8
Удаляясь от города, Сара не велела себе сосредотачиваться на Джеке и на том, что он ей сказал. Но вместо этого она перебирала в уме их разговор, словно искала скрытое значение в каждом слове. «Ты пока не готова осознать свое участие в этом».
Из всего, что он сказал, это было самым абсурдным. В чем ей себя винить? В том, что она променяла неумеренно жрущий бензин GTO на «мини»?
«Пожалуйста, возвращайся домой», — убеждал ее Джек.
«Я дома».
Однако пока она этого не чувствовала. Ей никогда не было комфортно в собственной коже, где бы она ни жила. Теперь она осознала кое-что еще. Ее сердце не имело дома. Хотя она выросла здесь, она всегда искала что-то еще — вне дома — место, которому она бы принадлежала. Но она так и не нашла его. Может быть, она вскоре откроет, что это — место, которое она оставила где-то позади. Место вроде этого.
Это земля пышного изобилия и таинственных пустынь, отделенная кипарисами с плоскими кронами, изогнутыми ветром, шишковатые калифорнийские дубы, покрытые мхом и лишайниками, незабудки в холмистых лугах и скопы, гнездящиеся в ветвях деревьев.
Ее отец жил в доме, который построил его отец. Муны были старой местной семьей, их предки явились первыми поселенцами в городке вместе с Шафтерами, Пайерсами, Молтзенсами и Мендозами. Между домом и главным видом на бухту, известную местным как бухта Мун, хотя такого названия и не было на карте, лежало очаровательное болото. В конце гравийной дороги была устричная компания «Бухта Мун», занимающая длинное здание вроде амбара, частично переходящее в док. Дело было начато дедом Сары после того, как он, раненный, вернулся со Второй мировой. Он был ранен пулей в ногу немцами во время битвы при Балдже и ходил неизменно хромая. У него был талант к бизнесу и глубокая любовь к морю. Он решил выращивать устриц, потому что они плодились и размножались в естественно чистых здешних водах и пользовались спросом в магазинах и ресторанах в районе бухты.
Его вдова, Джун Мун, в девичестве Гаррет, была бабкой Сары. Она до сих пор жила в доме, который семья называла «новым» домом просто потому, что он был построен на двадцать лет позже старого. Это было белоснежное бунгало с оградой из штакетника в конце дороги, в сотне ярдов от главного дома. После того как дедушка умер, сестра бабушки Мэй переехала к ней. Две сестры жили вместе, счастливо и спокойно.
Сара решила зайти к бабушке, прежде чем идти в большой дом. Она прибыла в состоянии ярости и горя и еще не видела бабушку и тетю Мэй. Теперь, когда она проконсультировалась с адвокатом и отбила попытку Джека изменить ее решение по поводу развода, она чувствовала, что лучше контролирует себя. Она повернула к дому бабушки, колеса «мини» зашуршали на устричных раковинах, устилавших подъездную дорожку.
Звуки бухты и прилива словно уничтожили прошедшие годы. Без всяких усилий они пропускали их через фильтр памяти. Когда она была ребенком, это было волшебное царство, полное снов и сказок. Окруженная прочным красивым домом у бухты и коттеджем ее бабушки невдалеке, она была в самом сердце безопасности. Она исследовала болото и устье реки; она следила за приливом и бросала самодельных ястребов на ветер. Она лежала в мягкой траве во дворе и воображала, как оживают облака. В воображении она превращала облака в реплики из комиксов, наполняя их словами, которые она стеснялась произносить вслух. Это был мир ее мечты, пахнущий цветами и высокой травой с насекомыми в ней. Когда она была ребенком, она читала запоем, находя на страницах истории выход своим мечтам. Она знала, что открыть книгу — это словно открыть двойные двери — следующий шаг заведет ее в Неверленд или Нод, ферму Саннибрук или на Малбери-стрит.
