Глава 2
Кредитная карточка, должно быть, принадлежит женщине, которая в понедельник сидела напротив него в ресторане, решил Клиф Хардинг. Он заметил ее. Да и как было не заметить — в «Блинном дворце» сидели только они вдвоем. Время ланча миновало, а для обеда было слишком рано.
Женщина, примерно его возраста, была привлекательна, но казалась расстроенной, погруженной в мысли. И Клиф был бы удивлен, если бы она его запомнила. Они оплатили свои заказы практически одновременно, и, похоже, именно в тот момент все и произошло. Его счет был верен, но в свой кошелек он положил кредитную карточку Грейс Шерман. А в ее руки, очевидно, попала его карточка.
Всю неделю он был занят делами и понятия не имел, что носит чужую карточку VISA. Если бы на эту досадную ошибку не указал клерк в аптеке, Клиф, вероятно, не заметил бы этого куда дольше.
Оказавшись дома, он сразу же попытался найти в телефонном справочнике номер Грейс Шерман, но безуспешно. Зато он смог найти номер Д. и Г. Шерман, проживающих по адресу 204, Роузвуд-Лейн, Кедровая Бухта. Голос на автоответчике принадлежал женщине, поэтому он оставил сообщение и стал ждать, когда она перезвонит. До сих пор ему никто не позвонил, и он подозревал, что Шерман оказалась лишь однофамилицей. Вероятно, ему следует отдать кредитную карточку менеджеру «Блинного дворца» и попросить обменять на свою.
Позже у Клифа нашлось множество причин, чтобы поехать в Кедровую Бухту. В июне ему позвонила Шарлота Джефферсон, знакомая его дедушки, которого сам он никогда не знал. Клиф не испытывал теплых чувств к Тому Хардингу, пусть тот и был популярным Поющим ковбоем — кинозвездой тридцатых и середины пятидесятых годов. Том Хардинг оставил отца Клифа и бабушку в поисках славы. К концу жизни он, должно быть, сожалел о той боли, которую причинил своим близким. Но было уже слишком поздно. Клиф был его единственным внуком, и, по словам Шарлоты Джефферсон, пожилой мужчина хотел увидеться с ним.
Шарлоте было около семидесяти, но энергия ее перехлестывала через край. Она поддерживала его дедушку, работая на общественных началах в центре послебольничного долечивания в Кедровой Бухте. Она прониклась симпатией к пожилому мужчине. По словам Шарлоты, они стали настоящими друзьями.
Старый Том потерял способность говорить после обширного инсульта, но, очевидно, Шарлота могла прекрасно с ним общаться. Она сказала Клифу, что Том прямо перед смертью отдал ей ключ. Шарлота обнаружила в камере хранения его личные вещи и пришла к выводу, что Том в свое время был телевизионной звездой, популярным Поющим ковбоем. Как единственный родственник Тома, Клиф имел право унаследовать эти вещи.
Вначале Клиф не хотел ничего иметь в память о деде, но Шарлота сделала все возможное и невозможное, чтобы вещи Тома — рекламные плакаты, рукописи и шестизарядный револьвер — оказались у Клифа, хочет он того или нет.
Встретившись с Шарлотой, Клиф понял, почему его дедушка так уверенно чувствовал себя с этой пожилой женщиной. И почему они так скоро смогли стать друзьями.
У Клифа вошло в привычку заезжать к Шарлоте или звонить ей раз в две недели. Шарлота получала удовольствие от этих визитов и с гордостью рассказывала ему о двоих своих детях и внуках. Ее сын Уилл, если Клиф верно помнил, жил где-то на юге. Дочь Шарлоты Оливия paботала судьей по семейным делам в Кедровой Бухте. Клиф пока не встречал Оливию, хотя и задавался вопросом, может ли хоть одна женщина соответствовать тому, что рассказала о ней Шарлота.
