История 12
«Возрождать как русский город. Город русской славы!»
1
По окончании военного вуза я был направлен служить в одно из управлений штаба Северного флота. По прибытии в Североморск, я познакомился с офицером, уже около десяти лет служившим в одном из соединений главной базы флота. Он рассказал мне несколько интересных историй из местной жизни и сказал, что здесь, между прочим, командующий флотом весьма любопытный человек.
Звали командующего Семен Михайлович Лобов. Офицер сообщил также, что живет тот на территории штаба флота в домике, где никакой мебели кроме солдатской кровати, покрытой суконным одеялом, у адмирала нет. Любитель Гумилева, я тут же вспомнил «Туркестанских генералов»:
Под смутный говор, стройный гам,
Сквозь мерное сверканье балов
Так странно видеть по стенам
Высоких старых генералов…
И мне сказали, что никто
Из этих старых ветеранов,
Сквозь копий Греза и Ватто,
Средь мягких кресел и диванов,
Не скроет ветхую кровать,
Ему служившую в походах,
Чтоб вечно сердце волновать
Воспоминаньем о невзгодах.
И еще сказал мой новый знакомый, что под той кроватью всегда стоит канистра со спиртом. Надо полагать, адмирал периодически прикладывался к «шилу», как называют спирт на флоте. А когда командующий выходит на корабле в море, он якобы надевает матросский бушлат поверх адмиральского темно-синего кителя. Так ли это, мне не довелось узнать.
А вот спустя год, когда я покинул Северный флот и был переведен для дальнейшей службы в иное место, встретил я уже адмирала флота в одном из санаториев Министерства обороны СССР.
Столкнулись мы случайно. Он в одиночестве загорал на пляже в отдалении от всех. И вряд ли бы подошел к нему, ибо лично Семена Михайловича Лобова я не знал, если бы он меня не окликнул. Оказалось, что он видел меня из окна своего персонального автомобиля рядом со штабом Северного флота и, по его словам, я отчего-то запал ему в память, и он хотел убедиться, не ошибся ли он сейчас. Я подтвердил, что действительно состоял на службе в Северном флоте и помню тот день, когда командующий посмотрел на меня в открытое окно «Чайки», а я поприветствовал его как требует того устав.
Лобов Семен Михайлович / р. 15(29).2.1913, дер. Смольников, ныне Волоколамского р-на Московской обл. /, советский военачальник, адмирал флота (1970). Чл. КПСС с 1940. В ВМФ с 1932.
Итак, Семен Михайлович родился в 1913 году в довольно зажиточной семье в Подмосковье. В 1928 году по окончании семилетки он поступил в ФЗУ, которое закончил в 1932-м. Стал работатцна Люберецком электромеханическом заводе, а через год, в мае 1932 года, по комсомольскому призыву убыл на учебу в Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. По окончании которого служил на Тихоокеанском флоте командиром БЧ-2 СКР «Бурун», а с 15 декабря 1938 года помощником командира эсминца «Резкий».
В начале 1939 года его откомандировывают в Ленинград на курсы командиров миноносцев, по окончании их он возвращается назад и в звании старшего лейтенанта получает должность помощника командира эсминца «Разящий». А с 13 июня 1942 года возглавил экипаж эсминца «Резвый». В октябре 1942 года удостоен звания капитан-лейтенант, а в ноябре 1944 года капитан 3-го ранга. В составе Тихоокеанского флота в должности командира боевого корабля участвовал в войне с Японией.
Осенью 1946 года его перевели на Черноморский флот и назначили командиром 1-го дивизиона эсминцев. Будучи капитаном 2-го ранга, он участвовал в получении по репатриации итальянского флота крейсера «Emanuele Filiberto Duca D Aosto» — будущего «Керчь». В составе кораблей, которые перешли нам после раздела итальянского флота, был знаменитый линкор «Giulio Cesare» («Юлий Цезарь»), названный в СССР «Новороссийск». Его командиром был назначен популярный на Черноморском флоте капитан 1-го ранга Ю. К. Зиновьев, командовавший в годы войны линкором «Севастополь». Но офицеру не удалось возглавить экипаж будущего советского линкора «Новороссийск», он скоропостижно скончался от сердечного приступа. Произошло это 19 января 1949 года в Аугусте. Вместо него тогда принимать линкор срочно откомандировали капитана 1-го ранга Б. Беляева, который в годы войны командовал лидером эскадренных миноносцев «Баку», затем дивизионом эсминцев и с декабря 1944-го — крейсером «Мурманск».
И еще, что касается получаемых от Италии кораблей. В связи с появлением в некоторых итальянских газетах призывов против передачи кораблей СССР, правительству Италии, несшему ответственность за безопасность перехода кораблей в Одессу и Валону, пришлось предпринимать различные шаги во избежание актов саботажа и других неприятных моментов со стороны сдаточных команд. К примеру, корабли направлялись к нашим берегам без боезапаса, его доставляли на транспортных судах. А в целях обеспечения сохранности принимаемых кораблей, во избежание взрывов и возгораний, сразу после швартовки производился тщательный осмотр их и слив топлива в заранее подготовленные емкости. Но после перехода на корабль советского экипажа все приводилось в исходное состояние.
После утверждения приемо-сдаточных актов корабли распределялись по соединениям и частям Черноморского флота.
Такой нюанс: боеспособность всех этих «приобретений» вызывала глубокую озабоченность у руководства ВМФ, ведь ни один из кораблей не прошел не то что капитального, но и текущего ремонта. Потому хотя линкор «Новороссийск», крейсер «Керчь», а вместе с ними эсминцы «Легкий» и «Ловкий» были зачислены в состав эскадры Черноморского флота, использовались они в основном в учебных целях. Известно, что впоследствии — 7 февраля 1956 года — легкий крейсер «Керчь», которым когда-то очень короткое время командовал Семен Михайлович Лобов, вывели из боевого состава и переформировали сначала в учебный крейсер, а 11 марта 1958 года — в опытное судно «ОС-32». Но в феврале 1959-го списали на слом.
После заграничной командировки, Семен Михайлович вновь возвращается командиром Краснознаменного крейсера «Ворошилов» (был назначен в мае 1948 года), который в 1949 году занял 1-е место по состязательным артиллерийским стрельбам среди флотов. За что командиру 13 июня 1950 года досрочно было присвоено звание капитана 1-го ранга. 7 сентября 1951 года Лобов возглавил экипаж Краснознаменного линкора «Севастополь» и успешно подготовил находившийся в ремонте корабль к плаванию, выполнил план боевой подготовки, наплавав около 4 тысяч миль без аварий и поломок. Линкор являлся лучшим кораблем на эскадре по морской и физической подготовке.
Вот на этом корабле и происходили всякие интересные, прямо-таки юмористические события. К примеру, многие помнят и передают из уст в уста историю, как один лейтенант из БЧ-2 пришел на свидание к девушке в ресторан станции Севастополь, которая там работала официанткой. Но по пути встретил сокурсника, они выпили небольшую дозу спиртного и попали в комендатуру. К часу ночи их выпустили. Лейтенант тут же побежал в ресторан в надежде застать свою девушку. В ресторане, естественно, уже не было света, так как он не работал. Однако возбужденному воображению моряка за темным окном кухни почудилась его подружка. А вдруг она не одна? — пронеслось в мозгу и, недолго думая, он забирается внутрь через окно, пытается спрыгнуть на пол и… вместо этого — как был, в форме — угодил в большой котел с гарниром. С криком «Врагу не сдается наш гордый линкор!» он был задержан сотрудниками линейной милиции и во второй раз за короткий промежуток времени препровожден в комендатуру гарнизона.
С декабря 1953 года по декабрь 1954 года Семен Михайлович Лобов — слушатель Академических курсов офицерского состава при Военно-морской академии. Во время учебы 31 мая 1954-го он удостоен звания контр-адмирала. Затем вновь прибыл в Севастополь и был назначен командиром 50-й дивизии крейсеров Черноморского флота. Но менее чем через год его перевели на Северный флот и назначили начальником штаба эскадры Северного флота; 8 июня 1957 года он возглавил эту эскадру; 25 мая 1959 года удостоен звания вице-адмирал.
Его служба в то время была высоко оценена бывшим командующим Северным флотом 1-м заместителем Главнокомандующего ВМФ адмиралом Арсением Григорьевичем Головко.
После повторной учебы на Академических курсах офицерского состава в 1960–61 годах, 9 октября 1961 года Лобова назначают 1-м заместителем командующего, а со 2 июня 1964 года — командующим Северным флотом. 16 июня 1965 года он получил звание адмирала, а в 1970-м — адмирала флота.
Вот в то лето я с ним и встретился под палящим солнцем юга. У нас состоялась долгая непринужденная беседа, и я осторожно спросил адмирала флота про то, что услышал от офицера. На что тот, улыбаясь, ответил: «Это хорошо, что о командующем рассказывают всякие доброжелательные байки». И пребывая в благодушном состоянии, сам рассказал несколько смешных историй, происходивших в бытность его военной службы на кораблях флота.