Когда она стала старшеклассницей, ее отношение изменилось. Именно тогда, как она подозревала, ее сердце утратило связь с этим местом. Она стала стесняться семейного бизнеса. Родители других детей были миллионерами, юристами, богатыми киномагнатами. А она была дочерью устричного фермера и, значит, неудачницей. Вот когда она научилась исчезать. В своих альбомах набросков она создавала особые места для себя самой, наполняя их всем, чего ей хотелось, — обожающими ее друзьями, собачками и кошечками, снегом на Рождество, платьями до полу, отличными оценками, родителями с нормальной работой, которые одеваются в костюмы вместо того, чтобы натягивать резиновый фартук и галоши. Она позволила себе позабыть о волшебстве; его высмеяли бы дети, которые находили саму мысль о том, чтобы жить в таком глухом месте, забавной.
Возвращаясь назад в эти дни, она осознала, какой глупой девочкой она была, позволив чьим-то чужим предрассудкам диктовать ей, какой ей быть. Независимая и обеспеченная, ее семья была мечтой, образчиком американского успеха. Она никогда этого не ценила.
— Это я, — позвала Сара из-за двери.
— Добро пожаловать домой, девочка, — сказала бабушка. — Мы в гостиной.
Сара обнаружила бабушку ожидающей ее с распростертыми объятиями. Они обнялись, и она закрыла глаза, ее ноздри наполнились запахом бабушки — запахом специй и печенья. Ее руки были нежными, хотя и неслабыми. Она отступила назад и улыбнулась, видя перед собой самое доброе лицо на свете. Она повернулась к тете Мэй, близнецу бабушки, такой же очаровательной и доброй, как ее сестра. Она почти мечтала, чтобы они не были такими добрыми: по некоторым причинам их доброта вызывала у нее слезы.
— Значит, папа тебе сказал? — спросила она.
— Да, сказал, и нам очень жаль, — ответила тетя Мэй. — Правда ведь, Джун?
— Да и мы собираемся помочь тебе, чем можем.
— Я это знаю. — Сара сдернула свитер и забралась в старинное кресло-качалку, которое помнила с детства. — Я пережила первую встречу с адвокатом.
— Я сделаю тебе чай с молоком, — встрепенулась бабушка.
Сара уселась поудобнее и позволила им суетиться вокруг нее. Она находила успокоение в их домашних заботах и в том факте, что они не изменили в этом доме ни одной вещи. У них был все тот же капустно-розовый ковер на полу, та же скатерть с цыплятами. Как всегда, бабушкино место в гостиной было завалено журналами и газетными вырезками, разбросанными в беспорядке вокруг ее стула. Альбом для набросков и карандаши лежали па боковом столике. По контрасту сторона тети Мэй была скрупулезно организована, ее корзинка с вязаньем, телевизионный пульт и книги из библиотеки являли собой образец аккуратности. Здесь Сара всегда могла найти домашнее печенье с инжиром, рыться в бабушкиных сувенирах со Всемирной ярмарки или просто сидеть и слушать болтовню близнецов. Это успокаивало, но каким-то образом это место и напрягало. Сара гадала, не чувствуют ли себя сестры здесь в ловушке.
Поскольку они были близнецами, от них всегда ожидали чего-то новенького, и они оправдывали ожидания. Когда они выросли, стали наслаждаться своим особым социальным статусом, который был у хорошеньких молодых леди, популярных, с прекрасными манерами и так похожих друг на друга. История их рождения была легендой. Они родились обе в последний день мая, в полночь, во время ужасного шторма. Принимавший роды доктор клялся, что одна появилась на свет на минуту до полуночи, а вторая — минутой позже. Услышав об этом, родители назвали их Мэй и Джун.
Хотя биологически они не были однояйцовыми близнецами, большинство обычных наблюдателей с трудом их различали. У них были одинаковые белые волосы, одинаковые молочно-голубые глаза. Их лица были неотличимы, словно два яблока, бок о бок подсыхающие в вазе.
Несмотря на свое физическое сходство, сестры во многих отношениях были полными противоположностями. Тетя Мэй пунктуально и аккуратно занималась хозяйством, зато бабушка в свое время отдала должное богемной жизни и предпочитала рисование домашней работе и семье. Более традиционная тетя Мэй одевалась в хлопковые платья из набивного ситца и вязаные шали. Бабушка предпочитала комбинезон и рубаху с национальным орнаментом. Но женщины, однако же, провели всю свою жизнь, оставаясь фанатически преданными семье и общине
— Ты, наверное, не хочешь говорить о своей встрече, — предположила тетя Мэй.
