Глава 14

О том, что гены некоторых народов исключительно сильны, живучи и тем отличны от всех, говорят и новейшие исследования генетиков Японии, Великобритании, США, Франции и других постиндустриальных стран. Доказательством сего в какой-то степени служит и генетический анализ известного первооткрывателя и мореплавателя Христофора Колумба, которого длительные годы считали генуэзцем, но в XX столетии определенными исследователями вдруг была высказана мысль, что он являлся евреем. Однако современный генетический анализ научно опроверг это утверждение; помимо сего, по останкам было установлено, что Колумб родом не с Аппенинского полуострова, а с Пиренейского! Этот вопрос подробно освещала популярная международная телепрограмма «Discovery» в одной из своих передач.

Еще в конце XIX века известным русским физиологом Иваном Михайловичем Сеченовым были проведены исследования в области генетики и антропологии, изучалось наследование генов, в том числе и через представительниц семитских; чернокожих и азиатских народов. Профессор Сеченов, являясь выдающимся физиологом человечества, внес огромный вклад своими научными исследованиями в такую важную отрасль науки, как антропология. Которую большевики, отобрав власть у русского народа, запретили, объявив античеловечной. А все важные исследования гения русской медицинской науки засекретили.

Тема антропологии была актуальной в конце XIX — начале XX века; тогда же в России печатались труды-исследования и изучались темы, многие из которых вызовут интерес ученых мира только… в начале нашего XXI века! Да, слишком много упорных усилий пришлось потратить определенному контингенту людей, чтобы сокрыть, запрятать за множество печатей научные разработки и открытия русских ученых; слишком много загадочных смертей и убийств устилает путь к таинствам Русской Науки XIX века…

Антропология вызывала определенный интерес и у прекрасного русского писателя, но еще более значимого, как ученого (!), Антона Павловича Чехова; не раз он вел задушевные беседы на эту тему с Иваном Михайловичем Сеченовым. Их встречи в первые годы начавшегося XX века проходили в Ялте.

Как известно, после возвращения с Сахалина Чехов вновь возвратился к своим научным изысканиям, которые он излагал в диссертации на соискание ученой степени доктора медицины, где им была раскрыта тема о совершенствовании системы земских врачей под общим названием «Врачебное дело в России». «…Готовясь к экзаменам на степень доктора медицины, Чехов два года трудился над изучением истории медицины в России. Рукопись, названная «Врачебное дело в России» (не рукопись, а диссертация! — Авт.; о чем так наз. советские исследователи умышленно умалчивают, как и то, что Чехов имел степень доктора медицины!)… заполнена выдержками из ряда источников, начиная с летописей, «Истории Государства Российского» Карамзина и кончая народными лечебниками» (БМЭ. М., т. 34, раздел 754; в этом источнике статья о Чехове составлена А. Лихтенштейном и упоминаются работы о Чехове авторов И.М. Гейзера, Е.Б. Мене и др.). Особое внимание Чеховым уделялось уникальной системе земского врачевания, истоки которого уходят в давние, еще допетровские времена. К слову сказать, еще в XVI–XVII вв. на Руси имелся Аптекарский приказ — высшее административное медицинское учреждение, в ведении которого находились все медицинские работники, закупка медикаментов, сбор лекарственного сырья; им же проводились мероприятия против эпидемий. Цивилизованное государственное учреждение в цивилизованной стране.

На Сахалине Чехов встречал колдунов и шаманов, которые буквально на глазах вытаскивали из объятий смерти обреченных людей. Как истый ученый, Антон Павлович стал присматриваться к их взглядам и методам врачевания, прислушиваться, записывать, запоминать и в результате пришел к закономерному выводу, что колдуны и шаманы обладают несравненными знаниями о физиологии человека; но знаниями не новоприобретенными и усовершенствованными, а сохраненными с времен незапамятных! Чехов был дотошным исследователем и докапывался до фактов, которые подтверждали, что решение самых сложных медицинских проблем на территории нынешней Российской Империи осуществлялись и в доисторические времена, когда процветала древняя цивилизация Валдая! Свои мысли он высказал в диссертации (не оттого ли ее позже отнесли в разряд засекреченных?!).