Вот на корабль пришли молодые матросы. Осмотрев строй, он, командир корабля, приказал старшему помощнику совместно с замполитом более обстоятельно познакомиться с пополнением, доложить о впечатлениях, а затем распределить прибывших по боевым частям корабля. Сам же направился на левый фланг строя матросов, остановился напротив одного небольшого молодого морячка со светлыми ясными глазами и по-девичьи длинными ресницами. Капитан 1-го ранга доброжелательно взглянул на него, и моряк, уже прошедший курс молодого матроса, представился: «Матрос Матрос, товарищ капитан 1-го ранга». Семен Михайлович пристально оглядел юношу и по-отечески снисходительно сказал: «Сынок, ты не волнуйся. Просто представься». «Матрос Матрос», — еще громче повторил тот. У командира крейсера капитана 1-го ранга Лобова от удивления брови поднялись вверх.
— Ну, братец, ты даешь, — не выдержал командир и уже немного нервничая произнес: — Как фамилия?
— Матрос! — почти прокричал в ответ молодой моряк, еще более тушуясь от напора командира корабля и собственного волнения.
— Что ты матрос, сынок, я вижу, — стараясь быть участливым, сказал командир, — а фамилия твоя как?
— Я же говорю, товарищ капитан 1 — го ранга, Матрос, — ответил молодой моряк и краска волнения залила его чистое, почти девичье лицо.
Командир в очередной раз сделал попытку «выжать» из молодого фамилию. И, в конце концов, перешел на официальный тон:
— Товарищ матрос. Прошу вас представиться как предписано уставом: воинское звание и ваша фамилия. Поймите, что может быть проще!
В ответ не менее твердо прозвучало:
— Товарищ капитан 1-го ранга, матрос Матрос.
Терпение Лобова кончилось и он перешел на ненормативную флотскую лексику. Затем крикнул: «Старпом, ко мне!»
Еле сдерживая гнев, командир дал волю словам, поведав вслух о своей уверенности, что беседует он с советским матросом, а оказалось-то что разговаривает с больным человеком «из желтого» дома, неизвестно как попавшим именно на его корабль. Подбежал старший помощник и доложил командиру о прибытии. А молодой матрос, пришедший в себя, спокойно улыбаясь произнес:
— Товарищ командир! Понимаете, ваша фамилия Лобов. А моя — Матрос. Я думаю, что вы извинитесь и поймете меня.
Какое-то мгновение командир и старший помощник удивленно смотрели на стоявшего пред ними юношу. Первым очнулся командир.
— Какая редкая фамилия!
…Миша Матрос родился в тайге, в такой дикой глухомани, что было удивительно и совершенно непонятно, как в таежном поселке мог появиться человек с такой морской фамилией. О том даже старожилы не знали. В поселке Матросы прославились тем, что были уникальными охотниками, а над происхождением фамилии никто, в общем-то, и не задумывался. Отец Миши служил в армии рядовым солдатом. И ни он, ни Миша даже предположить не могли как уникальная фамилия может сказаться на военной службе на флоте.
Итак, чем дольше Миша находился на крейсере, тем с большим кругом офицеров ему приходилось знакомиться, объясняться что да как, ибо со всеми из них выходило недоразумение. И, еще не успев даже сдать на допуск к самостоятельному обслуживанию своего заведования, Михаилу присвоено было звание старшего матроса.
Его сослуживцы по призыву с другого корабля, или как говорят годки, встретив его на пирсе и глядя на его погончики, не поверили своим глазам. «Ну, Мишка, ты карьерист. И как тебе это удается?» В ответ он лишь загадочно улыбался.
Однако и с присвоением звания проблема не была решена. Офицеры в обращении с ним все равно чувствовали неудобство. Ну посудите сами: «старший матрос Матрос». Так через несколько недель службы Михаил Матрос был удостоен звания старшина 2-й статьи. И неожиданно занял должность командира отделения, соответствующую новому званию.
Семен Михайлович Лобов, как утверждают многие знавшие его, был страстным поклонником русской словесности. Поэтому смысловые нонсенсы типа «масло масляное» приводили его в ярость. И словосочетание «матрос Матрос», «старший матрос Матрос», «старшина 2-й статьи Матрос» не могли удовлетворить взыскательный слух морского волка. В результате, к концу службы на погонах Миши Матроса красовались знаки отличия высшего старшинского состава, а сам он стал уважаемым человеком. За полгода до окончания службы он в звании мичмана был назначен на должность старшины команды.
После увольнения в запас Михаил вернулся в свой далекий таежный край. Любуясь возмужавшим сыном и золотом его погон, рядовой запаса Матрос-отец сделал вывод: «по всему видать, сухопутная служба Матросам противопоказана».
А спустя полтора месяца мичман запаса Михаил Матрос, заскучав по запаху моря и многотонной железной махине корабля, отписал письмо командиру крейсера с просьбой содействовать его призыву на сверхсрочную службу с дальнейшим определением на родной корабль. И по получении положительного ответа Миша сказал родителям: «По всему видать, жизнь моя в тайге мне противопоказана. Так что, дорогие родители, возвращаюсь на флот».
После завершения этого рассказа Семен Михайлович снял светозащитные очки с глаз, помассировал закрытые веки и предложил мне: «Давай так, сейчас пообедаем, отдохнем, а потом, если тебе интересно, заходи, побеседуем».
Я зашел к нему около 17 часов. Адмирал флота полулежал с книгой, завидев меня, он сказал, что читает книгу о композиторе Гекторе Берлиозе и если хочу, то после даст ее мне почитать. «Красивая фамилия, не правда ли? — спросил он. — И имя, наверное, из Древнего Рима. Кстати, был у меня еще один матрос с интересной фамилией. И из-за этой фамилии на него сыпались своеобразные неприятности». Пригласив меня присесть, Семен Михайлович, любивший веселые историйки, поведал мне и эту.
Фамилия, приносящая неприятности, была известная и яркая: Ленин. Родом он был из Архангельской области, где эта фамилия вовсе не редкость. Естественно, эту же фамилию носили и родители матроса. Хлопот среди поморов эта фамилия никому не доставляла. Ну разве что в школе, не очень хорошо учившегося Коленьку (кажется, его звали так), учительница, дабы не возникало никаких ассоциаций с именем основателя Коммунистической партии и Советского государства, называла не Ленин, а Левин. В старший классах Коля, узнав, что Левин — это еврейская фамилия, сильно возмутился, доказывая, что все наши предки-поморы никакого отношения ни к каким евреям не имели и не имеют.
Служил матрос Ленин в эскадре, в которой Семен Михайлович был командиром. Офицеры-специалисты строевой части распределили его для службы в центральную котельную, которая отапливала гарнизон, где находился штаб эскадры. Определили молодого матроса туда потому, что имел тот свидетельство об окончании ПТУ по специальности котельный кочегар. А, как известно, на Севере (на Северах, как говорят матросы) котельная — это источник всей жизни. Центральную котельную и в штабе и в тылу эскадры сокращенно называли ЦК.
Служба Ленину была не в тягость, он спокойно и уверенно выполнял свои обязанности. Никаких разводов, нарядов, спокойно работай да сиди в тепле. Тем более, все давно изучено и знакомо. В подразделении его, дисциплинированного матроса и хорошего специалиста, уважали. Особенно в нем души не чаял его непосредственный командир мичман Геращенко.
Вот как-то в один из однообразно тянущихся дней мичман по своим служебным делам ушел в поселок. А дежурный по штабу эскадры также по какой-то надобности позвонил ему в кабинет. Ответа не последовало. Тогда дежурный набрал номер телефона Центральной котельной, Николай поднял трубку и как полагается, коротко и четко представился: «ЦК, Ленин слушает».
После непродолжительной паузы дежурный по штабу офицер бросил в трубку: «Ничего себе шутник!» и положил ее на рычаг.
Ленин, услышав короткие гудки, произнес: «Неизвестно еще кто шутит». И в легком замешательстве положил трубку.
На следующий день о звонке знал заместитель командира эскадры по тылу. Он вызвал мичмана и строго выговорил: «Твои матросы в котельной совсем оборзели, хамят офицерам». Удивленно спросившему что случилось разговор был передан слово в слово. «Так все точно, товарищ капитан 1-го ранга, — облегченно вздохнул мичман, — вы же сами когда-то сказали, что центральная котельная — это ЦК». «Да, я говорил, но при чем тут Ленин?» «А Ленин — это наш матрос. Николай Ленин». «Вы что, издеваетесь?» «Никак нет, товарищ капитан 1-го ранга. У этого матроса фамилия — Ленин», — погасшим в процессе короткого диалога голосом разъяснил мичман.
На какое-то время в кабинете воцарилась тишина, затем капитан 1-го ранга безапелляционно сказал: «Ленин, говорите… значит так, Ленина из ЦК убрать сегодня же!».
На следующий день матроса Николая Ленина перевели в команду слесарей-ремонтников. Это подразделение, с которым даже начальники связываться не хотели, представляло собой сбор блатных бездельников и нарушителей воинской дисциплины. Вид у них был ужасный, они словно сомнамбулы, бродили по гарнизону, совершая все новые нарушения. Иногда, правда, по приказу свыше долбили мерзлую землю, ремонтировали трубы и т. д. Вот в такой компании и оказался Николай Ленин. Он смирился со своим положением и, может быть, так и продержался бы до конца службы среди разгильдяев. Тем более что на новом месте новый командир сразу оценил его золотые руки и усердие.