В этой семье отказ был высоким искусством.
— Я расскажу вам все в деталях.
Бабушка подала чай с молоком в глиняной кружке.
— В любом случае тебе нужно отдохнуть от всей этой чепухи.
Сара попыталась улыбнуться. Ее поразило, что ее пошатнувшийся брак бабушка сочла «всей этой чепухой».
Ее бабушка и тетушка охотно сменили тему. Они заговорили о вещах, которые заполняли их дни. Бабушка и тетя Мэй, казалось, были лишены всяких амбиций и любопытства к тому, что происходит за пределами тихой, охраняемой бухты. Они организовывали разные мероприятия: ежегодный чай к 19 апреля, банкет исторического общества. Они руководили ежемесячными турнирами и исправно посещали собрание общества садоводов. В настоящее время, впрочем, как и всегда, они были заняты планами и проектами, работая над презентацией своих луковиц в клубе садоводов «Солнечный свет». И если это не отнимало все их время, они занимались своими еженедельными обедами и игрой в банк.
Сара удивлялась, как серьезно они относятся к своим общественным обязанностям, словно это были вопросы жизни и смерти.
Старые женщины оглядели Сару, затем обменялись многозначительными взглядами. Что это такое с близнецами? — подумала Сара. У них была поразительная способность обмениваться информацией, не произнося ни слова.
— Что? — спросила Сара.
— Не похоже, чтобы у тебя достало терпения выслушивать новости о собраниях садоводов и игре в банк.
— Прости меня, бабушка. Просто я слишком занята своими мыслями. Я думаю, что просто устала. — Она попыталась выказать заинтересованность. — Но если это важно для вас…
— Это важно для всего человечества, — сказала тетя Мэй.
— Собрания общества садоводов? — удивилась Сара. — Игра в банк?
— О, дорогая. Теперь она раздражилась, — сказала бабушка своей сестре.
— Я не раздражена. Удивлена, может быть, но не раздражена.
Глубоко в душе она удивлялась, как можно так увлеченно обсуждать свежие цветы к дню рождения Реверенда Шуберта или хороший фарфор для их чаепития.
— Имеет значение то, что мы выказываем уважение и заинтересованность к тем, о ком мы заботимся. Это отделяет нас от скотины на поле.
— Коровы на пастбище мистера Прендергаста кажутся мне достаточно милыми.
— Ты хочешь сказать, что лучше бы ты была коровой?
— В данный момент это звучит для меня очень заманчиво. — Будучи нахальным неуклюжим подростком, Сара использовала свою ручку, чтобы рисовать комические сатиры на собрания исторического общества или высадки Дрейка или создавала карикатуры на собрания общества садоводов, которые болтают, пока птицы строят гнезда в их соломенных шляпках с пышными украшениями.
— Когда-нибудь ты нарвешься, — предостерегал ее брат Кайл. Он посвятил свою жизнь тому, чтобы порадовать родителей, в то время как Саре никогда не удавалось сделать это.
Но по большей части, осознавала она, у нее не получалось порадовать себя. Когда ты живешь, чтобы порадовать других, скрытая цена зачастую превышает награду. Годы спустя, столкнувшись с крупным поражением — своим браком, она наконец-то осознала этот факт. Оглядывая дом бабушки, она гадала, не видит ли она свое будущее. Эта мысль повергла ее в депрессию, и она почувствовала, как две старые леди изучают ее.
— Ты дома, дорогая, — сказала бабушка.
— Дома, которому ты принадлежишь, — добавила тетя Мэй.
— Я никогда по-настоящему не чувствовала, что я принадлежу этому дому.
— Это твой выбор, — подчеркнула бабушка. — Когда ты решаешь, чему ты принадлежишь, ты делаешь выбор.
Сара кивнула.
— Но я не хочу быть разведенной женщиной, которая вернулась в дом своего отца. Это так… грустно.
— Тебе некоторое время будет грустно, дорогая. — Бабушка мягко улыбнулась ей. — Не стоит торопить события.