Его труд заинтересовал и профессора Ивана Михайловича Сеченова. На одном из съездов Гематологического общества он высказался, что в России есть исследователи, которым принадлежит бесспорное лидерство необыкновенных открытий в медицине, к примеру, он сам недавно прочел диссертацию, где шла речь об открытии определенных клеток, которые бы он сам назвал эмбриональными (впервые этот термин применил Сеченов; в наше время известны как стволовые). Тогда, в конце XIX в., этим выкладкам не придали особого внимания; страсти разгорелись лишь в кулуарах, но все разговоры закончились ничем. И лишь спустя несколько лет, в 1908 г., на съезде того же Гематологического общества в Берлине эта тема возникла вновь. Разговор о стволовых клетках инициировал биолог Александр Максимов; Ивана Михайловича уже почти три года не было в живых, и А. Максимов даже не сослался на первооткрывателя Чехова, имя которого озвучил профессор Сеченов, оттого многие присутствовавшие могли подумать, что столь уникальная тема поднята впервые. Немецкие коллеги напомнили Максимову, что в подобных случаях следует ссылаться на открывателя, но выступающий на замечание не отреагировал. Что ж, случай прискорбный, но далеко не единичный в науке…

Выйдя в отставку, профессор Сеченов почувствовал острейшую необходимость отдыха; какое-то время они с супругой провели в их имении в деревне, но было принято решение отправиться на несколько месяцев на берег Черного моря. Повод к путешествию был благоприятный: в одном из писем Антон Павлович искренне приглашал их в Ялту, в свою усадьбу.

Пребывание в доме друга и коллеги оказалось на редкость плодотворным, причем не только для здоровья. Сеченов, выдающийся ученый, заложивший основы не только физиологии, антропологии, но и клеточной терапии (!), — с особым удовольствием слушал мнение доктора Чехова, который, еще не зная об исследованиях Ивана Михайловича в этой области, полагал, что эмбриональные клетки способны превращаться в любую клетку организма, а потому есть основания утверждать об их способности восстанавливать жизненные системы организма человека; мнения ученых сошлись в том, что клетка каждого человека владеет информацией, которая в ней заключена изначально, и в этом есть ее главное свойство. Антон Павлович говорил, ссылаясь на свои наблюдения на Сахалине.

— Мне кажется, эти клетки способны как бы запускать жизнедеятельность организма. Думается, в ваших лабораториях можно было бы попытаться выращивать и трансплантировать эти клетки…

(К слову: подобная тема действительно интересовала ученых России; к примеру, подобными исследованиями занимался молодой и талантливый ученый Алексей Грейг, сделавший уникальные открытия в области генетики и эмбриологи; при Советах попал в секретные лаборатории Спецотдела Г.И. Бокия, а после — стал… сотрудником «Ананэрбе» в Третьем рейхе.)

Профессор, выслушав столь смелые заявления доктора медицины, высказал согласие, что эти клетки действительно преобразовываются в ткань любого человеческого органа и тем самым его обновляют.

— Эмбриональные клетки способны трансформироваться и обновлять клетки любых органов. И наша с вами задача, уважаемый Антон Павлович, создать концептуальную систему знаний в этой области. При разрешении столь важной проблемы мы сумеем заложить основы преодоления онкологических заболеваний, заболеваний печени, инсульта, сахарного диабета, болезней сердца и нервной системы… Думаю, именно клетки способны увеличить жизнь человека в полтора-два раза. Но, на мой взгляд, они должны внедряться в организм человека с юности и, скажем, до 25 лет…

— Вы, профессор, полагаете вводить клетки в организм посредством инъекций?

— Безусловно. Попав в организм, они сами обнаружат деформированные участки и начнут свое воздействие. Уверен, лечение эмбриональными клетками полностью изменит наше представление о медицине. И базой для этого должны стать не столько столичные лаборатории, или, тем более, международные симпозиумы, а именно земские участки, которые вы столь обстоятельно описали в своей диссертации…Я Стар, и многого уже не успею, а вот вы молоды, и сможете заложить основы совершенно иной медицины в русском обществе. Но, скажу откровенно, приступая к этой работе, вам нужно прежде всего внимательно отнестись к своей личной физиологии, иммунологии и антропологической наследственности. Возможно, вы, Антон Павлович, еще не отдаете себе отчет, сколь опасен мир, в котором мы живем. И самое страшное, что не мы, медики, в этом повинны… мы бы свою проблему формирования здоровья общества выполняли безупречно и далее, если бы в эту область не начали вмешиваться заинтересованные силы… И вы, приступая к столь ответственной задаче, должны ясно представлять, сколько вам нужно энергии, сил и знаний не столько для открытия в сфере медицины, сколько для отпора силам, противостоящим этому познанию… да-да, для противостояния этим дегенерированным силам…