Сейчас, хорошенько рассмотрев все вещи, которые Шарлота вынесла из камеры хранения, Клиф по достоинству оценил ее поступок. Он не смог придумать лучшего способа отблагодарить женщину, чем отдать ей один из плакатов, предварительно вставив его в рамку. Шарлота на самом деле полюбила Тома Хардинга еще до того, как узнала, что когда-то он был Поющим ковбоем.
Клиф припарковал грузовик на крутом холме над бухтой. С упакованным плакатом в руках он поднялся по нескольким ступеням, которые вели к крыльцу большого семейного дома. Как обычно, Гарри, любимый кот Шарлоты, свернувшись, спал на окне в гостиной. Клиф еще не успел нажать на кнопку дверного звонка, как услышал, что Шарлота отпирает замки.
У него никогда не было возможности посчитать, сколько замков у Шарлоты, но он подозревал, что даже Гудини не смог бы проникнуть внутрь. Клиф понятия не имел, что такое ценное она прятала, но знал — все ценности лежат под стопкой колготок.
— Клиф, какой приятный сюрприз! — проворковала она, отпирая замки на сетчатой двери — сначала первый, а затем второй. — Жаль, ты не предупредил, что заедешь. Я бы испекла печенье.
Именно поэтому Клиф и не стал звонить заранее. Похоже, Шарлота поставила себе целью откормить его. Клиф же усердно старался сбросить вес. За первую половину года ему удалось потерять четыре с половиной килограмма, хотя он готов был поклясться, что куда легче уменьшить размер скалы. До выхода на пенсию ему никогда не приходилось беспокоиться о своем весе.
— Я кое-что принес вам, — проговорил Клиф, когда Шарлота открыла наконец перед ним сетчатую дверь.
Гарри поднял голову, посмотрел на гостя и, похоже решив, что Клиф настроен дружески, сразу закрыл глаза и погрузился в сон.
— Садись, я сварю кофе, — пригласила Шарлота. — И у меня есть бисквитный торт.
— Не стоит беспокоиться, Шарлота.
Клиф знал, что протестовать бесполезно, но все равно попытался урезонить гостеприимную хозяйку. Он заехал всего на несколько минут и собирался еще забросить кредитную карточку Грейс Шерман в «Блинный дворец». Кстати, ему стоит спросить Шарлоту, не знает ли она Грейс, поскольку создавалось впечатление, что эта пожилая женщина знакома практически с каждым в Кедровой Бухте.
— Ты конечно же голоден, — обиженно произнесла Шарлота.
— Шарлота, — настаивал Клиф, — откройте-ка лучше ваш подарок.
Он не был запакован, но магазин положил рамку в картонную коробку.
— Это для меня? — Шарлота удивленно посмотрела на Клифа.
Он усмехнулся и кивнул, наслаждаясь ее реакцией. Шарлота была из тех, кто постоянно дарят что-то другим, но чувствуют себя неуверенно, получая подарки.
Шарлота открыла коробку, и Клиф помог ей достать рамку. Он поднял плакат и услышал тихий восхищенный вздох, когда Шарлота поняла, что за подарок он ей преподнес. Она прикрыла рот рукой, на глаза навернулись слезы.
— О, Клиф, тебе не стоило этого делать, — проговорила она, пытаясь сморгнуть слезы. — Этот плакат слишком ценен, чтобы вручать его мне.
— Чепуха. Я уверен, что мой дед хотел бы, чтобы плакат остался у вас. Если бы не вы, у меня не было бы ни одной этой вещи.
И без нее Клиф ничего не узнал бы о своем дедушке, кроме того, что ему рассказал отец. Сейчас он знал Тома не как помешанного на славе эгоиста, но как раскаивающегося пожилого мужчину, который хотел бы вернуться назад и сделать совсем другой выбор.
— Ты оказался крепким орешком, — нахмурившись, напомнила ему Шарлота.
