Глава 11

Лукас поднес бумажный жгутик к огню в камине, разжег сигару, взглянул на часы и бросил жгут в пламя.

Стрелки показывали начало третьего.

Записка, написанная Лукасом лорду Фрейни, которую должен был доставить один из слуг леди Корнуоллис, была краткой и ясной:

«Предлагаю Вам, милорд, соблюдать крайнюю осторожность и благоразумие. Я буду у Вас в час после полуночи».

Фрейни умышленно заставлял его ждать в отместку за то, что молодой человек избегал с ним встречи на балу. Можно было только гадать, хотел ли Фрейни этим опозданием показать, кто здесь главный, или надеялся, что Лукас проведет этот час в сильной тревоге, опасаясь его могущества.

В любом случае Фрейни ожидало разочарование.

Услышав, как звякнула щеколда, Лукас повернулся к двери кабинета и спокойно смотрел на вошедшего лорда Фрейни. Жилет того был расстегнут, узел галстука ослаблен, утомленное лицо выдавало преклонный возраст.

– Я только что разговаривал с людьми, которых вы вчера видели. Кажется, я переоценил вас, Бэсингсток, предположив в вас ум, которым вы, к сожалению, не обладаете. Вы не умнее своего отца, – без вступления заявил Фрейни. – Я думал, вы поняли смысл нашей сделки.

– Я тоже так думал. – Лукас опустился в одно из кресел на колесиках, что стояли перед камином, и невозмутимо закинул ногу на ногу. – Как оказалось, я ошибался. А теперь понял, что для меня важнее другие приоритеты.

Пожав плечами, лорд Фрейни подошел к столику с напитками и налил себе стакан вина. Со стаканом в руке он пересек ковер и остановился перед Лукасом, глядя на него со злобной усмешкой.

– Видимо, вы полагаете, что ваша выходка в «Сломанном колесе» что–либо меняет? Что вы нарушили планы правительства?

Лукас затянулся и медленно выпустил струйку дыма, вынуждая собеседника ждать ответ.

– Вы хотите сказать, ваши планы, Фрейни, ваши и тех, кто с вами заодно. Думаю, теперь я понял вашу цель. Вы стремитесь захватить еще больше власти, больше, чем у нашего безумного короля, больше, чем у регента. Даже больше, чем у Сидмаута и Ливерпуля, которые, возможно, разделяют некоторые ваши взгляды и даже думают, что понимают смысл вашей игры, хотя видят в ней только способ подчинить парламент своим целям.

– Мелкие людишки с жалким умом и ограниченными амбициями, – презрительно отрезал Фрейни. – А что до нашего тупоголового германского короля и его сыновей–транжир… Они вообще не нужны.

Лукас скрыл удивление, услышав столь откровенное заявление Фрейни о своих намерениях. Без этого откровения положение Лукаса было бы безопаснее, и все–таки он решил попробовать получить дополнительные сведения.

– И это все, что вам нужно для того, чтобы захватить власть в свои руки, так вы полагаете? Один хорошо организованный спектакль, изображающий народный бунт? Вы надеетесь, что несколько сотен убитых мятежников заставят благонамеренных граждан Лондона испугаться, что вот–вот произойдет настоящая революция и на каждой площади появятся гильотины.

– А вы не были таким щепетильным, когда я предложил вам присоединиться к нам.

Лукас встал, и Фрейни, который был значительно ниже его, попятился, чтобы не запрокидывать голову.

– Да, не был, не стану отрицать. Я готов был продать свои убеждения и независимость в обмен на ваше обещание сообщить мне имя человека, опозорившего моего отца.

– Услуга за услугу, и вы это прекрасно понимали. Ваша речь в клубе в защиту простолюдинов была поразительно красноречивой и убедительной. Мы легко могли бы подтолкнуть их к мятежу. Я не мог и надеяться заполучить лучшего агента–провокатора, чтобы заслать его в толпу черни, как кота в стаю голубей. Да… А те, что там выступали? Они и множество им подобных всегда готовы к услугам, но никому из них не хватает способностей, чтобы произнести речь, не заученную заранее по шпаргалке. Они сказали, что после вашей выходки люди стали осаждать их вопросами, сомневаться в их способности вооружить народ, защитить его от королевской гвардии. Так что ваше спонтанное выступление отнюдь не помогло мне, Бэсингсток.