А.П. Чехов осознавал высокую степень доверия к нему русского профессора медицины И.М. Сеченова. Те открытия, о которых они вели долгие речи, совпадали с его личными научными изысканиями, изложенными в диссертации. В этой научной работе Чехов ссылался на то, что проблема совершенствования механизма деятельности человека, как разумного существа и механизмы его превращения из здорового в существо вырождающееся, деградирующее и дегенерирующее, была не только открыта, но и широко функционировала десятки тысяч лет назад на территории нынешней Российской Империи. Человек, говорящий и показывающий как из человека делают беса, для определенной части общества становился очень опасен. Этот выдающийся последователь научной деятельности профессора Сеченова стал представлять угрозу для движения революционных дегенератов в России. О чем Иван Михайлович и предупредил Чехова! И тогда, уловив ход истинной научной мысли через доклады А.П. Чехова на встречах с земскими врачами в Крыму, в той же в Ялте, либо в Москве и Санкт-Петербурге, — агенты Ордена приняли решение об уничтожении Чехова. Для осуществления этой цели использовали его жену Ольгу Леонардовну Книппер, актрису МХАТа и ее большого друга, «человека с горечной душой» Алексея Максимовича Горького (наст. Пешкова), которые, пользуясь неиссякаемым доверием Антона Павловича, попросту отравили его. Для этого было достаточно нарушить концентрацию препаратов, изготавливаемых и используемых А.П. Чеховым для своего организма…

После захвата власти в России и в условиях умопомрачительного беспредела, в Спецотделе Г.И. Бокия, — куда попало большинство из научных работ и Сеченова, и Чехова, была сфабрикована «история болезни» «больного А.П. Чехова» (какая мелочь для сверхзакрытого секретного ведомства, где велись умопомрачительные разработки и ставились бесчеловечные, поистине сатанинские опыты и научные эксперименты!), — в которой указывалось, что писатель длительное время страдал туберкулезом легких и скончался в 1904 году в результате болезни. Документ был тщательно изготовлен и оформлен по всем канонам медицинской науки, что не мог вызвать каких-либо сомнений у любого эксперта, пожелавшего узнать причину смерти Чехова.

Не затем ли пошла вперед Русская Наука, чтобы захватившие себе все научные тайны лидеры большевиков научились столь уникально подделывать материалы практически ЛЮБОГО периода?! — как страшно сие уразумение… не поддающееся вере простого человека, а между тем, это все было.

Настоящая причина смерти этого русского человека была установлена после скрытой эксгумации тела другой секретной советской структурой, — партийной разведкой (существование которой замалчивается властями до сих пор) — и было доказано его убийство. Чтобы исключить всяческую возможность восприятия и понимания того, что Антон Павлович Чехов был поистине выдающимся русским исследователем в области медицины, был раскручен механизм, удостоверявший, что Чехов является лишь «выдающимся русским писателем и драматургом», и это якобы главная сторона его таланта. Чем больше раздувается миф о литературных способностях талантливого писателя Чехова (с этим не поспоришь), тем больше скрывается его истинная натура как исследователя медицины, изучавшего механизмы дегенерации человека, как уникальнейшего ученого конца XIX — начала XX века.

Беседуя, два светила медицинской науки, говоря о физическом и духовном здоровье русского общества, не избежали и темы театра, придя к заключению, что русский театр, начиная со второй половины XIX века, из-за пристраивающихся туда на службу психопатов превращается в место содомии и лесбиянства. Ведь там легче всего прикрыть свою похоть зз маской паясничества; как нездоровые в этом отношении были признаны многие режиссеры и актеры МХАТа (с которыми, по мнению советских историков театра, называющих имена «голубых талантов», был особенно дружен Антоша Чехонте, — но это чушь…). Прикрываясь именем и талантом этого уникального русского человека и злоупотребляя доверием русского народа, похотливые «театральные гении» способствовали созданию педерастически-лесбийского советского театра, уничтожившего великую русскую драматургию, — ее основы и традиции. Они не гнушались подменять тексты Островского, Чехова, других авторов драматургических произведений, вставляя свой низменный подтекст. (Это в наше время подобные экспериментаторские «мансы» стали столь привычны, что нам сложно отличить добродетельное, божественное от постановки провоцирующей, искушающей, поражающей духовное начало, заражающей душу человеческую гнилью разложения).