Клиф вынужден был согласиться. Но и ей упорства не занимать — писала и звонила непрестанно. Если бы он к ней не приехал, Шарлота все привезла бы сама, выехав на трассу на машине, которую никогда не водила со скоростью больше сорока миль в час. Клиф был уверен в этом. Тем временем Шарлота достала кружевной платок из кармана передника и громко высморкалась.
— Я не знаю, что и сказать.
— Хотите, я повешу плакат?
— Да, пожалуйста.
Клиф прихватил с собой все необходимое, предполагая, что Шарлоте потребуется его помощь.
— Думаешь, будет некрасиво, если я повешу его у себя в спальне? — поинтересовалась она.
— На мой взгляд, это превосходный выбор, — заверил ее Клиф.
Он последовал за хозяйкой по длинному коридору в дальний конец дома. Двухспальная кровать с простой изогнутой спинкой. Старомодный туалетный столик с большим зеркалом напротив. В комнате находился также удобный стул со старой зеленой обивкой и стол, на котором стояла лампа для чтения. Судя по стопке книг на столе, Клиф предположил, что Шарлота читает именно в этой комнате.
— Может, здесь? — спросила она, указывая на свободное место на белой стене напротив кровати.
На комоде стояло несколько фотографий. У Клифа не было возможности рассмотреть их, однако одна привлекла его внимание. Шарлота перехватила его взгляд и потянулась к рамке.
— Это Оливия, когда ей было шесть месяцев, — проговорила Шарлота, указывая на снимок малыша. — Она уже тогда была необыкновенным ребенком.
Клиф подавил улыбку. Шестимесячная Оливия посасывала большой палец на своей ноге и кривилась с беззубым очарованием. Клиф мог только представить, что сказала бы судья, узнай она, что посторонний мужчина видел эту ее фотографию.
— Мам? — практически в тот же момент из гостиной раздался женский голос. — Ты в порядке? Передняя дверь открыта и…
— О боже… — Шарлота торопливо вышла из спальни. — Оливия?
— Дверь была не заперта, а ты никогда… — взволнованно говорила Оливия, встретив Шарлоту в коридоре.
Она смолкла, не закончив фразу, когда следом за Шарлотой из спальни вышел Клиф. Оливия перевела взгляд с матери на Клифа.
— Привет, — проговорил он, наслаждаясь озадаченным взглядом женщины.
Оливия была и в самом деле удивительно привлекательна. Сейчас, вероятно, не лучшее время спрашивать — неужели она и сейчас может дотянуться ногой до губ. Клиф не смог сдержать улыбки. Сходство матери и дочери было наиболее очевидно в глазах, хотя глаза дочери были карие. Если бы Клиф не знал, что Оливия работает судьей, то все равно предположил бы, что она занимает ответственную должность, по тому особому достоинству, с которым она держалась. Она была среднего роста, почти его ровесница, но ее волосы по-прежнему оставались блестящими, а каштановый цвет не утратил яркости.
— Я Клиф Хардинг, — проговорил он, делая шаг вперед и протягивая руку.
— Внук Тома, — добавила Шарлота. — Он вешал мне плакат Поющего ковбоя.
— О, боже мой, вы Клиф Хардинг! — Теперь ее лицо просветлело.
— Именно это я и сказала, — пробормотала Шарлота.
— У него кредитная карточка Грейс.
— Вы знаете Грейс Шерман?
— Мы дружим уже много лет, — кивнула Оливия. — Она собиралась перезвонить вам сегодня вечером.
Шарлота беспомощно переводила взгляд с одного на другого, будто пропустила кульминационный момент хорошей шутки.
Клиф объяснил ситуацию.
— Вам лучше разобраться с этим как можно скорее, — посоветовала Шарлота. — Лично я не пользуюсь кредитными карточками. От них создается впечатление, будто носишь с собой деньги из игры «Монополия».
— Я надеялся получить назад мою кредитку, — проговорил Клиф. — Думаете, я смогу заехать к Грейс?