Получив от бабушки разрешение быть грустной, Сара двинулась по переулку к дому своего отца, миновав болото, окаймленное дикими ирисами, с зелеными холмами побережья вдали. Она припарковалась на подъездной дорожке и пошла в гараж, мечту мужчины, который все делает своими руками, с прилегающей к нему мастерской. Многие поколения инструментов были развешаны на стенах и лежали на деревянных скамьях, и воздух наполнял резкий запах моторного масла. Полдюжины деталей занимали скамейки и козлы, все они относились к новой страсти отца — восстановить свой «мустанг» с откидным верхом 1965 года.
— Папа, — позвала она. — Привет!
Ответа не было. Он, вероятно, пошел в дом. Сара задержалась на пороге, охваченная воспоминаниями, которых у нее не было долгое время.
Ее мать обычно работала в хорошо организованном ответвлении гаража. Дженни Брэдли Мун была мастером прядильщицей и ткачихой, и она все знала о текстурах кашемира и шелка, которые создавала на своем станке вишневого дерева. Они с отцом Сары, Натаниелем, встретились на местном ремесленном рынке и поженились всего несколько месяцев спустя. Они жили здесь вместе, растили Кайла и Сару. Она все еще помнила долгие полуночные девичьи беседы со своей мамой — ее скалой в жизни. Или так она думала. Теперь ей хотелось снова поговорить с мамой и испытать чувство, словно гора свалилась у нее с плеч. Как могла ее мама умереть?
Сара сделала глубокий вдох и шагнула в мир своей матери. Теперь это было место теней и скелетов. Это было самое печальное место для Сары, потому что воспоминания о матери были похоронены в самой его глубине. И в то же самое время она испытала неотвратимое желание вспомнить, оглядывая комнату. Это было рабочее место, оживляемое стуком станка и движением челнока. Но все изменилось восемь лет тому назад.
Сара жила в Чикаго и была на втором курсе, когда ей позвонила золовка, Ла Нелл. Кайл и Натаниель были в шоке, так что они передали Ла Нелл поручение сообщить Саре ужасную новость.
Она потеряла мать.
Сара никогда не понимала, почему люди используют термин «потеря», когда кто-то умирает. Она точно знала, где ее мать — недостижимая, к которой невозможно притронуться, пораженная аневризмом, который был бессердечным и неразборчивым, как луч света. Что вы делаете, когда якорь, на котором вы держитесь, внезапно убирают? За что вам теперь держаться?
Она все еще не находила ответа. Однако здесь, в мастерской, ей показалось, словно Дженни на минуту спустилась, чтобы проверить свою почту. Все было таким же, каким она оставила его восемь лет назад, — клубки скрученной пряжи аккуратно разложены на полочках, кусок ткани цвета пиона все еще свисает со станка, ожидая, когда ткачиха сделает следующий ряд.
Сара чувствовала себя потерянной. Это было так, словно кто-то набросил темный капюшон ей на лицо, кружил ее, пока ее не затошнило, затем бросил вперед, чтобы она вслепую прокладывала себе путь в жизни, молясь о том, чтобы найти на что опереться.
Со временем она нашла — Джека Дэйли. Она быстро прижалась к нему, притащила его домой, словно трофей в охоте на выживание после утраты. Она привела его как доказательство, что она превратилась из дочери устричного фермера в человека карьеры, которую обожают люди вроде Джека Дэйли. Ей хотелось прокричать миру — посмотрите, что я из себя сделала. Посмотрите на мужчину, который любит меня, — принца из Чикаго.
Она гордилась, показывая своего симпатичного, успешного жениха городку, который считал ее неудачницей. Как Золушка, она хотела, чтобы мир знал, что она нашла пару к своей любимой туфельке и собирается выйти замуж за принца. У нее было все — хрустальные башмачки, горячий парень и золотое будущее.
Надо отдать ему должное, Джек хорошо играл свою роль. Каждый мог видеть, как он хорош собой. Они посетили городок 19 апреля, когда эвкалиптовые деревья оделись в длинную, волнистую листву, холмы были покрыты цветением диких ирисов и люпинов, а радужная форель поднималась по горным речушкам. Нетронутая земля бухты Томалес и обрывистые западные берега, окружавшие Тихий океан, создавали драматический фон для ее триумфального возвращения.