Но однажды в кабинете начальника тыла прорвало батарею отопления. Устранять ее прислали матроса Ленина. Капитан 1-го ранга, зная что подобный ремонт обычно затягивается надолго, решил перебраться в другой кабинет. В это время в дверь постучали. На пороге вместо ожидаемого грязного матроса-ремонтника стоял аккуратный подтянутый матрос с инструментами в руках.
— Товарищ капитан 1-го ранга, разрешите отремонтировать батарею.
Капитан, сам себе удивившись, взял все необходимые вещи и перешел в другой кабинет; но не успел он еще освоиться и приступить к работе, как матрос-ремонтник заглянул доложить, что неисправность устранена.
— Молодец, — похвалил он матроса. — Как твоя фамилия?
— Матрос Ленин, товарищ капитан 1-го ранга.
— Это тот, который из ЦК?
— Так точно, был, сейчас в ремонтном взводе.
— Хорошо. Можешь идти.
В тот же вечер начальник тыла приказал мичману Геращенко: «Сейчас же верни Ленина в ЦК!»
2
После этой истории Семен Михайлович неожиданно вернулся в события 1942 года, когда занимал должность помощника командира эсминца «Разящий». Он еще не мог знать, что скоро судьба его сделает резкий поворот и он станет командиром эсминца «Резвый». Но то будет через месяц, а в начале мая 1942 года он проходил службу на своем эсминце.
В Севастополе в это время назревали сложные события, ибо морскую крепость с Северной стороны вплотную прижали войска 11-й армии вермахта под командованием Манштейна. Неожиданно в эти майские дни капитан-лейтенанта Лобова вызвали в штаб и сообщили, чтобы он в течение 2–3 суток был готов отбыть на Черноморский флот.
Неизвестно что произошло, но ни через два ни через три дня, ни через 2–3 недели он так и не убыл в Севастополь, где разыгрывалась дичайшая трагедия с потерей и города, и Крыма.
Лишь осенью 1946-го, когда Семен Михайлович прибыл служить на Черноморский флот, он понял, что неизвестно, как бы сложилась его судьба и остался ли бы он в живых, если бы попал сюда раньше…
В начале мая 1942 года адмирал флота Н. Г. Кузнецов в связи со сложной обстановкой на юге вылетел на Черноморский флот. Предварительно дав команду начальнику управления кадров усилить офицерами с Тихоокеанского эскадру Черноморского флота. Такая шифровка тут же была отправлена командующему Тихоокеанским флотом, но ее исполнение было приостановлено; и виной тому — обвальная ситуация, сложившаяся в Севастополе.
Немецкие войска разгромили Керченскую группировку советских войск. Николай Герасимович принял решение изучить обстановку в районе Новороссийской военно-морской базы, которая со стороны моря обеспечивала отступление, если не сказать бегство частей и соединений трех армий, которые Манштейн уже почти полностью разгромил. Уж и Новороссийск, куда прибыл адмирал, подвергался жестоким бомбардировкам фашистской авиации.
Выслушав доклад командира Новороссийской ВМБ капитана 1-го ранга Г. Н. Холостякова, Николай Герасимович сразу же отправился на командный пункт противовоздушной обороны. Поговорив с начальником ПВО и осмотрев расположение зенитных батарей, нарком ВМФ сказал: «Немцы хорошо изучили дислокацию зенитных батарей и умело обходят опасные зоны зенитного огня. Нужно срочно, до налета фашистов, переместить зенитные батареи на новые позиции, пожалуй, лучше всего вот сюда, — и показал места на плане города. — В течение ночи, до рассвета, незаметно для немцев переместите батареи».
Начальник ПВО начал весьма эмоционально доказывать, что эту работу к рассвету выполнить просто немыслимо. И тогда Николай Герасимович властно изрек: «Полковник, если к рассвету ваши батареи не будут перемещены на указанные мною места, вы будете расстреляны».
Начальник ПВО побледнел.
А нарком выехал в штаб Новороссийской ВМБ.
К рассвету начальник ПВО доложил, что все батареи установлены на указанные ему места.
К 9 часам утра в воздухе появилась группа фашистских самолетов, идущих со стороны бесконечной водной глади на приморский город.
Командующий авиацией ВМФ генерал-лейтенант авиации С. Ф. Жаворонков, командующий авиацией Черноморского флота генерал-лейтенант авиации В. В. Ермаченков, вице-адмирал С. П. Ставицкий вместе с наркомом ВМФ с волнением и восторгом наблюдали как падали фашистские бомбардировщики, сбиваемые зенитками, стоявшими на новых местах дислокации.
Самолетный строй как-то быстро расстроился, развалился и в беспорядке отошел в сторону моря. Но тут их агрессивно атаковали советские истребители.
Нарком спросил командующего авиацией: «Ермаченков, чьи эти истребители?»
А когда генерал назвал эскадрилью, предложил поехать к летчикам и поблагодарить. Уже на летном поле Николай Герасимович пожелал познакомиться с летчиками, сбившими фашистские бомбардировщики. «Чем, скажите, я могу их отметить?» — спросил нарком у командира эскадрильи.
«Товарищ народный комиссар, — доложил весьма шустрый командир, — все летчики — сержанты и давно уже заслужили стать лейтенантами».
Подошедшие летчики узнали наркома, которого до этого видели только на фотографиях и смутились. Николай Герасимович обнял каждого по-отечески, объявил благодарность перед строем, щедро всем присвоил звания лейтенантов и наградил часами. Говоря о подарках, он, обернувшись к генералам, спросил: «У вас, генералы, с собой нет часов?»
Оба генерала тут же сняли свои наручные часы и Кузнецов вручил их отличившимся летчикам.
А по прибытии в Москву Николай Герасимович дал указание начальнику управления кадров сразу же оформить необходимые документы о присвоении офицерских званий и награждении всех часами.
Мой собеседник Семен Михайлович Лобов, любящий рассказывать не только веселые истории, сказал мне, что ему довелось встретиться с Николаем Герасимовичем после войны, в 1948 году. В год, когда товарищ Сталин и сопровождавшие его Косыгин и другие члены правительства посетили город Севастополь.
В мае 1948 г. С. М. Лобова назначили командиром Краснознаменного крейсера «Ворошилов», в середине июля из Москвы поступило указание о том, что крейсер будет участвовать в выполнении особо важного задания командования. О чем конкретно идет речь, Семен Михайлович не знал, но как дисциплинированный офицер вопросов не задавал. Ему было известно лишь, что такое же задание получил и экипаж Краснознаменного линкора «Севастополь».
Наступил август. В первые дни последнего летнего месяца стояла нестерпимая жара. В свободное от работы время севастопольцы отдыхали на пляжах. В один из дней многие жители города обратили внимание как со стороны улицы Героев Севастополя на большой скорости влетели три блестящих черным лаком автомобиля и на максимальной скорости пронеслись по улицам. Но никто из праздных зевак и случайных прохожих не мог даже предположить, кто пожаловал к ним в Севастополь. На главную базу Черноморского флота тайно прибыл вождь СССР Сталин.
Вождь всматривался в быстро меняющиеся картинки городской панорамы через зеркальное пуленепробиваемой стекло; его взгляд был сосредоточен. Иногда казалось, что он не замечает бесконечной чередой сменяющихся разрушенных зданий. Этот однотипный пейзаж разрушений, вызывающих тяжкую грусть, был увиден им еще в июле 1945 года, когда он в поезде ехал на Потсдамскую конференцию. Сталин из окна купе видел изможденных от голода людей, одетых в изношенные куфайки, а то в солдатские гимнастерки или даже в немецкие кителя… Страна голодала и нищенствовала, но пережившая войну, надеялась и жила.
Теперь схожую грустную картину он наблюдал на улицах Севастополя. Ровно год назад Генсек отдыхал в Крыму, в Ялте. Жил в том же самом дворце, в Ливадии, в котором проходила знаменитая Крымская конференция. Тогда, в 1947-м, зашел разговор о восстановлении освобожденного в мае 1944 г. Севастополя. Сталин вызвал к себе 43-летнего заместителя председателя Совета Министров хмурого и молчаливого Алексея Николаевича Косыгина.
Косыгин Алексей Николаевич /р. 8.(21).2.1904, Петербург/, деятель Коммунистической партии и Советского государства; член Политбюро ЦК КПСС. Председатель Совета Министров ССР. Член Коммунистической партии с 1927. Родился в семье рабочего-токаря. Пятнадцатилетним юношей ушел добровольцем в Красную Армию, служил в ее рядах в 1919–21.
После демобилизации с 1921 учился в Ленинградском кооперативном техникуме, по окончании к-рого в 1924 в течение шести лет работал в системе потребительской кооперации в Сибири. В 1930 поступил в Ленинградский текстильный институт им. С. М. Кирова…
В годы Великой Отечеств, войны 1941–1945 проводил большую организаторскую работу по перестройке народного хозяйства для нужд обороны страны…
После преобразования Совнаркома СССР в Совет Министров СССР А.Н.Косыгин с 1946 по март 1953 заместитель председателя Совета Министров СССР, одновременно в 1948 министр финансов СССР, а в 1949–53 министр легкой промышленности СССР.