— Она работает в библиотеке, — подсказала Шарлота. — Ты можешь оставить автомобиль здесь и пройти туда пешком. Библиотека всего в нескольких кварталах отсюда, и денек выдался на редкость солнечный.
— Да, вам следует встретиться с Грейс, — поддержала мать Оливия.
Она отвела от него взгляд, и теперь уже Клиф задался вопросом, не пропустил ли что-то он сам.
— О да, — согласилась Шарлота. — Оливия права, вам следует встретиться с Грейс. Ей нужна помощь друга-мужчины, после того, что с ней сделал Дэн.
— Дэн, — быстро добавила Оливия, — это ее муж. Точнее, бывший муж. Он исчез в начале года.
Женщины увлеклись разговором о месте нахождения Дэна, высказывая собственное подозрение, что он оставил Грейс и уехал с другой женщиной.
— Грейс подала на развод в прошлый понедельник, — сказала Оливия.
В тот же день, когда произошла путаница с кредитками. Неудивительно, что она казалась отстраненной и озабоченной. И неудивительно, что она была там одна. Впрочем, Клиф заметил бы ее, даже находись она среди огромной толпы.
Грейс Шерман выглядела как… как дикий горный цветок. Клиф не был в душе романтиком и не мог сказать, почему подумал о Грейс столь поэтично, однако именно эта картина пришла ему в голову. Цветок, который цветет, несмотря на холод, ветер и невзгоды. Грейс привлекла его. Прошло очень много времени с тех пор, когда он смотрел на женщину, на любую женщину, так, как теперь смотрел на Грейс.
— Думаю, я пройдусь до библиотеки, — пробормотал Клиф.
— Хорошая идея, — радостно одобрила Оливия.
Дочь Шарлоты, казалось, изо всех сил желает отослать его уговорить встретиться с ее подругой. Если дело было в этом, Клифу не нужно было побуждение. Попрощавшись с Шарлотой и Оливией, он пошел вниз по улице в направлении береговой линии. Это был его первый визит в библиотеку, и Клиф остановился, чтобы восхититься настенным рисунком снаружи. В городе можно было увидеть и другие рисунки, которыми он восхищался.
Клиф вошел в библиотеку. Грейс Шерман стояла возле стола. Он подошел ближе, и она подняла на него глаза.
— Я могу вам помочь?
— Я Клиф Хардинг, — представился он.
— О, здравствуйте… Вы тот человек, у кого моя кредитка, а ваша — у меня, — сказала Грейс, хотя ей потребовалось некоторое время, чтобы осознать его имя. — Я должна была узнать вас. Подождите минуту, я принесу сумочку. Я собиралась перезвонить вам сегодня вечером.
— Да, Оливия сказала мне.
— Вы знаете Оливию?
— Мы встретились сегодня у Шарлоты.
Грейс вновь помедлила, будто ей требовалось время, чтобы восстановить цепь событий.
— Вы внук Тома Хардинга. Шарлота часто говорит о нас. Извините, я не сразу сообразила, кто вы. Простите, я вернусь через мгновение.
— Конечно, не торопитесь, я подожду.
Грейс исчезла в маленьком кабинете, который находился за стойкой, и вернулась с сумочкой. Его кредитка была уложена в маленький белый конверт. Они обменялись карточками, посмеялись над тем, что произошло, пнем молча смотрели друг на друга в течение нескольких секунд.
Сейчас или никогда, решил Клиф.
— Я думаю, может, мы могли бы как-нибудь посмеяться над этим забавным происшествием за ужином.
Прошли годы с тех пор, как Клиф приглашал женщину на свидание, и поэтому он чувствовал себя неловко. Не услышав ответа, он решил, что повел себя неверно.
— Ужин? — наконец эхом отозвалась Грейс. — Мы, вдвоем?