– Не сомневаюсь, что вы найдете способ преодолеть эту маленькую неудачу. Людям ваших убеждений это не составляет труда. Но как вы уже поняли, это будет без меня. А между нами все кончено.

– Следовательно, ваш отец так мало для вас значит?

Лукас промолчал, швырнул сигару в камин и направился к двери, не желая дольше оставаться в обществе этого человека.

Но Фрейни не собирался так быстро отступать.

– Я видел, как сегодня вечером вы скрылись из зала с той брюнеткой – знатной леди, но, очевидно, с моралью падшей женщины, – бросил он вслед Лукасу. – В точности как ее мамаша. Я с такой же легкостью овладел бы ею, как овладел ее матерью.

Лукас повернулся и подошел к Фрейни:

– Поосторожнее в выражениях, старина!

– О, значит, дело зашло дальше, чем я думал. Прекрасно! Так вот, Бэсингсток, держите при себе мнение о том, что вы узнали, а я буду хранить свое. В противном случае… – Он выразительно пожал плечами.

– Договаривайте, я же вижу, вам не терпится!

– Хорошо, раз уж приходится держать вас в узде… Я могу погубить ее мать. Видите ли, она пишет мне письма, и, должен сказать, весьма откровенные. И поскольку она так же захвачена идеей женить меня на себе, как восторгом от возможности обладания новым титулом, то непременно ставит свою подпись…

Лукас похолодел.

– И что же?

– А то, мой друг–идеалист, что нашу дорогую Хелен стало трудновато выносить. И если эти письма попадут не в те руки, леди будет опозорена, а с нею и дочери. Всегда найдутся люди, которых интересует, как это ее бывший супруг герцог и оба его сына умудрились одновременно оказаться на том свете, расчистив дорогу к титулу сыну Хелен. Да, Бэсингсток, не помню, встречалась ли мне другая семья, стоящая столь близко от края пропасти. Разве только… – Он со значением помолчал, мерзко осклабившись. – Разве только вспомнить о том дне, когда ваш отец покончил жизнь самоубийством, чтобы его жена и сын не стали свидетелями его позорной публичной казни.

– Мой отец не был предателем. Вы сами это сказали.

– Неужели? Ну, я много чего говорю. И знаете, что важно, Бэсингсток? Люди верят тому, что я говорю. Вы вот поверили. Однако советую вам верить в то, что я скажу сейчас. Стоит вам проронить одно только слово, одно–единственное слово о том, что – как вам кажется – вы знаете, и я заговорю. Мы поняли друг друга?

Значит, это была ложь? Фрейни солгал ему, а на самом деле ничего не знает о причинах смерти его отца, о том, кто довел его до самоубийства?! Это была ложь, а он с такой готовностью пренебрег своей честью и согласился выполнить просьбу Фрейни!

На молчаливый вопрос Лукаса циничная улыбка Фрейни отвечала: «Да! Да! Да!»

Лукас почти воочию представил себе, как стискивает горло Фрейни, по капле выдавливая из него жизнь. Как издевательская усмешка гаснет в этих глазах, они вылезают из орбит и затем стекленеют. Никогда в жизни Лукас не был так близок к мысли убить человека. Это было бы так легко!

– Мы поняли друг друга, – наконец выговорил он и быстро вышел.

– Но ты не можешь! – в ужасе говорила Лидия, еле поспевая за сестрой, которая стремительно направлялась в свою комнату. – Ты просто не можешь!

Николь нашла перчатки, которые никак не могла отыскать Рене, и повернулась к сестре:

– Разумеется, могу, Лидия. Вчера я с разрешения Шарлотты выезжала с Лукасом. Почему же я не могу поехать с ним сегодня? Что здесь неприличного?