Уже после беседы с вождем Алексей Николаевич встретился с первым секретарем Севастопольского горкома партии П. И. Лесиком «Как обстановка в городе, Павел Иванович?» «Обстановка в городе, товарищ Косыгин, здоровая. Горком партии…» — Лесик стал докладывать о работе партийных, комсомольских и профсоюзных организаций, помощи Крымского обкома ВКП(б), о подборе кадров, затронул вопросы хозяйствования. «Хорошо, товарищ Лесик, достаточно, — прервал его нескончаемый монолог Алексей Николаевич. — Хочу вот пройтись по городу и ознакомиться с тем, как живут севастопольцы. И еще, — видя готовность Лесика его сопровождать добавил Косыгин, — никакого сопровождения со мной не должно быть. Возьму себе в помощь одну Антонину Алексеевну».
Второй секретарь Севастопольского горкома ВПК(б) Антонина Алексеевна Сарина охотно приняла предложение заместителя председателя Совета Министров СССР. И, тепло улыбаясь, напомнила об их встрече еще в 1944 году, в Москве. Косыгин несколько хмуро выслушал Сарину и предложил не мешкая начать пеший осмотр города, причем непременно с рынка.
Город представлял собой весьма горькое зрелище, хотя часть улиц расчистили, а кое-как восстановленные первые этажи домов и полуподвалы жители сумели приспособить под жилье, поросшие бурьяном руины были молчаливыми очевидцами недавних жестоких боев за базу Черноморского флота.
Севастополь был освобожден ровно за год до завершения войны. Своих освободителей город встретил совершенно разрушенным и сгоревшим. И где было взять той самой мифической живой воды, которой можно было поднять город из руин и оживить его жителей?
Помочь могла только столица нашей родины Москва и руководители государства.
Потому-то в 1944 году и поехали в Москву депутат Верховного Совета СССР, председатель горисполкома Василий Петрович Ефремов и секретарь горкома ВКП(б) Антонина Алексеевна Сарина. Председатель Совнаркома РСФСР Алексей Николаевич Косыгин на жалобы о том, что в городе не найдешь ни щепки, ни одеяла, отвечал, что, увы, такое положение сложилось повсюду, на всей территории страны, где заклятым смерчем прошла война. «Постепенно, — утешал он, — все уляжется, дойдут у нас руки и до Севастополя. А пока потерпите». Он перелистал альбом аэрофотосъемки, сделанной летчиками Черноморского флота: город в руинах, идентичная панорама без конца и края. Глухо произнес: «Что же это такое? Как же вам помочь?» Растроганный Алексей Николаевич тут же позвонил в Махачкалу, принялся с жаром кому-то на том конце провода объяснять ситуацию в Севастополе, но ему ответили, что и так помогают и перевели 4 млн. рублей, собранных людьми.
Алексей Николаевич, не зная, какие еще найти доводы, предложил: «Пошлите в Севастополь делегацию, пусть посмотрят, поговорят, а потом своим людям расскажут…» И уже обращаясь к делегатам из Крыма, грустно рассудил: «Думаю, мы найдем возможность помочь нашему российскому городу, городу русской славы Севастополю. Но для этого вам надо поехать в Иваново к ткачихам, рассказать им о героизме севастопольцев, особенно женщин. Ивановские ткачихи многие потеряли на войне своих близких, мужей, отцов и братьев. Они поймут вас и обязательно поделятся даже последним…»
Та обстоятельная и доброжелательная беседа с А. Н. Косыгиным действительно пошла на пользу Севастополю. Строительные материалы пошли с Дальнего востока, Сибири, Урала, Нечерноземья, средства на счет Севастополя перечисляли военные и гражданские моряки-дальневосточники и балтийцы. Ивановские ткачихи прислали несколько эшелонов мануфактуры для женщин Севастополя, которым тогда, можно сказать и так, не в чем было выйти на улицу. Тяжелейшим, но и дававшим новую надежду был тот год: жители города с тяжелым волнением и слезами на глазах встречали каждый эшелон, прибывающий из необъятных просторов России, с заводов Москвы и Ленинграда, Свердловска и Новосибирска, из других городов шли составы, груженные материалами, аппаратурой и т д. Позже стали возвращаться эвакуированные; образовались палаточные городки строителей.
На развалинах севастопольских домов еще были видны записи саперов «Проверено. Мин нет», но уже началось возрождение, восстановление.
А если точнее, то строительство города началось с нулевого цикла.
Следует отметить, еще в апреле 1944 года, когда в Крыму на подступах к Севастополю шли ожесточенные бои, по решению Председателя Государственного Комитета Обороны товарища Сталина была создана отдельная строительно-монтажная часть, ставшая впоследствии трестом «Севастопольстрой» и уже 9 мая, вслед за боевыми порядками соединений в город вошли три строительных батальона, снятых с фронта и переданных в распоряжение «Севастопольстроя».
Вызвав командира строительной части, командующий 4-м Украинским фронтом генерал армии Федор Иванович Толбухин сказал; «Товарищ Сталин, в разговоре со мной просил лично передать солдатам и офицерам вашей части, что Севастополя, как города, больше нет и его надо отстроить заново».
Это соответствовало действительности.
Везде виднелись завалы и воронки от бомб и снарядов. На нынешнем проспекте адмирала Нахимова остался только полуразрушенный фасад дома № 11, где сейчас находится музыкальная школа. Город остался без воды, электроэнергии, канализации, были разрушены железная дорога, самая большая «Цыганская тоннель» и повреждены остальные. Взорваны мосты и вокзал, все промышленные предприятия города и флота. А еще — тысячи неразорвавшихся бомб, мин и снарядов затаились в развалинах и являли жестокое наследие войны.
Всего за один месяц — с 20 мая по 20 июня 1944 года — с использованием аэрофотосъемки, архивных документов, фотографирования, планов инженерных сетей были произведены обследование и инвентаризация. По этим документам был установлен ущерб, нанесенный главной базе ЧФ. Он составил 2,5 миллиарда рублей в ценах 1944 года.
…Алексей Николаевич Косыгин и Антонина Алексеевна Сарина добрались наконец до рынка, где на дощатых рыночных прилавках был выставлен скудный товар массового спроса, характерный для голодного времени, основным продуктом была какая-то серая крупа в мешочках, продаваемая на стаканы. Вид человека в светлом костюме, в шляпе и галстуке, выдавал заезжего гостя из большого города. А как только он стал задавать вопросы о ценах, его окружили. Но когда Алексей Николаевич вынул блокнотик и начал что-то записывать, как любопытство людей сначала переросло в настороженность, а затем и в нешуточный страх. Сделав очередную запись и подняв голову Косыгин уже не увидел перед собой болтливых собеседниц. Рядом стояла лишь Антонина Алексеевна.
В тот же день Косыгин оставил Севастополь, а по приезде доложил Сталину об увиденном, высказав пожелание, что город должен быть восстановлен по возможности быстрее. Это совпадало с планами вождя в отношении российского города, являвшегося главной базой Черноморского флота. Сталин, как известно, придавал большое значение этому южному форпосту страны в решении геополитических задач.
«Крым, Севастополь — это непотопляемый авианосец… Да, непотопляемый… Авианосцев у нас пока нэт, — будут. Но вначале рэшим вопрос с крейсерами. Авианосцы для нас пока дорогое удовольствие, а у них — есть. Причем, са-авсем рядом с нами. С самой войны стоят в Средиземном море и нэ уходят…» — вождь, говоря так, припомнил как союзники затягивали открытие второго фронта в Европе.
Осенью 1942 года американцы впервые появились в Средиземном море. Их корабли участвовали в высадке англо-американских войск в Северной Африке, затем на Сицилии, на юге Франции. Но после войны они не вывели оттуда свои корабли. Вместо этого стали укреплять свои пункты военно-морского базирования. Флот — это сила, а совместно с авиацией — вдвойне. А Средиземное море, которое контролируют американцы, представляет собой мощный международный экономический узел. Значит, они контролируют все коммуникации: сухопутные, морские, воздушные.
Помимо решения ряда вопросов Сталин планировал в этот раз пройтись вдоль крымского побережья на линкоре «Новороссийск». Ему было доложено, что корабль для этого похода готов. Также в резерве был подготовлен и крейсер, которым командовал капитан 1-го ранга Семен Михайлович Лобов.
По докладам разведки и анализу текущей международной обстановки Сталин понимал, что американцы останутся в Средиземном море надолго, если не навсегда. В июне 1948 года они преобразовали свои морские силы в 6-й флот. С целью ознакомления с ситуацией вождь поручил помощникам немедленно пригласить к нему на беседу командующего флотом, командира эскадры, а когда его личный телохранитель подполковник Хрусталев стал выходить из кабинета, сказал вослед: «Па-азови и командира крейсера, который должен бить у нас в резерве».
Через некоторое время к Сталину вошли вызванные руководители флота и капитан 1-го ранга С. М. Лобов. Вождь, коротко обрисовав сложившуюся в регионе обстановку, спросил: «Что ми можем им противопоставить?» И, не дожидаясь ответа, продолжил: «Ведь если они нанесут нам удар даже без атомной бомбы, то здэсь, на юге, наше самое уязвимое место. Из Турции а-ани могут ударить по Болгарии, Румынии, висадить десант в Констанце, на нефтепромислы. А это всегда чревато серьезными последствиями. В случае напряженной обстановки Черноморскому флоту придется взаим-а-действовать с войсками Одесского военного округа. Но главная задача флота — это бить готовым к началу боевых действий, и все усилия подготовки и учений на-аправить на завоевания господства в Черном море. Ва-аспрепятствовать проходу американцев и их союзников через Босфор».