— Я разведен уже пять лет, — быстро заговорил Клиф. — И не встречался с женщинами после того, как ушла моя жена и… Может, пришло время сделать это?
— Понимаю, — произнесла Грейс, глядя на него. — То есть… — Она замолчала и сделала еще один громкий вздох, подняв руку к шее. — Спасибо. Вы и представления не имеете, насколько мне лестно ваше приглашение. Но, к сожалению, я пока к этому не готова.
Это был честный ответ.
— А когда вы будете готовы?
— Я… не могу сказать. Я лишь на днях подала на развод. И думаю, будет неправильно видеться с кем-нибудь, пока я не стану свободной по закону. — Грейс отвела взгляд. — Думаю, вы слышали о моем муже?
— Я буду ждать, Грейс, а я мужчина терпеливый, — медленно кивнул Клиф.
Их глаза встретились, и Клиф увидел зарождающуюся улыбку. Он очень надеялся увидеть ее вновь. И скоро.
— Тебя что-то беспокоит, — проговорил Джек, откидываясь на спинку дивана в комнате Оливии.
Он сидел перед телевизором с большим экраном. Они с Оливией всегда встречались вечером по вторникам. В этот раз Оливия пригласила его поужинать и заодно посмотреть фильм «Новые сыщики» по каналу «Дискавери». Недавно они договорились по очереди покупать еду. На этой неделе была очередь Оливии, и она приготовила запеченного цыпленка, который был достоин кулинарной награды. Джек же обычно приносил еду из ресторана.
— О чем ты, я не пойму? — пожала плечами Оливия.
— Ты и слова не сказала за весь вечер.
Оливия вздохнула и положила руку ему на плечо. Этот день был памятным для Джека — ровно девять месяцев назад он вошел в зал заседаний Оливии. В поиске новой темы для местной газеты он отправился на заседание суда по разводам. Джек по собственному опыту знал, что последует далее, и стал ждать. Но Оливия удивила его. Молодая пара — Ян и Сесилия — стояла перед ней вместе со своими адвокатами. Очередной развод, два человека с разбитым сердцем. Им было очень больно, Джек видел это и сдавался вопросом, заметил ли их состояние кто-нибудь еще. Он полагал, что все вовлеченные в судебный процесс слепы к чувствам людей, чья жизнь потерпела крах.
Рэндаллы потеряли новорожденную дочь, вспомнил Джек. Они просили Оливию аннулировать их добрачный контракт, чтобы подать на развод. Однако Оливия отклонила просьбу и, по существу, удержала их от развода. Колонка Джека в те выходные воздала Оливии должное за храбрость.
Оливия не оценила нежелательное внимание, но все равно простила Джека. И спустя месяцы он узнал Оливию Локхарт. Они стали близки, и он начал надеяться, что у их отношений есть будущее.
— Так ты скажешь мне? — спросил он, размышляя, не придал ли он ее молчанию большее, чем требовалось, значение.
Этим вечером и у него был повод тревожиться, но пока Джек не решился на откровенность.
— Я беспокоюсь за Джастин, — спустя минуту ответила Оливия.
— Что с ней?
Насколько Джек знал, дочь Оливии была влюблена в своего мужа-рыбака.
— В прошлую пятницу она обедала с Уорреном Сагетом.
— С Уорреном?
Джек никогда не понимал, что дочь Оливии нашла в земельном застройщике. Теперь, когда Джастин вышла замуж за Сета, он надеялся, что Уоррен быстро найдет ей замену.
— Ты слышала об этом, или Джастин сама рассказала?
— Я слышала, — проговорила Оливия и прикусила нижнюю губу. — Джастин не слишком откровенничает со мной. — Она обеспокоенно посмотрела на Джека. — Думаю… она сожалеет, что вышла замуж за Сета.