Лидия подошла к стулу и без сил опустилась на него.

– Конечно, ничего, Николь, только я тебя не понимаю. То он тебе нравится, то ты его ненавидишь, то уверяешь меня, что он тебе совершенно безразличен. В гостиной повернуться негде от цветов, которые прислали твои поклонники…

– Наши поклонники, Лидия, наши! Ты отлично знаешь, что часть этих букетов прислана тебе. И по меньшей мере половина визитных карточек, которые джентльмены оставили в гостиной, поскольку мы решили – точнее, это ты решила, – что мы не принимаем сегодня утром. Я обратила внимание, что лорд Малверн прислал и букет, и свою карточку.

– Вот потому ты и не можешь оставить меня одну, Николь, пойми! Сегодня он будет здесь. Он все время разговаривал со мной во время танца – я с трудом это терпела, поэтому решила просто кивать ему, как будто действительно его слушаю, и… вот так, нечаянно согласилась пойти с ним в Британский музей посмотреть элгиновскую коллекцию мрамора.

Николь прислонилась к высокому бюро, усмехаясь панике сестры.

– Лидия, милая, да что здесь страшного? Поедешь с ним, скажешь что–нибудь невероятно умное об этих дурацких обломках мрамора, а потом вернешься домой. В итоге проведешь день довольно приятно, хотя и скучновато. Он же не кусается!

Лидия не отрывала взгляда от своих рук.

– Я этого и не говорила.

– Да, но ты ведешь себя так, будто он какое–то чудовище!

– Каждый раз… каждый раз, когда я вижу его, я вспоминаю…

Николь опустилась перед сестрой на колени, горячо сочувствуя ей, но считая своим долгом переубедить ее:

– Лидия, герцог не виноват в том, что он остался жив, а капитан Фитцджеральд погиб. Как и Раф, он был другом капитана. Но, в отличие от Рафа, он присутствовал при гибели капитана. Ты думаешь, что в тот день ты одна потеряла дорогого тебе человека?

Лидия подняла на нее глаза полные слез.

– Я не знаю, что случилось в тот день, и не хочу знать. Но стоит мне увидеть герцога, меня так и тянет расспросить его. И мне все время кажется, что он тоже хочет мне все рассказать. Вот почему я изо всех сил избегаю встреч с ним.

– Но, Лидия, ты не можешь совсем с ним не видеться. Он дружит с Рафом, и я знаю, что его светлость приглашен к нам на ужин завтра вечером. Если ты откажешься встречаться с ним сегодня, то завтра все равно его увидишь.

Лидия со вздохом встала и сжала руки сестры.

– Николь, пойми, я не готова провести наедине с ним целый день. Завтра – дело другое, он будет просто одним из гостей за обеденным столом, так, случайный взгляд, одна–две фразы… Я знаю, он очень добрый, и мне не за что его упрекнуть. Но прошу тебя, Николь, обещай, что вы с маркизом поедете с нами. Пожалуйста!

Герцог Малверн заказал частную экскурсию, чтобы Лидия могла не торопиться и от души насладиться огромной коллекцией великолепных античных скульптур.

Николь все больше проникалась к нему симпатией.

Они быстро прошли в здание музея, стараясь не замечать бедно одетых людей, столпившихся перед входом с криками: «Нам не нужны камни! Дайте нам хлеба! Дайте хлеба!»

– Этим мы обязаны Крукшенку, – сказал герцог Малверн, когда они оказались внутри и последовали за экскурсоводом на осмотр коллекции, состоящей из древнегреческих скульптур, обломков мрамора с выбитыми надписями и даже части фриза, когда–то украшавшего Парфенон. – Есть и еще кое–что. Я видел карикатуры, которые он выставил в своей витрине.

