Пролог

У Лидии Кейн был умный и проницательный взгляд. Хоуп Теннер смотрела в ее глаза, черпая в них силы, когда накатывал очередной приступ боли. Схватки шли почти непрерывно и с каждым разом становились сильнее, а ноги вздрагивали — то ли от боли, то ли от страха. Она сама толком не понимала. Ей было всего семнадцать.

— Вот оно, — сказала Лидия от изножья кровати. — Ты почти у цели, милая. Просто расслабься и дыши.

— Я хочу тужиться, — с трудом выговорила Хоуп. Она не перенашивала, но все равно очень беспокоилась за исход родов. Лидия смазала ей шейку матки гормональной мазью и сказала, что это должно запустить процесс родов. Но ребенок оказался упрямым. Схватки начались на исходе дня и только сейчас, в четыре часа утра, они, наконец, стали по-настоящему сильными.

«Еще одно наказание Божье», — решила Хоуп. Она сбежала от братьев, отказываясь делать то, что ее отец называл желанием Бога, и теперь расплачивалась за это.

— Пока еще рано тужиться, — твердо сказала Лидия. — Матка полностью не раскрылась, и могут быть разрывы. А мы этого не хотим. Постарайся отдохнуть, пока я оценю результаты последних схваток.

Лидия стала проверять, насколько продвинулся вперед ребенок, и Хоуп уставилась в потолок. Она очень устала оттого, что ее щупают внутри и снаружи, но никогда бы в этом не призналась. Лидия может счесть ее неблагодарной. Почти всю беременность она провела в полном одиночестве, бесцельно мотаясь из города в город. И не собиралась сейчас злить единственного человека, который взял ее к себе жить. Лидия была такой решительной, такой сильной. И как Хоуп ни любила ее и как ею ни восхищалась, все равно немного ее побаивалась. Лидии было около шестидесяти, и она владела родильным центром. Но при этом она не была этакой доброй бабушкой и ничем не напоминала терпеливую мать Хоуп. Высокая и угловатая, с пронизывающим взглядом серых глаз и седыми волосами. Она часто бывала резка. Казалось, знала все на свете и могла заставить людей — а может, даже события — подчиняться ее желаниям. Лидия раздавала приказы, как и отец Хоуп, и последнюю это безмерно удивляло. Она не подозревала, что женщины могут обладать такой властью.

— Все в порядке? — спросила Хоуп, слабая, дрожащая и измотанная.

— Просто прекрасно.

Лидия стала водить по ее лицу ледяными кубиками. Кулон, который она всегда носила на шее, — мать, укачивающая младенца, — закачался и привлек внимание Хоуп. Она уже давно с жадностью смотрела на него. Она тосковала по любви, поддержке и защите, которые тот символизировал. Но Хоуп знала, что не сможет так прижать к себе своего ребенка. Этого, во всяком случае.

Закончив протирать ее лоб, Лидия снова стала массировать ей ногу. Она утверждала, что, нажимая на определенные точки, можно ослабить боль — и назвала это рефлексологией. Но Хоуп не была уверена, что это помогает. С ее точки зрения, единственное, что давал этот массаж, — возможность немного отвлечься.

— Теперь уже недолго осталось, — заверила ее Лидия, поглядывая на часы, словно куда-то опаздывала. Казалось, она тоже хочет, чтобы ребенок Хоуп родился поскорее. — Я бы перевела тебя в больницу, если бы было о чем волноваться, — продолжала она все тем же непререкаемым тоном. — Время тянется медленно, я знаю. Но сердцебиение ребенка сильное и ровное, он продвигается вперед. Первые роды часто бывают долгими.

Лидия как-то упомянула, что работает домашней акушеркой уже больше тридцати лет. Конечно, она знает, о чем говорит. Но Хоуп доверяла ей независимо от профессионального опыта. Именно мужчины всегда подводили ее…

Подкатила очередная схватка. Подавив мучительный стон, Хоуп сжала руки в кулаки и стиснула зубы. Она не знала, сколько еще сможет выдержать. Казалось, кто-то раз за разом всаживает ей в живот нож.

Вокруг было тихо, только где-то неподалеку играла негромкая музыка. Не было ни Паркера Рейнольдса, администратора родильного центра, ни остальных акушерок, ни клерков. Все они ушли задолго до того, как Лидия разбудила Хоуп. В «Доме рождений» они были одни. С ароматными свечами, неярким светом и умиротворяющей музыкой ее палата была призвана стать уютной, как родной дом. Но желто-бирюзовые обои, покрытый испанской плиткой пол и деревянные ставни на окнах совсем не походили на тот дом, что был у Хоуп. В детстве она спала в одной спальне с тремя, а то и четырьмя сестрами. А свечи зажигали, только когда электричество отключали за неуплату. И слушать ей разрешали только классическую музыку и церковные гимны.