Сталин дважды повторил собравшимся: «Россия выигрывает войны, но нэ умеет пользоваться плодами своих побед. Русские воюют хорошо, но не умеют заключать мир и их а-аб-ходят. Их питаются всэгда обмануть…»
Генсек не был полностью удовлетворен проведением ни Ялтинской, ни Потсдамской конференцией, потому что цели и задачи минувшей войны не были достигнуты.
Конечно, союзники во многом пошли на попятную и приняли ряд мер к тому, чтобы японцы не беспокоили российский Дальний Восток, но проблем вот здесь, на юге, хватает…
После Потсдамской конференции на Ближней даче Сталина в одной из комнат была закреплена карта СССР в новых границах. Как-то в присутствии В. М. Молотова и Первого секретаря ЦК Грузии А. И. Мгеладзе рассуждая и будто бы ни к кому не обращаясь, Сталин, подойдя к карте сказал: «Па-асмот-рим, что у нас получилось… На севере у нас все в порядке. С Финляндией нормально. И я думаю, Косыгин много решит в сотрудничестве с президентом Паасикиви и его заместителем Урхо Калеви Кэкконеном. Они ха-аряшо понимают друг друга и вырабатывают линию. Та-аварищ Косыгин предлагает ее назвать «линией Паасикиви-Кэкконена». Согласимся с мнением за-местителя Предсовмина… Прибалтика — эти исконно русская земля, снова наша… С нами снова живут украинцы, белорусы, молдаване, хотя должен сказать, на Западе неспокойно еще. Но Лаврэнтий говорит, што скоро будет все в порядке… А што у нас на Востоке? Курильские острова наши опять, Сахалин — наш, и Порт-Артур — наш, и Дальний — наш».
Вождь провел трубкой на карте по Китаю, четко добавляя: «И КВЖД наша… Китай, Ма-анголия с нами. А вот здесь мне наша граница нэ нравится, — и показал трубкой на карте южнее Кавказа. — Ш-то скажешь, Молотов? Ми можем решить в порядке совместного владения?»
— Не дадут, — ответил Молотов.
— А ты па-атребуй. Тем более што у нас есть много претензий и к туркам; не так ли, Мгеладзе?
— Так точно, товарищ Сталин, — с акцентом ответил тот.
И вот здесь, на встрече с командованием Черноморского флота Сталин вновь коснулся этой важной для страны темы. Проблема эта, как известно, существовала еще в бытность Александра II.
7 июля 1946 г. правительство Советского Союза предложило правительству Турции положить в основу эксплуатационного режима проливов Босфора и Дарданелл пять основополагающих принципов:
1) проливы должны быть всегда открыты для прохода торговых судов всех стран;
2) это правило касается и военных судов Черноморских держав;
3) проход через проливы для военных судов нечерноморских держав не допускается, за исключением особо предусмотренных случае;
4) установление режима проливов должно являться компетенцией Турции и других черноморских держав;
5) Советский Союз, как держава, наиболее заинтересованная и способная обеспечить свободу торгового мореплавания и безопасность проливов и Турция совместно организуют оборону Босфора и Дарданелл для предотвращения их использования другими государствами во враждебных черноморским странам целях.
За этой нотой, после ответа Турции, последовала другая — от 24 сентября 1946 года. Однако добиться контроля над проливами тогда не удалось. Но это уже была большая политика за пределами конкретного региона.
Вот эти-то обстоятельства и побудили Сталина внезапно посетить Севастополь.
— Ну ш-то, товарищ Косыгин, в Севастополе ви побивали, обстановку прочувствовали, теперь узнаете, какова обстановка Черноморского флота.
19 августа 1947 года И. В. Сталин, А. Н. Косыгин осуществили переход из Ливадии в Сочи на крейсере «Молотов», где командиром был капитан 1-го ранга Б. Ф. Петров. Крейсер сопровождали эсминцы «Огневой» и «Лихой». Это было тогда второе плавание Сталина корабле Черноморского флота (первое проходило с Лаврентием Берия в 30-е годы на крейсере «Профинтерн»), имевшее серьезные последствия как для флота, так и для его главной базы Севастополя.
На крейсере вместе с командующим ЧФ адмиралом Ф. С. Октябрьским присутствовал и Главнокомандующий ВМФ И. С. Юмашев. После своей беседы со Сталиным во время перехода адмирал Октябрьский сделал в дневнике записи: «Сталин сказал: «Никогда такой благоприятной обстановки на вашем театре не было, как сейчас. Но надо смотреть вперед с перспективой. Вот почему нужны и нам авианосцы». Сталин все время спрашивал, хорошие ли крейсера типа «Киров». Обсуждался также вопрос об укреплении командования и его штаба, а также материально-технического и тылового обеспечения. Сталин тут же поручил присутствовавшему Косыгину заняться этим вопросом…»
Крейсер «Молотов» возвратился в Севастополь после доставки Сталина в Сочи. За время, пока Сталин был на корабле, Севастополь сразу почувствовал присутствие вождя, который всегда принимал важные решения не откладывая в долгий ящик.
То же самое произошло и год спустя, когда Сталин говорил с командованием Черноморского флота о проблемах региона, военно-политической обстановке и обеспечении города и флота всем необходимым для поддержания высокой боевой готовности.
Согласно его указания, Косыгин тут же подписал ряд решений Совета Министров о высылке имущества, мебели и оборудования, других материалов, продуктов для жителей города.
Было принято решение о выдаче матросам обмундирования в собственность при их увольнении в запас (в 1940-м году было отменено право краснофлотцев и старшин считать форму одежды своей собственностью, теперь же это право вновь вступило в силу).
…Слушая Семена Михайловича Лобова, я напомнил ему, что в зале ожидания станции Севастополь напротив входа закреплено на стене большое полотно с подписью: «Сталин на Черноморском флоте». Вождь стоит на палубе линкора в маршальском мундире и смотрит вдаль. Поодаль от него изображены Косыгин, а также Юмашев, Октябрьский и другие адмиралы и генералы ВМФ. (Оно провисело приблизительно до середины 60-х годов XX ст.). На что Семен Михайлович реагировал словами: «Да, я помню это полотно. Но, как я тебе говорил, слушал я Сталина ровно через год после тех событий, которые изображены… Так вот, вождь высказал ряд идей и сказал мне, что, — привожу дословно, — «будущее флота в руках таких командиров, как вы, товарищ Лобов. Пройдет несколько лет и вы станете командующим одного из самых сильных наших флотов. И на вооружении у вашего флота будут такие корабли, которые будут иметь не только атомное оружие, но и атомные силовые установки». К сожалению, добавил Сталин, я уже стар и этого уже не увижу…»
В послевоенные годы по предложению Кузнецова была разработана комплексная программа военного кораблестроения. Сталин распорядился, чтобы программа составлялась на срок 10 лет. Заявку на строительство новых кораблей готовил Главный морской штаб — ГМШ. Было подготовлено межведомственной комиссией три варианта реализации программы. После первого совещания, состоявшегося у Сталина 27 сентября 1945 года, по военной судостроительной программе было выработано окончательное решение 10-летней программы военного судостроения, которое вскоре было утверждено постановлением правительства. Но, как утверждал мой собеседник Семен Михайлович, намеченную программу не удалось выполнить по ряду причин. Но главным в срыве выполнения программы была, конечно, смерть Сталина.
Следует отметить, что основная часть программы предусматривала создание современной производственно-технической базы освоения новых технологий, совершенствование подготовки кадров и создание научного задела по всем направлениям развития военно-морской техники. По мнению Лобова, вождь выбрал верный курс в отношении строительства нового флота.
В 1948 году после визита Сталина город Севастополь стал оживать. Хотя, конечно, далеко не сразу все устроилось. Да и вождь видел не все, его взгляд уходил дальше, в будущее, туда, куда ни один смертный зыглянуть не мог… Его мысли были заняты не только послевоенным устройством страны, а — переустройством мира, он думал о влиянии Советского Союза и роли его в финансовом мире нашей планеты. Вместе с тем думал вождь и заботился о флоте, достойном великой державы, планировал строительство и оснащение Черноморского флота океанскими крейсерами, линкорами, эсминцами, подводными лодками, современными самолетами морской авиации, которые будут дислоцироваться в Севастополе.
Вот момент: выйдя внезапно из своих размышлений, Сталин спросил сопровождавших его адмиралов: «Как называется эта улица?»
— Товарищ Сталин, это улица Фрунзе.
— А раньше? — Сталин особо подчеркнул «раньше».
— Адмирала Нахимова, товарищ Сталин.
— Очень ха-арошо. Зачэм Фрунзе, при чем тут он и Севастополь?
— Товарищ Сталин, но ведь его войска освобождали Севастополь от белых.
— Освобождали, это я знаю. Но улица в Севастополе должна носить имя а-адмирала Нахимова.
По его мнению, имя талантливого русского флотоводца больше подходило главной улице Севастополя, чем имя красного полководца, которого, кстати, вождь не жаловал. И никогда не сожалел о его преждевременной смерти во время операции.
