ты уверена, что она — мой ребенок?»
— Нет. Убедиться в этом… твоя работа.
Он вытащил носовой платок и вытер лицо.
— А Маришка? Она вернулась в Авалон?
— Нет. Согласно сообщению шефа Макнайта — шефа полиции, она уехала, когда Дженни было три или четыре года, и не вернулась.
— Мой бог, Маришка, — прошептал ее отец. Он склонил голову на руки и уперся локтями в колени. Он словно стал меньше, как будто откровение разрушило какую-то жизненно важную его часть.
КАЛАЧИ С ДЖЕМОМ В БУЛОЧНОЙ «СКАЙ-РИВЕР»
11/2 чашки растопленного сливочного масла;
1 маленький (3 унции) кусочек растопленного сливочного сыра,
1-1/4 чашки муки;
небольшой кувшинчик джема — выбирайте абрикосовый, или клубничный, или яблочный;
сахарная пудра
Сбейте масло и сыр до состояния легкости и пушистости. Добавьте муку, затем замесите тесто на поверхности, посыпанной мукой. Острым ножом нарежьте на квадраты по два сантиметра и поместите их в слегка промасленную бумагу. Положите в каждый калач маленькую ложечку джема и сложите противоположные углы вместе, прижав края. Выпекайте при 375 градусах в течение 15 минут. Когда калачи остынут, посыпьте их сахарной пудрой. Согласно рецепту, получается примерно две дюжины калачей.