— Хорошая девочка, — сказала Лидия, когда Хоуп справилась со схваткой.

В данный момент Хоуп мало волновало, что у нее могут быть разрывы. Ей и так казалось, что, продвигаясь к выходу, ребенок делает в ее внутренностях дыру. Она просто не хотела вызвать недовольство Лидии. Несколько недель назад ультразвук показал, что у нее родится девочка, и Лидия обещала, что подыщет ей хороший дом. Хоуп не хотелось давать ей хоть малейшую причину нарушить свое обещание. В основном потому, что Лидия нарисовала поистине идиллическую картинку будущего ее ребенка. У ее малышки будет своя кроватка и одеяльце ей под цвет, и подушечки-бамперы, и игрушки, висящие над ней. Любящие родители будут возить ее на уроки танцев, помогать с домашними заданиями и потом отдадут учиться в колледж. А когда придет время, они оплатят для нее прекрасную свадьбу. Ее дочь выйдет замуж за доброго и сильного мужчину, у нее будет нормальная семья, и в конце концов она даже станет бабушкой. Она будет носить магазинную одежду и слушать любую музыку, какую захочет.

Ей будет приятно ощущать себя женщиной. И что самое хорошее, она никогда не узнает, какой судьбы избежала.

Хоуп больше всего на свете хотелось такой жизни для своего ребенка. Когда ее дочь появится на свет и начнет свою жизнь, похожую на сказку, будет уже не важно, что случится с самой Хоуп.

Она уже подарила дочке единственное, что могла.

Шанс на лучшую жизнь. Она спасла ее от братьев.

— Сделка отменяется, — категорично заявила Лидия, заходя к себе в кабинет с новорожденным ребенком на руках. Ребенком Хоуп.

Страх забил глотку Паркеру Рейнольдсу. Он быстро глянул на своего тестя, конгрессмена Джона Барлоу, который ждал вместе с ним. Потом он перевел взгляд на ребенка, за которым они пришли.

— Что-то не так? — спросил он. — Что-то с Хоуп?

— И мать и ребенок в полном порядке, но… — она посмотрела на мужчин, — это — мальчик.

Мальчик… Сердце Паркера глухо забилось. Мальчик мог все изменить.

— Хоуп уже знает?

— Я еще не сказала ей, но…

— Отлично! — прервал Лидию конгрессмен. — Вы переживали, что будет выглядеть подозрительно, если Паркер и Ванесса получат новорожденного сразу после того, как Хоуп родит. Теперь им не придется переезжать, и вам не нужно будет искать нового администратора. Никто ни о чем не догадается.

Разрывающийся от сомнений Паркер сунул руки в карманы и отвернулся к окну. После двух выкидышей его жена так и не смогла больше забеременеть. А сейчас состояние ее здоровья не позволяет даже пытаться. Она больна, несчастна и в такой депрессии, что не встает с постели даже в «хорошие» дни. Она говорила, что ребенок все изменил бы, что он дал бы ей желание жить.

Паркер верил, что так и будет. Он верил, что, как муж, обязан сделать все, чтобы спасти ее. Но из-за болезни Ванессы с ними не соглашалось работать ни одно агентство по усыновлению. Так что это был его единственный шанс.

— Пол ребенка играл большую роль в ее решении отдать его на усыновление, — объяснила Лидия.

— Я бы не был в этом так уверен, — ответил Джон. — Прокормить мальчика ей будет не легче, чем прокормить девочку. Давайте называть вещи своими именами — она семнадцатилетняя девчонка, сбежавшая из дома. Что она может дать этому ребенку?

Паркер почувствовал, что его решимость заколебалась еще сильнее. Все казалось таким простым, когда он пришел к тестю с этой идеей две недели тому назад. Ванессе нужен ребенок. Ребенку Хоуп нужна семья. Лидии нужны деньги, чтобы держать на плаву родильный центр. Но сейчас простым это уже не казалось. Это казалось практически нереальным.

— Хоуп заслуживает права принимать решение, имея полную информацию, — сказал он.

— Ни черта подобного, — возразил Джон. — Не заслуживает она такого. Из твоих слов я понял, что миссис Кейн поселила ее у себя и целых два месяца заботилась о ней.

— У меня не было скрытых мотивов, когда я принимала ее к себе, — сказала Лидия.

— Не собираюсь заводить спор о чистоте ваших помыслов, — сказал Джон. — Просто выполните условия сделки. Я уже заплатил вам требуемую сумму.