Это было серьезно. Джек сел ровнее и нахмурился, пытаясь придумать что-нибудь убедительное. Но и его самого нельзя было назвать экспертом в отношениях между родителями и детьми. Его связь с собственным сыном была зыбка, и тому имелась веская причина. В детстве Эрик переболел лейкемией, а Джек из-за переживаний пристрастился к алкоголю и на годы отстранился от жены и сына.
После развода родителей Эрик не захотел иметь ничего общего с отцом. Джек не мог винить мальчика, но очень из-за этого переживал. Теперь, спустя семь лет, благодаря поддержке Оливии Джек восстановил отношения с сыном.
У Оливии и ее дочери тоже было непонимание, только совершенно по другому поводу.
— А ты спроси ее, — посоветовал Джек. — Она, вероятно, все объяснит тебе.
— Я не могу… — резко мотнула головой Оливия. — Джастин взорвется из-за моего вмешательства. Я не решусь сказать ни слова, пока она сама не поднимет эту тему. И не хочу, чтобы она знала, что я слышала о ее обеде с Уорреном, — она обвинит меня в том, что я слушаю сплетни. — Оливия спустила с дивана ноги и наклонилась вперед. — Как может быть такое — в суде я принимаю решения, которые влияют на будущее нашего общества, но не могу открыто поговорить со своей дочерью?
Точно такой же вопрос задавал себе Джек относительно своего сына. Каждую неделю он писал о важных вопросах в газете «Хроники Кедровой Бухты», не боясь открыто высказывать свое мнение. Но стоило заговорить с собственным сыном — и уверенность бесследно исчезала. Джек боялся сказать слишком много или слишком мало, боялся, что его слова прозвучат осуждающе или равнодушно.
— Сегодня звонил Эрик, — невесело проговорил Джек. — Он был расстроен, и я не знал, что посоветовать ему. Он обратился ко мне с проблемой, и я должен был суметь помочь ему.
— А что за проблема?
Оливия знала, что для Эрика обратиться к отцу было настоящим прорывом. Когда Джек не ответил, Оливия провела рукой по его спине.
— Джек?..
— Девушка, с которой живет Эрик, беременна.
— Они не предохранялись?
— Нет. Эрик не видел в этом необходимости.
— Я не понимаю, почему молодые люди не могут занести малыша, если они не предохраняются? — тихо засмеялась Оливия.
— Эрик в детстве перенес рак, а лекарства и различные процедуры сделали его стерильным. Доктора сказали нам об этом много лет назад.
— То есть выходит, что ребенок не его? — нахмурилась Оливия.
— Эрик знает, что не может иметь детей. — Джек устало потер глаза.
— О, милый…
Джек хотел посоветовать сыну что-нибудь полезное, но у пего не нашлось слов ни ободрить его, ни подсказать ему правильное решение. Он повесил трубку с чувством, что в очередной раз подвел Эрика.
Галерея на Харбор-стрит была пустынна. Пользуясь передышкой, Мэрилин прошла в заднюю комнату, чтобы выпить чашечку кофе. Выходные обычно тянулись медленно, особенно осенью. В летние месяцы галерея была притягательным местом для туристов и поток посетителей не ослабевал. Мэрилин радовалась временному затишью, приходящему с осенью, и тем более потому, что скоро начнется рождественская лихорадка. К ней уже начали потихоньку готовиться.
Сегодня должен заехать Джон Бауман. Последний раз Мэрилин видела его в июне и вспоминала их встречу со смущением. Джон был замкнутым, скромным мужчиной, не склонным вести светские беседы. Она старалась расшевелить его, вовлечь в разговор, но, как оказалось, только сама болтала без умолку. Когда Джон ушел, Мэрилин хотелось ударить себя за неуместное рвение.
Она едва успела налить кофе, как в выставочном зале послышались шаги. Сделав быстрый глоток, Мэрилин отставила кружку в сторону и поспешила поприветствовать посетителя.
— Добро пожаловать, — проговорила она, и ее лицо просветлело. — Джон, я только что думала о вас.