– «Джон Буль покупает камни, тогда как его большая семья нуждается в хлебе», – пояснил Лукас, поднимаясь рядом с Николь по лестнице строения, в котором коллекцию разместили только на время, так как узкие окна почти не давали доступа естественному освещению. – Думаю, людям на улице действительно трудно понять, почему парламент требует разрешения потратить на «камни» тридцать пять тысяч фунтов, когда их дети голодают.

– Не забудьте еще про десять тысяч фунтов, только что выделенных на строительство подходящего для коллекции здания, – добавил герцог и обернулся к Лидии: – Мы портим вам удовольствие? Но помните, леди Лидия, то, что многие воспринимают как вздорную прихоть, призвано сохранить богатейшее культурное наследие, которое в противном случае могло бы оказаться утраченным для нас и для последующих поколений. Мы глубоко обязаны лорду Элгину. Хотя в настоящее время, помимо нашей благодарности, он располагает только кучей долгов.

Они стали обходить по периметру первое просторное помещение, но большинство экспонатов еще находилось в деревянных ящиках.

– Нужно сказать, что не все его долги образовались из–за того, что он скупил и привез сюда половину Греции, – отойдя с Николь в сторону, пояснил Лукас. – Супруге Элгина надоело, что его сундуки прибывают набитыми бесполезными камнями, как выражается Джон Буль, и десять лет назад она покинула его ради другого. Развод был публичным и весьма скандальным и потребовал больших расходов. Наших добрых соотечественников гораздо больше интересуют громкие скандалы, чем греческая или римская скульптура, да и вообще величайшие произведения искусства.

– Вы словно предостерегаете, – заметила Николь, делая вид, что с интересом рассматривает мраморную статую женщины, у которой отсутствовали голова, одна рука и половина ноги. На самом деле она пыталась понять, почему сохранение этой искалеченной статуи считалось для будущих поколений таким невероятным благодеянием.

Зато сестра пребывала в полном восхищении, отчего Николь чувствовала себя безнадежно ограниченной и глупой. Что ж, вздохнула она, ничего удивительного. Куда ей, у которой истинный восторг вызывают лишь великолепная породистая лошадь да еще, пожалуй, отлично приготовленная отбивная, до Лидии с ее высокими запросами!

– Уж не готовите ли вы какой–нибудь скандал? – поддразнила она его. – Лукас? Я вас спрашиваю.

Он с видимым усилием отвлекся от своих дум.

– Нет, нет, во всяком случае, не сегодня. Пойдемте, там есть другие помещения. Не бойтесь, сестра вас не потеряет.

Николь оглянулась на Лидию. Та, держа в руке открытый путеводитель, склонилась над стеклянной витриной, рассматривая несколько кусков мраморного фриза, сложенных вместе, чтобы воссоздать резьбу, изображающую всадников на конях.

– Вы правы. Она уже забыла, что не хотела идти на эту экскурсию. А куда вы меня ведете?

– В такое место, где я мог бы вас целовать, если вы не возражаете, – сказал он, открывая одну за другой двери и заглядывая внутрь, пока не нашел подходящую комнату. – Не соблаговолите ли, мадам? – пошутил он, почтительным жестом предлагая ей войти.

– Мадам следовало бы отказаться, да только это было бы ложью, – тихо сказала она, еще раз оглянувшись, прежде чем войти в полутемное помещение, оказавшееся чуланом.

Он плотно закрыл дверь, отчего они оказались почти в полном мраке, и положил руки ей на плечи.

– Вы не боитесь? – спросил он. – Вчера вечером… Признаться, я не ожидал того, что вчера произошло. Я привел вас туда вовсе не для этого. Я пришел на бал таким… довольным, таким гордым после своего поступка, что у меня все еще кровь в венах бурлила. А потом я увидел вас. Вы стояли рядом с сестрой, такая красивая, такая милая и оживленная… И, понимая, что могу потерять вас, что вы так же просто можете отвернуться от меня, как и поздороваться, я… О, не обращайте внимания. Как я могу извиняться за то, о чем нисколько не жалею?

А ей стало жалко, что в темноте она не видит его лица.