— Когда я увижусь с твоими друзьями? — поинтересовался Джек.
Он должен был спросить. Были люди, которые знали ее, знакомые ее родителей, бывшие одноклассники, работники Устричной компании бухты Мун, Джуди, клерк и художественном магазине. Сара общалась и с другими людьми, но не поддерживала с ними контактов после школы. Она рассыпалась в объяснениях:
— Я никогда не была очень общительной…
— У тебя должны быть друзья. — Для парня вроде Джека, окруженного обширной и счастливой группой друзей, настоящих друзей, ее положение было немыслимо. Сара никак не могла объяснить ему этого. Так же как не могла объяснить, что вся ее взрослая жизнь прошла в попытках преодолеть ее юность, а не возвратить ее.
Будучи не в силах создать живую социальную группу из прошлого, она предложила, чтобы они уехали из Гленмиура на день раньше, чем планировали, под предлогом турпоездки в Сан-Франциско, но на самом деле чтобы уехать побыстрее от напоминаний о человеке, которым она была. После этого она вступила в мир Джека, и он принял ее. Его родители напоминали Оззи и Харриет в возрасте. У него было достаточно друзей, чтобы населить маленький городок. Будучи его женой, она нравилась, ее принимали и ею даже восхищались.
Мысль о том, чтобы после всего этого вернуться домой в пустой дом в бухте и к отцу, который выглядел потерянным, была болезненной. Она изредка приезжала домой без Джека, проводила тихие часы в надежде, что сможет смягчить агонию отца, но ей и это не удалось. Отец вскоре стал навещать ее в Чикаго, и его общество было утешением для нее во время болезни Джека.
Теперь она чувствовала себя здесь незнакомкой, ее шаги гулко звучали в пустой мастерской. Она изучала клубки ярко-алого кашемира, словно застывшие в бесконечном ожидании. «Я все еще вижу тебя во сне, мама, — думала она. — Но мы больше никогда не говорим».
Она коснулась веретена кончиками пальцев. Что, если она уколется до крови и уснет на сотню лет?
Хорошая идея.
— Я дома, — сказала она, укладывая сумочку и ключи на конторку в большой, солнечной кухне в доме ее отца.
— Я здесь, — позвал он. В своем кресле-качалке, с каталогами, разбросанными на кофейном столике перед ним, Натаниель Мун выглядел лентяем. Он, без сомнения, заслужил эту привилегию. До того как удалиться от дел, он расширил бизнес и обучил Кайла. Теперь он отступил в сторону и проводил большую часть своего времени исследуя и восстанавливая «мустанг».
— Похоже, ты занят, — сказала Сара.
— Я читаю, как восстановить и поставить карбюратор, — объяснил отец.
Эта страсть поглотила его полностью. Когда он не был в гараже Маунгера, работая над машиной, он рыскал по Интернету в поисках запчастей или смотрел шоу реставрации машин по телевизору. Саре казалось, что он исчезает в своей машине так же, как она исчезает в своем искусстве.
Его дети немного тревожились о том, что он стал магнитом для женщин, превратившись во вдовца в относительно молодом возрасте. Он был добрым и терпимым человеком и неизменно вежливым, отвергая женщин, ищущих его внимания.
Все в городке знали Натаниеля Муна, и все его любили. «Такой приятный, симпатичный мужчина», — часто говорили люди.
Сара не могла не согласиться ни с одной из этих характеристик. Однако она понимала теперь, что на самом деле не знала его. Он был словно папа по телевизору — заботливый, сочувствующий и совершенно незнакомый.
— В этом городе есть отдел контроля за животными? — спросила она его.
— Думаю, что да. Зачем тебе? У тебя животное вышло из-под контроля?
— Дворняга, уличная собака. Ее едва не сбила машина в центре города.
— Мы — прогрессивный район, — сказал он. — У нас есть приют для животных.
— Собаке лучше надеяться, что у вас есть нормальные водители.