Сталину, совершавшему экскурсию по городу, не понравились и отдельные здания, которые находились на Корабельной стороне, чем-то Лазаревские казармы напоминали ему цитадели. Темпы восстановления города-крепости его тоже не радовали. Руководители горкома партии никак не могли определиться: «Каким его возрождать?» На что Сталин ответил однозначно: «Возрождать как русский город. Город русской славы!»
Или вот еще момент. Вернувшись в Москву, Сталин вызвал члена Политбюро ЦК ВКП(б) К. Е. Ворошилова, курировавшего в ЦК партии вопросы культуры и спросил его: «Клим, што у нас есть из театральных постановок о севастопольцах?» Наверняка вопрос был задан не из простого любопытства. Климент Ефремович попросил несколько часов сроку, когда он представит нужные сведения. Вечером секретарь Поскребышев подал Генсеку справку, в которой говорилось, что в 1946 г. была написана и поставлена Молотовским театром оперы и балета опера «Севастопольцы» (автор М. Коваль, либретто Н. Браун), а 7 ноября 1946-го состоялся первый спектакль.
Для поднятия духа мужественных людей, жителей разрушенного крымского города Сталин приказал вывезти труппу Молотовского театра на гастроли в Севастополь. Подчеркнув тем самым свое особое отношение к городу и горожанам…
Вождь слов на ветер не бросал никогда, и его властная воля всегда воплощалась в конкретные дела без промедлений и раскачки. После посещения Севастополя в августе 1948 года И. В. Сталиным было решено восстанавливать город высокими темпами. Если говорить вообще о возрождении Севастополя, то годами, ставшими для главной базы ЧФ судьбоносными, следует назвать 1783-й и 1948-й годы.
Семен Михайлович Лобов говорил об этом так: «2-го (13) мая 1783 года в Ахтиарскую (Севастопольскую) бухту вошла эскадра вице-адмирала Федора Алексеевича Клокачева. 13 мая после сего принято считать официальной датой рождения Черноморского флота России. А через месяц после этого события 3 (14) июня русскими моряками-черноморцами были заложены пристань и три первых каменных дома. Так родился славный русский город с греческим названием Севастополь, что означает «город, достойный славы и подражания…».
Что же касается значения для города 1948 года, то это становится ясным после изучения принятых на государственном уровне решений, утвержденных Генсеком.
25 октября 1948 года Председатель Совета Министров СССР И. В. Сталин подписал Постановление «О восстановлении города и главной базы Черноморского флота — Севастополя», в котором есть такие слова: «Совет Министров СССР отмечает, что восстановление города Севастополя, главной военно-морской базы Черноморского флота осуществляется крайне медленно. При существующих темпах восстановление города и военно-морской базы может быть закончено не ранее чем через 10–15 лет, что является совершенно недопустимым». И далее, волей Сталина предписывалось восстановление Севастополя в течение 3–4 лет.
Постановление Совета Министров СССР определило особый статус Севастополя, как главной базы ЧФ в существовавших административных границах города: от мыса Сарыча, непосредственно сам город, Северная сторона, Учкуевка, Любимовка, Инкерман, Микензиевы горы, станция Бельбек, деревня Дуванкой, поселки Кача, Песчаное, Николаевка, авиагарнизон поселка Новофедоровка, город Саки.
Такова административная территория города Севастополь.
Постановление требовало ускорить его восстановление как «первоклассной военно-морской крепости». В связи с особым статусом, — и это немаловажно, — Постановление предписывало выделить город Севастополь в число городов республиканского подчинения Российской Советской Федеративной Социалистической Республики.
Таким образом, как и военная администрация главной базы, гражданская администрация города стала замыкаться непосредственно на Москву, на правительство РСФСР.
Во исполнение данного решения Президиум Верховного Совета РСФСР 29 октября 1948 года и принял Указ о выделении города Севастополь в самостоятельный административно-хозяйственный центр со своим особым бюджетом, формируемым Министерством финансов РСФСР.
Город был отнесен к категории республиканского подчинения наряду с г. Горький, Свердловск, Куйбышев и др. крупнейшими городами РСФСР.
В тот же день Совет Министров РСФСР принял Постановление «Вопросы города Севастополя», в соответствии с которым город в государственном плане и бюджете выделяется отдельной строкой.
Следует отметить, что эти решения были обусловлены юридически и нравственно не только объективной необходимостью, но и исторической практикой: Севастополь был создан по велению Екатерины II в соответствии с заветом Петра Великого об укреплении южных форпостов России, и был построен флотом, и всегда существовал для Российского флота.
Когда в силу волюнтаристских решений, принятых в 1954 году во времена руководства страной Хрущевым, когда состоялась передача Крымской области в состав УССР из состава РСФСР, то Севастополь с его административными границами, утвержденными правительством СССР по указанию Сталина, как административная и военная территория РСФСР, не передавался вместе с Крымом в состав УССР.
19 февраля 1954 года состоялось заседание Президиум Верховного Совета СССР, на котором должны были присутствовать все (в крайнем случае большинство) члены Президиума, но т. к. вопрос был предрешен, на историческом заседании не присутствовали те члены Президиума, выступления которых были внесены (!) в стенограммы заседаний.
Если верить стенограммам, то председательствующим на заседании был председатель Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилов. Его слова застенографированы (тогда как он не был и, естественно, не выступал!): «Сегодня мы должны обсудить один вопрос — о совместном представлении Президиума Верховного Совета РСФСР и Президиума Верховного Совета УССР о передаче Крымской области из состава РСФСР в состав УССР. По этому вопросу предоставляется слово председателю Президиума Верховного Совета УССР тов. Коротченко Демьяну Сергеевичу». Из застенографированного видно, что Коротченко сказал: «Товарищи! Президиум Верховного Совета Украинской Советской Социалистической Республики выражает свою сердечную благодарность великому русскому братскому народу за исключительно замечательный акт братской помощи… передачу Крымской области из состава РСФСР в состав УССР».
…Из воспоминаний жителя города Львова Владимира Николаевича Тефнера, с которым мне довелось как-то разговаривать: «Недавно я вернулся из мест лишения свободы, где отбыл один год лишения свободы за нарушение паспортного режима. Срок отбывал в лагере села Песчанка Винницкой области. Этот срок мне намотали в связи с тем, что буквально за семь месяцев до этого я освободился из мест лишения как шпион иностранных разведок, срок отбывал частью во Владимирской тюрьме, а частью в лесах Мордовии на лесоповале. Меня никогда не интересовала власть во Львове, которая появилась здесь с приходом большевиков.
Возможно, начавшаяся война для кого-то была трагедией, мне она тоже особой радости не принесла, хотя, если выбирать между большевизмом и фашизмом, то я выбрал бы Господа и графа Андрея Шептицкого, ставшего впоследствии руководителем Греко-католической церкви. Его резиденция находилась в церкви святого Юры. Я буквально с малых лет был одним из тех, кто постоянно посещал церковь, закончил гимназию, затем Краковский университет. По окончании его стал личным библиотекарем у графа. Вскоре он меня привел к мысли о том, что это не соответствует моим знаниям и рекомендовал заняться более серьезными делами. Так я стал его личным агентом, а свободное владение немецким и французским языками, а также мое происхождение и воспитание позволяло мне проникнуть в ряд салонов Европы. Где я, в частности, познакомился с одним из деятелей Западной Украины Евгеном Коновальцем. Который, как я выяснил, был тесно связан с разведкой адмирала Канариса, а с началом войны продолжал сотрудничать также с 6-м управлением РСХА бригаденфюрером СС Шелленбергом.
Мне также стало известно и то, что предшественник Шелленберга является агентом разведки большевиков. Он исчез из 6-го управления где-то 23 или 24 июня 1941 года. Это был обер-фюрер СС Йост. Мне также известно было о том, что Евген Коновалец еще с середины 20-х гг. считал необходимым создать в Крыму противостояние между русскими и греками — с одной стороны и между евреями и украинцами — с другой стороны. С этой целью Коновалец предложил активизировать деятельность западных агентур в советском Киеве с целью, чтобы Москва разрешила переселение жителей Кировоградской области в Крым. £ еврейские диаспоры, живущие в России и на Украине, со своей стороны, должны добиваться у советского правительства, что им незаконно выделили земли в Хабаровском крае (где Еврейская автономная обл.) и что им нужен более благодатный климат, близкий к тому, как на их исторической родине. И таким местом, по их мнению, является Крым.
Интересы советских евреев в этом направлении в канун войны отстаивали член Политбюро ВКП(б) Лазарь Моисеевич Каганович, командарм 2-го ранга, а впоследствии генерал-полковник Штерн; еще ранее — эти вопросы начали лоббировать командарм 2-го ранга Фельдман, ученые из Академии Наук Коган и Дубинский; буквально в канун войны — весной 1941 года свою деятельность начала активизировать в отношении переселения евреев в Крым нарком легкой промышленности СССР, кандидат в члены ЦК ВКП(б) Полина Жемчужина (Перл Семеновна Карповская), жена члена политбюро ЦК ВКП(б), бывшего в то время главой Советского правительства Вячеслава Михайловича Молотова. И многие другие подобные им деятели.