– Это очень мило, но теперь я позволяю вам умолкнуть. Вы, кажется, сказали, что хотите меня целовать.

– Да, да…

Она почувствовала, что он встал рядом, и обняла его за талию, он же склонился к ней, ища ее губы своими губами. Николь охватила такая радость, будто она возвратилась домой после долгого отсутствия. Ей было тепло и уютно с ним, тела их были словно созданы друг для друга судьбой, предопределившей их встречу.

Он обнял ее, и она всем существом ответила на эту ласку, прижавшись к нему, ободряя его.

– Достаточно! – Лукас мягко отстранил ее. – То есть я хочу сказать, конечно, далеко не достаточно, но я привел вас сюда, чтобы поговорить. Мне многое нужно вам рассказать. Я надеялся, что сегодня мы будем одни, и заказал комнату в одной таверне, куда люди света редко заглядывают. Черт! Николь, пора прекратить эту игру в прятки. Я должен поговорить с Рафом о нашем браке. Вы и сами это понимаете.

Лукас не сомневался, что она с ним согласится. Он скомпрометировал ее, правда не без ее согласия, и приличия требовали, чтобы они поженились, хочет того кто–то из них или нет.

Насколько же проще отношения между мужчинами и женщинами, не принадлежащими к высшему свету! А так… Не важно, что свело их здесь – внезапно вспыхнувшая страсть или истинная любовь. Общество скажет, что они сами позволили своей страсти определить их судьбу и что теперь обязаны жить вместе до конца своих дней. И потом мужчина может спокойно завести себе любовницу, как и женщина – только прежде она должна родить мальчика, хотя бы отдаленно похожего на мужа, который в будущем станет его наследником. Все это со смехом однажды объяснила Николь мать, и девушка находила такое положение вещей грустным и досадным.

Николь вздохнула и отошла в сторону.

– Вы только об этом и говорите!

– И я серьезно намерен это сделать.

– Да уж, наверное. – Она обхватила себя за плечи, чувствуя, как внутренне отдаляется от него. – Послушайте! Вы… Вы не можете передо мной устоять. Погодите смеяться, дайте мне договорить, – быстро продолжала она. – Кажется, я тоже не в силах устоять перед вами. Все это очень приятно, Лукас, вот только…

– Простите? – шутливо улыбнулся он. – Вас не устраивает, что нас влечет друг к другу?

– Да, если вы помните, мне это не нравилось с самого начала! – с отчаянием сказала она. – Это… это влечение, этот взаимный интерес, который, кажется, мы испытываем, очень некстати – и вам, и мне.

– Потому что вы приехали в Лондон не за тем, чтобы найти себе мужа.

– Да, именно! Ведь то, что здесь происходит, просто отвратительно! Бесчисленные наряды, чтобы выставить себя в самом выгодном свете, бесконечные вечеринки, приемы, балы, катание в колясках в парках. Это было бы очень интересно и весело, но на самом–то деле все делается с расчетом! Солидное ли у этой девицы приданое? Как ты думаешь, у нее достаточно широкие бедра, чтобы рожать детей? Боже, ты только посмотри на ее зубы – даже за двадцать тысяч в год я не захотел бы, чтобы мой сын связал себя браком с такой коровой. Не смейтесь! Только вчера я сама подобное слышала!

– Хорошо, хорошо. Я же не возражаю. Если подумать, то ярмарка невест оскорбительна для любого цивилизованного человека. Но какое отношение происходящее имеет к нам?

Ему обязательно нужно задавать такие умные вопросы?!

– Не знаю! Знаю только, что я приехала в Лондон не за этим. Я никогда не строила планов семейной жизни. Никогда!

– Вам будет легче, если я скажу, что, скорее всего, я влюбился в вас?