— Я посмотрю, смогу ли найти для тебя их номер. Как прошла встреча? — спросил он, не поднимая глаз от каталога.
— Она прошла. Я была удивлена, что Брайди Боннер меня помнит.
— Она теперь Брайди Шафтер, — напомнил он ей. — Почему удивлена?
— Потому что мы не были друзьями, — сказала Сара. — Мы ходили в одну и ту же школу, но не были друзьями. У меня никогда не было особенно много друзей.
Он перевернул страницу.
— Но у тебя были друзья, дорогая. Когда ты была маленькой, в доме все время были дети.
— Это были друзья Кайла. Помнишь его? Моего безупречного брата? Люди приходили повидаться со мной, только когда мама приглашала их матерей и они были вынуждены или подкуплены.
— Вообще ничего этого не помню. — Он перевернул еще страницу.
Она изучала отца, расстроенная из-за дистанции между ними. Она могла бы сказать куда больше. Ей хотелось бы спросить его, скучает ли он по матери так, как скучает она, видит ли он во сне свою жену, но она чувствовала привычную эмоциональную усталость, которая заставляла ее держаться с отцом на расстоянии.
— Пойдем, — сказал он, неторопливо вставая. — Давай выведем лодку. Я привезу чего-нибудь поесть.
Ей хотелось сказать, что она не голодна, что она никогда больше не станет есть. Но факт был в том, что она проголодалась. Ее предала собственная жадность.
Через пятнадцать минут они уже плыли, перед ними рассекал воду морской охотник «Арима». Лодка вошла в канал и спокойно пошла на малых оборотах. Моторные лодки были приписаны к бухте, но, будучи местным фермером, ее отец был исключением. Ощущение мягкого, покрытого винилом сиденья, богатый запах прилива напоминали о давно прошедших днях. Супружество, болезнь Джека и его предательство произошли с кем-то другим.
Отец открыл пиво и предложил банку ей, она потянулась к ней, потом засомневалась.
— Не твоя марка? — спросил он.
Внизу живота она испытала мгновенную тупую боль, словно были разбиты иллюзии. Все это произошло с ней. Отец изучал ее лицо.
— Я сказал что-то не то?
— Нет, я просто… Я давно не пила. До того как все это случилось, я пыталась забеременеть.
Он смутился, по его глазам пробежала тень.
— Так что… гм… ты не…
— Нет. — Часть ее хотела рассказать ему о визитах в клинику, лекарствах, дискомфорте и тошноте. Другая часть хотела сохранить свою боль в тайне. — После того как закончилось лечение Джека, — продолжала она, — моей главной целью в жизни было забеременеть. — Она слышала, как произносит эти слова, и ощутила муку. Когда ее приоритеты сместились с брака на репродуктивную систему? — В любом случае я не беременна, — быстро сказала она, понимая, что разговор становится трудным, — и я выпью это пиво — Она сделала глоток, ощущая вкус пива. Боже, как давно этого не было. — Последний год мы прибегли к искусственному оплодотворению.
Он прочистил горло.
— Ты хочешь сказать, что Джек не может… из-за рака?
Она посмотрела на воду.
— Доктора всегда говорили нам, что во время лечения надо ставить себе позитивные цели, что такая логика даст ему больше поводов для выздоровления.
— Я не уверен, что делать детей — такой повод.
Сара почувствовала необходимость защищаться.
— Мы хотели иметь семью, такую как у других пар.
После всего, что случилось, она вынуждена была задуматься о своих истинных мотивах. Глубоко в душе она давно знала, что что-то не так, что-то, что должно было исправить появление ребенка.
— Все равно, — сказала она, пытаясь вернуть разговор в прежнее русло, — я могу отпраздновать свою новообретенную свободу. Она сделала жест, как будто чокается с ним пивом. — И я обещаю, что все детали ты узнаешь именно от меня.
С облегчением он откинулся на сиденье.
— У тебя тяжелый выбор, детка.
— Надеюсь, это не слишком странно, что я рассказываю тебе такие вещи.
— Это странно, — признал он. — Но я с этим справлюсь.
Она наклонила голову, чтобы скрыть улыбку. Ее отец был моряком, жестким и грубым, но он старался быть понимающим.