Лидия прижала к себе ребенка.

— Я верну вам деньги.

— Когда?

Паркер знал, что ей будет трудно ответить на этот вопрос. Последние полгода родильный центр находился на грани закрытия. Деньги были уже потрачены на оплату счетов, зарплату сотрудников и оборудование.

— Как только смогу, — резко ответила Лидия.

— Принимая во внимание, что вы вкладываете в центр каждый цент, который получаете, не думаю, что было бы очень умно давать вам кредит, — сказал Джон. — Кроме того, мне не нужно, чтобы вы возвращали мне деньги. Я хочу получить обещанного вами ребенка.

Лидия подавленно оглядела кабинет.

— Этот центр — вся моя жизнь, — сказала она. — Я люблю его и сражаюсь за него больше тридцати лет. Но на этот раз я зашла слишком далеко. То, что мы делаем, противоречит моим убеждениям.

— Что мы делаем? — повторил Джон. — Вы уже сделали это, миссис Кейн. Вы сделали, когда взяли у меня деньги. — Он нетерпеливо махнул рукой. — Но сейчас вы пытаетесь сделать из мухи слона. Вы ничем не навредите матери этого ребенка. Так что пойдите и скажите ей, что отдаете ее ребенка на усыновление. В определенном смысле, конечно. Оно не будет оформлено законно, но какое это имеет значение? Вы…

— Какое значение? Как вы можете! — прервала его Лидия. — Мы нарушаем закон, конгрессмен. Вы-то уж должны понимать это лучше других.

Тесть Паркера умело натянул маску политика.

— Закон тут ни при чем. Главное, что ребенку ничего не угрожает. Он попадет в хороший дом, и нам обоим это известно.

Лидия долго смотрела на малыша, потом встретилась взглядом с Джоном.

— Ваша дочь тяжело больна. И как ни больно мне это говорить, я все равно скажу. Хоть никто из вас не хочет этого признавать, но есть шанс… — она бросила на Паркера извиняющийся взгляд, — что она не выкарабкается. Именно поэтому ей сейчас не получить ребенка законным путем.

— Вы думаете, я этого не знаю?! — загремел тесть Паркера, забыв про свое обычное «давайте поговорим об этом спокойно». — Я знаю, что моя дочь нездорова. И именно поэтому я не пойду объяснять ей, что она не сможет получить этого ребенка!

Паркер смотрел на их лица, отражающиеся в оконном стекле, и периодически переводил взгляд на лесной пейзаж. Он испытывал сильное желание встать и высказать свое мнение по некоторым пунктам. Хотя и не был уверен, что полностью на стороне Джона или самой Лидии. Он знал, как сильно жена хотела ребенка. И он хотел, чтобы она его получила. Но сейчас появился крошечный малыш, которого он должен привезти домой. И Паркера беспокоило совсем не то, что у него не было никаких прав забирать его — ни юридических, ни кровных, — его беспокоила необходимость лгать юной Хоуп. В этой девочке была какая-то хрупкость. И невинность. Ее симпатичное личико вспыхивало от радости всякий раз, когда кто-то по-доброму обращался к ней, даже по самому ничтожному поводу. И хотя отчасти он верил, что ребенок поможет жене выздороветь, чувствовал себя последним подонком, который использует отчаяние и доверие беззащитной девочки ради того, чтобы его тесть купил нечто, что он не имеет право покупать. Они с Лидией всю жизнь жили на соседних улицах, и она взяла его на работу в родильный центр сразу после окончания колледжа. Ему было противно, что он использует ее отчаянные попытки спасти центр.

— Какая разница, где будет расти ребенок, если о нем станут хорошо заботиться? — спросил Джон у Лидии. — Если вы отдадите ребенка на усыновление, нет гарантии, что он попадет в лучшие условия. Так вы по крайней мере знаете, что Паркер и Ванесса будут любить ребенка и заботиться о нем, как о своем собственном.

— И все равно это остается продажей, — сказала Лидия и ссутулилась.

— Верните мне потом эти деньги, если от этого вам станет легче, но Ванесса должна получить ребенка.

Паркер обернулся к ним и все-таки заговорил. Он понимал боль Лидии и чувствовал за это ответственность. Но они зашли слишком далеко, чтобы повернуть назад.

— Лидия, вы ведь знаете, что я дам этому ребенку все, что смогу. И он может все изменить для Ванессы.

Несколько секунд она не отрываясь смотрела на него, потом медленно подошла.

— Тогда тебе лучше отвезти его домой, — сказала она. — И ни слова больше об этом. Пока это зависит от меня.

С этими словами она быстро вышла из комнаты, а Паркер впервые взял на руки своего сына.