Задача «нового», «ищущего» свои пути советского театра заключалась в том, чтобы подменить собой Русское Православие и Церковь; превратить равновесие мироощущения в вечный балаган исканий и неудовлетворенности. Знала ли об этом Надежда Константиновна? Несомненно.

Но правила игры (если это правила), в которой она оказалась волей своевольных судеб, диктовали и ей использовать противоестественные законы, которым она — в силу своего психофизиологического состояния и исключительно одаренного мозга, направленного на отмщение — не смогла противостоять.

Осознав, что из нее делают послушный инструмент, человека-оружие, она не согласилась с этим до конца, и, приняв правила, стала навязывать свои методы изощренной античеловеческой деятельности. В Ордене оценили ее игру и напористость, и были в принципе даже рады; по сути дела, ее идеи и дела приобретали законченную форму и освобождали аналитиков и психологов Ордена от необходимости самим заниматься разработками и внедрением их проектов в «новую» действительность… Надежда Константиновна блестяще организовывала любое дело, за которое бралась. И, к тому же, она поступала грамотно, когда ушла в тень, не слишком выделялась на фоне оппонентов-мужчин. А те, упоенные своим превосходством, не обращали внимания на Миногу, уверившиеся, что она, грузная пиявица с леденистым взглядом, тяжелодумная советчица Ильича» ничего-то без них не может… И аналитики Ордена отчетливо увидели разительное отличие; развитие ситуации показывало, что все их ставленники на первостепенные роли по уничтожению Российской государственности летят со своими идеями в тартарары: ни Плеханов, ни Троцкий, ни их ближайшие помощники так и не могли сформировать какую-либо более или менее приемлемую концепцию по воплощению стратегических замыслов Ордена в России и «перерождению Русского общества», превращения его в дегенеративное стадо, добровольно идущее на заклание. А Крупская смогла! — она сделала беспроигрышную ставку на подрастающее поколение и внушила им мысль о добровольном походе в масонско-коммунистический «рай».

Но вернемся в Крым начала XX века…

Иван Михайлович Сеченов и Антон Павлович Чехов обсуждали и иные, менее отвлеченные, темы. Любезно беседовали о музыке, литературе, путешествиях.

Император Николай II (время правления 1894–1917) в эту осень также отдыхал к Крыму. В один из дней, написав письмо матери, которая находилась в Санкт-Петербурге, император вдруг почувствовал себя плохо. Лейб-медик Гирш изначально поставил неверный диагноз: инфлюэнца.

Состояние здоровья императора взволновало профессора И.М. Сеченова и А.П. Чехова; они знали, что в связи с резким ухудшением здоровья было принято решение вызвать из северной столицы профессора Военно-медицинской академии Попова, который по приезде установил диагноз: брюшной тиф.

Официальные бюллетени давали весьма оптимистическую картину течения болезни, крепкий организм императора выдержал тяжелую болезнь, и с 28 ноября наступил перелом, дело пошло на поправку. Но до полного выздоровления государя императора решили всей семьей остаться в Крыму.

Еще в октябре, когда Николай II хворал, профессор Попов и лейб-медик Гирш консультировались у профессора Сеченова по части жалоб императора на легкое головокружение и головную боль. Ивана Михайловича, гостившего в Ялте у Чехова, пригласили в Ливадийский дворец, послав за ним экипаж. Когда императору доложили о его прибытии, он попросил передать благодарность профессору за заботу о его здоровье, но тут же остановил направившегося исполнять приказание генерал-адъютанта Его императорского величества генерала от кавалерии барона фон Фредерикса, бывшего в то время министром императорского двора и уделов.

— Погодите, Владимир Борисович! Я сам поблагодарю господина действительного тайного советника.