Его фотографии долгое время были едва ли не самыми популярными из тех, что они продавали. Галерея специализировалась на различных художественных произведениях: масляная живопись и акварели, мраморные и бронзовые скульптуры, фарфоровые статуэтки и гончарные изделия. Но Джон был единственным фотографом, чьи работы выставлялись в галерее.
Его снимки были черно-белыми и цветными, снимал он и пейзажи, и детали природы, например крупный план грубого камня на пляже или причудливую кору дерева. Иногда он фокусировался на шлюпке, гонимой ветром, или на рыбацкой лачуге. Но никогда на его фотографиях не было людей. Мэрилин восхищалась тем, как хорошо он умел находить простоту в сложном пейзаже, открывать для зрителя базовые формы и линии. Она приходила в восторг от того, как Джон обнаруживал сложное в малом, в простых деталях. Он был настоящим художником, который заставлял совершенно по-другому смотреть на обычные вещи.
Именно благодаря его работам Мэрилин и знала Джона. Насколько она поняла, он был человеком немногословным, но его работы буквально кричали. Именно поэтому Мэрилин хотелось узнать Джона получше. И еще потому, что она находила его неотразимым…
Джон Бауман был высоченным и гибким, носил длинные волосы, часто забранные в хвост. Джон не был привлекательным мужчиной в общепринятом смысле — заостренные черты лица, слишком большой нос. Во всем его облике было нечто ястребиное, и одевался он обычно — в джинсы и ковбойки.
Свои работы Джон начал приносить в галерею три года назад — несколько за один раз. Но между его визитами были долгие промежутки. Мэрилин работала в галерее десять лет и была знакома с большинством художников, которые жили неподалеку. Она часто общалась с ними, но с Джоном говорила очень редко и практически всегда о деле. И Мэрилин казалось странным, что ее любимый творец противится ее попыткам завязать дружбу.
— Я принес вам фотографии, — сказал он.
— Я очень на это надеялась. Все, что вы принесли в июне, уже распродано.
Услышав новость, Джон слегка усмехнулся. Улыбки Джона были настолько же редки, как и его слова.
— Людям нравятся ваши работы.
Похвала смутила Джона. Когда покупатели просили о встрече с ним, он всегда отказывался, не объясняя причин, но Мэрилин чувствовала, что, по его мнению, интерес публики должен быть сосредоточен на работе, а не на самом художнике.
— Я принесу фотографии, — резко произнес Джон, скрываясь за дверью черного хода.
Джон вернулся с фотографиями в рамках различных размеров. Он отнес их в заднюю комнату и сложил на стол Мэрилин.
— Я могу предложить вам чашечку кофе? — спросила Мэрилин.
Она частенько предлагала ему кофе и раньше, но Джон всегда отказывался.
— Конечно.
Мэрилин была уверена, что неправильно поняла его. И сказала себе, что абсурдно чувствовать такой энтузиазм оттого, что он наконец согласился. Мэрилин налила ему чашку кофе и жестом предложила сахар и сливки, но Джон покачал головой.
Они сели на стулья напротив друг друга, глядя в свои чашки.
— Ваши работы приобретают успех, — наконец произнесла Мэрилин.
— Вы разведены? — спросил Джон, проигнорировав ее замечание.
Вопрос застал Мэрилин врасплох. Она не была мастером вести светские беседы, но этот вопрос показался ей почти грубостью. И все-таки она решила ответить Джону, а затем вернуться к теме его творчества.
— Тринадцать лет. — Она редко рассказывала о своем браке. Была молода и незрела и заплатила высокую цену за свою ошибку. После развода вернула себе девичью фамилию и решила оставить печальный опыт за спиной. — А вы?
У Джона, похоже, был свой план на этот разговор, потому как он ответил ей вопросом на вопрос:
— Но вы не часто ходите на свидания, верно?
— Нет. А вы?
— Иногда.
— Вы женаты? — спросила Мэрилин, не сомневаясь, что у Джона есть жена.