Сталин, благодаря деятельности своих спецслужб, — не побоюсь сказать этих слов, — выявил и обезвредил подобных деятелей со стороны некоторых западных кругов.
И если наказание за шпионскую деятельность в 30-е годы стало трафаретным для всех, кого арестовывали, то в этом ничего удивительного нет. Ведь страна была расколота на два лагеря: тех, кого сажали и тех, кто сажал. О себе я так не могу сказать, потому что при выполнении одной из операций незадолго до кончины графа Шептицкого (он умер во Львове в 1944 г.), я прокололся и был схвачен своими оппонентами, которые сдали меня советскому СМЕРШу. Поступили они так по причине того, что большевистская армия уже была на пороге Европы и война завершалась. Так я и получил «свои» 25 лет.
Так вот, те материалы, которые мне удалось приобрести, говорили о том, что Крым если не в 30-е годы, то в ближайшие 10–20 лет станет разменной картой с единственной целью — посеять вражду между двумя славянскими народами: русским и украинским. Я думаю, что это очень близко к истине. Но пока был жив Сталин, это было сделать чрезвычайно сложно. Поэтому его смерть была очень хорошо воспринята в эмигрантских, антисоветских и других славянских центрах в Европе, которые частично содержались на деньги бывшей царской России, а частично — на деньги заокеанских друзей.
За время, когда я находился в советских лагерях, я узнал, как никогда, советских людей. Среди нас сидели и наши запа-денцы, и бессарабы, и поляки, и раскулаченные из русских, бывшие полицаи, а также было несколько бывших хозяйственных работников-евреев. И я увидел с другой стороны настоящих советских людей. Вот говорят: у медали две стороны, лицевая и оборотная. Но это ерунда. У медали есть не только ребро, или как еще говорят, реторта. Но, возможно, есть и третья, и четвертая. Это надо ощутить. Все стороны человека можно ощутить когда человек этот находится в экстремальных условиях. Там открывается его истинное лицо. Людей можно узнать в последние 2–3 минуты в падающем самолете, в корпусе затонувшей подлодки и в тюрьме. К счастью, в последнем случае есть шанс выжить… я выжил. Вот ты крымчанин, тебе и скажу: Крым продали еще в 20-е годы с целью раскола отношений между людьми. И в тюрьме я об этом наслышался больше, чем на воле.
Я не знаю, сколько мне осталось, но знаю одно: Советский Союз рухнет, Россия потеряет Крым, потому что он в составе Украины и выгодно это прежде всего западенцам… Выгодно это кому-то и в Москве. Крымом будут торговать всегда. Но я не думаю, что Крым — это единственное место, из-за которого люди себе глотки перегрызут. Все теплые места дороги людям и они будут грызться. А кто-то будет этим пользоваться, используя политику, разведку, армию. А это — новая война…»
Этот разговор состоялся в прекрасном европейском городе Львове, мы шли по короткой тенистой улочке, имевшей название Мучная. Владимир Николаевич рассказал, что в конце XIX века здесь жили пекари, которые пекли вкуснейшие булочки и плюшки. Он тогда был юношей и заканчивал гимназию. Я спросил: «У вас два сына и молодая красивая жена. Как вам живется?»
«Об этом мало кто знает, — ответил он, — или вообще никто не знает, моя жена — одна из дочерей графа Андрея Шептицкого. Ну а живем скромно. А иначе как тут жить? Построй приличный дом, так снова посадят…»
Мы подошли к подножью Подзамче, на остановку Подвальная, где он сел в трамвай и уехал в противоположную сторону города, к своему неказистому домику. Было это во второй половине 70-х годов. А вскоре Владимира Николаевича Тефнера не стало. Не мог он в советской стране заработать пенсию, ибо его жизнь прошла за колючей проволокой. Советской властью он был вычеркнут из жизни, ничего хорошего не было уготовано и его сыновьям. Да и его еще достаточно молодой вдове чаще приходилось слышать с презрением брошенное: «Да это жена полицая и шпиона», — чем добрые и сердечные слова. Ее сторонились даже в таком далеко не советском городе, как Львов… А ведь сторонились-то очень умного и талантливого человека. Образованию которого, знаниям и опыту мог позавидовать каждый нормальный человек и с которым по уму не сравнится никаким советским докторам наук…
Но вернемся к стенографии исторического заседания.
Следующим было застенографировано выступление Председателя ВЦСПС (Всесоюзного Центрального Совета Профессиональных Союзов) члена Политбюро Президиума ЦК КПСС Николая Михайловича Шверника, «…такая передача крупнейшей (?/ Свердловская была куда как крупней, опять же, взять: Ленинградская, Московская, Днепропетровская...) области, богатой сырьевыми ресурсами (?/ не было их там и нет; единственное богатство там — климат…), с развитой крупной промышленностью (там была только местная промышленность, но никак не крупная!), ценными природными лечебными факторами может быть осуществлена только в условиях нашей социалистической страны, навсегда освободившейся от гнета капиталистов и помещиков, в стране, где на первом плане стоит забота о человеке и его материальных и культурных потребностях (ну спасибо вам, Николай Михайлович, — с этого света на тот. Я, конечно, не знаю, был ли гнет капиталистов и помещиков и в чем он заключался, но гнет советских руководителей сделал возможным выбросить из России Крым и его полуторамиллионный народ одним росчерком пера! Сомневаюсь, что так подло могли поступать русские помещики и капиталисты.)».
Следующим зафиксировано выступление Председателя Президиума Верховного Совета Узбекской ССР Шарафа Рашидовича Рашидова. «Передача Крымской области в состав Советской Украины отвечает общим интересам нашей великой родины. Это возможно только в нашей стране, где нет национальной розни («спасибо» и великому советскому писателю, инженеру человеческих душ) и национальных противоречий, где жизнь всех советских людей протекает в обстановке мирного созидательного труда во имя мира и счастья всего человечества…» (Спустя 8 лет после этого исторического заседания мирный созидательный труд советских людей в городе Новочеркасске будет разрушен пулеметными очередями Советской армии. А еще через три десятилетия в стране, где нет национальной розни, и национальных противоречий, разразится кровавая драма на Кавказе и в Средней Азии…)
После в стенограмме — выступление бывшего профессионального разведчика ГРУ Генштаба, члена Политисполкома Коминтерна, видного деятеля КПСС и коммунистической партии Финляндии Председателя Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР Куусинена Отто Вильгельмовича: «Только в нашей (?!) стране возможно, чтобы такой великий народ, как русский, без всяких колебаний великодушно передал другому братскому народу одну из своих областей…» {Ну спасибо, что другие народы бывшего СССР так дурачили русский народ… Даже грузин Сталин пресекал эти выпады в отношении русских!).
После славного и несостоявшегося в 1940-м году Первым секретарем Коммунистической партии Финляндии и Председателем Президиума Верховного Совета Финляндской Советской Социалистической Республики т. О. В. Куусинена выступил красный конник, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов: «Уважаемые товарищи! Записавшихся для выступления больше нет. Предлагается принять следующее постановление: «Учитывая общность экономики, территориальную близость и тесные хозяйственные и культурные связи между Крымской областью и Украинской ССР Президиум Верховного Совета СССР постановляет: утвердить совместное представление Президиума Верховного Совета РСФСР и Президиума Верховного Совета УССР о передаче Крымской области из состава Российской Советской Федеративной Социалистической Республики в состав Украинской Советской Социалистической Республики». Других предложений нет? Кто «за» это предложение, попрошу поднять руку… Кто «против»?…Таковых нет…. Кто «воздержался»?…Тоже нет. Принято единогласно».
В это время старый разведчик ГРУ пододвинул рукой вдвое сложенный листок К. Е. Ворошилову. Тот его развернул и, прикрыв ладонью, прочитал текст: «Товарищ председательствующий! В 1948 г. с учетом предложения товарища Сталина город Севастополь Постановлением правительства СССР был выделен в самостоятельную административно-хозяйственную единицу с подчинением правительству РСФСР и как город Российской Федерации. Это Постановление никогда и никем не отменялось. Поэтому, рассматривая вопрос о возможной передаче Крыма из состава Российской Федерации в состав УССР, следует заметить, что в отношении города Севастополя не существует никаких иных документов, которые могли бы лишать права этот город быть вне России».
Роспись под этой бумагой была хорошо известна Ворошилову и принадлежала одному из ближайших советников Сталина, который был одновременно и руководителем его партийной разведки. Ворошилов закрыл листок и отодвинул его Куусинену, не произнеся о Севастополе ни единого слова…
Мне, родившемуся в Крыму, когда он был неотъемлемой частью РСФСР, горько знать о том, что случилось с Крымом после 1991 года… Те, кто занимался дележом Советского Союза, сделали все возможное для того, чтобы урвать себе кусок побольше. А пришедшие позже к власти новые демократы обвинили в проколах не себя, а тех, кто десятилетиями правил Советским Союзом… А на нет и суда нет?
Следует отметить, что решения таких серьезных вопросов, как изменение территории либо передача территории другим государствам должны рассматриваться законодательными органами этих стран.
В данном случае вопрос передачи Крыма из одной республики в другую должен был быть решен на уровне Верховных Советов, и если есть положительное совместное решение, то оно становится совместным Постановлением и должно быть ратифицировано Верховным Советом СССР в виде Указа Президиума либо съездом депутатов Верховного Совета СССР и оформлено соответствующим постановлением.