— Тебе не холодно? — спросил он.
Она ощутила дуновение ветра на лице и в волосах.
— Я жила в Чикаго, папа. Самая плохая ваша погода для меня хороша. — Она представила себя в Чикаго, расчищающей дорожку от снега, чтобы вывести машину из гаража. Однажды она нарисовала, как Ширил прыгает из окна второго этажа и сбегает в Мексику.
— Что смешного? — спросил отец, обводя лодку вокруг вехи, известной как камень Анвила.
Глядя на проплывающие мимо волнообразные холмы, она ответила:
— Ничего, в самом деле. Просто улыбаюсь собственным мыслям.
— Тебе это всегда хорошо удавалось.
— И до сих пор удается. Брайди предложила мне имена нескольких терапевтов, но я сама себе психоаналитик.
— Как тебе это удается?
— Это не так трудно. Я не слишком сложный человек. — Она подтянула колени к груди. — Я чувствую себя такой глупой.
— Это Джек должен чувствовать себя глупым.
— Я заключила сделку с Богом, — призналась она отцу, словно говорила сама с собой перед отражением в зеркале.
И может быть, так оно и было. Он сказал:
— Что же ты поставила на кон?
— Выздоровление Джека.
Он кивнул, отхлебнув пива.
— Не могу сказать, что я тебя виню.
— Значит, это мое наказание? Бог спас жизнь Джеку, и теперь я должна его потерять?
— Бог действует не так. Не в Нем причина. Причина в твоем муже, у которого вместо мозгов дерьмо.
Она сомневалась, чтобы Джек видел это с такой стороны. Он был в окружении друзей и семьи, которые обожали его и чье одобрение было глубоким и сильным. Те же люди, которые носились вокруг него, когда он заболел, без сомнения, поддержали его в минуту брачного кризиса. Они, должно быть, убедили Джека, что он ни в чем не виноват, так же, когда он был болен, что его жена загнала его в угол, вынуждая его завести ребенка. Ее там не было, чтобы все это услышать, но она была уверена, что это правда, потому что она знала Джека. Люди в его жизни были его самоутверждением. Он нуждался в них так же, как она нуждалась в чернилах и бумаге для того, чтобы рисовать. Сара привыкла думать, что она — та, в ком он нуждается больше всего, но, очевидно, это был не тот случай
Джек утверждал, что она несет свою часть ответственности за разрушение их брака, и вероломная часть ее сердца гадала, правда ли это. Сыграла ли она свою роль?
В своем страстном стремлении иметь ребенка не подвергла ли она Джека стрессу? Один из вопросов, которые она для себя открыла, заключался в том, что их брак был в опасности задолго до того, как она обнаружила правду о Мими. Хотя факты были налицо, Сара сопротивлялась до последнего, она твердо стояла на своем и отрицала, что что-то не так.
— Спасибо, что сказал это, папа, — произнесла она, глядя на чудесный пейзаж. Когда она была злым подростком, она не ценила драматической красоты лесов и утесов, вытягивающихся в море. И только когда она обосновалась в Чикаго и оглянулась назад, она увидела, что тюрьма ее взросления, которая, казалась, так ее тяготила, на самом деле была раем. В Чикаго она была словно дерево, пересаженное не в то место, туда, где было недостаточно света и воды. Она наклонила голову и ощутила, как солнце греет ей щеку. — Я слишком спокойна, — сказала она отцу.
— Что такое?
— Насчет Джека. Я слишком спокойна.
— А это плохо?
— Как будто нормально расставаться, — сказала она. — Ты так не думаешь?
— Нормально для чего?
— Для меня. Для кого угодно.
— Я правда не знаю, дорогая.
Это замечание пробудило в ней старую боль, реальность ее отношений с отцом. Они просто не знали друг друга; и никогда не знали. Она не могла придумать причины, по которой они не выстроили нормальных взаимоотношений. Может быть, это их шанс. В ситуации, когда ей пришлось подлизываться к нему, она увидела потенциальную возможность.
— Папа…
— Скоро стемнеет. — Он повернул моторку и направил ее к дому. — Держись.