— Нет.
— Разведены? — поспешила она задать вопрос.
Джон, очевидно, не считал нужным откровенничать в обмен на ее рассказ.
— Так почему вы не ходите на свидания? — стоял он на своем.
Мэрилин пожала плечами, выбирая невербальный ответ вместо пространных объяснений.
— Неужели вас никто не приглашает? — Джон отхлебнул кофе.
— Конечно приглашают. — Мэрилин предпочитала светские вечеринки личным свиданиям наедине. — А с чего вдруг такой интерес? Вы хотите куда-нибудь пригласить меня? — храбро поинтересовалась она.
Если бы Джон сделал это, она, вероятно, поддалась бы искушению. А может, и нет. Мрачные, таинственные мужчины опасны, и она уже выучила этот урок.
— Что он сделал с вами? — продолжал давить Джон. Мэрилин встала со стула, неуютно чувствуя себя оттого, как он уклонялся от ее вопросов, упорно задавая свои. И с каждым вопросом копал немного глубже, вторгаясь на территорию, которую она предпочитала оставлять заповедной.
— Скажите мне что-то, чего я о вас не знаю, — проговорила Мэрилин, бросая ему вызов взглядом.
— Я повар.
— Вы любите готовить?
— Нет, я шеф-повар в ресторане «У Андрэ».
Заведение было дорогим и находилось на берегу Такомы, там подавали морскую кухню.
— Я… Я не знала.
— Большинство и не знает. Но посредством этого я оплачиваю счета.
— Здесь есть кто-нибудь? — послышался из зала голос Келли.
Ее сестра не могла выбрать худшего момента для визита, и Мэрилин с сожалением взглянула в сторону выставочного зала.
— Это моя сестра.
— Я должен идти. — Джон сделал глоток кофе и отставил чашку в сторону.
— Останьтесь. — Мэрилин импульсивно протянула руку, касаясь его плеча. — Я уверена, она уйдет через минуту.
— Приходите к Андрэ, — проговорил Джон. — Я приготовлю для вас что-нибудь особенное.
Мэрилин не поняла, что Джон имел в виду — пригласил ее одну или с кем-нибудь. Но спрашивать казалось неудобно.
— Я так и сделаю, — ответила она, когда в комнату вошла Келли.
Сестра замерла на месте, и лицо ее исказилось от удивления и восторга, когда она обнаружила рядом с Мэрилин мужчину.
— Я Джон Бауман, — проговорил Джон в неловкой тишине. — И сейчас оставляю вас. Приятно было увидеться, Мэрилин.
— До свидания, — ответила Мэрилин, испытывая смесь удивления и сожаления.
А еще и предвкушение, призналась она самой себе. А такого чувства Мэрилин не испытывала много лет.
Келли наблюдала за уходящим мужчиной. И как только Джон оказался за пределами слышимости, поинтересовалась:
— Это был кто-то особенный?
— Просто один из наших художников, — ответила Мэрилин, не вдаваясь в подробности.
— Как держится мама? — спросила Келли, занимая стул, на котором совсем недавно сидел Джон.
— Лучше, чем я ожидала.
Первая встреча с адвокатом была сложной, но решимость помогла матери пройти ее.
— Папа вернется, — упорно произнесла Келли.
Мэрилин не стала спорить, хотя сама уже давно оставила надежду на то, что это случится.
— Ты ведь тоже не веришь? — с вызовом проговорила Келли.
Уже нет, Мэрилин оставила веру позади. Их отец исчез, а когда дело касалось мужчин, Мэрилин не слишком много ждала от них, даже от собственного отца.
Может ли Джон Бауман быть другим? Мэрилин решила пока не думать на эту тему.
— Папа вернется, — упрямо настаивала на своем Келли, когда Мэрилин проигнорировала ее вопрос.
— Время покажет. — Мэрилин потянулась за кофе.