Сеченов был приглашен в залу, император, превозмогая неприятные болезненные ощущения, не спеша подошел к нему, и, радушно высказав благодарность, поинтересовался:

— Иван Михайлович, мне докладывают, что вы оставили службу и отдыхаете здесь?

— Да-с, ваше императорское величество. Годы уже не те… но я готов еще послужить вам, ваше величество, и русскому народу.

— Благодарствую, профессор.

Через несколько дней профессор И.М. Сеченов был удостоен Звезды и ордена Святого Владимира 1-й степени, которые вручил ему барон фон Фредерике.

Как известно, практически во всех поездках императора Николая II сопровождал обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев. Именно Константин Петрович Победоносцев (1827–1907 % выдающийся юрист, управитель Синода при трех императорах и их учитель вкупе с выдающимся администратором графом М.М. Сперанским внесли большой вклад в дело русской философской и правовой школы; это они сформировали стройную систему русской философской и правовой школы, которая легла в основу государственности и высочайшей нравственности русского и других народов Империи. И он, г-н Победоносцев, так же яро, как и великий князь Сергей Александрович, был ненавидим революционными бесами за свой антисемитизм, радение о русском Отечестве и приверженность Монархии.

Ну кто, как не смертельно обиженный своими бес, даст более правдивую характеристику? «Шестидесятые годы — после крымской кампании — были эпохой просветительства… Восьмидесятые годы стояли под знаком обер-прокурора святейшего синода (правильно: Святейшего Синода. — Авт.) Победоносцева, классика самодержавной власти и всеобщей неподвижности. Либералы считали его чистым типом бюрократа, не знающим жизни. Но это было не так. Победоносцев оценивал противоречия, кроющиеся в недрах народной жизни, куда как трезвее и серьезнее, чем либералы… В глухие восьмидесятые годы, когда либералам казалось, что все замерло, Победоносцев чувствовал под ногами мертвую зыбь и глухие подземные толчки. Он не был спокоен в самые спокойные годы царствования Александра III. «Тяжело было и есть, горько сказать, и еще будет — так писал он своим доверенным людям. — У меня тягота не спадает с души, потому что я вижу и чувствую ежечасно, каков дух времени и каковы люди стали… Сравнивая настоящее с давно прошедшим, чувствуем, что живем в каком-то ином мире, где все идет вспять к первобытному хаосу, — и мы, посреди всего этого брожения, чувствуем себя бессильными»» (М. Троцкий. Моя жизнь, с. 103–104). В этом отрывке Лейба Бронштейн цитирует письмо К.П. Победоносцева, написанное им в марте 1887 года не «доверенным людям», а лично императору Александру III (правил с 1881 по 1894 г.).

Осенью 1900 г. К.П. Победоносцев принимал участие в тяжелейшей дискуссии. В Синоде и высших правительственных кругах обсуждался вопрос о престолонаследии. Впервые в обход Основных Законов, утвержденных еще Павлом I, как вероятный наследник называлась старшая дочь Николая II, великая Княжна Ольга Николаевна. Однако у Дагмар, — вдовствующей Императрицы Марии Федоровны, были свои планы…

«Благодаря Бога я перенес свою болезнь легче, чем многие другие бедные люди, — писал Императрице Марии Федоровне выздоравливающий император. — Уверяю тебя, милая Мама, что я себя чувствую совсем бодрым и достаточно крепким. Я все время мог стоять на своих ногах и теперь хожу между постелью и стулом совершенно, свободно… В еде я весьма осторожен и строго исполняю предписания докторов. К счастью, у меня нет того волчьего аппетита, который обыкновенно бывает у выздоравливающих от тифа…»

Рождество, а затем и празднование Нового, 1901 года в Ливадийском дворце встретили скромно, не было слышно музыки и веселья. Однако не болезнь была тому виной, отнюдь! император был вполне здоров к тому времени, целительный крымский воздух способствовал восстановлению сил. Грусть витала в связи с кончиной великого герцога Сак-сен-Веймарского, дальнего родственника императора. Потому-то Николай II повелел объявить при Высочайшем дворе траур на две недели.

И в лето 1901-го, и на следующий год, осенью 1902-го, император приехал в Крым. Этот приезд ознаменовался торжествами в Севастополе по поводу спуска на воду крейсера «Очаков». И профессор Сеченов с супругой также находились в благословенной Ялте.