Такого решения никогда не было принято ни в Москве ни в Киеве.
Таким образом, юридически территория Крыма не является территорией соседнего, украинского государства.
А о Севастополе вообще не может быть и речи. Ибо этот город был и остается в юридической подчиненности Российской Федерации.
И тот нонсенс, который существует в настоящее время, является не чем иным, как итогом искаженной и безнравственной политики ряда так называемых политических деятелей в Москве и Киеве. Временщиков, которые на протяжении последних десятилетий стремились удовлетворить собственные амбиции.
С момента своего основания Севастополь являлся военно-морской крепостью юга России, российским городом-твердыней. Таково было мнение не только Семена Михайловича Лобова, советского морского военачальника, а и ряда других руководителей флота. В частности, мера Москвы Юрия Михайловича Лужкова, адмирала Игоря Владимировича Касатонова.
С XIX века Севастополь являлся главной базой Черноморского флота и это его предназначение не пересматривалось даже и в советский период. В генеральной схеме планировки Севастополя 1938 года обращалось внимание на специальное оборонное значение города, требующее согласования всех проектных решений с условиями обороны. Граница городских земель устанавливалась с учетом размещения объектов главной базы ЧФ. Поэтому Президиум Верховного Совета РСФСР 7 марта 1939 года принял Постановление о существенном расширении городской черты, что произошло за счет земель специального назначения северной части города, включая береговую полосу и район поселка Кача.
Новая граница территории Севастополя была подтверждена установкой знаков на местности и легла в основу проектов послевоенного восстановления города.
26 апреля 1944 г. Госкомитет обороны СССР издал Постановление, в котором наркомату ВМФ предписывалось разработать проект восстановления главной базы Черноморского флота — Севастополя.
10 мая 1944 г. Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза И. В. Сталин объявил: «Наши войска овладели крепостью и важнейшей военно-морской базой на Черном море — городом Севастополем». Этим самым высшая власть в условиях военного времени подтвердила статус Севастополя, как крепости и главной военно-морской базы.
5 июня 1945 г. Комитет по делам архитектуры при СНК СССР утвердил схему планировки Севастополя, в которой подчеркивалось: «Севастополь — военно-морской порт, главная база ЧФ, морская и сухопутная крепость, закрытый город». Это назначение служит отправным моментом в проекте восстановления города.
30 апреля 1946 г. Совмин РСФСР утвердил Генеральный план Севастополя, как главной военно-морской базы ЧФ. 26 ноября 1947 г. с учетом этого Генплана города, министр Вооруженных Сил СССР Н. А. Булганин приказом утвердил задание на восстановление в целом главной базы Черноморского флота.
Для решения масштабных и объемных задач при Совете Министров СССР по указанию товарища Сталина было создано Управление по восстановлению Севастополя во главе с генерал-майором И. В. Комзиным. Аналогичное управление было создано и при правительстве РСФСР. После этого Постановлением Совмина СССР принято было решение образовать специальное военно-морское строительное Управление центрального подчинения «Севастопольвоенморстрой» Главного управления Военно-морских сил».
Возрождение Севастополя — это целая эпопея, которую можно считать еще одним героическим подвигом черноморской твердыни. Но главным осталось то, что город, как база и морская крепость, обеспечивал выход Черноморского флота в Средиземное море, в мировой океан.
Прощаясь с адмиралом флота Семеном Михайловичем Лобовым, я услышал от него слова, которые мне вспомнились вскоре после очередных событий в его жизни. Сказал он: «С Крымом мы еще намаемся. Когда-то этот лакомый кусочек не давал покоя туркам. И хлебнем мы еще горечи от того, что Крым мы передали Украине…»
Тогда же, в 1972 году, он коротко, буквально в нескольких словах рассказал как Крым пропили «пара-тройка людей с Никитой Хрущевым и некоторые еще поговаривали, что это — дар хохлам за то, что будучи до войны Первым секретарем ЦК КП(б)У, Хрущев в угоду Сталину расстрелял всех первых секретарей обкомов и райкомов партии, а заодно и руководителей украинской партийной организации. Тогда как другие говорили, что этот дар — за согласие поддерживать его политический курс и в связи с 300-летием воссоединения Украины с Россией».
Мы расстались с моим интересным собеседником. После поправки здоровья Семен Михайлович был освобожден от командования Северным флотом, его фактически унизили, назначив помощником начальника Генштаба ВС СССР по военно-морскому флоту. Ибо для такого военачальника это было понижение, а не получение равноценной должности. Что вскоре привело к еще большему обострению заболевания у адмирала флота; через 5 лет — 12 июля 1977 г. — в возрасте 64 лет он скончался.
Именно тогда-то я впервые участвовал в дискуссии с офицерами флота, уроженцами Крыма, о том, как пропили Крым и Севастополь Никита Сергеевич Хрущев с партийными руководителями компартии Украины.
Постепенно вырисовалась неприглядная картина.
Никита и его киевские друзья встретились по случаю празднования 300-летия воссоединения Украины с Россией за трехлитровой бутылью «гарной украиньской» самогонки, куском смачного сала, цибули, да добре помянули гетьмана Богдана Хмельницкого и русского монарха. После третьего граненого стакана Демьян Коротченко сказал: «Мыкыта, у тебя-то перед Украиною должок. Сколько ты нашего брата-партийца отдал под расстрел, спасая свою шкуру перед Сталиным?» Хрущев молчал, а сидевший рядом с ним с осоловевшими глазами секретарь ЦК КПУ Кириченко ответил: «Дужэ богато». Коротченко в свою очередь добавил: «А ведь наша парторганизация, невзирая на потери до войны и в войну, самая большая в КПСС. И тебе нужна в Москве наша поддержка. И я думаю, что там должно быть не одно место для украинских коммунистов в Президиуме ЦК КПСС, а как минимум 3–4».
Хрущев, пока не влезавший в разговор, предложил выпить еще. Налили 200-грамовые стаканы под самый срез, молча выпили и уже через минуту-другую Хрущев, всхлипнув, пожаловался: «Вам хорошо, а мне Сталин каждый день звонил и спрашивал: сколько у тебя врагов? Я отвечал, что всех врагов вывели. А он, может, с подсказки стоявшего рядом Берии, говорил: наверное, на Украине есть еще один враг. Ты, говорил, товарищ Хрущев, подумай кто этот враг. А мы тут подскажем, если что не так…»
«Что ты имеешь в виду?» — переспросил Коротченко.
«А что я имею?» — коротко ответил Никита Сергеевич.
«…а-а, под этим врагом Сталин имел в виду тебя. Так выходит, чтоб Сталин тебя не расстрелял, то ты подставлял наших товарищей».
«То ты Демьян, сейчас такой умный. А тогда что бы ты делал?»
В ответ раздалось только пьяное сопение.
Молчавший рядом Кириченко, заискивающе глядя на лоснящиеся от сала губы Хрущева, тихонько сказал: «Никита Сергеевич, надо бы как-то рассчитаться. Иначе люди не поймут».
— Чем я рассчитаюсь? У вас же все есть: уголь есть, сталь, прокат, — так вы не меньше Урала даете. Тока у вас достаточно. И с хлебом, и с салом все в порядке.
В это время хмыкнул Демьян Коротченко:
— А ты знаешь, Никита, вам проблемы чисто, ну как это говорят… в Москве… ну географические… отдай нам Крым.
Хрущев, набычившись, посмотрел на него:
— Ты шо-о, совсем з глузду съехал? Или самогонка на тебя так повлияла? Не, с Крымом ты это брось.
— А ты подумай, Никита, формальность то конечно, но Крым надо как-то правильно поделить. Кусок гарный. И потом, там все время засуха. А мы бы канал туда с Днепра протянули, а водичка бы степи крымские и оживила.
Хрущев вытер вспотевшую лысину платком и увидел, что Кириченко наливает очередную порцию самогонки. Подняв стакан, он сказал:
— Тебе б, Никита, по праву Первого секретаря нашей партии говорить, но ты все не соберешься со словами. То может быть я скажу… я хочу поддержать своего товарища, вас, Демьян Сергеевич, — неожиданно он перешел на «вы» по отношению к Коротченко, — …за процветающую область садов и виноградников. За украинский советский Крым!
— Ну и х… с вами и с вашим хохляцким Крымом, но вы же меня все на пленумах, е… вашу мать, поддержите… и чтобы тут усе было горазд, — и с аппетитом Никита Сергеевич опрокинул очередной стакан.
…ну и кто же спросил 1,5 миллиона жителей Крыма, 90 % которых были русскими людьми, а остальная часть — греки, армяне, караимы, евреи, украинцы; кто их спросил: где им жить? Конечно, им жить в Крыму. Но в составе какой республики, — их не спросили. Да нужно ли было спрашивать людей, большинство которых исповедуют русские традиции и говорят на русском языке; нужно ли было лишать их Родины?!
Удивительная наша страна. Нажрались до свинячьего визга два-три русских и украинских мужика и решили поиграть миллионами людей; как в пинг-понг, гоняют людей-мячики туда — сюда, туда — сюда…
Вот парадокс: Сталин, будучи грузином, заботился о целостности страны, о целостности и могуществе России. А мы…