– Нет, потому что я вам не поверю, – честно ответила она, хотя услышать признание в любви было очень приятно. – Меня не за что любить. Я пустая, легкомысленная, глупая и ужасно упрямая. И эгоистичная. Вспомните сами! Если мы с вами не целуемся, то я всегда вынуждаю вас рассердиться на меня, и заслуженно. Я ничего не могу поделать с тем, что я… что я хорошенькая и что вам хочется меня целовать. Я сама хотела, чтобы вы меня целовали. Я хотела… ну, одним словом, всего… Но, Лукас, люди не должны жениться только потому, что их терзают какие–то желания!

– Значит, вы хотите сказать, что я увлекся пустой и своевольной девчонкой и что совершу непростительную глупость, если попрошу вашей руки? Понятно.

О, как ей хотелось стукнуть его!

– Д–да, хотя вы могли бы выразиться иначе. И… я вам очень благодарна за вашу заботу о моей репутации. Правда, вряд ли вы стали бы во всеуслышание объявлять, что скомпрометировали меня. Что такого мы с вами сделали? Что еще мы можем сделать, если вы не возненавидите меня и не решите больше со мной не встречаться? Это наше дело, мы сами этого хотим. И то, что мы делаем, никого не касается.

– И вы этому верите, – спокойно констатировал он, шагнув к двери. – Вы серьезно думаете, что поступки двоих людей никак не отражаются на окружающих?

К глазам Николь подступили жгучие слезы.

– Нет, – еле слышно произнесла она, наконец–то признавая правду. – Я столько лет жила в полной зависимости от прихотей мамы, что не могу так думать. Просто я не хочу быть такой, как она.

Он уже приоткрыл дверь, но при этих словах быстро ее захлопнул и вернулся к Николь.

– Но вы действительно не такая. – Он погладил ее по щеке. – Господи, Николь, как только вы могли так подумать!

– Наверное… из–за того поцелуя в театре… а еще из–за того, что произошло вчера. И оба раза, Лукас, оба раза она была там и делала то же самое! Кокетничала в надежде поймать новую рыбку, то есть уже четвертого мужа, который будет уверять ее, как она молода, мила и прекрасна. Она даже посоветовала мне позволить вам со мной все, что вы пожелаете. Не очень скоро, конечно, потому что вы не захотите покупать, если можете получить искомое бесплатно.

– Будь она проклята, эта женщина! – пробормотал он. – Вот уж поистине неиссякаемый источник неприятностей!

– Лукас, о чем вы говорите? Какая еще неприятность случилась из–за нее?

– Нет, дорогая, не сейчас, – сказал он и снова повел ее к дверям. – Сестра, наверное, ищет вас. Но мы на этом не закончили, мне обязательно нужно увидеться с вами сегодня вечером. Кажется, вы приглашены на раут к леди Хартфорд?

– Да, среди прочих развлечений. Но знайте, я свое решение не переменю, – сказала она, сознавая, что ее тону недостает убедительности.

– Не сомневаюсь, что вы так думаете. – Он поцеловал ее в щеку. – И мне будет очень приятно показать вам ошибку в ваших рассуждениях.

Они вошли в большой зал как раз в тот момент, когда там появились Лидия с герцогом. Лидия по–прежнему несла в руке раскрытый путеводитель, явно собираясь осмотреть как можно больше экспонатов.

– Вы слишком уверены в себе, милорд, – заметила Николь, невольно щурясь от яркого света, падающего из окна, прорезанного под самым потолком. – Я нахожу это возмутительным.

Он предложил ей руку и улыбнулся.

– И я с нетерпением жду сегодняшнего вечера, чтобы вызвать у вас еще большее возмущение. Но мне надоело все время торчать под крышей. Если погода не испортится, я предпочту возмущать вас в саду леди Хартфорд.

Николь не нашла ответа на шутливую угрозу. Ведь если она согласится с ним, то ни в чем не проиграет.

– Думаю, я бы с удовольствием услышала ваш рассказ о том, как все прошло в «Сломанном колесе».

– Не сомневаюсь.

– Это не ответ, – надулась она, придержав его за рукав, когда он хотел подвести ее к сестре.

– Ну, хорошо, обещаю все вам рассказать, и тогда вы можете снова мне отказать, но на этот раз вполне обоснованно.